***
Помянем же мертвых, восхвалим живых
И песню споем о деяниях их.
Нам музыку эту навеял Гроссвальд,
На струнах кифары взрастил ее скальд,
Взлелеял, и взнянчил, и нам подарил,
Из воздуха звуки ее сотворил.
Смешал эти звуки с дрожаньем струны,
И с ними дошел до нас глас старины.
Дошел до нас с ними бесценнейший дар,
И ныне опять в перезвоне кифар
Он жив, он рокочет и нам говорит,
Как будто бы пламенем ярким горит.
Вновь к нам он, рожденный в минувшем седом,
Влетел, словно птица, и вьется кругом,
И душу тревожит, и спать не дает –
То скальд сквозь века свою песню поет!
Помянем же мертвых, восхвалим живых!
Пусть песня звучит о деяниях их!
***
Взошел я на скалы над бурной водой,
Последнюю песню неся за собой.
Закат предо мною в пучине погас…
Так скоро угаснет мой старческий глас.
Я в жизни не ведал покоя и сна,
Так пусть же меня успокоит волна!
Кому-то при жизни покой – благодать,
Но скальду под кровлей к лицу ль умирать?
Уж если всю жизнь я скитался в миру,
Неужто спокойно в постели умру?
Я стар, мои ноги не держат меня,
Но струны кифары пока что звенят.
В аду окажусь я иль в светлом раю?
Замолкните, волны, – я песню пою!
***
Когда голова побелеет, как снег,
И крови по жилам замедлится бег,
Когда твоей жизни замкнется кольцо
И пристально смерть тебе взглянет в лицо, –
Тогда, замерев возле страшной черты,
С тоскою о юности всполмнишь и ты.
Да, память надежнее мраморных плит
События пройденной жизни хранит,
И чтобы воскресла цепь прожитых дней,
Нам в памяти нужно порыться своей.
В глубинах ее отыскать можно все.
Не помним мы только рожденье свое,
Поэтому все, что мы знаем о нем,
Всегда из рассказов чужих узнаём.
***
Родился я в страшную, бурную ночь.
Родился я сыном, но ждал отец дочь.
Но чем виновата была моя мать?
Не властна она была пол выбирать.
Какой-то оракул отцу предсказал,
Что сын на него уготовит кинжал,
Что сын повзрослеет и время придет,
Когда от сыновней руки он падет.
И, веря пророчеству, гневный отец
Измыслил мне страшный, жестокий конец.
Родив, погрузилася мать в забытье,
Отец же мой выкрал меня у нее
И тайно отнес меня к бурной воде,
Чтоб волны, слизнув, меня взяли к себе.
Но был уготован мне жребий иной
И не был я принят холодной волной.
Вокруг бесновалися волны, ревя,
Но смерть обошла стороною меня.
Я долго у моря лежал на скале,
А ветер играл мне на тонкой струне.
Он бил меня, но не затем, чтоб убить,
А чтоб от воды меня прочь откатить.
Тогда мне от смерти спастись довелось,
Но бурею я пропитался насквозь.
Я принял за музыку грохот ее,
И ею наполнилось сердце мое.
Вот ветер уныло провыл надо мной,
А мне показалось – то вовсе не вой.
А мне показалось – пропел ураган:
«Засни, баю-баюшки, мой мальчуган».
***
Хотите вы знать, что же было потом?
Мне домом родным стал разбойничий дом.
Мой новый отец, молодой атаман,
Принес меня утром в разбойничий стан,
Меня обогрел, накормил, обласкал
И сыном меня перед всеми назвал.
Так в чащах Гроссвальда обрел я приют.
Гроссвальд, о тебе мои струны поют!
Великое море угрюмых дерев,
С младенчества я полюбил твой напев!
Я к музыке бури добавил лесов
Суровую песню на сто голосов.
Я выпил, как чашу хмельного вина,
Легенду дремучих чащоб, и она
Меня опьянила. До старости лет
От хмеля того отрезвления нет!
Я рос средь Гроссвальда и пел для него.
Хотелось мне петь не поймешь отчего.
Разбойник отец удивленно молчал,
Когда моей песне Гроссвальд отвечал
Раскатистым эхом и, словно живой,
И пел, и смеялся, и плакал со мной.
Вскричал мой отец, удивленьем горя:
«Ответь мне, Гроссвальд, что за сын у меня?»
Тогда, всколыхнувшись, ответил Гроссвальд:
«Живет меж разбойников маленький скальд.
Когда-нибудь, может, кифарой своей
Он станет сердца покорять у людей.
Не будет богат он, но будет велик,
Поскольку в душе его – песен родник.
Однажды мечта его в путь позовет,
И с этой мечтою он мир обойдет.
И ты, атаман, не держи, отпусти,
Когда он однажды захочет уйти...»
***
О да, я ушел, и мой путь был далек,
А сердце мое жег мечты уголек.
Меня подгонял он, стоять не давал.
Чем дальше я шел, тем сильней он пылал.
Пешком исходил я немало дорог.
Порой, под собою не чувствуя ног,
Готов был упасть от усталости я,
Но бодрость вселяла кифара в меня.
Она, словно друг, говорила со мной,
И счастлив я был только с нею одной.
Над родиной дни шли своей чередой.
Сменялися зимы одна за другой.
В дороге меня настигала весна,
В дороге меня покидала она.
Июль меня зноем в пути обжигал,
Октябрь дождями в пути поливал,
И снова зима заметала мой след...
Так в странствиях минуло множество лет.
***
Из города в город, из веси в село
Меня за мечтой бестелесной несло.
И вот предо мною, как сказочный град,
Из чащи Гроссвальда вознесся Тезграт,
И я в восхищенье застыл перед ним,
Пред городом гордым, кумиром моим.
Веками могучие стены твои
Стояли на страже родимой земли.
Веками пытались тебя покорить,
Но гордых возможно ли силой сломить!
Смирится ль с неволею барс-властелин?
Бежит иль погибнет – здесь выбор один.
О город свободный, всяк скальд тебе брат!
С трепещущим сердцем вошел я в Тезграт.
***
На улицах – толпы. Куда же народ,
Шумя возбужденно, весь разом идет?
Зачем разодет, как на празднике, люд?
Зачем величальные песни поют?
На ратуше – флаги, на башнях – трубят.
Сегодня монарха встречает Тезграт.
Ликует толпа. На буланом коне
Король выезжает из замка Кале.
То отрок прекрасный тринадцати лет.
Он в пышный наряд королевский одет,
И светится в белых его волосах
Венец самодержца. У всех на устах
Одно восклицанье, как будто пароль:
«Es lebe der König! Будь славен, король!»
А рядом с монархом, угрюмый на вид,
На белом коне восседал фаворит.
За ними – могучие рыцари в ряд,
За теми идет фанфаристов отряд,
А следом глашатаи, дуя я рога,
Кричат: «Эй, тезгратские скальды, сюда!
О вашем искусстве король услыхал
И ныне взглянуть на вас всех пожелал!
Спешите же в ратушу! Каждый из вас
Получит возможность пропеть там сейчас,
И каждого, кто королю угодит,
Он щедрой рукою своей наградит!»
***
Вот в ратуше все. Переполненный зал.
Король ныне скальдам запеть приказал.
Стеклись отовсюду к обеду его
Известные скальды Тезграта всего.
Что ж, скальд, если песен желает король,
Кифару свою поскорее настрой.
Спеши восхвалить короля своего
И, может быть, милось заслужишь его.
Один за другим пред ним скальды поют
И громкую славу ему воздают.
И каждому скальду из щедрой руки
Швыряет под ноги король медяки.
И скальд на коленях по полу ползет,
Хватает монеты, в карман их кладет,
Как пес, получивший подачку свою,
Готов башмаки целовать королю.
Стоял я у входа, от всех в стороне,
Но вот устремил король взгляд свой ко мне
И молвил смеясь: «Пусть вот этот споет!» –
«Ну что ж, если петь наступил мой черед, –
Сказал я, ступая вперед, королю, –
Тебе я о времени песню спою.
Незримое время бесшумно летит
И в пыль превращает могучий гранит,
Равняет с землею оно города,
Идет лишь вперед, а назад – никогда.
Что в прошлом, того мы не в силах вернуть.
Одна только память смогла заглянуть
В те давние, прочь улетевшие дни,
Историю нашей родимой земли.
Отчизна моя, благодатнейший край,
Угрюмый, холодный мой северный рай,
Здесь, в недрах Гроссвальда (так скальды поют),
Когда-то давно зародился твой люд.
Он вышел из чащи свободной гурьбой
И тут же тирана воздвиг над собой.
С тех пор, добавляя стране своей ран,
На троне тираном сменялся тиран,
И каждый с собою нес тысячи бед,
А ныне тирану тринадцать лишь лет...»
***
Застыли все в ужасе. Тихо вокруг.
В лице короля отразился испуг.
Не гнев и не ярость, а именно страх
Увидел я в детских зеленых глазах!
И тут же солдаты, железом звеня,
Схватили и крепко связали меня.
Когда над Тезгратом закат отпылал,
Я брошен был в крепость, в холодный подвал.
Провел я без сна эту страшную ночь.
От холода мне становилось невмочь.
Тюремные гадкие твари ко мне
Спускались по мокрой вонючей стене.
Но, чу! То засов, открываясь, гремит,
И в камеру входит ко мне фаворит!
Он страшен и черен, как демон ночной,
Вошел, и недвижно стоит предо мной,
И ярость, как уголь, во взоре горит.
«Что ж, скальд, – мне негромко сказал фаворит, –
Пришел я сюда и желаньем горю
Услышать еще раз ту песню твою.
Пропой мне все то, что ты в ратуше пел.
Иль грязный язык твой сейчас онемел?
А может быть, ты все слова позабыл
Иль попросту страх поумерил твой пыл?
Где ж храбрость твоя, сладкогласый певун?
Молчишь, и не слышу я рокота струн.
Но в ратуше храбро умел ты болтать.
Посмел ты ребенка тираном назвать!
Ты ранил его, причинил ему боль.
О, видел бы ты, как рыдает король!
Он юн, но судьба уже била его.
Он мать схоронил и отца своего.
За гибелью – смерть, за изменой – обман...
В одиннадцать лет стал седым твой тиран!
О, хватит с него и без песен твоих
Лишений, и горя, и бедствий лихих!
Но вот от тебя под звучанье струны
Вдруг мальчик узнал, что он – деспот страны!
Будь проклят промолвивший это язык!
Ты глуп и бездушен, жестокий старик!
Но полно. Пришел я тебя отпустить –
Тебя мой король соизволил простить».
***
Взошел я на скалы над бурной водой,
Последнюю песню неся за собой.
Кифара, с тобой сто дорог я прошел,
Но счастья, увы, на земле не нашел.
Ты – счастье и горе мое. Ну так что ж,
Со мною из жизни сейчас ты уйдешь.
В холодной пучине погибну и я,
Но прежде утонет кифара моя!
[Скрыть]
Регистрационный номер 0426304 выдан для произведения:
***
Помянем же мертвых, восхвалим живых
И песню споем о деяниях их.
Нам музыку эту навеял Гроссвальд,
На струнах кифары взрастил ее скальд,
Взлелеял, и взнянчил, и нам подарил,
Из воздуха звуки ее сотворил.
Смешал эти звуки с дрожаньем струны,
И с ними дошел до нас глас старины.
Дошел до нас с ними бесценнейший дар,
И ныне опять в перезвоне кифар
Он жив, он рокочет и нам говорит,
Как будто бы пламенем ярким горит.
Вновь к нам он, рожденный в минувшем седом,
Влетел, словно птица, и вьется кругом,
И душу тревожит, и спать не дает –
То скальд сквозь века свою песню поет!
Помянем же мертвых, восхвалим живых!
Пусть песня звучит о деяниях их!
***
Взошел я на скалы над бурной водой,
Последнюю песню неся за собой.
Закат предо мною в пучине погас…
Так скоро угаснет мой старческий глас.
Я в жизни не ведал покоя и сна,
Так пусть же меня успокоит волна!
Кому-то при жизни покой – благодать,
Но скальду под кровлей к лицу ль умирать?
Уж если всю жизнь я скитался в миру,
Неужто спокойно в постели умру?
Я стар, мои ноги не держат меня,
Но струны кифары пока что звенят.
В аду окажусь я иль в светлом раю?
Замолкните, волны, – я песню пою!
***
Когда голова побелеет, как снег,
И крови по жилам замедлится бег,
Когда твоей жизни замкнется кольцо
И пристально смерть тебе взглянет в лицо, –
Тогда, замерев возле страшной черты,
С тоскою о юности всполмнишь и ты.
Да, память надежнее мраморных плит
События пройденной жизни хранит,
И чтобы воскресла цепь прожитых дней,
Нам в памяти нужно порыться своей.
В глубинах ее отыскать можно все.
Не помним мы только рожденье свое,
Поэтому все, что мы знаем о нем,
Всегда из рассказов чужих узнаём.
***
Родился я в страшную, бурную ночь.
Родился я сыном, но ждал отец дочь.
Но чем виновата была моя мать?
Не властна она была пол выбирать.
Какой-то оракул отцу предсказал,
Что сын на него уготовит кинжал,
Что сын повзрослеет и время придет,
Когда от сыновней руки он падет.
И, веря пророчеству, гневный отец
Измыслил мне страшный, жестокий конец.
Родив, погрузилася мать в забытье,
Отец же мой выкрал меня у нее
И тайно отнес меня к бурной воде,
Чтоб волны, слизнув, меня взяли к себе.
Но был уготован мне жребий иной
И не был я принят холодной волной.
Вокруг бесновалися волны, ревя,
Но смерть обошла стороною меня.
Я долго у моря лежал на скале,
А ветер играл мне на тонкой струне.
Он бил меня, но не затем, чтоб убить,
А чтоб от воды меня прочь откатить.
Тогда мне от смерти спастись довелось,
Но бурею я пропитался насквозь.
Я принял за музыку грохот ее,
И ею наполнилось сердце мое.
Вот ветер уныло провыл надо мной,
А мне показалось – то вовсе не вой.
А мне показалось – пропел ураган:
«Засни, баю-баюшки, мой мальчуган».
***
Хотите вы знать, что же было потом?
Мне домом родным стал разбойничий дом.
Мой новый отец, молодой атаман,
Принес меня утром в разбойничий стан,
Меня обогрел, накормил, обласкал
И сыном меня перед всеми назвал.
Так в чащах Гроссвальда обрел я приют.
Гроссвальд, о тебе мои струны поют!
Великое море угрюмых дерев,
С младенчества я полюбил твой напев!
Я к музыке бури добавил лесов
Суровую песню на сто голосов.
Я выпил, как чашу хмельного вина,
Легенду дремучих чащоб, и она
Меня опьянила. До старости лет
От хмеля того отрезвления нет!
Я рос средь Гроссвальда и пел для него.
Хотелось мне петь не поймешь отчего.
Разбойник отец удивленно молчал,
Когда моей песне Гроссвальд отвечал
Раскатистым эхом и, словно живой,
И пел, и смеялся, и плакал со мной.
Вскричал мой отец, удивленьем горя:
«Ответь мне, Гроссвальд, что за сын у меня?»
Тогда, всколыхнувшись, ответил Гроссвальд:
«Живет меж разбойников маленький скальд.
Когда-нибудь, может, кифарой своей
Он станет сердца покорять у людей.
Не будет богат он, но будет велик,
Поскольку в душе его – песен родник.
Однажды мечта его в путь позовет,
И с этой мечтою он мир обойдет.
И ты, атаман, не держи, отпусти,
Когда он однажды захочет уйти...»
***
О да, я ушел, и мой путь был далек,
А сердце мое жег мечты уголек.
Меня подгонял он, стоять не давал.
Чем дальше я шел, тем сильней он пылал.
Пешком исходил я немало дорог.
Порой, под собою не чувствуя ног,
Готов был упасть от усталости я,
Но бодрость вселяла кифара в меня.
Она, словно друг, говорила со мной,
И счастлив я был только с нею одной.
Над родиной дни шли своей чередой.
Сменялися зимы одна за другой.
В дороге меня настигала весна,
В дороге меня покидала она.
Июль меня зноем в пути обжигал,
Октябрь дождями в пути поливал,
И снова зима заметала мой след...
Так в странствиях минуло множество лет.
***
Из города в город, из веси в село
Меня за мечтой бестелесной несло.
И вот предо мною, как сказочный град,
Из чащи Гроссвальда вознесся Тезграт,
И я в восхищенье застыл перед ним,
Пред городом гордым, кумиром моим.
Веками могучие стены твои
Стояли на страже родимой земли.
Веками пытались тебя покорить,
Но гордых возможно ли силой сломить!
Смирится ль с неволею барс-властелин?
Бежит иль погибнет – здесь выбор один.
О город свободный, всяк скальд тебе брат!
С трепещущим сердцем вошел я в Тезграт.
***
На улицах – толпы. Куда же народ,
Шумя возбужденно, весь разом идет?
Зачем разодет, как на празднике, люд?
Зачем величальные песни поют?
На ратуше – флаги, на башнях – трубят.
Сегодня монарха встречает Тезграт.
Ликует толпа. На буланом коне
Король выезжает из замка Кале.
То отрок прекрасный тринадцати лет.
Он в пышный наряд королевский одет,
И светится в белых его волосах
Венец самодержца. У всех на устах
Одно восклицанье, как будто пароль:
«Es lebe der König! Будь славен, король!»
А рядом с монархом, угрюмый на вид,
На белом коне восседал фаворит.
За ними – могучие рыцари в ряд,
За теми идет фанфаристов отряд,
А следом глашатаи, дуя я рога,
Кричат: «Эй, тезгратские скальды, сюда!
О вашем искусстве король услыхал
И ныне взглянуть на вас всех пожелал!
Спешите же в ратушу! Каждый из вас
Получит возможность пропеть там сейчас,
И каждого, кто королю угодит,
Он щедрой рукою своей наградит!»
***
Вот в ратуше все. Переполненный зал.
Король ныне скальдам запеть приказал.
Стеклись отовсюду к обеду его
Известные скальды Тезграта всего.
Что ж, скальд, если песен желает король,
Кифару свою поскорее настрой.
Спеши восхвалить короля своего
И, может быть, милось заслужишь его.
Один за другим пред ним скальды поют
И громкую славу ему воздают.
И каждому скальду из щедрой руки
Швыряет под ноги король медяки.
И скальд на коленях по полу ползет,
Хватает монеты, в карман их кладет,
Как пес, получивший подачку свою,
Готов башмаки целовать королю.
Стоял я у входа, от всех в стороне,
Но вот устремил король взгляд свой ко мне
И молвил смеясь: «Пусть вот этот споет!» –
«Ну что ж, если петь наступил мой черед, –
Сказал я, ступая вперед, королю, –
Тебе я о времени песню спою.
Незримое время бесшумно летит
И в пыль превращает могучий гранит,
Равняет с землею оно города,
Идет лишь вперед, а назад – никогда.
Что в прошлом, того мы не в силах вернуть.
Одна только память смогла заглянуть
В те давние, прочь улетевшие дни,
Историю нашей родимой земли.
Отчизна моя, благодатнейший край,
Угрюмый, холодный мой северный рай,
Здесь, в недрах Гроссвальда (так скальды поют),
Когда-то давно зародился твой люд.
Он вышел из чащи свободной гурьбой
И тут же тирана воздвиг над собой.
С тех пор, добавляя стране своей ран,
На троне тираном сменялся тиран,
И каждый с собою нес тысячи бед,
А ныне тирану тринадцать лишь лет...»
***
Застыли все в ужасе. Тихо вокруг.
В лице короля отразился испуг.
Не гнев и не ярость, а именно страх
Увидел я в детских зеленых глазах!
И тут же солдаты, железом звеня,
Схватили и крепко связали меня.
Когда над Тезгратом закат отпылал,
Я брошен был в крепость, в холодный подвал.
Провел я без сна эту страшную ночь.
От холода мне становилось невмочь.
Тюремные гадкие твари ко мне
Спускались по мокрой вонючей стене.
Но, чу! То засов, открываясь, гремит,
И в камеру входит ко мне фаворит!
Он страшен и черен, как демон ночной,
Вошел, и недвижно стоит предо мной,
И ярость, как уголь, во взоре горит.
«Что ж, скальд, – мне негромко сказал фаворит, –
Пришел я сюда и желаньем горю
Услышать еще раз ту песню твою.
Пропой мне все то, что ты в ратуше пел.
Иль грязный язык твой сейчас онемел?
А может быть, ты все слова позабыл
Иль попросту страх поумерил твой пыл?
Где ж храбрость твоя, сладкогласый певун?
Молчишь, и не слышу я рокота струн.
Но в ратуше храбро умел ты болтать.
Посмел ты ребенка тираном назвать!
Ты ранил его, причинил ему боль.
О, видел бы ты, как рыдает король!
Он юн, но судьба уже била его.
Он мать схоронил и отца своего.
За гибелью – смерть, за изменой – обман...
В одиннадцать лет стал седым твой тиран!
О, хватит с него и без песен твоих
Лишений, и горя, и бедствий лихих!
Но вот от тебя под звучанье струны
Вдруг мальчик узнал, что он – деспот страны!
Будь проклят промолвивший это язык!
Ты глуп и бездушен, жестокий старик!
Но полно. Пришел я тебя отпустить –
Тебя мой король соизволил простить».
***
Взошел я на скалы над бурной водой,
Последнюю песню неся за собой.
Кифара, с тобой сто дорог я прошел,
Но счастья, увы, на земле не нашел.
Ты – счастье и горе мое. Ну так что ж,
Со мною из жизни сейчас ты уйдешь.
В холодной пучине погибну и я,
Но прежде утонет кифара моя!
Помочь сайту
Поздравления
