***
				 
				Вéртит адское ночь полотно.
					
				Перепачканы чёрной задирой 
				пальцы те, что стучат по стеклу, 
				невозврат намекая Эфиру*.
					
				 
				***
				 
				Улики нерастраченных трагедий гасли — 
				штрихами зарева Эрéб* 
				успел оставить тонкий росчерк «сласти», 
				и от дыхания избавил имярек.
				 
				Слились две бездны вновь: 
				фантом 
				зеркальных карих глаз Ничьей 
				по 
прозвищу Никто 
				и тьмы вселенской Ню́кты*, 
				рождённой Хаосом и Мглой.
				— Никем летать хочу я! 
				Печальным узником 
				по рёбрам сердце бьёт, — 
				сказала не тая. 
				 
				Искусная. 
					
				Она — Нигде.
				Она — Неважное со странностью, 
				ворующая звёздный млечный сок.
				Забвенье не облегчит разум.
				 
				Октябрь-убийца с ней, 
				скрипит протяжно ставнем. 
				Он крохи требует и ласки 
				с ладоней Ниоткуда 
				и за то, 
				что отпевает павшую листву.
				 
				Он голосит фальшиво, 
				тишиной горчит, 
				резвится за спиной,
				 оборванной струною 
				повторяя чьё-то имя... 
				Бродягой Страх 
				           в сон проникает Никакой, 
				сгущает серое нутро, наморщив лоб.
				Теряют стены всхлипов звук и стоны... 
				Змеится трещина в полу — выводит руны, 
				вбивая знаки пульсом в пентаграмму. 
				В руке — покорная химера с хрустом сжата.
				 
				Игру приняв, вчерашняя Никто, 
				словно вкусила плоть комодского варана. 
				 
				
				 
				— Невидима!
				 
				Над городом надменно взмыла, 
				готические своды задевая.  
					
				Нагое обоняние 
				          всё глубже в сути проникало... 
				— Дурман мой, 
				Тьмой окутанный, прими меня! 
				Клеймо саднит, 
				напевами чужими изувечена. 
				Я прозябаю! 
				Моих артерий 
				          русла кем-то схвачены, 
				изломами направлены к тебе. 
				Сжимаюсь жаждой страсти! 
				Пусть хмурит брови 
древняя Лилит, 
				пылает факелом Наама*, 
				но мы с тобой одной, 
				      веками 
чёрной в диком, 
				                     кровью связаны!
				 
				
				— Я буду палачом твоим, 
				я стану им...