Иван Николаич одиноко лежал на диване в своём уютном кабинете и курил, от нечего делать, сигарету за сигаретой, окружая себя облаками едкого табачного дыма, и страшно скучал. Он уже вторую неделю, по болезни, не ходит на службу в банк и принимает у себя через день назначенного ему доктора. Изредка заходят навестить его и кое-кто из старых его знакомых.
Кругом тишина такая, что слышны воркотня катарального желудка и выход воздуха из распухшего носа и раздражённого желудка. Только старинные настенные часы мучительно-непрерывно издают свое тиканье. Иван Николаич прислушивается к ударам маятника и ему отчётливо в нём слышатся слова:
— Ум-рёшь... Ум-рёшь.
— Чёрт знает, что такое! И как ведь явственно, — сердится Иван Николаич.
— Вот, вот: ум-рёшь... умрёшь... Тьфу!
Приходит доктор и, посмотрев на язык больного, пишет новый рецепт.
— Послушайте! — говорить ему Иван Николаич. — какое слово, по-вашему, выговаривают мои часы.
Доктор настораживает ухо и смеётся.
— Ле-чись, ле-чись! Слышите, уважаемый?
— Да, да, — обрадовался Иван Николаич, — именно: ле-чись, ле-чись...
Но, после ухода доктора часы снова начали вытикивать: ум-рёшь, ум-рёшь... Ивану Николаичу становится страшно. Он нажимает пуговку звонка; появляется дежуривший охранник.
— Тут, Петр, вот на лекарство... сходи, пожалуйста в аптеку! — говорит Иван Николаич. — Да вот что... прислушайся хорошенько. Что, по-твоему, выбивают часы? На какие слова похоже?
— Да они, Николаич, всегда одно и то же колотят: Ка-тя, Ка-тя...
— У тебя же девушка есть, должно быть, Катя-то? Вот тебе и мерещится.
— Кума у меня — Екатерина Станиславовна, точно... а это не потому-ль...
— Ну, я так и знал... Ступай в аптеку-то.
Пришедшую проведать его, молоденькую племянницу, Иван Николаич тоже заставил послушать, что говорят часы.
— Лю-би, лю-би! — вся покраснев, сказала девушка.
Иван Николаич махнул рукой.
— У вас всех девушек, в ваши лета, я думаю, дверь скрипнет или ворона закаркает и то вам чудится: лю-би, лю-би, — зло заметил он.
Племянница ушла от дяди разобиженной. Вслед за ней навестил больного его товарищ-сослуживец, старичок-чиновник, страдающий геморроем и преждевременной глухотой.
Поговорив с ним во всё горло кое-о-чём, Иван Николаич и ему задал тот же вопрос о разговоре часов.
— Всем известно, что тикают они себе да тикают, — отвечал старик.
— Я это и сам знаю..., дружище, но ты попробуй уловить, что именно напоминает это их тиканье... Да поближе к ним подойди, не стесняйся.
— Не слышу я что-то ничего, Николаич!
— А ты еще поближе, еще...
— Нет, не слышу.
Наконец старичок берёт, стоящий с книжным шкафом стул и, пододвинув его на нужное расстояние, встал на него, приблизив щеку к часам.
— Ну, что? — нетерпеливо спрашивает Иван Николаич.
— Какой-то шум... Шумит в ухе — и больше ничего... Ой-ой-ой, — как больно стрельнуло-то в правое!..
Старик раздраженно ставит стул на свое место, затыкает правое ухо силиконовой затычкой и прощается с больным товарищем.
И опять Иван Николаич остался один-на-один с надоедливыми часами.
Пока ещё были гости, качающийся маятник лихо выбивал ему только свое: ти-ки, ти-ки... Но, теперь он снова явственно стал выговаривает: ум-решь... ум-решь... Нервы больного натягиваются донельзя, он не может больше выносить этого ужасного напоминания часов...
Вдруг, неожиданно в его кабинете является сантехник и, на цыпочках подойдя к холодной батарее, открывает кран Маевского, быстренько спускает воздух и закончив свою работу, также тихо хотел исчезнуть...
— Послушай, Дмитрий! — обращается к нему Иван Николаич. — А ну-ка, прислушайся к большим часам. Что, по-твоему, выговаривает маятник?
По круглому, добродушному лицу Дмитрия расплывается весёлая улыбка.
— Они, Николаич... — начинает он и фыркает от смеха в руку.
— Ну, ну, давай-давай — говори правду! Не стесняйся! Не трави душу!
— Они, да нет, уж больно чудно...
— Да говори же, чудак этакий!
— Они выговаривают... ха-ха... ду-рак, ду-рак, ду- рак... ха...
— Сам ты дурак! Пошёл вон!..
Ивану Николаичу показалось, что Дмитрий смеётся над ним; лежит, мол, старик, как буратино на диване, задрав ноги, и от безделья, от ума большого с часами разговор ведёт. Но, внимательно прислушиваясь к маятнику, он сам ясно начал разбирать: — Ду-рак, ду-рак...
Иван Николаич старается изо всех переделать на «ум-рёшь», а часы всё равно своё выдают: — Ду-рак, ду-рак...
Ивану Николаичу делается весело, он чувствует, что ему стало гораздо легче, что уже выздоравливает... Он ласково смотрит на старинные часы, которые громко вытиктакивали «дурака», и ему кажется, что белая, широкая рожа старинного циферблата тоже приветливо ему улыбается... и даже иногда ему хитро подмигивает!..
Суперски написано!! И очень смешно. И реалистично, т.к. мысли заболевшего человека могут навязчиво проталкивать разные бредовые идеи, типа о вечности, жизни и смерти или существует ли истина))) Автору удачи!
Помочь сайту
Поздравления
