Возвращение

Самолёт шёл на посадку
Он пронзал облака и гудел так, что закладывало уши Лена, проснулась, вспомнила совет стюардессы и тотчас сглотнула, казалось, что  её вот-вот вырвет.
- Что-то меня часто тошнить стало, - подумала Лена и испугалась.
Английское выражение “ NO SMOCING” на табло сменилось другим, русским, ТЫ БЕРЕМЕННА! Часто- часто заморгала глазами, но надпись всё не пропадала. «Возвращаться домой  «потяжелевшей» было страшно – родители могли не понять и  просто обидеться на столь непутёвую дочь. Лена испугалась и часто-часто замотала головой.
В соседнем кресле, похрапывал усатый хохол, он еще в аэропорту приглядывался к Лене. Явно оценивая её платье из шотландки и белые гольфы с помпонами. «Проснется, что про меня подумает?»
« Шо! Садымся! Це дило!» - хохол засмеялся, показывая крепкие прокуренные зубы.
Лена еще не разучилась одеваться, как школьница.
Она носила сорок четвертый размер и казалась младше своих лет года на три. Черпаковой было трудно попадать на вечерние сеансы – строгие билетёрши норовили отправить её домой. А разнообразные приставучие парни без стеснения требовали от неё свидания.
Она ожидала этого и от хохла. «Проснётся, что подумает!?» Но тот всю дорогу лишь сопел, чмокал, посматривал на часы и засыпал снова.
Лену раздражала его медлительность; казалось, что этот человек вообще не умел торопиться. Он делал всё так, как будто играл на сцене: пил лимонад, шуршал газетой и даже просыпался.
В иллюминатор было уже видны жёлтые поля. Серые полосы шоссе и голубое зеркало водохранилища.
Лена вспомнила, что боится  приступа тошноты.
 «Неужели, я - беременна? И, что теперь? – косые взгляды соседей?  Обида матери?  Серьёзный разговор с Люсией Владимировной?
Лена устыдилась своего чересчур поспешного отъезда – он слишком походил на бегство – она бежала, словно воровка. Даже Люсия Владимировна не догадывалась о её планах. Лене обрыли  этот город и  институт – она рвалась к себе, в Нефтеморск – там было всё тихо и понятно. Ведь именно там и осталось её детство.
Лайнер  уже садился на взлётно-посадочную полосу. Мгновение – и шасси уже коснулись серого бетона.
Лена смотрела на такой  родной пейзаж. Самолёт заруливал на стоянку. В иллюминаторе мелькнуло здание терминала с огромными белыми буквами – Лена увидела только четыре «…ОДАР.»
Она уже спешила. С каким-то странным восторгом расстегивала привязной ремень и с нетерпеливостью школьницы смотрела на дверь пилотской кабины.
Экипаж прошёл молча. А вскоре и пассажиры потянулись к выходу. Забирая свою ручную кладь и, как-то облегченно, улыбаясь. Лена шла вслед за хохлом и думала, как будет добираться до Нефтеморска. Этот посёлок был в полусотне километров от Краснодара.
Жаркое солнце ослепило всех на взлётном поле. Лена поспешила к автобусу с кабиной грузовика. Она жаждала только одного, поскорее очутиться в родительском тихом дворике и забыть весь этот суматошный день
Хохол и здесь, словно преданный  пёс, был рядом. Лена уже начинала тяготиться его обществом.
Лена старалась думать не об этом толстом человеке. Но о своём отце, который мог всё узнать по её глуповатому лицу.
Люди выходили из автобуса, сгибаясь под тяжестью багажа. Отчаянно труся, Лена шла вслед за ними, борясь со своими тревожными мыслями.
На улице было  жарко - кубанское солнце заливало всё вокруг, словно бы огромная многоваттная лампа.
Невысокий мужчина в белой парусиновой кепке отчаянно подпрыгивал - он чем-то напоминал футбольного вратаря и подпрыгивал точно также - словно собирался ловить летящий в его сторону мяч.
- Папа! - крикнула девушка в клетчатом платье и бросилась к нему. Мужчина также ринулся ей навстречу.
- Лена!
Они встретились на полпути и крепко обнялись. Лена уткнулась лицом в грудь отца - она не знала плакать ей или смеяться - она думала, что придётся ехать домой в одиночестве. Сумки были слишком тяжелы для неё. А до автостанции нужно было ехать с двумя пересадками - сначала она должна была успеть на экспресс. А затем проехать от железнодорожного вокзала до рынка - автостанция находилась неподалёку от него.
-Папа. Хватит. Мы на «Икарус» опоздаем.
- А нам не нужен « Икарус».
- Мы, что - возьмём такси? - засмеялась Лена.
Вместо ответа отец полез в карман брюк и достал связку ключей.
-  Вуаля.
Лена смотрела на ключи и понимала, что сбылась отцовская мечта о собственном автомобиле. Но ничего не могла сказать - иметь в собственности легковушку было так заманчиво.
_- Это «Москвич» или «Жигули»? - пробормотала она.
-- « Лада»… - отозвался отец.
Лена была рада, что не надо думать о подходящем к остановке лимонного цвета автобусе - она смотрела на чёрную резиновую «гармошку» и была уверенна, что ей повезёт и в другом.
Отец помог ей с вещами - Лена шла к автостоянке, почему-то  натыкаясь на   детей.
Лена смотрела, как отец кладёт её сумки в багажник, затем гордо распахивает заднюю пассажирскую дверку с левой стороны.
Езда по городу слегка утомила Лену - она не заметила, как задремала, и проснулась лишь от протяжного тепловозного гудка - отец уже миновал путепровод и выезжал на трассу, ведущую к морю.
Нефтеморск лежал в полусотне километрах от Краснодара. Отец приспустил боковое оконце - и свежий ветер слегка освежал уставшую девушку.
- Но как там Мерцаловы? - спросил отец.
- У них всё нормально. Демид в третий класс перешёл.
Лена чувствовала непреодолимое желание расстегнуть хотя бы одну пуговку на платьевой застёжке - платье было слишком тесно - и эта теснота пугала девушку.
Лена слишком часто прислушивалась к своему организму - она боялась не пополнеть. Она боялась быть в положении. Ранняя беременность не входила в её планы. Она вообще не собиралась жить половой жизнью, но.
Теперь было поздно что-либо менять.
Автомобиль отца приближался к райцентру. Лена помнила, как подростком, ездила в Краснодар - тогда ей казалось, что она едет далеко- далеко - а теперь.
Дом был очень близок. Какие- то пятнадцать километров и она окажется на родной улице Добролюбова.
Лена сама удивлялась тому, что торопится в этот еще недавно такой скучный посёлок - на такую скучную улицу - после Нефтеморска даже Рублёвск походил на столицу.
Отец миновал еще один аншлаг - автомобиль поехал медленнее - а по обеим сторонам шоссе теснились дома и заборы.
Автомобиль притормозил лишь у светофора - по ту сторону улицы возвышалось кафе «Иль».
- Скоро приедем, - приободрил Лену отец.

* * *
По улице Добролюбова разгуливала стая гусей. Отец Лены пару раз просигналил. И неповоротливые птицы всё же уступили ему дорогу.
Бежевая «Лада» подъехала к небольшому домику из красного кирпича и остановилась возле железных ворот выкрашенных тёмно-голубой масляной краской.
Лена вышла из машины - от долгой езды у неё слегка кружилась голова. Лена видела спешащую навстречу мать и через силу улыбалась.
« Только бы она ничего не заметила! Какой позор! Вернуться домой - да еще с довеском».
Но мать или была слепа, или просто слишком деликатна. Она была рада уж тому, что Лена вернулась домой и сразу повела её в родную комнату.
Лене было приятно находиться среди знакомых предметов. Она, стоило матери выйти за дверь, тотчас стала раздеваться, невольно отражаясь в зеркале, что было вмонтировано в старый светло-коричневый шифоньер. Оказавшись нагишом, Лена улыбнулась - она словно бы помолодела на год и была лишь выпускницей средней школы - и теперь собиралась готовиться к очередному трудному экзамену - Взгляд Лены невольно упал на покрытый кудрявыми волосами лобок - когда-то она не замечала этой части своего тела. Но теперь. Теперь она была уязвлена - нагота открывала в ней нечто новое. Ранее просто не замеченное.
Голая Лена направилась к своей девичьей кровати - она мерно покачивала своими щекастыми ягодицами и думала лишь о том, как примет горизонтальное положение и накроется ароматным и чистым одеялом. Тело требовала отдыха.
Лена заснула очень быстро - она плохо помнила, что увидела во сне. Однако пробудилась как-то вдруг и тотчас посмотрела на часы - головастый будильник показывал половину седьмого часа. Девушка поспешно откинула одеяло и подбежала к своим так и не распакованным сумкам. Присев на корточки, она принялась отчаянно сражаться с молнией - та отчего-то буксовала - и это ужасно бесило Лену. Но обряжаться в дорожное платье она не хотела. «Стоп! Что я делаю? У меня же тут остались сарафаны!» Лена подбежала к шифоньеру и стала поворачивать металлический ключ в замочной скважине. Тёмно-голубой сарафан отлично прикрыл её розовое тело - Лена позабыла о трусах - она  так и не натянула их в последний момент.
* * *
Отец сидел за столом и читал газету « Советский спорт». Он посмотрел на пробудившуюся дочь и спрятал свои очки в очечник.
- Ну, как спалось? - спросил он.
- Нормально, папа, - отозвалась дочь.
Она села на старый венский стул. Есть совершенно не хотелось.
- А мама где? - сорвалось с губ Лены.
- К соседке пошла. Там, наверняка, чаи гоняет.
Отец улыбнулся. Он был нетороплив и очень добр.
- А Света?
- Света с подружками гуляет. Наверное, на карусель пошли - сегодня же воскресение.
- Вот почему ты меня смог встретить.
- Спасибо, что телеграмму догадалась дать. А то бы на автобусе - а нынче там с торговками ехать - а то и на перекладных - сначала до Сиверской,  там, на попутках - А еще неизвестно на кого попадешь. Тут на днях одну чуть не изнасиловали - еле вырвалась.
Лена едва заметно вздрогнула - она вдруг так чётко представила голое женское тело, что у неё застучало в висках.
- Папа, давай, что ли хоть чаю попьём, - предложила она.
Отец согласился - Лена с интересом смотрела, как из заварочного чайника в чашки льётся тёмно-коричневая струя. Затем заварка разбавлялась кипятком - всё это было так по-домашнему. Что она вновь почувствовала себя школьницей. Словно бы и не было этого суматошного года.
Чаёвничать было приятно вдвойне - отец втягивал её своими серыми глазами и деловито жевал баранки, смачно похрустывая время от времени.
Солнце уже ушло за гараж. Лена понимала, что скоро стемнеет, зажгут свет, и тогда у лампы запляшут ночные мотыльки. Она и сама чувствовала себя таким мотыльком, который всё продлевал и продлевал свой смертельный танец, не имея сил оторваться от яркого и опасного шара.
В это мгновение раздались девичьи голоса. Света прощалась у калитки с подружками - и вскоре появилась на заднем дворе - пухленькая, толстогубая и весёлая.
Лена вздрогнула и едва не пролила чай- младшая сестра смотрела на неё с немым восторгом - этот восторг разливался по всему детскому телу - сестре было только двенадцать лет, и она продолжала играть в дочки-матери и «кормить» своих дочек воображаемой манной кашей.
« А ведь скоро она, возможно, станет тётей!» - подумала Лена и вдруг почувствовала какую-то нечистоту на своём теле.
« Надо бы помыться - а то от меня наверняка пахнет этим хохлом!»
Лена посмотрела в сторону летней кухни - тут была и ванная. Обычно летом все пользовались дворовым туалетом, - там был сделан стационарный стульчак и висела специальная сумка для подтирочной бумаги - мать запрещала использовать для подтирки газеты, - она боялась, что случайно дочери измажут калом чьё-нибудь значительное лицо - и тогда. Что бывает в таких случаях она хорошо знала.
- Папа, я, наверное, мыться пойду. Вода хорошо идёт?
- Да, напор хороший. Колонку не забыла, как включать? А то избаловалась там, у Мерцаловых - с центральным-то отоплением. Люсия Владимировна писала, что ты к ним мыться-то ходишь: подругами институтскими что ли брезгуешь?
-Да, нет. Просто я не привыкла при всех.
Лена потупилась, но отец понял, что хотела сказать дочь. Он помнил, что Лену было трудно вытащить на маёвку - она всё боялась, что ей приспичит сходить по-большому во время пикника.
Лена вспомнила своё первое посещение институтской душевой - и хотя она старались мыться комнатами - чувство неловкости не пропадало. Лена как могла, маскировала свой волосатый лобок. Её соседка была на два года старше и с интересом разглядывала голое девичье тело Черпаковой.
- А ты, оказывается, еще девочка!? Смотри. А тут тебя быстро в женщины перекрестят. Я-то смотрю, ты на Вадика заглядываться стала?
- Какого Вадика? - попыталась притвориться глупышкой Черпакова.
- Такого-растакого. Мы, между прочим, с ним вместе поступали. Затем его в армию забрали. А он, дурачок, и рад был - хорошо еще, что в Афган не загремел.
Соседка что-то еще говорила - но Лена её уже не слышала - её уши были наполовину забиты мыльной пеной, наполовину какими- то странными мыслями - она впервые устыдилась своей непорочности.
Лена постаралась больше не оставаться с соседкой наедине голышом - она стала побаиваться эту разбитную девку - изо рта Марины то попахивало дешёвым портвейном, то мятными таблетками под названием «ХОЛОДОК». Лена понимала, что Марина может потащить за собой и её - наивную поселковую дурочку.
- Света тебе поможет, - словно, как сквозь туман донёсся до Лены голос отца.
Она встала и пошла к окрашенной в тёмно-голубой цвет двери летней кухни - кухня была сложенная из кирпича и была очень просторной. Лена посмотрела на газовую плиту. На стол. На шкафчики. Бросила взгляд и на газовую колонку. Вслед за сестрой в дверь протиснулась Света.
Лене стало не по себе от любопытствующего взгляда сестры. Светлана прямо-таки гладила её живот своим шаловливым взглядом.
Лена вспомнила такую же надоедливую Марину и тотчас обидчиво закусила губу.
- Ну, что ты встала? Раздевайся.
Они, словно ролями поменялись - Лена стала торопливо вынимать пуговицы из петель. А Света внимательно наблюдать за раздевающейся сестрой.
- Ты, что - даже трусов не надела! - прыснула она, увидев по-яблочному круглые ягодицы родственницы.
- Да, а что? - с некоторым вызовом отозвалась Лена.
- Да, так. Слушай, а ты уже, что - не девочка?
Лена вспыхнула, словно у неё в голове зажгли красную лампочку.
- Чего ты орёшь? - зашипела она на сестру.
- Я не ору! Я просто так - спрашиваю.
Светлана поспешила протиснуться за голой сестрой в ванную. Ей самой не терпелось раздеться - трусы отчего-то стали ужасно влажными. А сердце забухало, словно паровой молот по свае.
Света стала стягивать с себя одежду, бельё. И очень скоро,- голая и розовая - залезла в ванну вслед за сестрой.
Горячая вода бежала из крана, за стеной ровно и глухо гудела водонагревательная колонка. Сёстры старательно мыли друг дружку. Лена чувствовала, как лобок Светы касается её в меру пухлых ягодиц - от этого было щекотно, и Лена взвизгивала.
Мытьё придавало ей силы. Лена теперь была рада видать и эту комнату, и эту девочку, которая смывала с её тела мыльную  пену - она наконец-то выпала из прошлого и была рада этому.
За окном уже сгустилось по-южному фиолетовое небо - девочки вылезли и встали на коврик. Они оглядывали друг дружку и улыбались.
Лена тут же была готова расцеловать свою милую двенадцатилетнюю сестрёнку.

* * *
Лена проснулась на следующий день ровно в восемь часов - она выпрыгнула из постели и босиком направилась в гостиную.
Там солнце уже нарисовало на полу светлые прямоугольнички - они так и метались под ногами. Лена подошла к чёрному пианино, открыла крышку и невольно пробежала пальцами по ля-минорному тоническому арпеджио.
В прошлом мае она здесь играла вальсы Шопена. А её одноклассницы радостно вальсировали, не забывая и о разговорах, о мальчиках; Лена слушала их вполуха и не забывала нажимать на чёрные и белые клавиши.
Тот вечер был таким красивым - у Лены слегка кружилась голова - сразу после торжественной линейки они с подружками на карусель - там вращалась пластика с песней Пугачёвой про незадачливого мага-недоучку.
Она сидела  на скамейке и улыбалась, ловя взглядом довольно высокое дерево - берёзу.
Потом они дружно ели мороженое, фотографировались на фоне памятника Максиму Горького, Лена с удовольствием наводила на подруг объектив своей «Смены».
Тогда они веселились почти дотемна. Расходились под стрекот мотоциклетных моторов. Школа была позади - им оставалось лишь сдать экзамены и разбежаться.
Лена уже жила Рублёвском - на экзаменах ей попадались довольно сложные вопросы. Но она смело бросалась в бой - и её останавливали на полпути, дежурно говоря: « Спасибо, пять!».
Лена собиралась поскорее пойти в школу - в этот понедельник у неё было много дел - надо было заглянуть в поликлинику, там она надеялась попасть на приём к гинекологу - Эдуард Яковлевич Шварц был вполне нормальным человеком - он пару раз приходил к ним в школу и читал для девочек лекции по женской гигиене.
Тогда Лена чувствовала себя совершенно спокойно - менструации её беспокоили мало, Она не собиралась грешить направо и налево - и мечтала познать сладкий плод любви лишь после законного марша Мендельсона.
Но после этого года все её планы рухнули - одна только мысль о так нелепо нарушенном девстве терзали ей душу. Она теперь была кем-то непонятным - быть не девственницей было сложнее, чем вечно смущаемой и подначиваемой более опытными подругами недотрогой.
Лене было  немного стыдно перед той прежней школьницей - Леночка Черпакова - отличница и активистка её бы не поняла.
В гостиную заглянула сестра. « А ты чего не одеваешься?!» - спросила она. - Мать уже завтрак поставила. Я на площадку опаздываю!
- Какую площадку?
- У нас в школе - мы там живём. Как в лагере. Меня не решаются одну дома оставлять. Пошли. А то молоко скиснет.
В кухне их, действительно, дожидался завтрак. Лена торопливо переоделась во вчерашний сарафан и чувствовала себя скорее школьницей, чем студенткой.
Они с сестрой позавтракали. Помыли посуду и поспешили к двухэтажному белому зданию школы. Лена сначала дошла до угла. Затем зашагала под горку. Перешла через вонючую речку, здесь частенько случались неприятности с подвыпившими велосипедистами - внизу, среди камышей жили голосистые лягушки.
Света шла немного вприпрыжку - ей нравилось идти по тихой улице - иногда навстречу появлялась какая-нибудь легковая машина - глазастые « Жигули», по-интеллигентски прилизанный « Москвич» или по-купечески толстозадая «Победа», тогда девочки сворачивали на обочину и пропускали автомобиль.
Так они дошли до школы, вошли в ворота, постояли возле двух гипсовых пионеров на пьедесталах. Лене вдруг показалось. Что она идёт на экзамен - её сердце забилось сильнее. Сзади раздался треск мотоциклетного мотора.
Вскоре. Когда треск стих. Чей-то очень знакомый мужской голос произнёс: « А, сёстры Черпаковы!». Лена обернулась - перед ней стоял учитель музыки.
Он носил сетчатую шляпу, светло-голубую сорочку, бежевые брюки, которые гармонировали с темно-коричневыми сандалиями. Глаза у музрука были серыми. А волосы какого-то льняного цвета.
- А! Виктор Иванович! - В тон ему отозвалась Лена.
Света же поспешила к толпе детей
- Ты, говорят, на инженера учишься? Ну, и как успехи?
Лена промолчала - она не забыла, как этот человек пялился на её голые коленки, когда она пела в школьном хоре.
Она покосилась на мотороллер бирюзового цвета: многие девчонки хотели покататься на этом чуде техники.
Говорили, что наиболее красивых хористок Виктор Иванович брал с собой на пикники, и там они купались в бикини. А то и вовсе без купальников.
Лена не верила этим досужим сплетням: она не могла представить своих подруг по хору голыми. Но девчонки отчего-то ало краснели лишь от одного упоминания имени учителя пения.
В Нефтеморске и так жило немало шалопаев. Они любили свежих выпускниц - девчонки охотно запрыгивали на мотоциклетные сидения и были готовы мчаться навстречу амурным приключениям.
Виктор Иванович не скрывал, что интересуется миловидной хористкой. Он старался держаться подальше от злоязычных, располневших педагогинь - юные кандидатки в женщины привлекали его сильнее.
А Валя Черпакова была самой заметной. Она обладала неплохим голосом, красивой фигуркой и миловидным лицом. На каком-нибудь слайде она бы вышла не хуже, чем какая-нибудь порно-стар из любимого перезрелыми ухажёрами « Плейбоя».
Но Лена тогда не стремилась к телесной славе. Она и теперь чувствовала себя неловко. Словно Виктор Иванович прямо-таки ждал от неё какого-нибудь дикого поступка. Девушки рассказывали про этого бабника много плохого.
- Ну, ладно - я пошла, - проговорила Лена, улыбаясь, - а то у меня дела.
Виктор Иванович загадочно улыбнулся. Он ещё долго смотрел на девичьи, те как-то слишком призывно покачивались при каждом шаге Лены.

* * *
В поликлинике было тихо и прохладно. Лена подошла к окошечку регистратуры и спросила талон к доктору Шварцу. Регистраторша удивленно подняла брови, однако пошла, искать её совсем тонкую карточку.
Лена стыдилась своего визита - она не хотела быть паникёршей, но совершенно не представляла, как прореагирует на то, что этот седоватый еврей скажет, что она беременна.
« Вот, доигралась, - думала Лена, продвигаясь к нужному ей кабинету. Совсем недавно её сердце замирало при виде стоматологического кресла - теперь наступил черёд бояться другого - гинекологического.
Перед кабинетом Шварца было неожиданно пустынно - к стоматологу сидели в основном старухи - им нужно было вставить блескучие протезы.
Лена невольно покраснела, словно ей предлагали раздеться прямо здесь. В коридоре. Она уже чувствовала себя голой.
Шварц почти не изменился за этот год - он молча взял её карточку и велел пройти за ширмы. Лена делала всё то, что велел ей доктор - она с трудом взгромоздилась на кресло и выглядела на нём как-то дико с расставленными врознь ногами, вставленными в особые держалки.
Доктор осмотрела ей половой орган - Лена слегка хихикала от его манипуляций - раньше, когда её осматривали через задний проход. Эта процедура не казалась ей столь стыдной, но теперь - теперь всё было иначе.
Визит к доктору рассеял её тревоги - зарождения плода не наблюдалось. Лена сама понимала, что зря накачивала себя глупыми страхами, ей было рано становиться матерью - и судьба берегла её будущее дитя.
Выйдя из поликлиники, Лена пошла вниз по улице - она видела перед собой статую Ленина - вождь мирового пролетариата указывал на неё рукой и к чему-то беззвучно призывал. Но Лена была глуха к ленинским призывам - её теперь даже слегка веселил притяжательный псевдоним господина Ульянова.
Лена дошла до сквера. Прошла через него и по маленькому, едва заметному асфальтовому аппендиксу вышла к другому скверу - более продолговатому и чистому - она отчего-то не могла пройти мимо памятника павшим - фигура солдата возвышалась над горящим Вечным огнём. А вокруг этого кинжального факела были сложены слегка подсушенные солнцем букеты.
« Их принесли вчера. Ведь вчера было 22 июня.
И Лена заспешила по посыпанной песком дорожке - вдоль её пути были уютно расставлены лавочки. Но Лена проходила мимо них. Пока её не окликнули.
Черпакова оглянулась на голос.
Соня Шмидт училась с Черпаковой в одном классе - её за глаза называли «дочерью пламенного революционера», намекая на знаменитого лейтенанта - однофамильца Сони.
Девушке не нравились такие шутки. Она была тихой, но весьма сильной - сила читалась в чертах лица Сони - она была блондинкой. Но никак не выглядела глупой - напротив, ей прочили карьеру учёного. Соня чем-то походила и на учёную из кинофильма «Весна», и на заведующую хирургическим отделением.
Лене было стыдно перед этой девочкой - Соне не удалось поступить в педагогический с первого раза - и теперь она работала в школе пионервожатой и теперь просто проводила свой обеденный перерыв на свежем воздухе, перекусив в ближайшей кафешке пирожком с повидлом.
- Ну, здравствуй… - проговорила Соня, снисходительно улыбаясь.
- Здравствуй.
- Говорят, ты по протекции в ВУЗ поступила?
- Кто говорит. Я экзамены сдавала.
- Земля слухами полнится. Не у всех мама с будущей директоршей за одной партой за одной партой сидела!
Лена тотчас пунцово покраснела. Ей было не по себе от этих злых слов - Соня за что-то мстила ей - но её месть была несправедливой.
Черпакова поспешила проститься с бывшей одноклассницей - она вдруг показалась ей чужой - какой-нибудь переодетой эсессовкой.

* * *
Неделя пролетела очень быстро - скоро кончался июнь. И было вновь воскресение. В этот день Света уговорила старшую сестру пойти с ней к поселковой купальне.
Лена боялась. Что не влезет в свой прошлогодний купальник - она терпеть не могла бикини - от плавок на животе сразу вспухала бордовая полоса.
Бирюзовый купальник очень стройнил её. Лена вообще любила подчёркивать свою стройность. На уроки физкультуры она приходила в баклажанового цвета трико - этот цвет подчёркивал розоватость её чистых бедёр. Белые гольфы и угольно чёрные чешки дополняли ансамбль.
Теперь она уже была не школьницей. Лена пыталась быть взрослой. Но всё время сбивалась с этой роли - она просто шла вслед за сестрой. Шла, небрежно помахивая пляжной сумкой, и смотрела на копошащихся в пыли кур.
Так, незаметно, она дошла до построенного в стиле сталинского ампира клуба «Нефтяник». Сестра уже вбегала в тенистый парк. А остановилась и посмотрела на висевшие афиши - на одной из них был изображён силуэт Петропавловской крепости. А на его фоне головы и бюсты девушки и юноши и красивыми буквами выведено: «Разные судьбы». Фильм был старым. Но его очень любила мать Лены - он напоминал ей о юности: тогда она также грезила Ленинградом.
Люсия Владимировна училась в Ленинграде - она закончила один из факультетов Института инженеров водного транспорта. Была распределена в Восточно-Сибирское пароходство, и долгое время прожила в Сибири - а мать Лены так и не смогла вылететь из родного гнезда.
Она надеялась, что хоть Лена сумеет избежать этой поселковой рутины - здесь молодых девушек ждали ресторан «Прометей», пара дешёвых столовых, несколько детских садов. Можно было надеяться устроиться машинисткой в НГДУ. Лена еще не знала, кем будет - ей то хотелось работать продавцом в отделе «Ткани». То попытаться просто печатать на машинке и любезничать перед лысоватым очкастым начальником. Быть студенткой было довольно скверно - Лена чувствовала себя всё время виноватой - она, видимо, занимала чужое место.
Теперь перед её глазами был белый по-античному стройный летний кинотеатр. Сестре не терпелось оказаться возле купальни. А Лене было неловко: словно ей предлагали предстать перед людьми, в чём мать родила.
У купальни уже было многолюдно - люди пили квас, пиво. Шутили и воровато играли в карты. Лена оглядела уже порядком замусоренный газон и, выбрав местечко почище, стала развертывать взятое из дому покрывало.
Света уже скинула свой детский сарафанчик - она совершенно не стеснялась своего, на взгляд Лены, просто дикого купальника: по трусам и бюстгальтеру были разбросаны крупные розовые круги.
В таком же купальнике разгуливала и другая полноватая девочка - её коса почти достигала ягодиц и была схвачена чёрной аптекарской резинкой. Света подбежала к ней и что-то зашептала ей на ухо - девочка с косой подпрыгнула и захлопала в ладоши.
Лена то следила за сестрой, то заглядывалась на блестящий темно-бордовый мотоцикл. Она плохо разбиралась в марках мотоциклов - но догадывалась, что этот называется « Ява».
К мотоциклу подходил смуглый черноволосый парень в солнцезащитных очках. Он явно гордился узостью своих щегольских плавок. Лена невольно загляделась на этого Аполлона. Она вдруг представила себя позади этого парня - ничто теперь не мешало ей подойти и познакомиться с этим красавчиком - её бирюзовый купальник красиво смотрелся бы на фоне бордового бензобака.
« О чём я только думаю?!» - упрекнула она саму себя и поспешила уткнуть лицо во взятую из дома библиотечную книжку.
Но незнакомый парень волновал её воображение - Лена вдруг представила. Как едет у него за спиной в одном бирюзовом купальнике, едет по всему Нефтеморску, не замечая злых взглядов старух.
Эти мысли заставляли розоветь её щеки - они розовели как-то сами собой. Без особой причины. Лена успела оценить телосложения незнакомца - он походил на сказочного принца - стройный, мускулистый и незнакомый.
К Лене подбежали мокрые девочки - с них срывались капли воды, норовя упасть на страницы книги - Света взяла полотенце и стала вытирать себе живот, бока,  спину. А затем передала влажное полотенце подруге.
- Лена! Сходи - искупнись, - посоветовала старшей сестре весёлая Света.
Лене и самой надоело читать роман А. Беляева - еще год назад она бы зачитывалась этим произведением. Но теперь - не могла.
Она встала и пошла на мостки, деликатно шевеля ягодицами. Парень смотрел в её сторону, Лена это чувствовала.
Она спрыгнула в воду и поплыла саженками, затем извиваясь всем телом, как змея.
Лене хотелось красоваться - она вдруг почувствовала свою красоту - после того, как ей сказали, что она до сих пор пуста, она была готова играть ва-банк.
Лена была рада, что не видит рядом глупых и толстых купальщиц, похожих на моржей. Эти женщины раздражали её.
Лена боялась своего неизбежного взросления - у неё всё было иначе - она полюбила впервые лишь в институтской аудитории. Тогда она не столько слушала лектора, сколько прожигала взглядом затылок любимого человека.
Вадик был по-своему красив. Он это знал, вчерашние школьники смотрела на него с уважением. Он мог вполне претендовать на любовь смазливой шатенки в клетчатом платье - Лена специально собирала свои волосы в кокетливый конский хвост и ужасно стыдилась своих так и не проколотых ушей.
Будь в её ушах серьги, она бы выглядела взрослее. Лене было страшно смотреть на этот затылок. Вадик словно бы не замечал её страстных взглядов. Он аккуратно записывал каждое слово лектора, который деловито постукивал по припудренной мелом доске и как-то деревянно объяснял правила решения определений - перед глазами Лены кружились матрицы.
Лекции по высшей математике были не сложнее лекций по начертательной геометрии. Лена послушно кочевала из аудитории в аудиторию. Спускалась в спортзал - там, в прохладной раздевалке, переодевалась в спортивный костюм. Ей было неловко перед подругами по группе: те смотрели на неё, словно её тело было испачкано в чём-то зловонном.
Лена училась - числитель сменялся знаменателем; знаменатель - числителем. Осень постепенно перетекала в предзимье.
На ноябрьские праздники ударил мороз. - Лена слегка поёживалась в своём демисезонном пальто. Она уже написала матери письмо с просьбой выслать её тёплые вещи - в письмо была вложена поздравительная открытка с революционным крейсером.
Вернувшись с демонстрации, в своей ячейке Лена обнаружила извещение на посылку. Было неловко вновь идти по морозу на почтамт, но Лена забежала в комнату за паспортом и поспешила к зданию почты.
Она дошла до этого здания минут за десять - скользнула по висевшим на стене красному и синему ящикам - её умилял вид этих хранилищ чужих тайн.
В почтовом отделении был выходной - Лена уже ругала себя за особую резвость - она решила пойти к Мерцаловым.
Никодим Андреевич был во главе их институтской демонстрации. Он был одет довольно легко. Лена не решалась подойти к мужу Люсии Владимировны - она старалась не афишировать своего знакомства с директором.
Лена дошла до кирпичного двухэтажного дома - затем, повернув налево, пошла вперёд - она миновала ясли. Общежитие техникума, шагать было легко - Лена отчего-то верила, что Мерцаловы будут дома.
Она дошагала до серой в розоватую крапинку девятиэтажки - двор был грязен и пуст, и на асфальте кое-где поблескивали ледяные наросты.
Светло-голубая дверь гулко закрылась за спиной Лены. - Черпакова уже поднималась по ступенькам - она еще не решила - вызовет ли лифт или будет подниматься пешком.
Лифтовая кабина спускалась довольно громко - Лена едва дождалась, когда блескучие половины дверей разъедутся, и можно будет войти внутрь и нажать кнопку нужного ей этажа.
Тогда она вовсе не напрашивалась на угощение - просто в Рублёвске у неё никого больше не было кроме бывшей маминой одноклассницы.
На осторожный посвист звонка откликнулся Никодим Иванович. Он помог Лене снять её по-дурацки зябкое пальто - Лена шмыгнула носом и достала из кармана пальто смятый платочек.
В гостиной уже накрывали на стол. На нём были расставлены блюда с слегка жирноватым окороком. Аппетитным сервелатом и прочими закусками. Отмечать очередную годовщину Великого Октября в этой семье предпочитали с размахом.
Навстречу Лене выбежал аккуратно стриженый мальчик в оранжевом комбинизончике. Лямки застёгивались на пуговицы большого диаметра. Это был Демид.
Лена чувствовала себя немного зажато - она, словно пришла на чужой праздник и теперь стыдилась своего присутствия. Её усадили за стол - Люсия Владимировна ждала к себе в гости свою двоюродную сестру - эта скуластая смуглолицая женщина сразу показалась Лене слишком элегантной - она отчего-то часто приходила с русского языка на английский и обратно и очень гордилась своими австрийскими сапогами.
Лена же молча ела винегрет, ела картофельное пюре и внимательно слушала редкие, но очень звучные тосты.
Демида попросили сесть за пианино. Он сыграл пару несложных пьес из хрестоматии Николаева. Лена не выдержала - она слегка опьянела от запаха водки и решила блеснуть шопеновским вальсом. Её осторожное музыцирование вызвало массу эмоций - Лена засмущалась и тотчас захотела в туалет по-маленькому. И она поспешила скрыться за дверью туалета.
Чужой праздник - оставался для неё  чужим, - Никодим Андреевич что-то обсуждал со своими друзьями на кухне. Они курили и выпускали табачный дым в открытую форточку - Лене было неловко от мужских разговоров, словно стены туалета были прозрачными, и все могли видеть, как она мочится.
Лена поспешила вернуть трусы на место. Она натянула их так поспешно, что второпях даже чересчур громко щелкнула себя резинкой по животу.
Никто особенно не заметил её выхода из уборной - Лена заглянула в ванную и тщательно вымыла руки.
Люсия Владимировна столкнулась с ней в коридоре. Лене стало неловко при виде этой женщине в стёганом красном халате с окрашенными перманентом короткими волосами.
Лена почувствовала себя не гостьей, а нерадивой служанкой, которой не вовремя приспичило в туалет.
-Пойдём. Поможешь мне заварить чай, - не терпящим возражений тоном бросила ей Мерцалова.
Лена развернулась и, словно катер за ледоколом, пошла за Люсией Владимировной

…Лена уже порядком озябла - нельзя было бесконечно плавать. Она вылезла из воды и поспешила к Свете с подружкой. Те деловито читали роман про несчастного профессора.
Лене было неудобно сидеть во влажном купальнике, - она уже злилась на себя - какая радость плавать в этом бетонном водоёме, когда можно поехать на море на собственной машине.
Черпакова не выдержала и стала рыться в сумке. Только теперь она поняла, что в суматохе сборов позабыла самое важное - трусы на смену.
«Неужели придется идти домой в одном сарафане? А если поднимется ветер, и все увидят мой голый лобок?»
Но стыдливость быстро отступила на второй план - Лена, как можно незаметнее, юркнула в кабинку для переодевания.
Спустя четверть часа - они с сестрой уходили домой - Лена вдруг улыбнулась и послала воздушный поцелуй тому, пока ещё незнакомому мотоциклисту.
* * *
Лена вспоминала дальше. Она хорошо помнила тот день, когда пошла на почту за посылкой. Она пошла туда сразу после последней пары - шагать по слегка оледенелому тротуару было неприятно - Лена боялась поскользнуться и упасть, и от того смотрела себе под ноги, а не по сторонам.
Толкнув тяжёлую дверь, она вошла в помещение почтамта - там толпились какие-то в меру сердитые люди - они покупали открытки, надписывали посылочные ящики и мешки, заполняли квитанции. Лена слегка растерялась.
Наконец она встала в очередь и стала продвигаться к окошечку с почтовыми весами, зажав в руках уже заполненное извещение
и паспорт.
Почтовички выносили из служебного помещения посылки. Бандероли и заказные письма. Лена дышала в шею какой-то вздорной толстухе в  пальто цвета малахита с седоватым лисьим воротником.
В свою очередь Черпакова подала извещение - Женщина по ту сторону стойки вскоре вынесла ей белый мешок. Это была посылка из дома.
Лена не подумала, как понесёт свою ношу до общежития - мешок на вид казался просто неподъёмным. И тут.
« Черпакова!» - донеслось до её покрасневших ушей.
Лена сама удивлялась, как легко согласилась отдать посылку Вадику - тот шагал довольно широко - она с трудом за ним поспевала. Ей было немного стыдно - а Вадик был невозмутим. Словно бы они были родственниками. А не просто студентами.
Лена скрепя сердце впустила Вадика в свою комнату - он вошёл в комнату всего лишь на несколько мгновений. Черпакову очень беспокоил ехидный взгляд вахтёрши - та даже на мгновение оторвалась от растрёпанной толстой книги.
Вадик оказался настоящим джентльменом - он не полез с объятиями - Лена слегка трусила - она была готова к его атаке и даже искала слова и действия, могущие его остановить. Но Вадик не спешил её совращать - он брезговал и этим казенным помещением. И ею слишком готовой к совращению.
Теперь ей было как-то страшно - она долго не решалась раскрыть посылку - для этого нужно было сбегать на кухню за ножом. Там, внутри похожего на плохо надутый дирижабль, мешка мог притаиться какой-нибудь злой сюрприз.
Но она, к счастью, ошиблась: в посылке было лишь пальто и тёплые сапоги. Лена смотрела на скатанное пальто на чёрные сапоги и тупо улыбалась.

* * *
Спустя неделю она уже была готова окончательно влюбиться в Вадика - ей хотелось убежать от злых взглядов Марины - и Лена приходила в общежитие лишь ночевать, всё свободное время, просиживая в читальном зале.
Там она чертила бесконечные эпюры, писала конспекты ленинских работ и старательно познавала азы высшей математики.
Лена старалась всё сдать автоматом - ей не хотелось трястись от страха во время сессии. Мысли всё время съезжали на ладного однокурсника, который так легко полонил её неопытное сердце.
…От воспоминаний Лену отвлёк голос матери. Родители собирались в кино - отец торопливо выгонял машину из гаража. А мать давала последние указания Свете и ждала к себе старшую дочь.
Лена пошла на зов с лёгким трепетом - она знала, что значит для матери тот самый фильм Лукова.
- Так, поужинаешь. Посуду помоешь - и можешь книжку почитать. Или лучше спать ложись - что-то ты квёленькая стала.
Лена улыбнулась. Она не собиралась спорить с матерью - та была для неё авторитетом с детства.
Она всё сделал так, как просила её мать - поужинала и, помыв посуду, стала искать то, что могла почитать - но вместо книги ей в руки попался отцовский альбом с художественными открытками. Альбом был слегка потёртым и очень тяжёлым - Лена с трудом дотащила его до своей комнате - и. усевшись на кровать, стала разглядывать.
Открытки с репродукциями были расположены без всякой системы. Они походили на разноцветные куски смальты, которые нерадивый мозаичник рассыпал в беспорядке. Лена переворачивала страницу за страницей - пару раз поправляла полы халата - те отчего-то так и норовили оголить так и не прикрытый в меру волосатый равнобедренный треугольник в низу её трепещущего от скуки живота.
Взгляд Лены зацепился за брюловскую красавицу - обнаженная Вирсавия казалась не земной женщиной, но богиней.
Лена не выдержала - она вскочила с постели и как-то по-детски подбежала к двери и заперла ту на ключ. Сердце Черпаковой бешено застучало - она, словно помолодела года на два - и теперь, стаскивая с себя дурацкий халатик, была скорее глупой восьмиклассницей, чем приехавшей на каникулы студенткой.
Нагота не сделала её до конца Вирсавией. Лена даже слегка пометалась по комнате, ища какое-нибудь украшение для своей причёски. Но на роль диадемы ничего подходящего не находилось. Лена вновь плюхнулась на постель и стала разглядывать пальцы на своих босых ногах.
Она вспомнила, как в последний день декабря решила окончательно разобраться в своих чувствах к Вадику. Она знала его адрес, номер домашнего телефона, и была довольно наглой для просто влюблённой.
Она решилась на решительный шаг лишь в предновогодний вечер - Вадик хвастался, что будет встречать Новый Год в полном одиночестве. Лена не собиралась сваливаться на его родных, как снег на голову.
Она долго готовилась к этому шагу - надо было как-то соответствовать - и Лена стала колдовать над своим костюмом - неизменное клетчатое платье было вполне подходящим для этого случая - Лена беспокоилась лишь за бельё - она правда не надеялась оказаться сразу в неглиже. Однако не собиралась выглядеть в глазах Вадика неряхой.
Рублёвск заметался снегом - в Нефтеморске также бывали метели. Но там снег был не лёжким - он быстро таял.
Лена старалась идти очень быстро - снег попадал не плечи её пальто, на дурацкую вязаную шапочку. Навстречу уже шли люди с весёлыми лицами - Лена поздравляла их с праздником и ускоряла шаг.
Дом Вадика был очень заметным - Лена боялась того, что там, в квартире, будут родители Вадика, и она будет выглядеть глупо, словно забежавшая по малой нужде одноклассница.
Меньше всего Лена хотела выглядеть смешной - ей было известно, что над ней потешаются более развязные подруги. Они, видимо, просто завидовали ей.
Она вошла в подъезд и стала подниматься вверх, марш за маршем. Ей не хотелось выглядеть чужой в этом доме - но всё равно она слегка трусила. Дверь квартиры родителей Вадика была очень заметной - яркий, алого цвета, дерматин прямо-таки взывал к глазам: « Смотрите!»
Лена нажала кнопку дверного звонка. И за дверью засвистал электронный соловей.


Тот вечер многое перевернул в её жизни - Лена не думала, что время помчится столь стремительно. Она смотрела на своего сокурсника снизу вверх и была готова на любое безумство.
К счастью, родители Вадика отсутствовали. Лена, как могла, помогала парню хозяйничать - её сердце прямо-таки заходилось от бега.
Салаты, картофельное пюре, свежая и солёная рыба. Черпакова была рада. Что может быть свободной - она могла себе позволить любую глупость - даже специально соприкасаться коленями с коленями Вадика.
Они сидели тет-а-тет. Лена старалась спрятать своё покрасневшее лицо и смотрела на дно тарелки, стараясь не слишком быстро поглощать картофельное пюре. Ей было не по себе в своём полудетском платье - хотелось поскорее избавиться от него и перестать притворяться. Стрелки часов приближались к двенадцати - Вадик зачем-то включил телевизор - аппарат работал без звука - а на экране выясняли свои отношения герои знаменитой новогодней комедии
Лена с каким-то странным восторгом смотрела на бутылку шампанского - сама она не успела научиться открывать такие бутылки. Но попробовать шипучий и слегка хмельной напиток ей очень хотелось. Она с ожиданием смотрела на Вадика - он на миг показался ей сводным братом - она мечтала именно о таком красивом родственнике.
- Скоро полночь,- с интонациями героини Шарля Перро проговорила она.
- Что? - переспросил Вадик.
- …я говорю, что скоро будут бить куранты. Всего полчаса осталось.
Лена зачем-то оправила платье и стала смотреть на блескучее дно тарелки - Вадик также молчал, и его молчание поднимало напряжение между ними.
Лена вспомнила, как случайно наблюдала за электросваркой - ей нравилось смотреть на возникающий разряд - и теперь она воображала себя электродом. А так и ничего не понявшего Вадика - бездушным листом металла.
Он, словно не замечал её волнения - Лена уже была готова наступить ему на ногу. Только бы прервать это нелепое молчание.
И отчего он такой недогадливый? - возмущалась она, - я же люблю его.
Её тело содрогалось от ожидания. Но Вадик лишь пожирал её своим странно наивным взглядом и не пытался предпринимать никаких действий к сближению.
« Наверное, мы с ним - однополюсные магниты. Они всегда отталкиваются - это же законы физики.
Она взглянула на часы - затем на телевизор и попросила: « Сейчас Брежнев будет выступать - включи погромче».- Вадик встал и исполнил её просьбу.
Лене всегда нравился этот бровастый старец - он походил на учителя или просто доброго пожилого родственника, который всё понимает и никого не осуждает. У Лены не было дедушек - они остались лишь на пожелтевших от времени фото. Ей не хватало мужских советов - отец был далеко - да и что он мог понимать в любви.
« Давай выпьем шампанского?» - пролепетала Черпакова.
Вадик торопливо стал сражаться сначала с блескучей фольгой, затем - с пробкой - наконец произошёл негромкий, совершенно безопасный выстрел - и пенистая влага водопадом полилась в фужеры.
Лена затаила дыхание - ей еще не приходилось пить шампанское с молодым человеком. Она оглянулась на дверь. Затем осторожно подняла свой фужер за ножку и придвинула его к фужеру Вадика.
- За Новый Год! - сорвалось с её повлажневших губ.
Звон курантов стал ласкать девичьи уши. Слегка опьяневшей Черпакова внезапно захотелось веселья - её тело мечтало прижаться к другому телу - и Лена промурлыкала: « Потанцуем?»
Танец увлёк обоих. Лена старательно прижималась к Вадику - его губы раскрывались, ожидая страстного поцелуя, - но Вадик не спешил, - он, словно бы специально томил её.
- Kiss me!
- What?
Лена едва не задохнулась. Она была готова, но не к такому - тело стало противиться плену платья.
- Мне жарко! - призналась она.

Лена внезапно очнулась от воспоминаний и вопросительно уставилась на свои голые бёдра - в комнате сгущался полумрак - и даже тело Вирсавии тонуло в этом мраке. Черпакова провела пальцем по гладкой коже. Затем её палец тронул чресла Вирсавии.
- Всё так, как и тогда.
Она в то январское утро также сидела на смятой простыне и смотрела на свои бёдра. Смотрела и пыталась понять: что изменилось в ней в эту ночь? Ответа не было.
Главное. Она ничего не почувствовала кроме угнетающей скуки - Вадик вдруг скукожился до размеров гусеницы - от него пало потом, табаком. И раздавленными яйцами.
Лена стыдилась брошенного на пол платья - белые хебешные трусы взывали к её совести - они вели себя, как дезертиры перед трибуналом.
- Я теперь - женщина. Это всё из-за вас! Из-за вас!
Лена не могла понять - изнасиловали её или соблазнили - она так и не смогла оттолкнуть Вадика. Даже тогда, когда он бесцеремонно раздвигал ей ноги - она молчала, сгорая от непонятного шкодливого любопытства.
Теперь январским утром она расплачивалась за своё любопытство - Вадик посапывал - он отвернулся к стенке. Выставив напоказ Лене свои худые ягодицы - нагота сопостельника показалась Черпаковой жалкой. Она улыбнулась и, захватив трусы, пошла в туалет.
Журчание струи вернуло Лену к жизни - она попыталась потужиться, но кал не собирался идти на зов. Лена мяла трусы, не решаясь поднять ни левую, ни правую ногу - оголённость гениталий перестала её волновать.
На кухне было пусто и грязно - Лена подошла к заиндевевшему окну и попыталась охладить хотя бы свои мысли. То, что она совершила в этой квартире, было так необычно - ничего вроде не изменилось, только внутри стало неожиданно пусто и обычно. Словно после страшного и болючего укола или посещения стоматологического кабинета.
Лена ощупывала своё голое тело. Живот, бёдра и ягодицы - все они отзывались на её прикосновения по-своему. Было нелепо быть не одетой - но надевать одежду было страшно, словно она, Лена, была грязной. Но отчего-то не замечала своей нечистоты.
Она вернулась в гостиную и стала медленно собирать грязную посуду - ягодицы мерно двигались. Груди покачивались при каждом шаге.
Черпаковой было не стыдно изображать из себя Золушку - ей было даже легче, когда на неё смотрели, как на служанку. Вадик мог спать еще очень долго - Лена старательно мыла посуду. Складывала тарелки в пирамиду. Ей было приятно делать это, ощущая себя просто голой девушкой - без имени и судьбы.
Лена не помнила, когда именно решила одеться, - спасительная нагота улетучилась - а вместо этого стала грызть странная оскорбительная тоска. Словно бы платье противилось, не желая покрывать собой преступное тело.
Лена помнила лишь пустой и гулкий подъезд - она не желала встречаться с подвыпившими гражданами - её воротило от самой себя - вдруг простое отупение стало спасительной панацеей от таких колких и беспощадных мыслей - Лена вышла во двор и побрела к общежитию, боясь случайно поскользнуться или ушибить ногу.
Лена плохо помнила, как проскользнула мимо заспанной вахтёрши, та спала - рядом лежал серый шерстяной клубок с воткнутыми спицами - этот шар напомнил Лене о такой нелюбимой начертательной геометрии.
Она поспешила к своей комнате - в коридоре царили те же запахи - но теперь Лене хотелось засунуть в рот два пальца и выпустить на пол всё то, что она съела и выпила в гостях у Вадика.
Картина её грехопадения была вновь перед глазами - Лена стала сомневаться в своих чувствах к Вадику - голый, он был слишком обыкновенен.
- Неужели и я была такой? Неужели и он тоже разочаровался во мне - и к чему тогда эти нелепые упражнения?
Ответа не было. Да и Лена не слишком охотно искала его - скорее бежала от очевидного ответа прочь.
Она теперь не знала, что скажет Марине - эта разбитная девка имела полное право презирать её - Лена понимала,
что пала окончательно и бесповоротно-
Спустя  пять дней в студенческом клубе проходил бал-маскарад. Лена уже знала, кого будет представлять - она больше всего походила на Алису из Страны Чудес - клетчатое платье и белые чулки делали из неё первостатейную кэрролловскую героиню.
В качестве знаменитого Чеширского Кота выступал кот Тимка - этот сытый флегматичный сибиряк лежал на конторке вахтёрши и время от времени зевал, преграциозно открывая свой розовый ротик.
Лена не боялась затеряться в толпе Принцесс, Арлекинов и прочих сказочных персонажей. Ей глаза искали только одного человека - Вадика. Она не сразу угадала его в облике Мефистофеля. Чёрное трико и развевающийся ярко-красный плащ сделали его совершенно другим - незнакомым.
Сердце ряженой Алисы торопко забилось.
Она плохо запомнила эту праздничную возню - звуки студенческого ВИА «Политехник», восклицания Деда Мороза - милый щебет Снегурочки - эта девушка работала в одном из отделов и училась тут же заочно.
Лене хотелось и дальше быть просто сказочной Алисой. Она чувствовала, как постепенно смелеет и идёт в своих чувствах ва-банк, гоня прочь все угрызения совести.
Злобный Дух не мог скрыться от неё без поцелуя. Она настигла его даже в студенческой уборной - оказывается, что и дьяволы нуждаются, время от времени, в мочеиспускании.
Лена, разумеется, заметила на трико своего сокурсника чёрную едва видимую пуговицу - её отчего-то захотелось расстегнуть её и припасть к половому органу злобного духа.
«Что это со мной? - недоумевала она, стараясь не думать о пошлости, - неужели я уже совсем шлюхой стала.
Вадим не противился её натиску - она стала делать то, что хотела, делать, не оглядываясь на запертую, на щеколду дверь.
Лена плохо помнила, как вышла из институтской уборной - УК ней подбежал Тимка, потёрся о ноги - в голове девушки расплывался ядовитый туман. Мысли путались и шатались, точно пьяные.
Во рту еще оставался какой-то неприятный вкус - Лена помнила, что всерьёз полоскала рот, не боясь заработать расстройство кишечника.
Теперь ей хотелось только одного - поскорее уйти с этого сборища - щеки пылали, как в лихорадке, а язык всё ещё облизывал тот призрачный член.
Лена поспешила спуститься в гардероб.  Её пальто висело на самом ближнем крючке - то самое присланное матерью - Черпакова накинула его на себя и стала торопливо застёгиваться. Словно бы куда-то очевидно опаздывала.
« Что он теперь обо мне подумает? Что я - обыкновенная шлюшка? Нет, это всё было не со мной! Это мне… приснилось. Да, именно так - при-сни-лось», - засмеялась Лена.
И она побрела к общежитию. Там было неуютно и пахло не то больницей, не то пионерлагерем.

* * * 
Лена вздрогнула - она вдруг почувствовала, что не одна в доме.
« Это родители вернулись. А я сижу тут, обнаженная, - испугалась она.
Оголенное тело показалось ей мерзким - Лена смотрела на него, как на чужое, - словно бы её голову пришили к другому, абсолютно порочному, телу.
Лена стала решительно разбирать постель, преступно подрагивая ягодицами. Ей захотелось спрятаться и от родных и от своей совести - а лучшего убежища, чем одеяло она не знала.
Отец Лены долго стучал в дверь дочкиной комнаты - затем, не слыша ответа, вошёл - альбом с открытками соскользнул на пол - Владимир Иванович поднял его и долго смотрел на притаившуюся под одеялом дочь.
Фильм взволновал его - он вспомнил актрису Пилецкую, - когда-то он был влюблён в похожую девушку - её тоже звали Таней - Таней Корноуховой.
Она была одноклассницей его жены - Владимиру нравились эффектные темноволосые девушки - он отметил все достоинства Корноуховой - она была неплохой спортсменкой - и в школе её звали Валькирией, в посёлок это чудное словцо завёз отставной майор. Он узнал это слово в Германии и считал, что это непонятное слово делает его умнее.
Тогда девчонки не чурались простых ребят. Сам Володя был прост и незатейлив - он был романтиком. Но не небесным, а вполне земным. Ему нравилось летом собирать грибы, а зимой - есть суп из сушеных боровиков. Нравилось просто катить на велосипеде по просёлочной дороге и думать о чём-то своём - велосипед был трофейный с эмблемой какого-то немецкого завода.
Даже то, что он женился, было просто - он стремился к семейному счастью и мечтал не о многом - работа шофёра его вполне устраивала - она не давала возможности отрываться от почвы, зато Владимиру никто не мешал в свободное время собирать открытки с репродукциями известных мировых полотен. Он смотрел на картины Врубеля, Рубенса и Пластова, смотрел и удивлялся: как эти люди могли заметить и поймать эту Красоту.
Даже в фильме Лукова он видел нечто красивое - ему хотелось поехать в Ленинград, прогуляться по Невскому проспекту, зайти после этого в Эрмитаж или в Русский музей и постоять перед любимой с юности Данаей или Вирсавией.
Такая жизнь могла показаться пресной его дочери. Лена была достойна большего - он видел её сначала инженером. Затем -  кандидатом технических наук. Дочь была единственным богатством, которым он по-настоящему дорожил.
И вот он теперь он чувствовал, что его девочка что-то скрывает от него - что-то такое, что мучит и его и её.
И Владимир Иванович поспешил выйти вон из комнаты дочери.

* * *
Лена медленно шла по пустой боковой улочке
- в её руке покачивался молочный бидончик. Он был наполнен квасом - мать оставила на столе два двугривенника и маленькую корявую записочку: « Купи квас, Леночка».
Лена выполнила просьбу матери - правда, ей пришлось выслушать немало сплетен и делать вид, что она - глухонемая.
Внезапно её окликнули. Голос показался Лене знакомым, и она обернулась на зов. Старушка в капроновой косынке отважно махала сухонькой ручкой и близоруко вглядывалась в её лицо сквозь толстые линзы очков.
- Леночка? Черпакова? Ты, шо? Не спознала меня?
Лена вслушивалась в торопливый старушечий говорок и пыталась понять, кто это?
Старушка представилась, и, подхватив Лену под руку, повела её к крепкой дощатой калитке - та была выкрашена в изумрудный цвет.
- Заходи. А я всё бачу да не пойму - она, чи не она. А говорили ты у город уихала?
- Уихала, баба Клава. Уихала. Уихала. Да, як бачишь, верталась.
- Шо так?
- Судьба, баба Клава.
- Учёба не задалась? От этой учёбы у многих мозги-то набекрень становятся. Всё учатся, учатся. А работать-то когда. Вот внука мово в армию забрали
- Куда, баба Клава?
- Да у дэсант, будь он не ладен! Вырос, вот в десант и забрали.
Лена с каким-то странным чувством смотрела на двор бабы Клавы - в детстве она прибегала сюда играть в куклы - куклы были трофейными и стояли на почётном месте.
Той десятилетней девочке нравились эти фарфоровые красавицы. Теперь же она бы даже не взглянула на этих прелестниц. Да и дом, и двор стали другими. Посреди дорожки стоял баклажанового цвета мотороллер.
- Вот, Павлуше моему отец на восемнадцатилетье подарил. Даже покататься толком внучок мой не успел...
Лена смотрела на мотороллер, на копошащихся вокруг кур и деликатно молчала - бидончик с квасом казался лишним.
- А я его зараз в холодильник поставлю, - засуетилась старушка.
Черпаковой стало неловко. Она видела, что отрывают старушку от дел - но хитрая бабушка сама была не прочь слегка переотдохнуть.
- Вот и всё  - опосля заберёшь. Холодильник у меня хороший, - « Полюс». По блату достали - зять мой в «Спортлото» тысячу рублей выиграл, вот холодильник и мотороллер купили.
Старушка была готова выбалтывать все свои маленькие тайны. Лена сидела на табурете и вежливо молчала.
Через полчаса она вспомнила, что её ждут дома к обеду.
Слова бабы Клавы еще долго вертелись в её голове.
Лена дошла до дома, вошла во двор, обогнула дом. За столом отец играл в домино с каким-то стариком. Старик надувал щеки и громко сказал: « Рыба!»
- Чего смотришь? гостя не узнала? Это же дед Костя - у нас еще огороды рядом были.
- Не огороды, а бахчи. Помнишь, Володя, якие славные кавуны мы с тобой тогда илы?
- Помню.
- Як то я мечтал  на фронте кавунов поисты. Ничего так не хотел, як этих самых кавунов.
Рядом со стариком на подножке стоял мопед « Рига».
Константин Иванович еще с полчаса поговорил про кавуны, затем молча встал, сунул на прощание руку отцу Лены и покатил свой мопед к калитке.
Лена помогла старику - поддержала калитку.

Наступило вечер, и Лена вновь погрузилась в воспоминания.
В её памяти были те зимние каникулы, когда она после последнего экзамена, по привычке заглянула к Мерцаловым.
Демид возился в своей комнате с конструктором, сооружая из разноцветных пластмассовых пластинок машину. А Лена сидела на чистой софе, и пила чай с ореховым тортом.
- Вот, что, Леночка, - говорила ей Люсия Владимировна, - к чему тебе ехать в Нефтеморск.? Это расточительно - сто рублей в два конца.
- Но я могу поехать поездом, в плацкартном вагоне, - попыталась возразить Лена
- И думать не смей. Ты ещё несовершеннолетняя.
- У меня день рождения в марте. Восемнадцать лет исполнится. Я вполне взрослая, поверьте.
- Взрослая! До меня доходят слухи, какая ты взрослая. Что у тебя за отношения с Панкратовым? Никодиму Александровичу Абрикосова бог весть чего наговорила. Что вы уже ебётесь, прости господи!
« Сучка!» - едва не сорвалось с измазанных кремом губ Черпаковой.
Лена была готова убить эту глупую девку - та, разумеется, ревновала Вадика к ней. Леночка попыталась представить Абрикосову голой - у Марины ягодицы, действительно чем-то напоминали абрикосы. Такие же крупные предлагал ей пробовать Оганес Акопян - милый, хотя и не слишком успевающий согруппник.
- Так, вот я предлагаю тебе ход конём. Ты бы могла помочь нам - приглядеть за Демидом. Мальчику вредно оставаться в пустой квартире. А ходить в продлёнку- это, по-моему, моветон - грубые дети могут толкнуть, обидеть. К тому же Демид ходит в музыкальную школу. Он иногда ленится и пропускает уроки. А у него есть способности. Нам так говорит его преподаватель Авдеева Елена Францевна.
Лена поняла, что из неё хотят сделать Мэри Попинс.
Она и сама была рада отдохнуть от общаги.
- Ты просто возьмёшь вещи и скажешь всем, что поедешь к матери. Я её предупрежу. Не надо это афишировать - Никодим Александрович и так на виду.
- Я понимаю.
- Вот и отлично.


Прошло три дня.
Вечером Мерцаловы собирались в театр. Люсия Владимировна взяла отгул. Лена с самого утра помогала ей - сначала они вместе опаливали полудохлого магазинного курёнка - Мерцалова стояла у плиты в атласных трусах и командовала более скромной Леной.
- Наверняка, она хочет, что бы я тоже разделась?
Демид был занят уроками - конечно, он мог захотеть по малой нужде и пойти в туалет - но под кроватью стоял ночной горшок - и Демид по привычке мочился и испражнялся в него.
Слегка посмущавшись, Лена также решила избавиться от одежды - её бельё не было столь роскошным - зато груди были красивее.
Из курёнка вряд ли бы получился наваристый бульон. Он походил на узника птичьего Освенцима.
- Леночка, быстрее. Демиду скоро в школу. Ты не забыла, что мы с Никодимом Александровичем в оперу?
- Нет, - коротко отвечала полуголая студентка.
Черпаковой захотелось избавиться и от трусов - те противно липли к вспотевшим ягодицам. Она уже взялась за резинку трусов, как в прихожей зазвучали детские шаги.
Обе женщины разом застыли на месте. Демид прошёл в туалет, щелкнул щеколдой и стал тужиться - а Лена с Люсией Владимировной почувствовали себя слегка униженными - словно бы вокруг были те, кто могли осуждать их наготу.
Наконец Демид спустил воду в бачке и вышел, на ходу накидывая на худенькое плечо лямку комбинезона.
Лена  вздохнула с облегчением. Её просто распирало от гордости - Люсия Владимировна явно завидовала ей.
Спустя пять часов она металась, словно всполошенная квочка. Лена недоумевала -  Люсии Владимировне было мало места в трех комнатах, она то забегала в спальню, то мчалась ванную, чистить зубы или торопливо накладывать макияж.
- Леночка, не забудьте покормить Демида. Пусть он сделает уроки, поиграет на пианино, и сразу после вечерней сказки, вы его уложите спать. Мы вернёмся с Никодимом Александровичем где-то к двенадцати. Можете посмотреть телевизор или почитать. Я люблю девушек начитанных
Люсия Владимировна сделала паузу, набрала  в рот воды и стала булькать, выпуская в раковину беловатый раствор зубной пасты. Лена поёжилась.
- Вы всё поняли? - донесся до неё голос жены Никодима Александровича.
- Да-да, - торопливо отозвалась она, чувствуя непривычную тесноту платья.

За Никодимом Александровичем с супругой захлопнулась дверь. Демид сидел в своей комнатке и вслух читал учебник природоведения.
Лена подошла к зеркалу и слегка повертелась перед ним. Ей вдруг захотелось задрать подол и полюбоваться на свои худые стройные ноги - они напоминали ей поселковые тополя.
Подол послушно пошёл вверх, словно театральный занавес.  Лена повернулась вокруг своей оси. Было приятно, словно бы она была красивой дорогой куклой, которой все любуются.
Голос Демида заставлял её волноваться - сын директора обычно не выходил из  своей комнаты, если был сыт или не хотел  смотреть телевизор.
- Надо бы помыться, но он захочет помыть руки, а я там голая. Можно, конечно, запереться на щеколду, но это будет не вежливо.
И она решила не спешить с помывкой. Представив себя голой, Лена тотчас зарделась. Она вспомнила новогоднюю ночь, вспомнила, как по миллиметру с неё сползали трусы, - казалось, в них просто перетёрлась резинка.
- «О чём я только думаю»! - подумала Лена, вспоминая, что надо усадить Демида за фортепьяно, - ей самой было интересно послушать, как он играет.
Лена вздохнула, подошла к дверям комнаты Демида и негромко постучала.
Из комнаты отозвался тихий детский голосок.
…«Менуэт» Леопольда Моцарта всё же не давался Демиду. Он  звучал как-то слишком деревянно. Лена уже сожалела, что вошла в эту комнату, что сидит над душой ребёнка.
Она поспешила уйти из детской. Зимний вечер был в самом разгаре - за окнами уже было темно - мимо дома время от времени проезжали троллейбусы.
Лена решила включить телевизор. По второй программе шёл какой-то фильм. Лена смотрела на экран вполглаза.

В тот вечер она совершила не поправимое. Когда Демид уже спал, Лена решила всё-таки помыться. Она вошла в ванную пустила воду. Раздеваться догола было боязно. Но и стоять и смотреть, как набирается ванна, было нелепо - Лена улыбнулась и стала расстёгивать пуговицу за пуговицей.
Руки подхватили подол, потянули его вверх - всё остальное заняло какие-то мгновения, Лена стояла перед овальным зеркалом розовая смущенная и слегка строптивая.
Залезая в ванну, она обожгла себе ступню. Зад опустился на деревянную сидушку. Она сидела, распахнув ноги, сидела и маленьким кулачком, инстинктивно тревожила свои пробудившиеся гениталии, ощущая нечто новое, но уже когда-то бывшее в ней
Это чувство заставило вспомнить новогоднюю ночь.
Она вновь ожидала того неожиданно колкого поцелуя. Вадик стягивал с неё трусы с неумелостью шестиклассника. Он был пьян, была пьяна и она - вспотевшая, голая, ожидающая чего-то чудесного сказочного, неповторимого.
Кусок мыла скользил по коже, наряжая её кудряшки в мыльную пену, как мороз наряжает ветви деревьев в блескучий иней
Вымывшись, Лена стала стелить себе постель. Она старалась не думать о спящем в соседней комнате ребёнке. Демид жил своей жизнью - хотя ей очень хотелось войти к нему, сесть за инструмент и, откинув крышку клавиатуры, сыграть любимый шопеновский вальс.
«Интересно, он почувствует, что я голая»? - подумала Лена, сладко растекаясь под одеялом.
Ей снились её мечты - она сидела за фортепьяно Демида, отважно педалировала босой ступнёй и выверяла каждую музыкальную фразу. Нагота была неожиданно приятна, она делала её из студентки богиней.
Лена проспала почти до девяти часов утра. Её не будили - Демид учился во вторую смену, и это было не страшно.
Теперь, дома, она вспоминала об этом с улыбкой. Её крёстный братец был довольно забавным существом - с ним можно было играть, разговаривать.

На следующее утро она всё же решила поехать в краевой центр за авиабилетом. Возвращаться в Рублёвск было необходимо, Никодим Александрович дал понять. что видит её только студенткой.
«Если бы я залетела, то, разумеется, никуда не полетела! А так»
Лена дошла до станции сунула в окошечко кассы смятую песочного цвета купюру и стала ждать, пока полнолицая и отчего-то не очень торопливая кассирша выдаст ей билет и сдачу в тринадцать копеек.
Ближайшая авиакасса была на железнодорожном вокзале. Лена уже предвкушала, как выйдет из гиппотомообразного автобуса и пойдёт к трамвайной остановке. Трамвай довезёт её до конечной остановки, а там, на площади, она увидит здание вокзала.
-Девушка, билет возьмите, - с лёгким раздражением проговорила кассирша.
«Кислякова Инесса Павловна» отпечаталось в мозгу Лены. Она поправила висевшую на плече дамскую сумочку и зашагала к распахнутой дверце автобуса.
Автобус мчался по гладкому шоссе. Поднимающееся над горизонтом солнце било в глаза. проход  между кресел частично был заставлен корзинами и чемоданами.
-Надо взять билет на выходной. Слава богу, у папы теперь есть машина и не придётся вот так мучиться.
Лена стала смотреть в окно, автобус приближался к райцентру, уже мелькнул аншлаг с надписью Сиверская.
- А что, в Сиверскую не заезжаем? - спросила одна полноватая женщина и, словно ополоумевшая от страха индюшка, стала пробираться к выходу.
Автобус съехал на обочину, шофёр открыл дверь.
Лена не любила таких простых людей. Они отчего-то казались её глупыми. Вообще весь мир. весь мир стал другим. Она уже не так радовалась, идя по улице, или глядя на знакомые дома. Вообще в её душе росло раздражение.
«Скорее бы уехать отсюда. Но куда? в этот пыльный Рублёвск?»
Ответа не было.
Двигатель автобуса мерно гудел. Лена уже ощущала себя в Краснодаре. Она знала, что просто подаст кассиру документы и деньги и получит такой заветный билет. Сначала, она боялась этого шага, но поселковая рутина стала затягивать её - и Лена решилась.
«Вернусь, увижу Вадика.
Черпакова не знала. решится ли еще раз лечь под этого парня. Он был нелеп без модной одежды, нагота делала нелепой и её.
Автобус проскочил под путепроводом, по железнодорожному пути шёл пассажирский состав. Пассажиры встрепенулись.
Лена помнила всё очень чётко, как вышла из автобуса, как зашагала к трамвайной остановке - округлый двухцветный двухвагонный трамвай подошёл туда вместе с ней. Катя вошла в салон. передала деньги на книжку талонов и, получив её, тотчас прокомпостировала один из них. Компостер лязгнул своим железным голодным ртом.
На привокзальной площади было как обычно. Лена вошла в здание вокзала. нашла авиакассу и стала спрашивать о воскресных рейсах на Саратов.

Вернувшись к вечеру домой, Лена удивилась настороженному молчанию родителей. Отец делал вид. что увлечён игрой в домино с соседом, а мать чересчур тщательно вытирала посуду.
- С возвращением. дочка. Что же ты так - без «здрастьте» - «до свиданья». Отец бы тебя на машине отвёз. Али скрываешь от нас.
-Что?
-Уж тебе виднее. Видно. тебе родительский дом опротивел. К ухажёру. знать, потянуло.
-Какому ухажёру?
-Мне Люся всё в письме отписала. Не думала. милая доченька, что ты решишься. Ну. не воротишь прежнего - и плакать не стоит. Только, если дитя вытравить захочешь - прокляну.
У Лены похолодели лопатки. Она привыкла слушать мать, но теперь. после физических упражнений с Вадимом, чувствовала себя наравне с этой уставшей от жизни женщиной.
-Я бы с тобой бы поехала. Посмотрела на этого сокола ясного. Что он - такой красивый?
-Да. красивый.
-Лучше отца, значит. Да ты, видать, совсем под горку пошла - с Эдиком встречаться стала.
Лена покраснела. Она совсем позабыла про того прибассейного Аполлона.
-А что мне на всё плюнуть и попробовать ещё раз. С другим. Пусть Вадик поревнует. Он туда дорожку протоптал, пусть и другие полакомятся...  подумала Лена взбегая на крыльцо.

Пятничий вечер подходил к концу. Напоследок, Лена захотела сходить в кино, посмотреть за двугривенник индийскую мелодраму. На афише красовались юноша в чалме и красивая полноватая девушка в сари и с алым кружком на лбу.
Название фильма было не важно. Возле клуба уже волновалась толпа киношников.
Лена встала в очередь. Она отчего-то стеснялась своего летнего платья - загар уже всерьёз тронул спину, руки казались вымазанными в светло-коричневом гуталине.
Вдруг до её слуха донесся рокот мотоциклетного двигателя. Девушка невольно обернулась. Со своей пижонской «Явы» спешивался красивый, благоухающий одеколоном Эдик.
Лена вздрогнула. Эдик встал сразу за ней. Она вынуждена была вся собраться - казалось, что ещё мгновение и случится непоправимое.
«И чего я боюсь. Почему у меня дух захватывает. словно он меня голой в ванной застал?
Ответа не было. Было даже интересно побыть недолго объектом охоты.

В тёмном кинозале было как-то странно. Эдик сидел почти рядом - Лена пыталась смотреть на экран и слушать пение актёров. Но близость Эдика всё же волновала её.
Лена понимала, что теперь связана с этим человеком невидимой нитью. Он, словно добрый хозяин собаку, подзывал, чтобы посадить на цепь
Что я творю?.. У меня же послезавтра - самолёт.
Между тем фильм перевалил через свою середину. Лена вслушивалась в дыхание зрителей. Ей было внове чувствовать себя просто поселковой жительницей - то, что, она побывала далеко от этого поселения, сделало её другой.
Стоило по экрану поползти финальным титрам, а седоватой контролёрше открыть двери на выход, Лена поднялась с кресла. Поднимались и другие зрители - мужчины надевали сетчатые  шляпы, а женщины набрасывали на плечи своих дамских сумочек.
В парке пахло цветами и туей. Лена спустилась вниз по широкой, хотя и слегка щербатой, лестнице. Эдик был рядом. Лена шла мерно, боясь ускорить шаг. Было глупо запнуться о вспученный древесными корнями, асфальт, упасть, разбив в кровь колено.
Она плохо помнила, как Эдик окликнул её. Вдруг её просто бросило к этому человеку, она уже забиралась вслед за ним на мотоцикл, забиралась и хваталась за его спину, словно утопающая за соломинку.
Мотоцикл заревел и понесся по улице, понесся так, что Елена совершенно забыла, что собиралась идти домой.
Они домчались до шоссе. Эдик переждал поток машин и. переехав через дорогу, покатил по не слишком ровному просёлку.
Лена догадывалась, что её ждёт. Она уже предвкушала своё очередное падение. «Теперь я уж наверняка забеременею!» - решила она, приготовляясь к нелепым, а главное неизбежным толчкам и вздохам.
У небольшого пруда было безлюдно. Елена была внутренне готова к оголению, объятьям и вздохам. Она с трудом сползла с сиденья, сползла и невольно потянулась к пуговицам платья.
Эдик демонстративно отвернулся, он, словно разрешал этим своей спутнице быть смелой.
Елена не стала спорить. Она быстро скинула платье и, невольно устыдившись белых кружевных трусиков, решила попрощаться и с ними.
«Голая!» - с какой-то трагической ноткой констатировала она такой неприятный факт.
Школа была давно позади. А она никак не могла ощутить себя до конца взрослой. Всё время чудилось, что за ней наблюдают и грозят пальцем: «Ай-яй-яй!»
- Я го... - пролепетала Черпакова.
Она запнулась, не зная говорить ли дальше «лая» или же «това». А пока выходило, что она зовёт страшного шекспировского героя.
В ушах зазвучали странные слова «А где трусы, товарищ Черпакова?»
Трусы, действительно, чем-то напомнили её платок Дездемоны. Они лежали и невольно отражали нелепый и от того еще более бесстыдный лунный свет.
Эдик обернулся. Он не удивлялся тому, что Лена обнажена. Он привык видеть женщин, а особенно девушек голыми. Он заставлял их терять последние крохи разумности терять и становиться похожими на сучек во время течки.
- Можно, я искупаюсь? - промямлила Лена и, не дождавшись ответа, как приличная купальщица, слегка сгибаясь в пояснице, и прикрывая правой рукой груди, пошла в пруд.
Эдик усмехнулся. Он не спеша, распечатал пачку дорогих сигарет, вынул одну из  бело-коричневых трубочек и закурил, заставив гореть алую точку.
Эдик ещё не знал, как поступит с очередной куколкой. Он любил одерживать победы над женщинами - девушки слегка ломались, но совсем чуть-чуть - скорее для порядка, чем, действительно, стыдясь своего поведения.
Летняя ночь окутывала их полным мраком.
Эдик прислушивался к плеску. В темноте было трудно угадать голову Лены.
Черпакова боялась, и оставаться в прохладной воде, и вылезать на берег. Эдик заставил снять с её тела не только платье, но и привычную для души одежду невинности. Теперь она вспомнила, и о слишком быстро поруганном влагалище; и о том, что она уже не глупая малолетка, а вполне взрослая и половозрелая женщина.
Где-то вдалеке пожужжал  мотороллер. Звук приближался, Лена вздрогнула. Она вдруг вспомнила про учителя пения - этот человек был еще хуже, чем красивый и надменный Эдик.
- Будь, что будет, - мысленно пробормотала Лена и принялась придвигаться к берегу, нащупывая босыми стопами дно, и, наконец, чувствуя ночную прохладу.
На её окропленную влагой спину уже пикировали комары. Лена стоически терпела их укусы. Она была достойна этой совсем малой кары.
Мотороллер остановился совсем невдалеке. Лена пригнулась, она не хотела появиться в свете фары, спугнуть очередную блудницу со своим совратителем.
Эдик ждал её, и ждал поцелуя. Лена не могла отказать ему в этом удовольствии. Казалось, что она весь день пила крепленое вино. Голова  Черпаковой приятно кружилась. А шаловливые руки уже тянулись к пуговицам на модной сорочке Эдика.
-Ну, что ты? Раздевайся! - шептала она, дыша в лицо спутника «помориновой» свежестью.
-Подожди, подожди.
Эдик был готов упасть в обморок. Он не ожидал от этой скромницы такого дикого натиска.
Невдалеке раздался девичий смех. Смеялась какая-нибудь загулявшая школьница. Здесь было немало таких рано созревших выпускниц и первых кандидаток в матери-одиночки.
Лена вспыхнула. Она боялась взглянуть в сторону мотороллера. Где-то там также жадно целовались и шуршали одеждой.
-Виктор Иванович, не надо, - почти плаксиво пролепетала невидимая в темноте девушка.
-Надо, Надя, надо. Дядя Витя лучше знает, - своим почти бабьим тенорком проговорил подвыпивший музрук.
«Надя?» - мелькнула в мозгу Лены страшная догадка.
Она помнила только одну Надю - скромную молчаливую пионерку. Та приходила на спевки, молча занимала место в строю и старательно пела, стараясь подладиться под аккордеон.
Неужели, он и на неё разлакомился?
Ответа не было. Она постаралась избавиться от объятий Эдика, тот уже тыкал в её сведенные вместе бедра чем-то горячим толстым, и выбежать под свет ненавистной осуждающей фары.
Виктор Иванович едва не запутался в спущенных до щиколоток брюках.
Да, в его руках была именно та Наденька. Она отводила лицо в сторону и старалась забыть о ненавистной оголенности.
-Виктор Иванович, - плаксиво протянула она.
- Надя! - сорвалось с губ Черпаковой.
Девушка вздрогнула и, словно заяц, бросилась в сторону в спасительную тень от кустов.
-Черпакова! - осклабился пьяненький препод, - милая. Ты, наконец, решила мне дать?!
Лена вздрогнула и бросилась вслед за испуганной Надей.
Им удалось избавиться от опёки своих кавалеров. Захватив брошенную в спешке одежду, они пошли к шоссе. Надя никак не решалась одеться. Её всю трясло.
Лена сама удивлялась, как избежала искуса сесть на ещё один член. Она почти уже позволила думать о себе, как о шлюхе. Эдик, смазливый Эдик мог пошуровать членом в её вагине. словно подслеповатая бабка кочергой в печке, совершенно не задумываясь о судьбе тех живчиков, которых отправляет в столь краткий, но опасный путь.
Только за квартал от дома Наденька  прикрыла свою наготу. Лена оделась раньше, но всё ещё сжимала в руке свои трусы. Сердце бешено колотилось, а сомкнутые вместе бёдра дрожали, словно бы она вновь была на институтском экзамене.
- А твои не будут тебя ругать? - спросила Она вышедшую из-за кустов Наденьку.
Та скромно мотнула каштановой чёлкой и призналась: «Будут!»

Лена посмотрел, как Наденька скрывается за неказистой наспех сколоченной калиткой и пошла к себе, на улицу Добролюбова.

Вся суббота для Черпаковой прошла в хлопотах. Она то разглаживала вещи, то  решала, что скажет своим Рублёвским благодетелям.
Мать не мешала ей. Отъезд дочери был делом решенным.
Отец напротив, был взволнован. Он робко стучал в дверь и виновато спрашивал: «Когда выезжать-то?»
Самолёт вылетал в полдень.
Лена была рада, что её не предлагали взять в дорогу много домашних вкусностей. Она вдруг вспомнила о Мерцаловых. Надо было бы их предупредить.
-Мам, я на телеграф сбегаю ладно.
Дорога к телеграфу шла мимо дома, за чьей калиткой вчера скрылась хлюпающая носом Наденька. Лена боялась, что увидит здесь карету скорой помощи, или, еще хуже, автобазовский «Газик» с покрытым красно-чёрным крепом бортами.
Однако ни грузовика, и санитарного «РАФика» не было видно.
На телеграфе было свежо и безлюдно. Лена была рада. Она села за закапанный чернилами стол и, вынув из чернильницы старомодную перьевую ручку, стала писать.
Телеграмма вышла короткой. «Рублёвск, Саратовской, Мерцаловым. Буду Рублёвске четырнадцатого. Лена».
Телеграфистка молча приняла бланк, отсчитала сдачу и тотчас отправила полученную депешу.

Прошлое вновь вспыхнуло перед Леной. Она также набивала свои сумки в тесной общежитейской комнате. Вещи сами просились внутрь сумки, она была рада, что не стала тряпичницей, почти всё уместилось в одну сумку.
Теперь же было не так просто. Она чувствовала, что вряд ли вернётся сюда раньше будущего лета. Нефтеморск её разочаровал. Он был похож на какой-то кукольный городок. Лена понимала, что вряд ли сможет жить в этом маленьком мире, что она уже совсем другая, чем скромная школьница Лена Черпакова.
Тогда она думала, что сумеет убежать от своих проблем, сменив на время общаговскую комнатушку на свою родную спальню. Что привычные с детства вещи сумеют победить все мелкие страхи. Что, наконец, она решит, как вести себя дальше с Вадиком.
Тогда ей помогала Марина.
А теперь, теперь.
Родители уже собирали ужин. Часы показывали половину девятого.
- Лена, ужинать! - донесся голос отца
« ...купаться и спать!» - закончила за родителя дочь.

И снова было воскресение. Правда, июльское. Четырнадцатый день июля - День взятия Бастилии.
«Везёт мне на звучные даты...»
Лена невольно припомнила, как в восьмом классе страстно влюбилась в Робеспьера. Теперь эта детская влюблённости казалась ей нонсенсом.
Двадцать второго она была благодарна расторопному Оганесу. Тот смог договориться с таксистом, и их компания торжественно погрузилась в Волгу" лимонного цвета.
Теперь она была избавлена от многочисленных пересадок. Отец собирался не только довести её до Пашковского. но и проводить до накопителя.
- Пиши, дочка.
Мать обняла её. Лена чувствовала себя виноватой. Она жила отъездом, но другим.
Тогда в такси она невольно краснела, то, что произошло накануне между нею и Владиком слегка щекотало её нервы, было бы глупо улетать, зная, что возможно скоро станешь матерью
«Что же я скажу родным?»
Ответа не было.
С переднего сиденья белозубо улыбался жгучий брюнет Оганес.
Такси довольно резво взобралось в гору и остановилось на специальной стоянке.
Оганес о чем-то пошептался с шофером.
Лене было уже не до расчетов. Она жила аэровокзальной суетой.
Дом, родной дом, казалось, был совсем рядом. Она была готова взлететь и без самолёта.
Выйдя из основного здания в небольшой сад, она опустилась на чистую лавочку. Подруг были рядом. Неугомонный Оганес - также.
-Лена, приехали», - прозвучал в ушах голос отца.
Регистрация в Краснодарском аэропорту мало чем отличалась от регистрации в Саратовском. Лена уже была в безвоздушном пространстве. Она не любила толпы. Какие-то странные женщины, мужчины и дети.
Отец был рядом, но в то же время далеко. Он, словно на транспортёре отъезжал прочь - наивный большелобый в неизменной парусиновой кепке.
Лена чувствовала, что вот-вот расплачется. Такое же чувство было у неё в первый школьный день. Тогда отец был слишком простым. Да и она круглолицая и губастая была похожа на ряженую школьницей куклу.
-Ну, дочка, будь умницей. Как приедешь - пиши. Скоро нам с матерью телефон проведут - звонить будешь...
Лена через силу улыбнулась.
Толпа пассажиров подхватила её и потянула за собой.
Всё походило на пущенную задом наперёд киноплёнку. Лена даже искала глазами знакомого хохла, но тот или просто испарился в воздухе, или стал невидимкой.
Автобус с «ЗИЛовской» кабиной поехал к стоявшему в ряду других самолёту.
Всё было как обычно - проверка билетов и подъём по узкому встроенному трапу. Лена чувствовала себя точно так же, как чувствовала и в Саратове. Стюардесса кивнула ей и дежурно улыбнулась.
Даже кресло было почти тем же самым.
Лена опустилась в него и машинально защелкнула привязной ремень.
Вскоре самолёт двинулся на взлёт. Лена смотрела на серую бетонную полосу и улыбалась. Она возвращалась. Опять возвращалась. Но куда?
Денис МАРКЕЛОВ
1 сентября 2008 г.