«Дубровский - 2». Повесть в стихах. Мой вариант ( 13 ).

20 января 2013 - Александр Яминский

ГЛАВА 13

Прошло лишь времени немного,

где проза длилась, в меру сил,

от жизни, жаждая, убого,

чтоб случай некий наступил…

Но лето, проступивши, бликом,

влёт, заискрило, ярким ликом,

и скуке, словно бы взамен,

вручило много перемен...,

случились что, в быту семейном,

застыл кто в спячке, от зимы,

что расслабляет, всем, умы,

в забвении, суть благоговейном,

когда душевный колорит,

в сезоне оном, сладко спит…

Близ Троекурова владений,

примерно в вёрстах тридцати,

в богатстве шика, построений

( Что схожие – едва ль найти! ),

жил князь Верейский ( временами… ),

поскольку он, почти годами,

в краях чужих любил бывать,

и там, естественно, живать…

А всем имением обширным,

майор в отставке, управлял,

кто лишь порядок понимал,

и не спадал к усладам мирным

и, знать, Покровское, совсем,

Арбатово, лишало тем…

Но вот в последних числах Мая,

князь возвратился в отчий край

( От заграницы ль отдыхая? ),

ведь появился, невзначай…,

приехавши в свою деревню,

попав, как в затхлую харчевню,

что отроду он не видал

и, от пенатов, лишь скучал…,

где, от рассеянности, маясь,

привыкнув к оной ( С юных лет! ),

едва ль он выносил обет,

в уединении долго каясь…

и только третий день настал,

он, отдохнувши чуть, устал…

И тут же, по своём приезде,

отправился, пославши весть,

к соседу, знатному в Уезде,

кто Троекуров ( К Чести – Честь! ),

чтоб отобедать, непредвзято

( С Кириллой был знаком когда-то… ),

а, может быть ( В тоске ли жить? ),

и дружбу с тем возобновить…,

и пусть приязни отношений

не ведали сердца двоих,

да и хозяйства, в целом, их,

существовали вне сношений…,

но барская, по крови суть,

находит, мигом, общий путь…

А было князю ( Как к довеску,

почти пятидесяти лет… )

его обличье ( Вздох – гротеску… ),

где жизнь дополнила портрет,

но он казался, всё ж, старее

( Причём, гораздо! )…, но, бодрее,

пытался выглядеть, чем есть,

хотя излишеств и не счесть ( ! ),

что долю нрава выдавали…,

его, порядком, изнурив,

где, весь здоровья позитив,

повержено, искря в печали,

имел в душе, утратив стать,

неизгладимую печать…

Но, всё-таки, его наружность,

приятною для всех была,

чья замечательность, как нужность,

для общества всегда цвела…,

а в оном он порхал, привычно,

любезничая, романтично,

по отношению к господам,

но больше, обожая, дам…,

и он имел, в своей натуре,

как непрестанную нужду,

а то – рассеянность-вражду,

к своей значительной фигуре,

внутри которой дух скучал,

но постоянно донимал…

Кирилла был вполне доволен

( А проще…- чрезвычайно рад! ),

что гость ( Кой, в обществе, фриволен! )

прибыть желая ( Знать, впопад! ),

ему польстил…, одним визитом,

где человек сей, как кредитом,

знак уважения оказал

( Хотя, Кириллу, мало знал… ),

и Троеукров, с упоением,

стал князя щедро угощать,

и заведения восхвалять,

ценя своим обыкновением,

а подтвердить чтоб, разговор,

повёл его на псарный двор…

Но князь едва не задохнулся,

в обитель оную войдя,

где дух звериный, как проснулся,

нежданно, новичка найдя,

в своей собачьей атмосфере,

а князь, в стремительной манере,

спешил отсюда выйти вон,

где, вмиг, утратил весь фасон,

и нос зажал платком с духами

( опрысканным, к вниманию дам… ),

в чертовский, вляпавшись, бедлам

( Как говорится…- с потрохами! ),

и он – всей встрече стал не рад,

а прозу ощущал, как ад!

Не стал, по нраву, сад старинный,

и стриженые липы, в нём,

и пруд, как монумент былинный,

с углами четырьмя, притом…,

да и аллеи…- пусть и нормы,

казались, словно для проформы,

из правильных, как будто, форм,

но, как платформы, на откорм…

А князь, вообще-то, не любивший,

садов английских, строгий стиль,

и, так сказать, природы быль,

но воспитание получивший,

был вынужден, за всё, хвалить

и восхищаться, через прыть!

А тут слуга пришёл ( И кстати! ),

по факту, дабы доложить,

что кушанье, во благо Знати,

стоит и ждёт…- обряд вершить,

а посему: пора отведать…

И здесь они пошли обедать,

где князь прихрамывал, слегка

( Да и в душе была тоска… ),

в расчёт, приняв, итог прогулки,

от коей он, вконец, устал

и уж раскаиваться стал

( О, разум…- тут ли закоулки!? ),

за то, что свой визит свершил,

сосед где, чуть не погубил!

Но в зале встретила их Марья

( Кирилловна…- отца кто, дочь… )

и князь воскрес ( В любви – не пария! ),

чтоб «воду в ступе не толочь»…,

ведь слыл он старым волокитой,

с душой, увы, совсем разбитой,

но лишь увидел Девы лик,

был поражён ( О, время…- блик! )

её небесной красотою…,

а Троекуров, чтя момент

( Коль, в доме, знатный элемент! ),

своей манерою простою,

влёт, гостя, подле посадил,

чтоб, с Машей, оный не грустил…

Князь был и оживлён, немало,

её присутствием одним,

и весел был ( Смеясь, устало… ),

но, однозначно, стал другим…,

и несколько уж раз, успевший

( От вида Девы, захмелевший! ),

привлечь внимание юных глаз,

ведь за рассказом шёл рассказ,

в столь любопытном изложении

( А князь, в сей сфере, докой слыл! ),

где он, слегка впадая в пыл,

но в беспредельном восхищении,

умел к себе расположить

и с женским полом в мире жить…

Лишь отобедав…, вмиг, Кирилла,

верхом поехать предложил,

но князь ( В ком не играла сила! ),

резонно, тему отклонил…,

и извинился, деликатно,

где указал, что не занятно,

ему, скакать, вкусив пирог,

блистая бархатом сапог…

и вспомнил о подагре, с шуткой

( А в них, обеих, был силён! ),

а потому, чтя свой фасон,

с тем, избегая тряски жуткой,

чуть намекнул, чрез вариант,

что – рангом – не мужик…, а – франт!

Князь предпочёл свершить прогулку,

линейку*, выбрав, во дворе

( стоявшей, ближнею к проулку... ),

хотя…, не в юной, пусть, поре…,

но бес, в ребре его, метался…,

и он, стоически пытался,

не разлучаться, меж речей,

с соседкой милою своей…,

а к оной, слабости питая,

скрывать не думал, чувств порыв,

что, ловеласу, как позыв

( во страсть присущую впадая ),

искать любовь, любой ценой...-

Не важно – млад ты, иль – седой!

* - Конная повозка.

Линейку заложили, вскоре,

и село общество, втроём

( из стариков двоих, в наборе ),

с красавицей ( О, кровь…- с огнём! ),

поехать чтоб, в поля с душицей,

а разговор, летевший птицей,

не прерывался, ни на миг,

где князь блистал, в пылу интриг,

и наслаждению предавался,

внимание Машино узрев,

а той, весёлости напев,

в речах его что, раздавался,

сказать по правде: просто льстил,

а князь – вполне приятным слыл…

И с удовольствием, внимая,

приветствиям судьбы иной,

и Маши доля, столь простая,

наивно слушала, душой,

рассказы человека Света,

искрилась нега в ком, Поэта…,

но, вдруг, Верейский, речь прервал

( а взор его к тому призвал ),

к Кирилле дабы обратиться,

и о строении спросить,

чей остов, продолжал коптить,

где сизый дым, устав «резвиться»,

как будто акт свой предъявил,

мол, дом спалил, чтоб «долго жил»…

Князь вопросил: «Что значит это?»

( Ну, не Кириллы ль сей объект? ),

а Троекуров ( В скорби, где-то… ),

нахмурившись, как злой субъект,

в воспоминания углубился…,

где сам он, вдоволь «порезвился»,

но, спесь, его, познала месть

( Ведь и у сына – тоже – Честь! ),

через усадьбу, что сгорела…,

и здесь, приятного, на грош

( Но и Кирилла – сам «хорош»! ),

жизнь, доведя, до «беспредела»…,

кто, по делам, и получил,

а оттого-то, он грустил…

Он князю отвечал, что, ныне,

земля принадлежит ему,

но прежде ( То – почти в былине… ),

принадлежала… самому…,

а то – Дубровскому, понятно…

«Дубровскому…- уже невнятно,

а то – Верейский повторил.-

Но ведь ему – весь мир – не мил,

и он – разбойником, в нём, славным!?» -

«Да нет…- Здесь проза об отце…

А не об этом «сорванце»! –

Кирилла, тут, с презрением явным,

ответив…, князю подсказал,

но о Дубровских продолжал.-

Да и отец-то…- дырка в сальдо -

порядочный разбойник был!» -

«Куда ж девался наш Ринальдо? -

опять, Верейский вопросил.-

И жив ли он? А может схвачен?» -

И вновь ответ был однозначен,

со стороны Кириллы фраз

( Кто, князю, объяснил всё, враз! ):

«И жив он, славный, и на воле…

И долго будет там гулять…,

покамест Власть ( Чего вилять? )

с ворами будет в общей доле,

как говорится, заодно,

а все исправники – говно!

И, кстати, князь, Дубровский оный,

в твоём Арбатове бывал?»,

а князь, ответом поражённый,

в задумчивости, в смысл вникал…,

и, словно плохо понимая,

он отвечал, как размышляя,

слова, пытаясь подобрать

( Что трудно было разобрать! ):

«Да, прошлого…, пожалуй, году…,

он, кажется…, но что-то, сжёг…

или разграбил…- Вот итог!

А если выбрал, всё ж, свободу…»

И далее, уняв накал,

князь, Маше, искренне, сказал:

«Не правда ли…, но, между нами,

признавшись…, надо бы сказать,

что мысль приходит, временами,

а ведь его, вдруг, повстречать,

по сути, было б любопытно…

и познакомиться – не скрытно…,

когда, судьбой, перед тобой,

сей романтический герой!»

Но тут сказал Кирилла, гневно:

«А любопытного-то, что?

Ведь он, пред ней, как конь в пальто,

романсы распевал, душевно,

и три недели всё учил,

и, благо, денег не просил!»

Тут, Троекуров, досконально,

стал прозу жизни излагать,

а начал издали, буквально

( Чтоб дважды всё не повторять! ),

впадая в повести детали,

«француз» где, в облике-вуали,

пред ним, учителем предстал,

но вот – на деле-то…- вандал -

в своих сомнительных делишках…,

кого он ведал, сопляком,

а ныне – сей – ему – Дурдом -

создал, жируя на «излишках»,

в экспроприации, чрез нрав,

экспроприатором восстав!

А Маша, в папы кривотолках,

не знала, как себя вести,

и сидя, словно на иголках,

искала выхода пути…

Но вот Верейский, со вниманием

( Причём, с глубоким пониманием! ),

предавшись доводам большим,

их выслушал…, хотя…, засим,

найдя всё это очень странным,

переменил, сей разговор,

а возвратившись лишь, во двор,

велел ( со взглядом, столь туманным… )

свою карету подавать,

домой чтоб, ехать, почивать…

И, несмотря на уговоры,

и просьб усиленных посыл,

словес где, строились узоры,

что излучал Кириллы пыл,

желавший князю задержаться,

и на ночь, у него, остаться…,

увы, Верейский, чай, испив,

уехал тотчас, «суть вкусив»…,

но, прежде, он просил, любезно,

Кирилл Петровича, к себе

( И здесь, понятно, по судьбе…-

А примет он, гостей, помпезно! ),

да с Марьей ( князь добавил тут )

Кирилловной…- года бегут!

И гордый Троекуров, сразу,

в том, обещался…, оттого,

что князь ( К душевности-экстазу! )

богатым был ( Аж для него! ),

кто, во достоинствах блистая,

где две звезды, в цветах играя,

три тысячи имевший душ

( А это более, чем куш! ),

к его имению родовому…-

Что, Троекуров, почитал…

и князя – равным представлял,

достаток, взявши за истому,

до некой степени…, где тот -

вблизи Кирилловых высот…

Два дня спустя, как гость умчался

( столь сумасбродно посетив… )

и Троекуров подвизался

( тем паче, был к тому мотив )

приехать в гости к князю, вскоре

( понятно, с дочерью – в уборе… ),

с ним – отношения завести,

прервались что, на полпути…-

и то – по призрачной причине…,

где был Дубровский виноват,

чей отпрыск ( Папы - «адвокат»! ),

кто, вечно, словно на помине,

готов претензию всучить,

а грабанувши…- погубить!

К Арбатову, лишь подъезжая,

Кирилла, волею не мог,

не любоваться ( примечая,

вдоль ровной широты дорог ),

большими избами, в сей были,

что в чистоте, как будто плыли,

к веселью жителей-крестьян…,

а дом господский, ведал план,

во каменном своём строении

( где ощущался явный вкус ),

на лад английский, чрез искус -

и то – в особом самомнении…,

что князь имел, под свой резон,

и Знати подтверждал фасон!

А перед домом расстилался,

с густой травой, зелёный луг,

на коем, странностью казался,

коров швейцарских быт-досуг,

паслись кто, на природе, вольно,

а колокольчики, раздольно

( на шеях их ), как впав в загул,

бескрайний создавали гул…,

звеня на «странном русском поле»,

что поражало слух и взор,

когда Отечества простор,

в естественной был, явно, доле,

не вопрошая: Чья ж вина -

страну гнобит ( ? )…- как Сатана!

Пространный парк ( А как иначе?! )

дом окружал со всех сторон,

где сам хозяин, как в придаче,

явился к ним, чтя знатный фон…,

но ныне, он, гостей встречая,

навстречу вышел, привечая,

а у крыльца, ценивший вкус,

он руку подал, чрез искус,

красавице младой…- чудесной…

и все вошли в просторный зал,

где стол накрытый ожидал,

на три прибора, к прозе местной,

знакомство дабы углубить,

и в мире обоюдном жить…

А князь, застолье предваряя,

подвёл к окну, гостей своих,

и им открылся ( Восхищая! ),

блистающий в делах мирских,

прелестный вид…, увы, округи,

где Волга, облачившись в дуги,

пред окнами, забыв печаль,

спокойно протекала в даль…

и столь нагруженные барки,

по ней, под парусами шли,

что, в натяжении, несли,

но вне привычности запарки

( Так походя на корабли! ),

достоинства родной земли...

Мелькали и рыбачьи лодки,

пусть, в странных прозвищах своих

( хотя, по виду, все – красотки ),

но ( Толи из-за мест лихих? )

их душегубками здесь звали…

А за рекою, в ближней дали,

холмы тянулись и поля,

живой встречала где, земля…

и несколько ( Но как богато!? ),

на ней, виднелось, деревень,

что, явно, не впадали в лень

( за думы, прячась, непредвзято… ),

и лишь работою ( Вовсю! )

окрестность оживляли всю…

Потом, они, иной заботой,

с большой охотой, занялись,

где князь, полотна с позолотой

( Другие б тут не завелись!!! ),

им предложил, для рассмотрения,

а сам – в пылу – от упоения –

средь галерей их стал водить…

и суть пытался объяснить,

картин, в количестве огромном,

что он купил в чужих краях

( А слыл ценителем – в мазках! ),

стремясь в порыве…- чуть нескромном -

творениям лучших мастеров –

свой предоставить тёплый кров…

Князь Маше объяснял, детально,

о всех различностях картин,

где, часто, бытиё – печально

( Да чрез сомнительность причин! ),

понявши даже, содержание…,

и князь, являя темы знание,

о живописцах говорил,

кто жизнь – Историей творил…,

причём, отнюдь не завышая,

достоинств на полотнах их,

средь недостатков ( Столь больших! ),

но, в коих он души не чая,

расположение возымел,

а от персон сих…- просто млел!

Но о картинах рассуждая,

он говорил, не как педант,

кой, знатоком, язык лишь зная,

условный выдаёт талант…,

а князю был бы, сей, не впору,

ведь он, к душевному простору,

не в неких облаках витал,

а с чувством истым излагал,

воображение где, звучало…

И Маша слушала его,

вкушая будто колдовство,

что тайну Деве раскрывало…,

и с удовольствием ценя,

всю прелесть познавала дня…

Пошли за стол. И Троекуров

( Кто – до застолий – был силён ( ! ) -

в среде известных балагуров… ),

но, ныне, удивился он,

отдавши, вкупе, справедливость

( Причем: по полной! ), за сметливость,

Амфитриона своего…,

а вИнам ( так сказать ) его -

искусство повара добавил,

кой, в изысках различных блюд,

из каждого творил этюд,

и вкус еды, по факту, правил…,

да так, что гость понять не мог:

Жуёт он мясо, иль творОг?

А Маша, будучи в беседе

( учтя ранимость юных грёз ),

не ощущала зла в соседе

( Ведь чувствам верила, всерьёз! ),

кто, вне малейшего предлога,

из мыслей…- суть души подлога -

её – в сомнения не ввергал

и – предстоящим…- не пугал,

все замешательства минуя…,

а с ними – принуждений рой,

где князь, как сказочный герой

( столь сердце девичье волнуя… ),

пред Машей – явью восходил

и будто за собой манил…

И пусть она, совсем недавно,

знакомство с князем обрела,

а видела, его, подавно

( И, значимо, судьба свела! ),

но только раз второй ( Коль строго! ),

что отроду не слишком много,

их дружбу дабы продолжать

и отношения углублять…-

с учётом князя лет не юных

( Где он – в отцы годился ей ( ! ),

хотя…- и голубых кровей ( ! )

на фоне размышлений лунных… ),

но человеком – не простым -

в речах казался…, а чужим!

А после щедрого обеда,

и чтобы дух перевести,

хозяин – вкуса привереда -

в сад предложил гостям пойти,

где кофей пили, сев в беседке,

внимая пенью птиц ( Не в клетке! ),

среди деревьев, росших вкруг,

а бЕрега, просторный луг,

с широким озером смыкался…,

но продолжался в островах

( плывущих будто на волнАх ),

и строй усеянный их стлался,

в обильный нисходя покров,

вздымаясь морем…, из цветов…

Вдруг, музыка фанфар, бравурно,

в минорном строе, раздалась,

где духовой оркестр, фактурно

( Ведь лирика любви неслась! ),

её играл…, довольно чётко,

а шестивёсельная лодка

( к самой беседке подойдя )

причалила… и все, сойдя,

на ней поехали кататься,

к манящим озера местам

и приближались к островам,

порой, желая задержаться,

а некие…- и посетить,

чтоб удовольствие продлить…

И на одном, в прогулке пешей,

смогли аж статую ( ! ) найти,

что, в мраморе застыв, депешей,

ждала как будто всех в пути…,

а на другом, чрез полусферу,

попали в тёмную пещеру,

уединённой что была

и словно в мир иной вела…,

а вот на третьем, ненароком,

их, странный памятник встречал,

чей обветшалый пьедестал,

гласил в таинственности, роком,

но надпись из неясных слов,

молчала в тишине веков…

И в Маше, любопытство, сразу,

возникло, девичьей стезёй,

а князь, в пространную впал фразу,

ответ, давая, непростой…,

да в недомолвках, чрез учтивость

( Как окультуренную лживость! ),

что не вполне ( Чего юлить? )

могли запросы возместить,

в количестве, увы, безмерном

( А вот причина-то была! )…

и лодка пусть назад плыла…,

но в ворохе неимоверном,

из впечатлений юных лет,

прогулки важен, стал, сюжет…

А время, во своей стихии,

как в незаметности прошло,

и тихим вечером России,

прохладою, ступив в тепло,

смеркаться начало, неспешно…,

но стало, вмиг, кругом, кромешно

и князь ( Отнюдь не молодой! ),

предлог, избравши, столь простой,

а то, мол, свежесть… да с росою,

домой вернуться возмечтал

( где самовар – их ожидал…-

и быт сухой, что влёк к покою… ),

а без удобств, чрез благо – в злак,

не мог Верейский жить…- никак!

Князь Машу попросил, в истоме,

лишь похозяйничать, слегка,

в его, столь одиноком, доме,

скучна где жизнь, холостяка,

и тот, увы, довольно старый…,

хотя…, до вкуса к быту – ярый,

кто прозаичность мог ценить,

и красоту, вообще, любить…,

а уж тем паче, женской доли

( И здесь, признаться, асом был ( ! ),

ведь слабый пол его любил,

в свободе, забываясь, воли…,

да и в душе ( Чего скрывать? ),

а князь умел собой пленять! )…

И Маша, слушая рассказы

( Чрез их неистощимый пыл! ),

чай разливала, ставя вазы,

а князь в любезностях вершил,

и в ранге властвовал, словесно,

где говорливость ( И уместно! ),

лишь подосновою была,

а речь, во красках что, цвела,

характер, вкупе, раскрывая…,

степенно выдавала вкус,

средь лет, в проверке на искус

( О, жизнь…- ты – князю – не чужая! ),

забот лишая, посему…,

таинственно влекла к нему…

Но выстрел, вдруг, вблизи раздался,

мгновенно, небо осветив,

ракеткой ( шлейф чей, дымом стлался,

замедлив в искрах свой порыв… ),

а князь, кто подал шаль Марии

( в манере шарма, как стихии )

и на балкон позвал, потом

( вдвоём…, естественно, с отцом ),

им, предложивши панораму,

как встречи дружеской финал,

где праздной атмосферы вал,

веселья, создавая гамму,

буквально, шквалом восходил,

и гулом в чудеса манил…

А перед домом, в ярких вспышках,

распространяясь в темноте,

огни цвели, увы, в излишках

( ведь распускались – в тесноте )

и, поднимаясь вверх, вертелись,

а на вершинах – в ликах – рделись,

в колосья…, в пальмы обратясь…

и вниз, фонтанами стремясь,

дождём неспешным ниспадали,

из звёзд, что угасали, влёт,

но вновь стремились в свой полёт,

где, вспыхнув, взрывами блистали

и рвАлись, будто из оков,

среди бесчисленных шумов…

А Маша, сильно веселилась

( И не иначе, как дитя! ),

ведь сказка – былью обратилась,

с собою чтоб, забрать, шутя…,

а князь Верейский восхищался

( Хотя…- и фейерверк удАлся! ),

от Маши радости, вдвойне,

и от себя ( Причём, вполне! ),

где был доволен Троекуров,

кто ( Чрезвычайно! ) князя чтил

и tous les frais* - того – ценил,

их, принимая, средь ажуров,

как знаков уважения прыть,

ему, желавшей, угодить…

* - Все расходы.

А тут и ужин ( Русь святая! )

в своём достоинстве ступил,

ничем, увы, не уступая,

обеду ( Что есть было сил! ),

где, после трапезы безмерной,

и гости, прозою манерной,

отправились в блаженства путь

( приятно дабы отдохнуть… ),

а то – для них – апартаменты…,

чтоб поутру на день другой,

расстаться с щедрою душой,

хозяину, шля, комплименты…,

друг другу, обещание дав,

увидеться ( О…, мир забав! )…

Регистрационный номер №0110980

от 20 января 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0110980 выдан для произведения: