Глава 33

А Время шло своей дорогой,

И мы не видеть не могли,

Как той своей походкой строгой

Оно меняло лик земли.

Так, красотой лесов блистая,

Пришла к нам осень золотая,

Смыкая жизни круг земной;

Гусей взволнованная стая,

В вечернем небе пролетая,

Рвалась из круга в мир иной:

Туда, где девственные кедры

И моря синяя вода;

Куда зимы морозной ветры

Не долетают никогда.

А гуси, долетев до суши,

Вдруг загрустили по Руси…

Быть может статься, наши души

Так полетят по небеси…

Как души славные героев,

Героев, выдуманных мной;

Их было четверо, но двое

Уже не выйдут в путь земной.

А я, о душах тех вздыхая,

Надеждой тешусь, что они

Вернутся к нам, как птичьи стаи

К нам возвращались искони.

Чу, кто-то там, в туманном слое,

Махая крыльями летит!

Ах, это память мне былое

Вернуть из прошлого спешит.

Мой дом в Черёмушках не старый –

Ему всего-то сорок пять,

Хотя и это – срок не малый,

Чтоб о ремонте помышлять.

Но русский – житель терпеливый:

«Мы ждали, ждём и будем ждать,

Когда наступит день счастливый,

Чтоб в новый дом переезжать!

Пока же вот – латаем дыры,

И будем помнить, что Хрущёв

Переселил народ в квартиры

Из страшных временных трущоб».

Я помню: грудой тёмной, тесной

В грязи, в пыли за рядом ряд

От Пионерской и Подлесной

До нашей Муромской стоят

Дома рабочей молодежи –

Бараки чёрные, как шлак,

На лагерь беженцев похожи,

А может, даже на ГУЛАГ.

Там жизнь кипела, словно в улье:

Работа – дом, работа – дом,

И мать с отцом там спины гнули,

И в счастье верили с трудом.

Но с заводским привычным гулом

Рос, разрастался, сколько мог,

Татарским прозванный аулом,

Наш «Молодёжный городок».

Не знаю, почему так звали

Наш «городок» и млад и стар,

Но среди жителей едва ли

Нашлось бы несколько татар.

Я вижу двор пустой и чистый

Нет ни заборов, ни травы.

И паренёк такой речистый

К нам подошел: «Откуда вы?».

«Мы из бараков». «А-а, татары!».

«Мы не татары». «Всё равно».

…Давно уж нет бараков старых

И друга нет давным-давно.

Но память – добрая подруга –

Мне возвращает до сих пор

В сиянье солнечного круга

Мой незабвенный старый двор.

И старый стол, где мы играли

В настольный теннис, в домино.

Там мы резвились, загорали

И даже пили там вино.

Немного, в спешке, без закуски,

Утёршись рукавом рубах,

Ругались, пьяные, по-русски,

И с папиросками в зубах.

Там были девушки – не «крали»,

Но скромность бдительно храня,

То в дочки-матери играли,

То глазки строили парням.

А парни девок сторонились,

Боясь насмешек, чудаки.

Но все потом переженились

На них в счастливые деньки.

Там до сих пор сидят на лавке

Старушки – сплетницы двора.

Их глазки – бусинки-булавки,

Но видят даже комара.

Им дома больше не сидится,

Им телевизор надоел,

А тут знакомые все лица

И столько новостей и дел:

– В седьмой квартире у Фроловых

Совсем рехнулся старый дед,

Набрал в лесу ветвей еловых,

А для чего? – ответа нет.

– А в сорок пятой, у Тамары,

Гостят артисты из Москвы.

Всю ночь орали под гитары.

– Так поорите им и вы!

Идёт негромкая беседа,

Сидят старушки тихо в ряд,

С утра до позднего обеда –

Всё говорят и говорят.

И щурясь так подслеповато,

На солнце греются все дни,

Пускай, одеты бедновато,

Но знают многое они.

И целый день судачат, рядят,

Толкуют, дразнятся, ворчат.

И по головкам тут же гладят

Своих любимчиков-внучат.

– Смотри, подруга, глянь-ка, Нинка,

Твоя соседка, вот коза!

С тех пор как тронулась Маринка,

Её мамаша-егоза

По дому вертится, как спица,

Уже не ходит, а бежит.

Поди, и ночью ей не спится,

Всё, чай, колдует, ворожит.

– Да полно, старая ты сводня!

Я нынче видела её –

В больницу бегала сегодня,

Хворает дочка у нее.

– Хворает, как же! Ну, плоха ты,

Не видишь ничего окрест.

Маринка, знаешь ли, брюхата!

– Да, полно, Клавка! – Вот те крест!

И заскорузлою рукою

Она умело, не спеша,

Творила знаменье простое,

Уже смирением дыша.

Тут слово взял с соседней лавки

Подсевший к ним старик сосед,

Он знал давно, что злее Клавки,

Но и отходчивее, нет.

– Ты что орёшь, лужёна глотка.

Какая невидаль, ей-ей! –

Рожать надумала молодка,

Чай не тринадцать – двадцать ей!

– Тут дело вовсе не в молодке,

А мне ясна картина вся:

Уж я узнаю по походке

Любую бабу на сносях.

Я помню, и меня, бывало,

Когда в роддом я собралась,

Такая хворь одолевала.

– Ну, ты, соседка, завралась!

Ну, насмешила всех! Рожала

Ты, может, сорок лет назад.

Тогда, небось, воображала,

Что все тобою дорожат.

И нынче старый свой передник

Уж не напялишь на живот,

А повторять готова бредни

Про то, кто, как и с кем живёт!

Смеются старые соседи.

Трясутся груди, животы.

– В лесу издохнут все медведи,

Коль слово правды скажешь ты!

– Ты, Клава, может, знаешь даже,

Кто тот назвАный милый друг,

Которым ты, как дёгтем мажешь,

Маринку, да и всех вокруг?

– Вестимо, знаю, и ответа

Другого вам никто не даст.

Давно известно – Костя это.

Куда как ловок и горазд

Тихоня этот оказался.

Не помнишь что ли, в том году

Он с ней в подъезде отирался

У населенья на виду?

Тут Нинка, тихая старушка,

Вдруг «раскалилась добела»,

На землю бросила игрушку,

Как масла в пламя подлила:

– Ты чепуху такую мелешь,

Что не слыхала отродясь!

Креститься истово умеешь,

Зачем же лить на парня грязь!

– Ты вот что, Клавка, знай-ка меру, –

Дед тоже глянул храбрецом.

– Так можно всех, меня, к примеру,

Представить будущим отцом!

А что, бабульки, чем я хуже!

Вы не глядите, что я сед.

Сейчас любую отутюжу,

Хоть в пятьдесят, хоть в двадцать лет!

Тут все накинулись на деда:

– Иди, проспись-ка, мухомор!

Но интересная беседа

Переросла в ненужный спор.

Одна кричит: «Не верьте Клавке –

Соврёт – недорого возьмёт!»

Другая, на соседней лавке,

Строчит, как старый пулемет:

«Так, так, я знала, знала, знала,

Сказать хотела всё в глаза.

А ей всё мало, мало, мало.

Ну, вот, – допрыгалась, коза!»

А третья чуть ли не с порога,

Едва открыв подъезда дверь:

«Ахти!» – кричит, – «Побойся Бога!

Во что же верить нам теперь!»

Тут Клавка тоже не стерпела:

– Почто мне врать, какой резон.

Я подглядеть в «глазок» успела,

Как целовал Маринку он!

И вот теперь он сгинул в море,

А ей родить, того гляди,

Потом с ребёнком мыкать горе.

А что у девки впереди!

Кто на неё теперь польстится?

С ребёнком замуж кто возьмёт?

Нет, жить без мужа не годится,

Без мужика ведь жизнь – не мёд!

Так, слово за слово, готовы

Уж были бабушки на бой.

Но тут подруги старшей слово

Их примирило меж собой.

– Да, ладно, девоньки, не спорьте.

Давайте помирю я всех:

В любви и даже, скажем, в спорте

Важна не сила, а успех!

Вы в споре главное забыли –

Ведь после Кости был Борис

(Его, вы помните, – убили).

Уж делать свадьбу собрались,

Жених настроен был серьёзно,

Спешили в ЗАГС, пока не поздно,

Да опоздали, вишь, – она

Была, как кошка, влюблена.

А чей ребёнок – скрыто мраком,

И не узнать, куда ни кинь.

Не нам любовь судить, однако.

То – Божий промысел. Аминь!

А вы хоть все переругайтесь,

Передеритесь, наконец,

А лучше сделать постарайтесь,

Чтоб у ребёнка был отец!

– И то, Сергевна!

– Мудро!

– Свято!

– Дай руку женщине пожать!

– Теперь подумаем, девчата,

Кого бы ей в мужья избрать?

Притихли все, струхнув немножко –

Тут не предложишь с кондачка.

Но вдруг раздался из окошка

Скрипучий голос старичка:

– Да вон хоть Герку – парень видный,

Не пьёт, не курит, – весь в меня.

Уж то-то скромный, безобидный –

Боится девок, как огня.

Я об заклад готов побиться:

Коль не помочь бедняге, он

Навряд ли сможет сам жениться,

Будь трижды по уши влюблён.

– Но кто б свести их вместе взялся,

Тут нужен опыт, ум и такт,

Чтоб между ними состоялся

Хотя бы маленький контакт.

– Ну, это уж не ваше дело! –

Рванулась Клавка, будто в бой.

– На этом я собаку съела, – 

Сказала, гордая собой.