* * *
Всё ближе к краю мчат года, как кони -
вконец метафора засалена, горчит.
Надысь на пальцах подсчитал и понял -
мне сто тринадцать лет...
Сижу на склоне,
свой лоб разбив о будни-кирпичи.
Ещё вчера лоб отзывался гирей,
крошились кирпичи, как пенопласт.
Мне тесно было в спаренной квартире...
Теперь прошу убежища в сортире,
я только в нём плечист и коренаст.
Всё злей фундамент подгрызают мыши.
Звать Жужу с Махой больше не резон,
чтоб объявить войну; друзья не слышут.
Пошли они до городу Парижу,
пропал без них охотничий сезон.
Всё меньше сил и всё жирнее мыши -
грызут мечты, фантазии и сон...
Из детства я, как из нирваны вышел.
Уж век тому, как я не спал на крыше,
сто лет в подъезде не играл шансон.
В подвале я сто лет не дёргал штангу,
у взрослых не выпрашивал цевьё,
сто лет в коробку не ловил фалангу,
забыли руки альчики и лянгу,
рогатку и подводное ружьё.
Сто лет я на паромке не купался,
забыл давно, как пахнет баурсак,
как ставить парус и идти на галсах...
Сто лет уже в любви не признавался,
вернее - признавался, но не так.
Почили с миром гаражи и сека,
в носу с прищепкою ужастик "Вой",
жечь спички в потолок, чтоб вышло "Жека",
война в саду прошла и помер "Пекарь",
а с ним "Козлы", стенной и круговой.
Оглядываясь, всё-таки печалюсь
за живость тех аналоговых лет.
Дрались на дискотеках и влюблялись
под Бэд Боиз Блю, Европу и Дезайрлес,
Таниту Тикарам, А-Ха, Роксет.
Каспийский йод исчез в моём скелете,
в душе остатков чуть, и нечем крыть.
Петляет путь средь галочек-отметин.
Мусолит память детство в междометьях.
А то уж в Лете.
Так тому и быть.
_ _ _
[Скрыть]Регистрационный номер 0508810 выдан для произведения:
* * *
Всё ближе к краю мчат года, как кони -
вконец метафора засалена, горчит.
Надысь на пальцах подсчитал и понял -
мне сто тринадцать лет...
Сижу на склоне,
свой лоб разбив о будни-кирпичи.
Ещё вчера лоб отзывался гирей,
крошились кирпичи, как пенопласт.
Мне тесно было в спаренной квартире...
Теперь прошу убежища в сортире,
я только в нём плечист и коренаст.
Всё злей фундамент подгрызают мыши.
Звать Жужу с Махой больше не резон,
чтоб объявить войну; друзья не слышут.
Пошли они до городу Парижу,
пропал без них охотничий сезон.
Всё меньше сил и всё жирнее мыши -
грызут мечты, фантазии и сон...
Из детства я, как из нирваны вышел.
Уж век тому, как я не спал на крыше,
сто лет в подъезде не играл шансон.
В подвале я сто лет не дёргал штангу,
у взрослых не выпрашивал цевьё,
сто лет в коробку не ловил фалангу,
забыли руки альчики и лянгу,
рогатку и подводное ружьё.
Сто лет я на паромке не купался,
забыл давно, как пахнет баурсак,
как ставить парус и идти на галсах...
Сто лет уже в любви не признавался,
вернее - признавался, но не так.
Почили с миром гаражи и сека,
в носу с прищепкою ужастик "Вой",
жечь спички в потолок, чтоб вышло "Жека",
война в саду прошла и помер "Пекарь",
а с ним "Козлы", стенной и круговой.
Оглядываясь, всё-таки печалюсь
за живость тех аналоговых лет.
Дрались на дискотеках и влюблялись
под Бэд Боиз Блю, Европу и Дезайрлес,
Таниту Тикарам, А-Ха, Роксет.
Каспийский йод исчез в моём скелете,
в душе остатков чуть, и нечем крыть.
Петляет путь средь галочек-отметин.
Мусолит память детство в междометьях.
А то уж в Лете.
Так тому и быть.
_ _ _