Коты на лестницах упругих,
большие рыла приподняв,
сидят, как Будды, на перилах,
ревут, как трубы, о любви.
Они, как дьяволы, вверху
в своём серебряном меху.
Один лишь кот в глухой чужбине
сидит задумчив, не поёт.
В его взъерошенной овчине
справляют блохи хоровод.
Отшельник лестницы печальный,
монах помойного ведра,
он мир любви первоначальной
напрасно ищет до утра.
Сквозь дверь он чувствует квартиру,
где труд дневной едва лишь начат,
там от плиты и до сортира
лишь бабьи туловища скачут.
Там примус выстроен, как дыба,
на нём, от ужаса треща,
чахоточная воет рыба
в зелёных масляных прыщах.
Там трупы вымытых животных
лежат на противнях холодных,
и чугуны, купели слёз,
венчают зла апофеоз.
И кот встаёт на две ноги,
идёт вперёд, подъемля лапы.
Пропала лестница. Ни зги
в глазах. Шарахаются бабы.
Но поздно! Кот, на шею сев,
как дьявол, бьётся, озверев.
Рвёт тело, жилы отворяет,
когтями кости вынимает...
О боже, как же он нелеп!
Сбесился он или ослеп?
Шла ночь без горечи и страха,
и любопытным виден был
семейный сад – кошачья плаха,
где месяц медленный всходил.
Деревья дружные качали
большими сжатыми телами,
нагие птицы верещали,
скача неверными ногами.
Над ними, жёлтый скаля зуб,
висел кота холодный труп.
Помочь сайту
Поздравления
