Меня не оставляла ночь в покое и ломилась в окна. Она, наверное, промокла, и в дом попасть была не прочь. «Пожалуйста, ну посмотри!» — качала ветками сырыми,- «Ах, неужели до зари мне караулить сны чужие? Пусти меня к себе, ведь здесь так одиноко и тревожно!» Рекламой уличной во мгле просительно моргала: «Можно?» И, всхлипывая на ветру, крылом вороньим трепетала, обшаривала двор вокруг, чтоб тут же все начать сначала - на стеклах слезы рисовать, в трубу тоскливо подвывая, «Unbreak my heart » вдали сыграть звонком последнего трамвая. И, перестав считать овец, терпеть ее нытье не в силах, я, засыпая, наконец, заплаканную ночь впустила.
