Ах, детство

На противоположной стороне двора цветов было раз, два и обчёлся, да и деревьев было не густо. Там бродили куры, потом появились кролики и голуби. Дядя Алексей был большой любитель голубей.

Что я помню из детства кроме цветов, деревьев, бабочек и жуков? Вот, кстати, про жуков хочу ещё немного рассказать. Они появлялись весной, выползали из своих земляных норок по вечерам – коричневые, шумные, гудели под окнами. И мы с братом Серёжкой и с детьми дяди Алексея – Гошей и Наташкой дружно высыпали во двор с фонариками – ловить майских жуков. Собирали их в коробочки из-под спичек, а на следующий день при свете рассматривали свою добычу, какие они забавные с мохнатыми лапками и отпускали всех пойманных жуков на волю. Жуки улетали восвояси, чтобы летом вернуться к нам уже в новом обличии – зелёными бронзовками, и лапки у них уже были почему-то не мохнатыми.

Во всех наших дворовых забавах я была безусловным лидером, заводилой. Меня слушались и мой старший брат Серёжка и троюродный брат Гоша, который был на полгода меня младше, и маленькая Наташка, она была младше меня на пять лет. Я была авторитетом не только нашего двора, но и всей улицы и даже Вишнёвого переулка. Я командовала прыжками с крыши дома, с деревьев и сама прыгала первой, я придумывала разные игры для своей дворовой команды, например в ножики, фехтование, войнушку, гоняла в футбол с мальчишками из других дворов.

Когда я была ещё младенцем, все восхищались, какая славная беленькая, прямо сметанная девочка, лежит, улыбается. Но вот девочка выбралась из колыбели, и началось. Права была местная предсказательница тётя Шура – должна была я родиться мальчишкой, всё моё поведение в раннем детстве было тому подтверждением. Научившись ходить и говорить, я – трёхлетний ребёнок –важно разгуливала по двору и разговаривала со всеми от мужского имени: «Я пошёл» вместо «Я пошла», «Я сделал», «Я покушал» и так далее и в том же духе. Серёжка терпеливо ходил за мной и поправлял меня: «Не пошёл, а пошла. Ты же девочка, а не мальчик».  Но его увещевания на меня не действовали. Я ни в какую не хотела носить платьев. Однажды летом я начала выпрашивать у родителей шортики и рубашечки, как у брата. Мама отнеслась к моей просьбе с пониманием, надела на меня мальчиковую рубашку, но вот шортиков моего размера не нашлось, и мама предложила мне альтернативный вариант – панталоны, сказав, что это тоже шортики. Я обрадовалась, что добилась своего, пусть хоть такие шортики, главное не платье. Гуляла в таком наряде весь день по двору очень довольная. А вечером пришёл с работы папа и ни с того ни с сего начал предъявлять претензии маме и бабушке, что ребёнок, это он меня имел ввиду, должен побольше бывать в обществе других детей, кроме дворовых, что я не хожу в детский сад в отличие от брата, значит, меня нужно выводить на прогулку в парк, особенно летом.   

Мама спокойно выслушала эту эмоциональную тираду отца и сказала:

– Бери ребёнка и веди в парк.

И папа взял меня за руку и повёл в центральный парк имени Горького, повёл прямо в панталонах, даже не задумавшись, что меня надо бы переодеть перед выводом на люди.

Мы пришли в парк. Мне, конечно, там всё понравилось, и мороженое, и карусели. Но больше всего я хотела прокатиться на лодке по небольшому озерку. Папа послушно взял билет, мы вместе с другими пассажирами загрузились в лодку, и я, как капитан, забралась на корму. Люди в лодке, и взрослые, и дети не могли без смеха и удивления смотреть на мой необычный наряд. Как это выглядело со стороны – трёхлетняя девочка важно стоит на корме лодки перед всем честным народом в рубашонке и в панталонах. Папа чуть от стыда не сгорел, когда, наконец-то разглядел, в каком виде притащил дочь в парк. Мы вернулись домой, я как ни в чём ни бывало, отец весь взмыленный и красный от злости. Бабушка и мама от души хохотали, когда папа описывал в деталях наш поход. Дело было сделано – меня сводили в парк.

Я продолжала быть мальчишкой. Как я ненавидела кукол, которых мне покупали и дарили в огромных количествах. Любимым моим занятием было грызть щеки этим пластмассовым красавицам с капроновыми волосами. Серёжка только успевал отнимать у меня очередную кукольную жертву, причёсывать её и прятать от меня подальше. Зато я обожала мягких плюшевых зверят. Не расставалась с любимым голубым мишкой, обнимала его, гладила по головке, таскала с собой везде плюшевую чёрную пантеру. А ещё я никак не хотела расстаться со своим детским одеялом зелёного цвета, которое мы с мамой назвали Макабоном, я спала с ним в обнимку до тех пор, пока оно не превратилось в лохмотья.  

Родители уже отчаялись увидеть меня в девчоночьем обличии – в нарядном платьице с куклой в руках вместо моей любимой пантеры и Серёжкиных игрушек – машинки и пистолета. Они даже стригли меня под мальчика – коротко-коротко, с такой стрижкой я была похожа на девочку-француженку. Но настал наконец-то знаменательный день, когда я добровольно надела платье и заговорила от женского лица. Я помню тот день. Мне к тому времени было  уже четыре года. Проснувшись утром, я не соскочила с кровати, а нежилась под одеялом, рассматривая комнату. Прямо передо мной на вешалке над зеркалом висело новое платье. Оно было тёмно-красное в клеточку, такого в моём гардеробе ещё не было. Чем-то зацепило меня в то утро это платье – появилось неведомое доселе желание немедленно его примерить. Я соскочила с кровати и побежала на кухню, где мама готовила завтрак.

 – Можно мне надеть платье, которое там висит? – я показала рукой в сторону комнаты.

– Конечно, можно, доченька, – обрадовалась мама, – это твоё новое платье.

Мама пошла со мной в комнату, сняла платье с вешалки и помогла мне его надеть. Я долго вертелась перед зеркалом, наверное, в тот момент во мне рождалась женщина. На радость семье я впервые заявила: «Я пошла…» И пошла во двор показывать себя в новом образе. Вот только характер у меня по-прежнему оставался мальчишечий, да и с куклами я так и не нашла консенсус – грызть их нещадно перестала, но дружбы не завела – просто игнорировала. У меня появились новые настоящие друзья – книги.  В пять лет я научилась читать и писать. Серёжка уже ходил в первый класс. И мне захотелось тоже стать ученицей. Моя дорогая бабуля показала мне буквы, дала ручку и бумагу, и я принялась за дело, причём совершенно самостоятельно. Сидела в уголочке на кресле и выводила буквы на бумаге, получалось ровно и красиво, потом из букв начала складывать слова, затем фразы, предложения, оглянуться не успела, как уже читала сказки Пушкина. «У Лукоморья дуб зелёный…» я уже давно знала наизусть, мама часто читала мне это стихотворение на ночь. Но как интересно было читать самой. За Пушкиным последовал Андерсен, потом множество других книг. А ещё я любила обсуждать прочитанное с бабушкой. Мы с ней вообще частенько устраивались на веранде и говорили на самые разные темы.

Однажды к нам во двор приехал московский гость – наш дальний родственник. Услышав случайно одну из наших с бабушкой бесед, он был крайне удивлён. Пятилетний ребёнок разговаривает на взрослые темы и так по-взрослому.

– Вот такая у меня внученька, – с гордостью улыбнулась бабушка.

Помню, как я решила смастерить деревянного коня, на котором хотела прокатиться по двору. Сначала я подобрала доски, которые лежали в углу возле кладовки, потом взяла молоток и гвозди и принялась за дело. Это моё новое занятие крайне не понравилось тёте Зине, жене дяди Алексея. Она как раз в это время устроилась под деревом на своей территории двора отдыхать. А тут я стучу молотком, что-то к чему-то приколачиваю.

– Ника, а Ника, что ты там вытворяешь? Немедленно прекрати стучать.

Я не прекращала. У меня с тётей Зиной с раннего детства складывались напряженные отношения. Не нравилась она мне, и всё тут. Не нравился её взгляд, её резкий визгливый голос, её поведение, как она лупила сына Гошу порой ни за что ни про что, нещадно таскала его за уши. Дядя Алексей познакомился с ней во время отдыха на море и привёз её в Ташкент, а потом не раз об этом пожалел. Характер у тёти Зины был далеко не ангельский. Вот и теперь не даёт мне мастерить коня.

            И я бросила недоделанного коня на полдороги, и улеглась во дворе читать книгу «Тимур и его команда».

            Вскоре ко мне прибежал Гоша, сообщил радостную новость – его дорогая мамаша ушла на базар. Гоша пригласил меня к ним домой. Я пошла. Он показывал мне свой новенький настольный хоккей, в который мы незамедлительно начали играть. А наигравшись, устроились в маленькой прихожке их большого дома и болтали на разные темы. Гошка был отличным братом, у меня с ним было взаимопонимание во многих вопросах, в отличие от родного брата Серёжки. Но в этот день Гоша смотрел на меня не как брат, по-другому, его глаза горели, как у пылкого влюблённого из книжного романа. Он приблизился ко мне и поцеловал в щёку, потом начал целовать мои губы. Я отстранилась от него, но он нежно обнял меня, и вновь я почувствовала на своей коже прикосновение его влажных мальчишеских губ. Во время наших многочисленных детских игр и шалостей, мы часто дрались, в основном я лупила его, катались в обнимку в гамаке, я трепала его кудрявые чёрные волосы. Но его поцелуи мне не понравились. Он вдруг стал для меня совершенно чужим. Я оттолкнула его и пошла на свою территорию – продолжать мастерить коня.