Одна комично-театральная натура
В экстазе диком настрочила пару строк
И Казановой возомнив в делах амура
Себя любя, кропала пакостный стишок.
Пыхтела злобно, всё мостилась на Пегаса,
Копытом в лоб была ушиблена она
И всё пыталась дотянуться до Парнаса,
Но на ногах висела гирями жена.
Ах, как хотелось ей взобраться выше крыши,
Повыше чтоб Александрийского столпа,
Авось её стряпню вдруг кто-то да услышит,
Пусть даже ею презираема толпа.
Ну, был её расчёт неверен, кони ржали,
Без слёз взглянуть нельзя на этот экземпляр,
О ней, верней, о нём дела его сказали,
Маниакально-балаганным был фигляр.
Как фараоны, возводил он пирамиды
И с одержимостью мастырил пьедестал,
Копил он в злобе бесконечные обиды
И навернулся пару раз, когда стоял.
Его пернатые с небес белили метко,
Собой распугивал любимых им ворон,
И в зоопарке по нему скучала клетка,
А в желтом доме мог сидеть Наполеон.
В лице его искусство много потеряло.
И до безумия пыхтящего так жаль!
Но чудо в перьях лихо щёки раздувало,
Да и изменится ль когда-то злобный враль?
[Скрыть]Регистрационный номер 0247266 выдан для произведения:
Одна комично-театральная натура
В экстазе диком настрочила пару строк
И Казановой возомнив в делах амура
Себя любя, кропала пакостный стишок.
Пыхтела злобно, всё мостилась на Пегаса,
Копытом в лоб была ушиблена она
И всё пыталась дотянуться до Парнаса,
Но на ногах висела гирями жена.
Ах, как хотелось ей взобраться выше крыши,
Повыше чтоб Александрийского столпа,
Авось её стряпню вдруг кто-то да услышит,
Пусть даже ею презираема толпа.
Ну, был её расчёт неверен, кони ржали,
Без слёз взглянуть нельзя на этот экземпляр,
О ней, верней, о нём дела его сказали,
Маниакально-балаганным был фигляр.
Как фараоны, возводил он пирамиды
И с одержимостью мастырил пьедестал,
Копил он в злобе бесконечные обиды
И навернулся пару раз, когда стоял.
Его пернатые с небес белили метко,
Собой распугивал любимых им ворон,
И в зоопарке по нему скучала клетка,
А в желтом доме мог сидеть Наполеон.
В лице его искусство много потеряло.
И до безумия пыхтящего так жаль!
Но чудо в перьях лихо щёки раздувало,
Да и изменится ль когда-то злобный враль?