Размышления скамейки

 "Я появилась на свет благодаря Петровичу. Так звали низкорослого кряжистого мужичка, что жил в восьмом подъезде только отстроенной пятиэтажки. Он постарался на славу. Моя спина манила своей твёрдостью и полированной гладкостью. Сиденье широкое и длинное призывало опуститься и не вставать с него подольше. Четыре ножки крепко упирались в земную твердь, уверяя сидевшего в их непоколебимости. В довершении всего, Петрович меня покрасил и покрыл лаком. Спинка отливала на солнце тёмно-зелёным цветом, сиденье тёмно-красным, а ножки тёмно-коричневым. Короче, я сама восторгалась собой. И стояла я такая красивая посередине полнейшего хаоса, окружённая строительными отходами, грязными дорожками во дворе без зелёных насаждений. Но моя молодость, весна и хорошее настроение затмевали все проблемы.

         Петрович жил на первом этаже. Устав от домашней «пилорамы» он частенько присаживался на меня, у подъезда. Мне хорошо было с ним. Он не ёрзал, не скакал, да и вес его приятно утяжелял сиденье. Петрович любил сидеть вольготно, разбросав руки по моей спинке, закинув ногу на ногу. Спустя два года после моего появления в палисаднике уже цвела сирень, росли жёлтенькие цветочки. А ещё Петрович любил пофилософствовать. И, чтобы не так скучно сиделось, он задевал всех, кто проходил мимо. Такое случалось не часто, а только после того, как Петрович приходил откуда-то весёлый. Прежде, чем сесть он перешагивал низкий заборчик палисадника и что-то делал у куста сирени. При этом комментируя свои действия: «Сейчас, моя хорошая! Я тебя пристрою! Ты не бойся! Никто не найдёт!» Признаться, в этот момент мне было не по себе – Петрович рассыпался в комплиментах другой. Но вот монолог заканчивался и Петрович садился отдохнуть, а я успокаивалась. Посидев немного, Петрович снова перелезал в палисадник. Спустя какое-то время моему другу становилось так хорошо, что он начинал орать песни. Чаще всего от него неслась такая: «У цыганки со старой колодоооой!...» кроме первой строчки он не помнил ничего и выводил совершенно не музыкально раз за разом одно и тоже. Это слышала и жена. Дальше начиналось представление.
- Опять нажрался! Ирод! – она сначала выглядывала из окна, а потом выбегала на улицу, чаще всего с полотенцем в руках. – Где ты берёшь деньги на своё пойло!? Да, чтоб ты подавился!
- Ничего я не беру! Трезвый я! Как стекло! – заплетающимся языком сообщал Петрович.
- Сейчас найду твою заначку! – и Дарья Степановна, достаточно дородная дама, обшаривала своего благоверного. Он, для видимости, зажимался, хихикал и пытался ласково её называть. Обычно поиски заканчивались ничем. Жена уходила домой, а Петрович после этого спокойно дремал. Потом, что-то вспомнив, лез в палисадник. И в этот момент с криком победителя выскакивала Дарья Степановна:
- А, вот ты где, паршивец, водку прячешь! – и она тоже устремлялась в палисадник. Ей, с её комплекцией, удавалось хуже преодолеть заборчик, но всё же получалось. Однако все поиски были тщетны – Петрович успевал сделать последний глоток и отшвырнуть пустую тару.     
         В те времена Петрович ещё не облысел и пить мог очень много. Как-то он привёл ко мне своего другана - Серого. Они отмечали «полтинник» Петровича, гордо стукаясь одноразовыми стаканчиками и развешивая на себя нехитрую закуску в виде кильки в томате, тщетно пытаясь определить скользкую рыбку в рот. Здесь произошёл небольшой конфликт. Серый, хоть и был уже сильно пьян, но на глазомер не жаловался. Он вдруг заметил, что именинник себе наливает больше. Это возмутило единственного гостя.
- Петрович! Так дело не пойдёт! Ты что, краёв не видишь?! Почему мне дюс–грамм не доливаешь!?
- Всё ровно, Серуня! Зря ты кипишь поднял! Давай фужерами поменяемся! – миролюбиво предложил виновник торжества. Сергей согласно закивал. Произошёл обмен пластиковыми стаканчиками, в этом застолье именуемыми «фужерами». Сергей успокоенно взял «фужер» друга и понёс к губам, но остановил действо на полпути – именинник теперь в свой стаканчик долил водку.
- Это как же понимать?!!! – чуть не визжал собутыльник. – Мне не хотел долить, а себе нате вам, пожалуйста!
Дальше два друга минут пятнадцать развлекали меня тем, что катались по асфальтовой площадке перед крыльцом, усиленно обнимая друг друга. Они барахтались, пыхтели, а потом так утомились, что откатились друг от друга и лежали навзничь, созерцая чистое летнее небо.
         Петрович очень любил задевать молодых соседок. Причём молодыми он считал всех, кто старше пятнадцати лет и моложе семидесяти. До пятнадцати лет – маленькие девочки, а после семидесяти - старая рухлядь. Как-то вечером мой хозяин уже был в том состоянии, когда желательно начать петь. И только он приготовился затянуть про цыганку со старой колодой, как вышла одна дама (соседка сверху).
- Доброго дня, Леонидовна! – вежливо поздоровался Петрович. - Слышь! А можно задать тебе вопрос?
Женщина  нехотя, но приостановилась рядом со мной и моим седоком.
- Давай! Спрашивай! – видно было, что лишь чистое любопытство удерживало её рядом с пьяным соседом.
- А вот скажи, почему ты Леонидовна, если Брежнев давно умер?! – и дальше философ замолчал, хитро прищурившись.
- А какое отношение имеет ко мне Брежнев?! – она пожала плечами и отправилась по своим делам.  А сосед и сам не имел представления, какой ответ желал бы услышать.
         Прошло много лет. Я так и стою под окном Петровича. Правда, последнее время, жена Петровича стала совсем нетерпимой.  В конце дома, как раз напротив меня, появился магазинчик. Теперь молодёжь, закупившись выпивкой и закуской, часто останавливается здесь. Иной раз гульбище затягивается до глубокой ночи. И это бесит жену моего хозяина. Надо сказать, что я с ней солидарна. Молодые совершенно не умеют себя вести. У них нет уважения к старости. Вот спрашивается, зачем тщедушный хлюпик по имени Валерка исцарапал всю мою спинку? Неужели его Вике станет приятно ТАКОЕ признание в любви - на грязной скамейке? Мне стало тяжело - годы брали своё. Я стала скрипеть и рассыхаться. А молодёжь не просто сидит, как бабушки.
Эти старушки хоть и тяжёлые, но они не ёрзают на мне, не вытирают о меня ноги, не царапают ножом или ржавыми гвоздями.
И вот ведь что интересно: если часа в три ночи Дарья Степановна делает замечание парням, что пьяно и весело орут под окном, то они отвечают так:
-Мать! Не волнуйся! Счас уходим! – и через некоторое время вся ватага разбредается по домам.
А теперь та же ситуация, но с девушками. Реакция чаще всего такая:
- Вот ещё! Где хотим, там и сидим! Не тебе нам указывать, тётка, что делать!
И после замечания начинают ещё сильнее орать. И даже, если хотели уйти, останутся назло. Как вы думаете, к чему это может привести? Вот, и я догадываюсь, что недолго мне тут красоваться! Подходит к концу мой короткий век.
         Грустные мои мысли иногда сменяют кое-какие события. Так случилось вчера. Мой Петрович сначала заглянул в магазинчик. Потом я слушала его бурчание о том, что жизнь не удалась, коли пришлось её прожить рядом с законной «пилорамой». Затем Петрович решил, что подо мной ему будет комфортнее и он спокойно расположился на земле под моим сиденьем. Долгое отсутствие мужа дома выгнало жену Петровича на его поиски. Она, не увидев, благоверного на лавочке, сходила в магазин, где ей сообщили про все его покупки. Дарья Степановна вышла из магазина и, приглядевшись, увидела спокойно похрапывающего Петровича, лежащего подо мной.
- Ну, достал ты меня, ирод лысый! – она вытащила сотовый телефон и набрала полицейскую службу: «Здравствуйте! С Вами говорит жительница дома по такой-то улице. Приезжайте, заберите алкаша. Он под лавочкой у восьмого подъезда. Кто говорит?...» – но она не стала отвечать и отключила телефон. Потом обратилась к Петровичу:
- Посидишь в вытрезвиловке пятнадцать дней, поймёшь почём фунт лиха! И вот я тебя буду выкупать! – Дарья Степановна скрутила фигу и потыкала ею под меня - в физиономию сладко спящего под сивушными парами мужа, а потом с досады несильно пнула своего благоверного и ушла домой. Полиция долго не ехала. Терпение женщины лопнуло. Она вышла и встала у магазина в ожидании блюстителей порядка, спрятавшись за широким фонарным столбом. Обзор был хорош. Единственное о чём она жалела это о том, что не взяла на сей раз с собой сотовый. Так торопилась, что забыла его дома. Уйти сейчас нельзя – вдруг вот-вот подъедут. Петрович начал подавать признаки жизни. Он цеплялся за мою седушку, пытаясь выбраться на божий свет. Однако все попытки оказались тщетными – водка прочно приковала его к земле.
А тут и полиция подъехала. Петровича вытянули из-под меня и усадили в «воронок». Обычно сразу увозят. Только не в этот раз. Всё пошло по иному сценарию. Я видела, как нервничает женщина, что притаилась за столбом напротив меня. Очевидно, ей тоже было непонятно, почему никто и никуда не едет. В это время высокий полицейский всё вызывал кого-то по телефону. Я слышала, как он говорит: «Что такое!? Никто не берёт трубку!» Потом он садился в машину и уже оттуда доносилось:
- Виктор Петрович! Угомонись уже! Мне дозвониться надо! – это говорил высокий полицейский. В ответ неслось:
- Да, ты знаешь, кто я такой?! – и дальше слышалась непонятная мне или совсем бессвязная речь.
В очередной раз полицейский вышел дозвониться – безрезультатно. Он вернулся в машину и пытаясь перекричать бред Петровича спросил:
- Подъезд свой назови! – и тихо добавил. – Достал уже!
Когда выяснилось, что вести далеко не надо, моего Петровича осторожно вытащили из машины и повели к подъезду. Тот буквально висел на руках благодетелей.
Дарья Степановна, видя эту картину, не скрываясь выругалась:
- Вот падла! Говорят же: «Дуракам и пьяным везёт!» - и поспешила к ним.
Полицейские, видя её, остановились:
- Ваше сокровище? – задал вопрос высокий
- Моё! Чьё же ещё?! – обречённо ответила женщина.
- Я, так полагаю, это Вы нас вызвали? – больше утвердительно, чем вопросительно сказал полицейский. Женщина поняла, что определили её номер телефона. И к чему тогда отпираться?
- Да! Это я вызвала! Понимаете, проучить хотела! Все нервы своей пьянкой вымотал! – Дарья Степановна чуть не плакала и от досады, что её разоблачили и от жалости к самой себе за это пьяное «сокровище». Страж порядка сочувственно покивал в ответ, хорошо понимая суть проблемы.
- Мы сейчас не забираем! Приказ такой! – точно оправдываясь, произнёс мужчина. – Там у Вашего алконавта в бумажнике пятитысячная! Надо бы забрать! А то ведь уедем и всё продолжится!
- Мне не даст ни за что! – сообщила она полицейскому.
Петрович, и правда, сколько бы ни выпил чётко помнил, где спрятана заначка. И если чувствовал посягательство, то крепко сжимал в кулак ту часть одежды, где прятал н.з. (неприкосновенный запас).
- Сейчас добудем! – утешил полицейский. А затем, обращаясь к Петровичу, грозно рявкнул:
- Документы на проверку! – и Петрович мгновенно и беспрекословно выложил в руки строгого полицейского бумажник. И я видела, как Дарья Степановна вытащила заветную купюру.
Петровича завели домой. Полицейские уехали. Ещё часа два он горланил про цыганку со старой колодой, а потом утих.
А наутро сбылись мои самые плохие предчувствия.  Дарья Степановна привела  двух мужичков. И со словами: "Надела мне эта еженощная вакханалия!", велела выкопать меня. Что они и сделали, а потом унесли меня на старый, пропахший бензином, склад. И осталось мне, стоя среди всякой рухляди, вспоминать славные годы у подъезда и моего милого Петровича. Получается - спокойствие дороже дружбы! "