Московская кругосветка

[Скрыть] Регистрационный номер 0380774 выдан для произведения: Послушав нарекания души На сибаритство и любовь к утехам, Я как-то Музе предложил уехать Из города, дабы пожить в глуши Или взойти хотя бы до вершин… Но тут она мне говорит со смехом: «Поскольку я тебя полвека знаю, Давай-ка мы доверимся трамваю!» С ней спорить, знаю я, себе дороже – Смиренно собираю свой рюкзак. Но чувствую смятенно, как под кожей Душа не успокоится никак. - «Не шмотки, а тетрадь возьми, чудак, Ведь ты поэму написать там сможешь!» А Муза-язва, улыбнувшись едко, Шипит: «Тебе в линейку или в клетку?» И часу не прошло – пришёл трамвай, Тот, богушевский, бардами любимый. Уселись. Муза говорит: «Давай! Пиши о всём, что проплывает мимо.» И ёрзает по мне неутомимо, А у неё три пуда каравай. На что в моём задушенном ответе Был только ряд банальных междометий. А между тем ковчег нас уносил Из чёрных будней к неизвестным далям. Воспрянула Душа назло печалям: - «Вот монастырь Донской, как он красив! Булыжник мостовой здесь, как курсив, А вот Серпуховской – здесь жил Нечаев!» Тут Муза вторглась в диалог: «А здесь, У некой барышни ты отнял честь!» Кто ей сказал? В те молодые лета Друг друга мы не знали, но Душа Смутилась. Или как-то по секрету Сболтнула дуре, что я жил греша, И что была совсем ребёнком Света И, чудо, как свежа и хороша. Но скрытое в Душе, болтушка-Муза, Готова разболтать всему союзу. Тут брякнули колодки тормозов, И Муза навалилась на подругу; Душа конечно выгнулась упруго, Так что я чуть не выпал из трусов. Во что-то погрузился мой засов – Заверещала Муза с перепугу – И всплывшие для вящей славы тайны Ушли на задний план как бы случайно. Но тронулся под квохтанье старух Сквозь пробку у Даниловской заставы Трамвай неторопливо, как петух В скопленье кур идущий величаво. И тех, кто посчитал себе за право На красный ехать, разнесло, как пух. Кого угодно по местам расставят Пятнадцать тонн неукротимой стали. И то сказать – в московском бардаке, Где движется всё сообразно бреду, Императив фельдъегерский «Я - еду!» В устах невежи словно кнут в руке. А если с властью ты накоротке, Тогда уж вовсе правилу не следуй И всё же помни пока - ноги носят – Трамвай с тобой в сравненье – броненосец! Но разминулись, слава богу, дребезжим К Зацепе вдоль Даниловской твердыни. Душа забормотала Божье имя, А Муза намекнула на режим, К которому мы все принадлежим, Хотя давно последний изверг вымер, И мы (ну, некоторые по крайней мере) Теперь в другие идеалы верим. Пока в промзоне скучно тарахтим, Мои подружки присмирели обе, Но, вот Щипок воззвал к моей утробе – Там есть кабак. Как я доволен им! Его меню вписать в российский гимн Уместно к вящей михалковской злобе. Туда же расстегай и Яра «трюфли», Будёновку и Наримана туфли. Но мимо, мимо пролегает путь. И вот уже Кузнецкая Слободка. Здесь некогда лукавая молодка Пообещала мне – «Когда-нибудь…» - И нетерпенье усмирил я кротко. А стоило бы ей вина плеснуть И Беатриче, не стыдясь нимало, Сама на адюльтере настояла. А Муза, глядя исподволь, меж тем Душе многозначительно кивала, Но пробуждавших вдохновенье тем Не помнила сама, как много знала. Хотя и я в нелучший год бывало Мечтал, что целую корову съем И выпью бочку, но напрасно тщился – Ни разу ни наелся, ни напился. Душа же тоже умеряла пыл – Желанное таким уж не казалось, И только сожаление осталось О том, что и желать не стало сил. А Муза, как её я ни просил, К подруге не выказывала жалость. И вздорных монологов её пыл Всё чаще едким скепсисом сквозил. И нынче в путешествие своём Смотрю я с грустью на беспечный город. Я всё ещё поэт, хоть и не молод И, как всегда, мы странствуем втроём. Но мы уже давно не сознаём По новым впечатленья прежний голод, И на ухабах творческих в свой срок Из спутниц моих сыплется песок. Но едем. Вот уж Краснохолмский мост. (Под ним Митяев Хванчкару пил с дамой). Любуемся кремлёвской панорамой, Высоткой, где знакомы жил прохвост. Сейчас бы выпить – народился тост: «За всех поэтов, не имавших сраму!» И Муза-умница нам жестом невесомым Из недр своих достала фляжку с ромом. Повеселее стало, и пейзаж Уже не навевает грустных мыслей, И память не спешит уже исчислить Моих проступков безмятежных стаж. Да и Душа помолодела аж, И Муза щиплет из веночка листья – Задумалась, грустит об эмпиреях. Похоже и она со мной стареет. Иньекция Манилы в свой черёд Сознанию прибавила отваги. Что прежде не доверил бы бумаге, Теперь язык мне правдой-маткой жжёт. Кричу на весь трамвай я: «Эй, народ, Давайте строить коммунизм в Гулаге!» Но вследствие такой моей речёвки Трамвайчик опустел на остановке. Тут Муза оживилась – «Боря, глянь, Дом Телешевых! Помнишь, как к Володе Мы хаживали? Неприметный вроде, А знатный дом! Теперь, такая дрянь, В нём поселили ихних благородий, Судебных приставов по нашу дань. А в прежние лета здесь пел Шаляпин, Читали Бунин и Светлов, пока не запил». Володи нет. Опустошён Парнас Бесцеремонной и циничной сворой Дорвавшейся до власти, у которой Один девиз – «Пусть миг, но лишь для нас». Мы подождём, настанет светлый час, Отечество одумается скоро, И, будущей России во спасенье, Пророки возвратятся из забвенья. Но вот мы и на финишной прямой. Кивнул нам напоследок Грибоедов. Теперь, пожалуй, я в метро поеду. И девочки хотят скорей домой; Не славят нашу жизнь наперебой, А подгоняют помыслы к обеду. И бытие, потраченное всуе, Метро в каких-то полчаса спрессует. ***