Начало августа. Пора чудесная! Тополя уже от жары начинают сбрасывать листву, деревья старые, целые тополиные рощицы, и умирающие листья           шуршат под ногами! Мне нравится именно август, своим запоздалым утомлением и ожиданием осени. Это тихое время Лета, когда уже и тепло отходит, и               эти шелестящие листья, и подкрадывающаяся осень, и веет её унынием. В этот сезон очень хочется вырваться к морю, подальше от городской суеты с ее           проголкным привкусом парящего асфальта, и тогда август задорно заиграет всеми своими красками и оттенками. Словно захмелевший импрессионист,                   природа  отдельными мазками создаст яркие картинки праздника жизни, выхватывая из палитры памяти наиболее колоритные воспоминания о закате лета. 

Маршрутка, в которой я ехала, остановилась на перекрестке, пропуская длинную вереницу автобусов с предупреждающими знаками «Осторожно дети». Милицейские мигалки автомобилей сопровождения как бы подмигивали нервничающим согражданам,  застрявшим в пробке, намекая, что впереди у тех еще весь бархатный сезон, а для ребятни это последняя возможность насладиться беззаботным детством перед началом нового учебного года. Все безропотно соглашались, тем более что вариантов незаметно проскочить не было.

Вдруг я заметила глаза. Нет, скорее почувствовала чей-то взгляд боковым зрением. Повернула голову. Рядом с нами стоял автобус. Немолодой мужчина грустно смотрел на меня. «И что он на меня так пялится?  Я же далеко не юная девочка, и от такого пристального внимания противоположного пола успела отвыкнуть».

Колонна с детьми, наконец, проехала и движение восстановилось. Мужчина в соседнем автобусе улыбнулся мне и слегка кивнул головой на прощание.

Что-то прожгло грудь от этого жеста. «Господи, да это же Он!» Воспоминания, словно тайфун, захлестнули меня.

…С раннего школьного детства я очень любила ездить в пионерские лагеря! Мама, непременно, каждое лето, меня отправляла на Азовское море. Ну, разумеется, все было пристойно. Я ездила регулярно, иногда на две смены, в июле-августе.

Был у нас оркестр, и там был один музыкант. Кошмар! Он играл на трубе. Из года в год я приезжала, а он все работал. Он и раньше (хотя, что я могла раньше 9 класса соображать?), никогда мной не был замечен, как теперь говорят, в связях порочащих. Очень нравилось, как он играл - просто душа пела... По утрам, иногда, где-то далеко слышу, тренируется, наверное, к морю спускался… На линейке я всегда с краю становилась, чтобы его видеть…

 Как-то ночью, сплю, никого не трогаю, меня тихонько будит соседка. А она дружила с парнем. Они, вечно, где то болтались, и я ей завидовала, такой радостной завистью, и она мне рассказывала, как и что вообще происходит между нами, м и ж...

 Ну, и всегда, с всякими подробностями, я умирала от восторга! Мне так всего уже этого хотелось! Возраст любви наступил!

Разбудили меня и говорят:

 - Света, выйди на минутку в коридор, тебя там спрашивают,

 – Кто?

 - Сама иди, посмотри...

 Как завороженная, двигаюсь, почти в темноте, на слабый свет у окна... Подхожу и вижу – он! Он меня за руку берет и притягивает ближе, а я упираться пытаюсь.

 Он тихо:

 - Не бойся меня.

 А я ему:

 - Я и не боюсь! А что вам от меня нужно?

 Ну и дальше - как в сказке.

Уже почти рядом стою и слышу, как он говорит мне в душу! Уже моя шея начинает покрываться поцелуями!

 Я такого напора не ожидала, отшатнулась. Он удержал меня и говорит:

 - Ты только позволь мне тебя поцеловать, больше ничем я тебя не обижу!

 Стою, и вдруг меня озноб прошиб! «Я же сама этого хотела, я этого желала, я небо просила послать мне эту радость, это чудо - почувствовать себя в объятьях мужчины!»

 Дальше было что то невообразимое!

 Целовал он меня неистово и нежно, страстно, долго. Он обнимал меня крепко, и мы уже почти лежали на подоконнике, а он все целовал и целовал меня, и я таяла и таяла!

 Я растворялась в этом божественном ощущении прикосновений! Как мне было хорошо в те мгновения! Все мои знания, все мои прочтенные романы, были ничто в сравнение с ЭТИМ ЧУДОМ! Вся моя сущность, казалось, была сосредоточена в одном месте, мне казалось, кровь бесилась в жилах и вырвалась наружу!

Каждую ночь я бегала к нему, и мы целовались до одури, до умопомрачения, как будто в последний раз.

…Но все когда-то кончается.  Закончилась смена. Прощались, обещались друг другу писать, и звонить! И только он стоял молча в стороне.

 Автобусы, загруженные отдохнувшими, загорелыми, повзрослевшими на целое лето, школьниками, выехали в город. Там тихо расстались. Просто обменялись адресами.

 Все…

 В сердце словно чайник кипятка вылили. Неужели это Он был в автобусе? Первую любовь не забывают.

Постарел… Но и я тоже не помолодела. Как же он смотрел на меня! Эти глаза я помнила всю жизнь, и никакие морщины и седина не смогут затереть его образ. Боже, как же тогда все было чудесно! Но почему ничего не было потом? Судьба? Чего они испугались: разницы в возрасте или злых языков? Молодости свойственно совершать глупости, за которые порой приходится расплачиваться всю жизнь.

А разве жизнь не удалась? Разве мало у меня было потом мужчин? Влюблялась, разочаровывалась, рожала детей. Все хорошо!

Губы невольно задрожали, а на глаза накатились слезы. Я достала пудреницу с зеркалом и промокнула веки носовым платком, чтобы не размазать тушь. В этот летний день мне почему-то стало зябко. Вдруг вспомнился Пастернак:

 «Метель лепила на стекле

Кружки и стрелы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал».

Но наша свеча так и не разгорелась, и не произошло судьбы скрещенья…

А за окном август. Пора чудесная! Тополя уже от жары начинают сбрасывать листву, деревья старые, целые тополиные рощицы, и умирающие листья шуршат под ногами…