Прокажённый

Это было в Витебске, в 1963 году…
Мне было восемь лет, и я пришёл во второй класс новой школы. Меня посадили за парту рядом с девочкой. Очень скоро мы подружились. Огромное препятствие, заключавшееся в том, что я был мальчиком, а она девочкой, -  стоически игнорировалось нами, а это было далеко непросто, так как общество, в котором приходилось жить – придерживалось иных правил.
И всё-таки под всеобщее улюлюканье и лозунговое скандирование, типа "Жених и невеста – тили-тили-тесто!", я, с ранцем на плечах, мужественно нёс её портфель домой, а она доверчиво клала свою ладошку, (немножко липкую от недавно съеденного сахарного петушка), в мою…
Проблемы которые нас волновали и тогда бы показались смехотворными любому взрослому человеку, - но мы ведь были детьми, и правда мира, открывающегося перед нами, получала в нашем истолковании совершенно необычные формы!
Ни одна государственная тайна не могла по значимости сравниться с нашим "секретом", состоящим из закопанной за сараем спичечной коробки с цветными стёклышками и копеечкой. Об этом "секрете"  знали только мы – я и она…
"Летающий дом", который мы строили в нашем дворе, (а мы, как оказалось, жили по соседству), был для нас реальнее, чем наши настоящие квартиры. И неважно, что потолок там был из скатерти, а стены – из стульев! На зависть всем инопланетянам, по одной только нашей команде "летающий дом" взмывал выше облаков и летел над всеми странами и морями!

- Получай почту, Африка!

И в иллюминатор летели письма охапками колокольчиков и клевера!

- А это для жевунов в Фиолетовую страну!
- А это для Буратино, в страну дураков!

…Поздней осенью моя подружка заболела. Какой печальной стала наша парта! Как любезны стали  моему сердцу все царапины, раскрашенные её рукой! Как одиноко клевало моё перо чернильницу! Как я нуждался в её внимательном и улыбчивом взгляде, когда выходил отвечать к доске!
Мне нужно было бы сходить к ней в гости, но я ужасно стеснялся. Когда же меня назначили в "проведовальщики", то я, конечно, отказываться не стал.
Моя мама отнеслась к сообщению о походе "к одной заболевшей девочке" с глубоким пониманием. Она ведь сразу догадалась о ком идёт речь, но не подала виду. О, если бы она заулыбалась! Всё! Я никуда бы не пошёл! Одно дело – класс, другое дело – Мама! Насмешки от мамы я бы не перенёс!
…И вот я уже у постели больной…
(По прошествии времени я вижу эту сцену как бы слегка размытой туманом – и со стороны)

Вот она достаёт из коробки пастилку и кладёт её мне в рот, а другую ест сама. И сейчас я чувствую на губах прохладную нежность её пальчиков. По моим щекам катятся слёзы, и нет, не ветерок, - а невидимая рука утирает их…
…Пришла зима. Начались каникулы. Всем двором возле забора была сооружена снежная крепость. Чтобы не разрушать её сразу были разработаны правила, суть которых сводилась к тому, что главным считалось не разрушение крепости – а выбивание снежками "солдат". Одно попадание – "ранен" на десять секунд. Второе попадание – "убит" до смены команд.
…Краток зимний день. Всеобщий мрак ложится на бастионы и прекращает сражение…
Но мы победили! Ура!
- Ура! – кричим мы, и от переполняющих нас чувств начинаем обниматься! (Мы – это наша команда, в которой каждый уже "убит" по десять или двенадцать раз!)
- Ура! – кричит моя подружка и кидается мне на шею… Я теряю равновесие, и мы падаем в глубь крепости…
Как бьётся её сердечко под промокшей шубкой! Как мерцают сиреневые глыбы! И тут совсем не холодно! О, какая прелесть! Как сладостен этот поцелуй в щёку!

- Что ты наделала? Ведь от этого дети родятся!
- Глупыш…

…Третья четверть… Коридор школы. На окнах мохнатые, морозные узоры через которые смутно виднеются рдяные грудки снегирей. Чёртом воет ветер, безуспешно вдавливаясь в стекло. Пурга.

- Надо идти.
- Пусть буря утихнет.
- Папа будет ругаться. Когда ты к нам приходил тогда – он был очень недоволен. Он тебя не любит.
- А ты?
- Люблю. А ты?..

…Новенькие нарядные сугробы. Редкие, блестящие снежинки, не тая ложатся на нашу одежду.
Хрум-хрум, хрум-хрум! – капустной кочерыжкой хрустит наст под валенками. Вот, там, за теми дальними фонарями наши дома.

- Смотри! Какой-то дядька бежит!
- Это он! Беги, миленький! Он драться будет!
- А как это?

Увеличиваясь на глазах – фигура приближается.

- Опять с ним? П-получай! Получай! Получай!
- Не смейте! Это – девочка!

Мои зубы вонзаются в большую, заскорузлую руку и в тоже мгновение  я возношусь высоко-высоко и с этой высоты падаю в глубокий сугроб!

- Ах, если бы я был большой! Ах, если бы я был большой как он!

…Я вылезаю из сугроба. Вокруг никого.

- Зверь.
- Зверь-зверь-зверь-зверь – подтверждает хрустящий снег.
- Гааад! – воплю я у него под окном – а перед глазами мелькание его широченной портупеи…

…Пришло время поболеть и мне. Когда я вернулся в школу, наша парта была занята. Там сидели другие дети. Меня посадили с девчонкой. Но с другой. С нетерпением я ждал перемены. И вот звонок. Все обязаны выйти из класса. В толпе я пробиваюсь к Ней!

- Я выздоровел!
- Вижу.
- Давай снова сядем вместе!
- Никогда…
- Но почему?..
- Потому что ты – жид.

…С тех пор прошло много лет. Однажды из окна автобуса я увидел Её. Она вела за руку маленькую дочку. А у дочки в руках был букет колокольчиков…