С тех пор прошло...

Она лежала на спине, раскинув руки, а  течение бережно несло   на встречу с судьбой,  которая  – на всю жизнь, но пока   не знала, ни о встрече, ни о судьбе.  Судьба – знала? Может,  ещё и не знала. Выходит,  знала река, которая аккуратно поднесла её  вольно раскинутое  тело, к плывущему  брассом юноше? 

Юноша, избегая столкновения, дёрнул легонько за  косу: «Девушка! Утонуть не боитесь?»

Перевернувшись со спины на живот,   увидела – синие смеющиеся глаза.

Девушка… так к ней  никто не обращался. По имени.  Незнакомые -  девочка. 

Резкими, мальчишескими сажёнками, не оглядываясь, поплыла к берегу. Вышла из воды, отжала волосы, и села на лёгкое покрывало, обсохнуть.

Она выходила из воды, отжимала волосы – юноша смотрел на неё. Смотрел, как на будущую жену.

Об этом  сказал, когда  были уже женаты.

-Смотрел на тебя  и знал, что будешь моей женой. Как наваждение.

Поженились ровно через три года после  встречи. День в день. Пришлось выслушать выговор от родителей за выбор несуразной даты. Несуразной, потому что  день пришёлся на среду. Свадьба – в среду? Обычно – в пятницу, или в субботу. Но выбор они оставили за собой. И заявление подали в понедельник, тринадцатого апреля.  Наперекор приметам.  Или  испытывали судьбу на прочность? В ЗАГСе    предложили прийти на следующий день – четырнадцатого, во вторник. Они только улыбнулись, переглянувшись. Как могло вмешаться в их жизнь число тринадцать? 

Могло, по одной причине. Оказалось - за заявление нужно заплатить. Они не знали. Вскладчину, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, наскребли рубль семьдесят, чем удивили  работницу ЗАГСа во второй раз. Может быть, таких несерьёзно-несостоятельных будущих молодожёнов, она видела в первый раз.

Но  – через три года. Пока – первое июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. В тот день ему исполнилось двадцать лет, а она уже неделю, как – не школьница. Дома, в новенькой сумочке лежит аттестат зрелости.  Ещё в ней лежит новенький, полученный  полгода назад, паспорт и кошелёк с двадцатью рублями,  на поездку в Саратов.

Вечером начнётся, по – настоящему взрослая жизнь. Теплоход, светящийся в ночи празднично – разноцветными огнями, перестанет быть  мечтой, проплывающей мимо.

………………………………………………………….

Лето было первым, когда она  свободна от рыбалки.  Подготовка,  экзамены – один за другим. Перед каждым – точно не сдам. Сдавала и летела домой, успокоить родителей –  хорошо… или – отлично.

Все каникулы, до этого лета,  проводила с отцом на Волге. Он – заядлый рыбак. Уходили из дома затемно, когда город спал. До смены на комбинате оставалось  два часа. В шесть часов  по улицам потечёт нескончаемый людской поток. Комбинат – огромный.

Горели фонари, она шла полусонной поначалу, просыпаясь на ходу. Постоянное место, где  располагались со своими снастями - за городом. Когда подходили к узенькой тропке, по которой спускались с обрывистого берега к воде, небо заметно светлело. По воде, иссиня-чёрной, с востока скользили дорожкой  алые    блики.  Сразу исчезала досада – разве нельзя дать ей выспаться, на отца. Сон растворялся бесследно в речной красоте. Просыпался азарт, в нём – обязанности. Отец доставал закидушки, она ставила-вбивала колышки с колокольчиками. На крючки поводков, разложенной аккуратными кольцами лески, насаживали червей. Дальше - работа отца. Забрасывать закидушки она так и не научилась – зловредно  плюхались около берега.

Зато научилась не бояться  воды. И ныряла на глубину, когда крючки цеплялись за камни. Поначалу приходилось делать перед отцом хорошую мину: «Сейчас, пап, отцеплю»,- бодро ступать в воду и плыть, скользя рукой по леске.

От лета к лету, взрослела,  страх  давно пропал. Да, и река – ни разу не обидела, не испугала. Играя с ней, покачивала на волнах и расступалась, открывала глубины.

Отец управлялся с закидушками, она ловила удочкой. Каждый раз сердце волновалось при каждой поклёвке. Крупной рыбы на удочку не поймаешь – мелочёвка.  Бычки - для кошки, ерши, окуньки - для наживки на щуку, и  вечерней ухи.  Краснопёрки, густёрки, подлещики. У отца улов покрупнее: лещи, щуки, крупная густера, иногда и стерлядь попадалась.  Отец – расплывался в улыбке. Улов, каждого - в своём садке, плескался в воде.

Клёв прекращался – завтракали, не спеша. Отдыхали, каждый по – своему. Она купалась, загорала и читала, устроившись в тени валуна, передвигаясь вокруг него, в обратную от солнца сторону. К вечеру начинался клёв, до этого времени надо натаскать сушняка для костра на всю ночь,  почистить  рыбу на уху.

Наступал вечер, за ним – ночь. Иногда звонили все колокольчики разом, только успевай, вытаскивать рыбу. Отец не управлялся один, она научилась вытаскивать, складывая леску аккуратными кольцами. Не всегда получалось в темноте. Запутанную оставляли до рассвета. Еще – не получалось, когда попадался очень  крупный  сом.  Он загибал хвост и тормозил. Разобраться с такой рыбиной мог только отец.

Наступала передышка – она сидела у костра, подкладывала сушняк, ворошила угли. Иногда, для баловства, запекали картошку. Самое любимое – смотреть на чёрную гладь воды, слушать её тихий шёпот. У каждой волны  своя интонация, с которой она шепчется с камнями. Камни, молча, отталкивали от себя, и обиженные волны уплывали назад, чтобы уступить место следующим. Так - целую вечность,  в вечном движении.

 Один за другим, проплывали пароходы,  словно упавшие с небес фантастические созвездия. Река доносила до берега музыку. Искажённая расстоянием она тоже казалась фантастической. Иногда долетали обрывки  смеха. Музыка и смех усиливали ощущение праздника  в чужом ей, блистающем мире.

 Придёт время, и он впустит её. А пока – чужой. Это не огорчало. Она не торопила время. Ей хорошо было - в своём, с   мечтами, покорными самым затаённым мыслям.

Чем становилась старше, тем больше места в мечтах занимал Он. У него не было  лица, голоса. Цвет волос? Глаз? Фигура? С фигурой проще – атлетическая. Чем занимается? Скорее всего – студент.

Странно, но имя у Него было уже тогда – Саня. Глупо  влюбляться в книжных героев…. она не избежала девчоночьей наивности и с первой встречи с «Двумя капитанами» была влюблена в Саню Григорьева. Как всякое чувство, это не поддавалось рассудку. Было много, очень много книг, героев, но верность Сане хранила с детства.

…………………………………………………..

Проходит всё. Школа, которая, казалось, будет всегда в её жизни, осталась позади. Куплен билет на теплоход. Один из тех, что столько лет проплывали мимо, ослепляя её сверкающими огнями и мечтами. Несколько часов - и блистающий мир распахнёт  перед ней свои двери.

Юноша присел на песок рядом с ней.

-Девушка, как Вас зовут? Меня – Саша,- сердце ёкнуло два раза. Снова - девушка. И – Саша. Саня?!

-Меня – Оля,-  не военная же тайна, имя. Кокетничать – догадайтесь сами, она ещё не умела, да и потом, за всю жизнь… не научилась.

-Вы хорошо плаваете, - разве можно плохо плавать, если живёшь на Волге, но - поддерживая беседу:

-Вы тоже плаваете хорошо. Я таким стилем не умею.

-Хотите, научу?

-С удовольствием бы поучилась, но сегодня нет на это времени. Вечером  уезжаю в Саратов, а ещё не все вещи собраны, - зачем-то добавила:

-На теплоходе «Узбекистан».

У Сани, теперь он не был ни юношей, ни Сашей, глаза заискрились смехом:

-Совпадение! Я еду на этом же теплоходе и тоже в Саратов. Значит, вечером встретимся. Я найду Вас.

Провожали   родители. Мама всплакнула. Всё, что могло приключиться с ней в незнакомом городе, было предусмотрено в наставлениях, но мама находила новые эпизоды и подробно описывала выходы из возможных ситуаций. Из пассажиров на причале осталась только она. У матроса, приставленного к трапу лопнуло терпение, поторопил, прощающихся. Начались поцелуи. Отец поцеловал:

-Будь умницей.

Мама целовала и целовала, пока слёзы, готовые перейти в безутешные рыдания, не потекли ручьём у обеих. Вмешался отец.

Она стояла на верхней палубе. Скрылась пристань, теплоход вышел из бухты Камышинки и повернул налево, навстречу течению. Всё еще текли из глаз слёзы.  Вытирала  платком, с вышитыми на нём мамой, её инициалами в окружении васильков. Только что рассталась с родителями, а уже  соскучилась о них. Не хочется новой жизни, блистающего мира. Ей страшно и хочется назад, домой. Чтобы всё, как всегда – пьют чай за круглым столом под оранжевым абажуром. Окно раскрыто, тюль слегка колеблется от ветерка. В окно залетает музыка с танцплощадки, что в парке через дорогу.

 Вокруг всё чужое и все чужие. В полусумраке вечера, ощупью взгляда определила место, где они с отцом ловили рыбу. Там ярко горит костёр. На их месте обосновался другой рыбак. Не пропадать же ему, такому удобному. Кажется, что видит  там себя.  Девочку, зачем-то мечтающую о взрослой жизни.  Почти – въявь.

-Оля! Я давно за Вами наблюдаю. Почему Вы плачете и плачете, и не можете остановиться? Вас родители провожали?

Вздрогнула. Кто может назвать по имени, в толпе чужих ей людей?! Рядом стоял Саня. Кроме имени, ничего не знала о нём. А как обрадовалась, как будто знала  много лет!

За ночь, которую теплоход плыл из Камышина в Саратов, они и впрямь прожили много лет. О чём могут разговаривать незнакомые люди, целую ночь? Обо всём. Проживая всё, что было до этой ночи, вместе.

В каюте, где было её место, спал в одиночестве чемодан. Она спускалась в трюм, где ехали однокурсники Сани. Знакомилась с ними. Выходили большой компанией на палубу,  ребята пели под гитару. Впервые услышала - «Ты у меня одна». Ещё не знала, что песня станет их семейной на многие-многие годы, но полюбила с первых аккордов, с первых строк.

Группа возвращалась с практики в Камышинском дендрарии, куда  она ходила не раз со школьными экскурсиями. Саня был второкурсником лесфака. Рассказывал о породах, собранных в дендрарии чуть ли не со всего света, называя их ещё и по латыни. Это было ново, необычно. Она пыталась повторять, запомнить. Забывала, путала – хохотали.

За полночь палуба опустела, они остались на ней одни, а разговоры  не заканчивались. Темы не иссякали. Спать – не хотелось. Давно перешли на – ты.

Целовались. Он был взрослым, по её разумению. Его чувств и ощущений  знать не могла. А - её? Я – взрослая. И никаких других. Среди подруг были девочки, которые дружили с мальчиками. Рассказывали о первых поцелуях. Она не представляла, как это. В классе была моложе всех на год.  Даже  в десятом классе её считали деточкой. Телосложением она ей и была.

Как Саня мог разглядеть в ней… девушку, загадка. Высокая, нескладная, как сама себя определила.  Худющая, формы можно было разглядеть, обладая большой фантазией.  Но как – то разглядел. Ей было ново и… лестно.

Три года дружили. Ссорились, мирились, снова ссорились… навсегда, снова мирились… навсегда. Ходили в театры, на концерты, в цирк, в столовую вместе ходили и без церемоний платил тот, у кого были на этот момент деньги. Зимой – на каток. Саня брал в прокате лыжи – ходили на лыжах, катались с гор. Однажды она скатилась неудачно, упала и сломала лыжу. Расстроилась. Но, совпадение, такое же, случилось и у Саниного друга. Две целые лыжи они с Юркой объединили в пару и сдали, за вторую заплатили пополам. Куда бы ни ходили, прогулку завершали в Липках. Был такой балкончик в конце сквера, на верху обрыва. Под ним кукольный театр и Волга, как на ладони. Их любимое место. Обычно безлюдное. Там целовались.

На лето расставались. Было по два обязательных письма в день. Утром и вечером. Находились темы и слова не на один тетрадный листок.

К пятому курсу Саня заговорил о свадьбе. Сначала приняла со смехом. Женой себя не представляла. Потом привыкла к таким разговорам. Говорили, мечтали. Первого июля, в третью годовщину со дня встречи, поженились.

………………………………………………………………..

С тех пор прошло и много лет, и зим. И, порой, вплотную "подходили к горе Гевал, готовые расторгнуть завет". Но что-то удерживало от покорения её вершины.    Судьба? Та, что сговорившись с рекой, вынесла их навстречу друг к другу?

К сорок третьей годовщине он написал ей четверостишие.  Прочёл за праздничным столом:

-Я знаю, иногда - неправ,

Но строго не суди меня.

Какой бы ни был я чудак,

По - прежнему  люблю тебя.

Сыновья  аплодировали. Она, растроганная, всплакнула. Вслед за ней и дочка смахнула слезу.