Булка

17 июня 2018 - Влад Устимов
Дед лежал на старой, скрипучей кровати, отрешённым взглядом уставившись в потолок, по которому лениво прогуливались две сонные мухи.
- Интересно, чем они питаются? – думал он, - И какой им резон тут обитать? Надо бы выпустить на волю этих бедолаг. Ведь у меня нечем поживиться.
Но вставать не хотелось. Всё тело ныло, будто его крепко поколотили.  Седобородый старик закрыл глаза, едва шевеля сухими губами. Он привык разговаривать сам с собой. Больше общаться не с кем.
Страшная катастрофа отняла у него всех близких. Такое трудно перенести, но судьба редко даёт свободу выбора. В одночасье человек  потерял всё, включая смысл своего существования. Стал избегать людей. Замкнулся в себе. Но пустота душила его. Хотелось забыться, уснуть навечно, уйти вслед за ними. Но вовремя одумался, решительно отринув минутную слабость.
И ему, прошедшему через неимоверные страдания, пришлось начать жить заново. Хотя трудно назвать жизнью жалкое прозябание дряхлого, никому не нужного отшельника.  
Медленно и тоскливо тянулось равнодушное  время, монотонно отсчитывая год за годом. Сердобольные друзья и знакомые пробовали оженить упёртого бобыля, но безуспешно. Иной раз женщины сами одаривали своим вниманием. Случалось, сватались разные, да он только вяло  отмахивался. Ни к чему ему вся эта катавасия. Рассуждал про себя: «Стоит ли менять сложившийся уклад жизни, свои  давнишние привычки? – Нет, конечно! К тому же у всякой дамочки и бабки свои манеры и ухватки. Пустая это затея, никчёмная».
"Но одиночество прекрасней" - вторил  старику Александр Дольский, голос которого раздавался из постоянно включённого радио.
Постепенно приспособился дед к вынужденному затворничеству.  Довольствовался малым, вёл скромную, почти аскетическую жизнь. Худо-бедно, справлялся с нехитрым своим хозяйством. До поры до времени.
Беда, как водится, не ходит одна. После перелома голени, началась новая чёрная полоса. Дед так и не научился спускаться по лестнице, чтобы выйти на улицу, оказавшись в невольном заточении посреди пустой квартиры на пятом этаже аварийной «хрущёвки». Телефона нет. Связь непомерно дорога. Да и посторонний уход теперь стал не по зубам. Выдача пенсий ещё с прошлого года прекратилась. Наступила беспросветная нищета.  Постепенно распродал с помощью отзывчивых соседей всё ценное, что было в доме.  Иначе – какой выход? - Только голодная смерть.
А тут ещё обитатели квартиры напротив, душевные люди, те самые, что частенько забегали, заботились и не дали умереть после травмы,  покинули его, переехав в другой город. Что тут поделаешь? У них своя жизнь. У каждого свои хлопоты. Они уехали, и пусто стало на душе, тоскливо, будто снова осиротел. На остальных же соседей надеяться бесполезно.
Старец, всегда склонный к самоограничению и спартанскому режиму, давно привык к одиночеству, смиренно разделяя его лишь со сверчком. Слабая надежда на государство таяла на глазах. Было понятно, что и оно неуклонно хиреет. Интересно, кто кого переживёт?  Выручали выработанные с годами терпение и выдержка – только на них и остаётся уповать.
Он обвёл комнату рассеянным взглядом. Порядка в ней давно уж нет. На уборку сил не хватает. Да, и откуда им, силам-то, взяться?
Нередко приходилось подолгу дожидаться хлеба, который не слишком регулярно  приносила работница муниципальной опеки.  Замечательная девушка: всегда такая любезная, и психолог тонкий.  Всё с полуслова понимает.
Правда, в этот раз она совсем пропала.
- Что же случилось с той доброй службой, слабым отголоском прежней, такой нереально благополучной жизни? – с грустью размышлял дед, ероша свою косматую гриву, - Неужели слухи подтвердились, и её, и так на ладан дышащую, совсем отменили? Видать, признали такой бизнес невыгодным. 
Уже четвёртый день пошёл, как кончился хлеб.
Хлеб. Когда он есть, о нём почти не думаешь. Это как труд уборщицы, или любое простое дело. Вроде бы не заметен. Будто так и надо. Вспоминаешь о нём, только когда его нет. Чувствуешь, как его не хватает. Вот и сейчас - его величество пшеничный каравай просто не выходит из головы.
Конечно, в старости полезно лишний раз попоститься, но, всё же, есть - то всё равно хочется. Как-никак, живой человек. Хотя, по правде говоря, сам толком не знаешь, что лучше: подольше пожить, или поскорее умереть.
Он снова закрыл глаза.  Перед  ними возникла булка. Пышная, аппетитная, с подрумяненными боками. Опять эти видения!
Бородач потянулся в постели, повернулся к стене и предался созерцанию милых картин прошлого. Тем более что пустота в животе изумительно обостряет память. Вскоре он задремал, с наслаждением вспоминая своё беззаботное детство. Что может быть приятнее сновидения по заказу?
До школы он проводил лето в деревне. Там располагался детский дом, которым заведовала его бабушка. И он у неё гостил. Жили они в тесной комнатушке при директорском кабинете. Перед его затуманенным взором медленно воскресала та чудесная пора…
Набегавшись по саду в погоне за краснопёрым кузнечиком, отправляюсь  гулять по двору, заглядывая в каждый сокровенный  уголок. Мне любопытно всё: и хохлатый удод, утробно гудящий с соломенной крыши коровника, и большая ящерица, красующаяся своим изумрудным, переливающим на солнце нарядом. Она взобралась на старый пень, и, прикрыв жёлтые веки, наслаждается приятным теплом.  Как же велик этот мир! И как много в нём интересного!
 Полдень. Солнце в зените. Выделывая  замысловатые пируэты, высоко в синем небе весело носятся острокрылые ласточки. Становится жарко. Почувствовав легкий голод, будто невзначай приближаюсь к  отдельно стоящему строению. Это кухня, соблазнительно манящая своими изумительными ароматами. Шеф-повар, Бибигайша-Апа  своим певучим звонким голосом зазывает меня обедать. Толстуха ходит вперевалочку, как старая утка, на своих кривых, колесом, ногах. Лицо смуглое и широкое, расплылось в нежной улыбке. Она добрая. И очень меня любит.
Баловень судьбы, об этом даже и не подозревающий, я с опаской миную раскаленное жарочное отделение и уверенно вхожу в прохладный  чулан.  Вот где благодать! После уличного пекла приятный сумрак умиротворяет. С ногами взбираюсь на табурет, что возле стола, придвинутого к затенённому окну. Деревянные ставни, с  просвечивающими щелями кажется, навечно закрыты. Между ними и стеклом вижу гигантское, едва помещающее в раме, осиное гнездо – таких размеров ни до, ни после никогда в жизни не встречал.
С аппетитом ем вкусный суп с самодельной лапшой и фрикадельками, то и дело поглядывая на окошко. Вскоре откладываю ложку и, затаив дыхание наблюдаю, как за стеклом осы деловито хлопочут над аккуратными сотами своего огромного дома.
Подтянутые и подвижные, фигуристые и спортивные, в ярких приталенных желто-чёрных тельняшках, они вызывают во мне неподдельный интерес, постепенно открывая секреты своей скрытой от посторонних глаз жизни. Я не в силах оторвать взгляд от этих без устали копошащихся работяг. Они хоть и имеют устрашающий вид, но для меня ничуть не опасны.
В комнатке  чисто и уютно.  Пахнет горячим яблочным компотом. Тихо. Только простенькие ходики со смешно нарисованным кокетливым котиком,  висящие на стене, мерно отсчитывают время, которое не властно надо мной. Так мне тогда казалось.
Да, что и говорить, нравилось мне там обедать. Но самой вкусной едой был  хлеб. Свежий, ещё тёплый, благоухающий.
Наскоро покушав, я хватал ломоть ржаного, круто его солил и мчался на конюшню. Это было моё заветное место. Там, в прохладном пахучем полумраке,  с негромким радостным ржанием встречала меня молодая кобыла Звёздочка. Она обожала мои угощения. Для неё это было лучшим лакомством. Да и для меня. С тех самых благословенных времён и по сей день, ничто так не утоляет голод, как краюха свежего черного хлеба, посыпанная солью…
В который уж раз сильно засосало под ложечкой, жалобно заурчало в животе.  Дед с трудом поднялся с постели, привычно нашарил ногой тапок и, опираясь на костыли, двинулся на кухню. Там, добравшись до шкафчика, он неловкими дрожащими руками долго развязывал цветастый полотняный мешочек. Достав сухарь, посмотрел на него с печальной нежностью. Это последний. Заморив червячка, старик выпил воды из эмалированной кружки и отправился обратно на койку, досматривать свой любимый сон-воспоминание…
…Муразбек неторопливо запрягал в телегу Звёздочку, собираясь  отправиться в пекарню за хлебом для детей. Я с жаром его уговаривал, напрашиваясь поехать вместе с ним. После недолгих пререканий кучер уступил моему напору, и мне удалось добиться своего.
Лошадь не спеша везла нас по тряской сельской дороге, отгоняя блестящим чёрным хвостом назойливых, отливающих золотом и синевой мух. Из придорожного болотца доносился многоголосый лягушачий хор. Над розоватыми метёлками сусака суматошно сновали стрекозы. Приторным густым дурманом повис вокруг запах цветущего лоха.
Вскоре мы прибыли на место. Пекарня располагалась в старом двухэтажном здании, сложенном из белого камня. Кобыла встала, понуро опустив  голову, громко фыркая на обнаглевших насекомых и потряхивая ушами. Слегка перебирая тяжёлыми копытами, она лениво щипала чахлую травку, старательно избегая колючек чертополоха,  сиреневые шапочки которого красовались у стены дома. Рядом, в дорожной колее, бесшабашные воробьи с невообразимым шумом и гвалтом принимали  пылевые ванны.
Когда я с восторженным любопытством  наблюдал, как аппетитно пахнущие горячие буханки весело скользят по отполированному желобу, вдруг произошло нечто ужасное. Чьи-то цепкие, сильные руки безжалостно схватили меня за бока и вбросили в жаркую пекарню, навстречу летящим из неё хлебам. От испуга я заорал дурным голосом. Ах, этот противный Муразбек! Это его такие идиотские шутки. А в верхней половине желоба меня уже подхватывали изнутри другие  руки. Громадные, волосатые. Их обладатель, толстый и лоснящийся от пота  пекарь дико хохотал. На нём был белый колпак и не совсем белый фартук.  
Мой поросячий визг, наверное, слышало всё село. Потом я долго приходил в себя, не в силах успокоиться  почти до самого возвращения восвояси…
 
В прихожей раздался звонок. Дребезжащий звук настойчиво повторялся ещё и ещё.
- Иду, иду! – прокричал старик глухим баском, стараясь громче стучать костылями.
Быстро открыть при всём желании не получится. На площадке упорно продолжали звонить. Неуклюже передвигаясь и с неприязнью смахивая с лица прилипшую на ходу вездесущую паутину, дед медленно одолел тёмный пыльный коридор,  включил свет и распахнул дверь.
По-детски чистые серые глаза  старца вспыхнули радостью, морщины немного расправились. Удивлённо взметнулись вверх густые жёсткие брови.
Перед ним стоял его ангел. Ангел-хранитель.
Пришла та самая, запропастившаяся работница из «соцобеса». Ещё с порога она бодрым голосом сообщила, что их контору и в самом деле упразднили.
Без тени смущения на своём миловидном личике, девушка прямо предложила свою помощь взамен на квартиру. Никаких хлопот. Нужно лишь поставить подпись в дарственной.
Перед  дедом лежал листок бумаги с отпечатанным текстом. Голубоглазая красавица протянула ему белую шариковую ручку. Она была очень тонкая, и неловкие пальцы застывшего в нерешительности старика осторожно её ощупывали.
Лучезарно улыбающаяся девушка открыла сумку, достала булку  и положила её на стол, рядом с документом. Аромат  тёплого хлеба закружил голову. Дед улыбнулся и решительно подвинул к себе листок.

© Copyright: Влад Устимов, 2018

Регистрационный номер №0418846

от 17 июня 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0418846 выдан для произведения: Дед лежал на старой, скрипучей кровати, отрешённым взглядом уставившись в потолок, по которому лениво прогуливались две сонные мухи.
- Интересно, чем они питаются? – думал он, - И какой им резон тут обитать? Надо бы выпустить на волю этих бедолаг. Ведь у меня нечем поживиться.
Но вставать не хотелось. Всё тело ныло, будто его крепко поколотили.  Седобородый старик закрыл глаза, едва шевеля сухими губами. Он привык разговаривать сам с собой. Больше общаться не с кем.
Страшная катастрофа отняла у него всех близких. Такое трудно перенести, но судьба редко даёт свободу выбора. В одночасье человек  потерял всё, включая смысл своего существования. Стал избегать людей. Замкнулся в себе. Но пустота душила его. Хотелось забыться, уснуть навечно, уйти вслед за ними. Но вовремя одумался, решительно отринув минутную слабость.
И ему, прошедшему через неимоверные страдания, пришлось начать жить заново. Хотя трудно назвать жизнью жалкое прозябание дряхлого, никому не нужного отшельника.  
Медленно и тоскливо тянулось равнодушное  время, монотонно отсчитывая год за годом. Сердобольные друзья и знакомые пробовали оженить упёртого бобыля, но безуспешно. Иной раз женщины сами одаривали своим вниманием. Случалось, сватались разные, да он только вяло  отмахивался. Ни к чему ему вся эта катавасия. Рассуждал про себя: «Стоит ли менять сложившийся уклад жизни, свои  давнишние привычки? – Нет, конечно! К тому же у всякой дамочки и бабки свои повадки и ухватки. Пустая это затея, никчёмная».
Постепенно приспособился.  Довольствовался малым, вёл скромную, почти аскетическую жизнь. Худо-бедно, справлялся с нехитрым своим хозяйством. До поры до времени.
Беда, как водится, не ходит одна. После перелома голени, началась новая чёрная полоса. Дед так и не научился спускаться по лестнице, чтобы выйти на улицу и был вынужден ограничиться заточением у себя, в пустой квартире, на пятом этаже аварийной «хрущёвки». Телефона нет. Связь непомерно дорога. Да и посторонний уход теперь стал не по зубам. Выдача пенсий ещё с прошлого года прекратилась. Наступила беспросветная нищета.  Постепенно распродал с помощью отзывчивых соседей всё ценное, что было в доме.  Иначе – какой выход? - Только голодная смерть.
А тут ещё обитатели квартиры напротив, душевные люди, те самые, что частенько забегали, заботились и не дали умереть после травмы,  покинули его, переехав в другой город. Что тут поделаешь? У них своя жизнь. У каждого свои хлопоты. Они уехали, и пусто стало на душе, тоскливо, будто снова осиротел. На остальных же соседей надеяться бесполезно.
Старец, всегда склонный к самоограничению и спартанскому режиму, давно привык к одиночеству, смиренно разделяя его лишь со сверчком. Слабая надежда на государство таяла на глазах. Было понятно, что и оно неуклонно хиреет. Интересно, кто кого переживёт?  Выручали выработанные с годами терпение и выдержка – только на них и остаётся уповать.
Он обвёл комнату рассеянным взглядом. Порядка в ней давно уж нет. На уборку сил не хватает. Да, и откуда им, силам-то, взяться?
Нередко приходилось подолгу дожидаться хлеба, который не слишком регулярно  приносила работница муниципальной опеки.  Замечательная девушка: всегда такая любезная, и психолог тонкий.  Всё с полуслова понимает.
Правда, в этот раз она совсем пропала.
- Что же случилось с той доброй службой, слабым отголоском прежней, такой нереально благополучной жизни? – с грустью размышлял дед, ероша свою косматую гриву, - Неужели слухи подтвердились, и её, и так на ладан дышащую, совсем отменили? Видать, признали такой бизнес невыгодным. 
Уже четвёртый день пошёл, как кончился хлеб.
Хлеб. Когда он есть, о нём почти не думаешь. Это как труд уборщицы, или любое простое дело. Вроде бы не заметен. Будто так и надо. Вспоминаешь о нём, только когда его нет. Чувствуешь, как его не хватает. Вот и сейчас - его величество пшеничный каравай просто не выходит из головы.
Конечно, в старости полезно лишний раз попоститься, но, всё же, есть - то всё равно хочется. Как-никак, живой человек. Хотя, по правде говоря, сам толком не знаешь, что лучше: подольше пожить, или поскорее умереть.
Он снова закрыл глаза.  Перед  ними возникла булка. Пышная, аппетитная, с подрумяненными боками. Опять эти видения!
Бородач потянулся в постели, повернулся к стене и предался созерцанию милых картин прошлого. Тем более что пустота в животе изумительно обостряет память. Вскоре он задремал, с наслаждением вспоминая своё беззаботное детство. Что может быть приятнее сновидения по заказу?
До школы он проводил лето в деревне. Там располагался детский дом, которым заведовала его бабушка. И он у неё гостил. Жили они в тесной комнатушке при директорском кабинете. Перед его затуманенным взором медленно воскресала та чудесная пора…
Набегавшись по саду в погоне за краснопёрым кузнечиком, отправляюсь  гулять по двору, заглядывая в каждый сокровенный  уголок. Мне любопытно всё: и хохлатый удод, утробно гудящий с соломенной крыши коровника, и большая ящерица, красующаяся своим изумрудным, переливающим на солнце нарядом. Она взобралась на старый пень, и, прикрыв жёлтые веки, наслаждается приятным теплом.  Как же велик этот мир! И как много в нём интересного!
 Полдень. Солнце в зените. Выделывая  замысловатые пируэты, высоко в синем небе весело носятся острокрылые ласточки. Становится жарко. Почувствовав легкий голод, будто невзначай приближаюсь к  отдельно стоящему строению. Это кухня, соблазнительно манящая своими изумительными ароматами. Шеф-повар, Бибигайша-Апа  своим певучим звонким голосом зазывает меня обедать. Толстуха ходит вперевалочку, как старая утка, на своих кривых, колесом, ногах. Лицо смуглое и широкое, расплылось в нежной улыбке. Она добрая. И очень меня любит.
Баловень судьбы, об этом даже и не подозревающий, я с опаской миную раскаленное жарочное отделение и уверенно вхожу в прохладный  чулан.  Вот где благодать! После уличного пекла приятный сумрак умиротворяет. С ногами взбираюсь на табурет, что возле стола, придвинутого к затенённому окну. Деревянные ставни, с едва просвечивающими щелями кажется, навечно закрыты. Между ними и стеклом вижу гигантское, едва помещающее в раме, осиное гнездо – таких размеров ни до, ни после никогда в жизни не встречал.
С аппетитом ем вкусный суп с самодельной лапшой и фрикадельками, то и дело поглядывая на окошко. Вскоре откладываю ложку и, затаив дыхание наблюдаю, как за стеклом осы деловито хлопочут над аккуратными сотами своего огромного дома.
Подтянутые и подвижные, фигуристые и спортивные, в ярких приталенных желто-чёрных тельняшках, они вызывают во мне неподдельный интерес, постепенно открывая секреты своей скрытой от посторонних глаз жизни. Я не в силах оторвать взгляд от этих без устали копошащихся работяг. Они хоть и имеют устрашающий вид, но для меня ничуть не опасны.
В комнатке  чисто и уютно.  Пахнет горячим яблочным компотом. Тихо. Только простенькие ходики со смешно нарисованным кокетливым котиком,  висящие на стене, мерно отсчитывают время, которое не властно надо мной. Так мне тогда казалось.
Да, что и говорить, нравилось мне там обедать. Но самой вкусной едой был  хлеб. Свежий, ещё тёплый, благоухающий.
Наскоро покушав, я хватал ломоть ржаного, круто его солил и мчался на конюшню. Это было моё заветное место. Там, в прохладном пахучем полумраке,  с негромким радостным ржанием встречала меня молодая кобыла Звёздочка. Она обожала мои угощения. Для неё это было лучшим лакомством. Да и для меня. С тех самых благословенных времён и по сей день, ничто так не утоляет голод, как краюха свежего черного хлеба, посыпанная солью…
В который уж раз сильно засосало под ложечкой, жалобно заурчало в животе.  Дед с трудом поднялся с постели, привычно нашарил ногой тапок и, опираясь на костыли, двинулся на кухню. Там, добравшись до шкафчика, он неловкими дрожащими руками долго развязывал цветастый полотняный мешочек. Достав сухарь, посмотрел на него с печальной нежностью. Это последний. Заморив червячка, старик выпил воды из эмалированной кружки и отправился обратно на койку, досматривать свой любимый сон-воспоминание…
…Муразбек неторопливо запрягал в телегу Звёздочку, собираясь  отправиться в пекарню за хлебом для детей. Я с жаром его уговаривал, напрашиваясь поехать вместе с ним. После недолгих пререканий кучер уступил моему напору, и мне удалось добиться своего.
Лошадь не спеша везла нас по тряской сельской дороге, отгоняя блестящим чёрным хвостом назойливых, отливающих золотом и синевой мух. Из придорожного болотца доносился многоголосый лягушачий хор. Над розоватыми метёлками сусака суматошно сновали стрекозы. Приторным густым дурманом повис вокруг запах цветущего лоха.
Вскоре мы прибыли на место. Пекарня располагалась в старом двухэтажном здании, сложенном из белого камня. Кобыла встала, понуро опустив  голову, громко фыркая на обнаглевших насекомых и потряхивая ушами. Слегка перебирая тяжёлыми копытами, она лениво щипала чахлую травку, старательно избегая колючек чертополоха,  сиреневые шапочки которого красовались у стены дома. Рядом, в дорожной колее, бесшабашные воробьи с невообразимым шумом и гвалтом принимали  пылевые ванны.
Когда я с восторженным любопытством  наблюдал, как аппетитно пахнущие горячие буханки весело скользят по отполированному желобу, вдруг произошло нечто ужасное. Чьи-то цепкие, сильные руки безжалостно схватили меня за бока и вбросили в жаркую пекарню, навстречу летящим из неё хлебам. От испуга я заорал дурным голосом. Ах, этот противный Муразбек! Это его такие идиотские шутки. А в верхней половине желоба меня уже подхватывали изнутри другие  руки. Громадные, волосатые. Их обладателем был толстый, лоснящийся от пота и дико хохочущий пекарь.  На нём был белый колпак и не совсем белый фартук.  
Мой поросячий визг, наверное, слышало всё село. Потом я долго приходил в себя, не в силах успокоиться  почти до самого возвращения восвояси…
 
В прихожей раздался звонок. Дребезжащий звук настойчиво повторялся ещё и ещё.
- Иду, иду! – прокричал старик глухим баском, стараясь громче стучать костылями.
Быстро открыть при всём желании не получится. На площадке упорно продолжали звонить. Неуклюже передвигаясь и с неприязнью смахивая с лица прилипшую на ходу вездесущую паутину, дед медленно одолел тёмный пыльный коридор,  включил свет и распахнул дверь.
По-детски чистые серые глаза  старца вспыхнули радостью, морщины немного расправились. Удивлённо взметнулись вверх густые жёсткие брови.
Перед ним стоял его ангел. Ангел-хранитель.
Пришла та самая, запропастившаяся работница из «соцобеса». Ещё с порога она бодрым голосом сообщила, что их контору и в самом деле упразднили.
Без тени смущения на своём миловидном личике, девушка прямо предложила свою помощь взамен на квартиру. Никаких хлопот. Нужно тлишь поставить подпись в дарственной.
Перед  дедом лежал листок бумаги с отпечатанным текстом. Голубоглазая красавица протянула ему белую шариковую ручку. Она была очень тонкая, и неловкие пальцы застывшего в нерешительности старика осторожно её ощупывали.
Лучезарно улыбающаяся девушка открыла сумку, достала из неё булку  и положила её на стол, рядом с документом. Аромат  тёплого хлеба закружил голову. Дед улыбнулся и решительно подвинул к себе листок.
 
Новогодний сюрприз
По волжскому льду
Рейтинг: +4 413 просмотров
Комментарии (4)
Людмила Комашко-Батурина # 30 июня 2018 в 08:43 +2
Отличный рассказ, достойный победы! И сюжет, и подача - всё на высоте. Рассказ взял за живое. Удачи автору и вдохновения на новые творения!
Влад Устимов # 17 сентября 2018 в 16:19 0
БОЛЬШОЕ СПАСИБО, ЛЮДМИЛА, ЗА ДОБРУЮ ОЦЕНКУ МОЕЙ РАБОТЫ
Галина Сотникова # 17 сентября 2018 в 15:34 +1
Сколько же таких дедушек и бабушек живет в каждом многоэтажном доме.Половина из них лежачие,ждущие краюху хлеба,которую принесет соцработник.Зачастую у них есть родственники.Тяжелая тема.К нам тоже ходила соцработник,пока мама лежала после инсульта. Нам нужна была помощь больше в документации,справках.Она рассказывала как раз про таких стариков,как в Вашем рассказе.Многие из них даже не встают и кушают только то,что принесут женщины два раза в неделю.
Все очень правдоподобно написано.Читается легко,но не радостно из-за темы,но не Ваша в этом вина, а всего нашего общества.
Влад Устимов # 17 сентября 2018 в 16:21 +1
Да, тема не из весёлых.
Благодарю, Галина, за понимание и поддержку!