Почитай мне Пушкина

 Случайность – есть частный случай необходимости, примерно так звучит один из философских законов. То есть, когда в чем-то возникает необходимость – это происходит вроде бы случайно. А поскольку в восемнадцать лет мне пора было стать мужчиной и научиться, наконец, с умом и наслаждением «сеять свое семя», то так оно и произошло.

Как-то под вечер в мае, когда запах сирени из окна поднимает у тебя все быстрее, чем цветной плакат с голой девчонкой на стене, зазвонил телефон. Приятный женский голос попросил позвать к телефону мою соседку Клаву. У той не было телефона, и моя мама разрешала ей иногда говорить со своими подружками, в благодарность за то, что Клава в недавнем прошлом нянчилась с моей сестренкой. 

В одних шортах без майки я поплелся в коридор и постучал к соседке. Та вышла в каком-то невообразимо коротком легком халатике, без бюстгалтера, и, кажется, без трусиков. Из ее комнаты шел запах дыма болгарских сигарет, коньяка и, как я понял намного позже, ни с чем не сравнимый дух только что состоявшегося получасового секса. 

- А ты не мог ей сказать, что я занята, - недовольно проговорила она, почему-то нежно погладив меня ладонью по подбородку.

- Откуда мне знать, что ты занята, - попытался оправдываться я, но Клава уже впорхнула в нашу квартирку и начала говорить по телефону.

Я пошел в гостиную и включил телевизор. Но в какой-то момент ее разговор заинтересовал меня, поскольку показалось, что речь идет обо мне.

- Да это сосед, Димка. Симпатичный? Да парень видный, в волейбол за сборную играет, он добрый. Нет-нет, подружка, даже и не думай! Да послушай, он еще ребенок, тебе двадцать шесть и ты для него стара, мать твою!

Я, как волчонок, почувствовав запах овечки, пошел в прихожую, где на столике стоял телефон. 

- Ну и что, что у тебя сейчас никого нет. Даже и не думай, - она перешла на шепот, замахав мне рукой, мол, дуй отсюда, не твоего ума дело.

Через день-два мне позвонила эта самая Клавкина подруга, которая назвалась Ланой. Вообще-то ее звали Светлана, но сокращенное имя ей нравилось больше.

- Мне сказали, что ты пишешь неплохие стихи и тебе нужна консультация, - прощебетала она, - я могу помочь, если хочешь, ведь только что закончила филологический факультет. Да и вообще. У тебя есть девушка?

- В настоящий момент нет, - смущенный таким неожиданным вниманием ответил я.

- Ну и хорошо, давай познакомимся, будешь сочетать приятное с полезным.

У меня перехватило дыхание, я никак не мог сообразить, что происходит! Как будто с другого конца провода, соединяющего телефоны, ко мне потянулись руки, губы, тело – это было так приятно. Но причем тут полезно? 

- Почему ты замолчал? Ты согласен?

- Да, да, конечно, но как мы это сделаем?

- Для начала, давай встретимся, и у нас будет, как это сейчас говорят, деловое свидание. - Она засмеялась.

Мы договорились о месте и времени встречи, после чего я минут десять сидел совершенно одуревший от нахлынувших на меня чувств. Я еще не знал, как выглядит Лана, какой у нее характер, какие увлечения, но уже боготворил ее. 

Бессонной ночью мне рисовались радужные картины, где я целовал девушку, бегал с ней по берегу речки, шел дождь, и намокшее платье ее обнажало прекрасное манящее тело. На животе я точно не мог заснуть, потому что мешал постоянно стоявший торчком мой, готовый к неустанной работе, орган. А поскольку он еще ни разу «не нюхал пороху», а только изредка касался девичьих ног, то и он не мог заснуть, предвкушая яркое, совершенно новое приключение.

Когда мы встретились, Лана показалась мне очень привлекательной девушкой. Невысокий рост, чуть полноватое тело, в котором угадывалась бывшая гимнастка. Но главное, что так волнует большинство мужчин и конечно юношей – шикарная грудь и аппетитная попка.

Мы пошли в кино и, устроившись на последнем ряду, обнимались и целовались, совершенно не обращая внимания на экран. В кинозале было немного народу, поэтому в этом полумраке мы чувствовали себя комфортно.

- Нет, целоваться ты не умеешь, - сказала Лана, после нескольких моих попыток засосать ее губы так, чтобы доказать, что я огого какой крутой.

- Давай учиться.

Меня это несколько обидело, и я какое-то время сидел, надув губы. Чего тут уметь, обними да целуй крепко, как можешь. Ни одна девчонка в школе и в пионерлагере мне таких претензий не предъявляла. Все говорили, что у меня красивые губы, но никто не жаловался на поцелуи.

- Да не сердись ты, - как можно мягче прошептала она. Ее губы едва коснулись моего уха и потом мягко обхватили мочку. Меня пронзила какая-то легкая молния, прошедшая от ее нежного прикосновения, через все тело к животу, а потом к ногам. – Давай попробуем еще раз, только по моим правилам. Прислушивайся к тому, что делаю я, внимай своим чувствам и старайся отвечать мне на поцелуй. Только делай это мягко, плавно, получи удовольствие. Не рвись в бой за секундным кайфом, прочувствуй его, и тогда ты будешь на вершине блаженства.

Я начал целоваться, как она меня учила, и к концу фильма, по ее мнению, достиг приличного успеха. На улицу мы вышли разгоряченные и довольные собой. Проводив Лану до подъезда дома, где она жила, я поцеловал ее на прощанье затяжным, необыкновенно приятным поцелуем, который был своеобразным экзаменом сегодняшнего дня. Не отрываясь от женских губ, в течение нескольких минут я использовал все выученные приемы, добавив к этому чуть больше нежности и страсти. Легкие прикосновения к нижней губе, потом полуоткрытым ртом клейкое втягивание ее губ в свои, нежно лаская их языком. И, наконец, впитывая Лану в себя, как губку, наполненную родниковой водой в жаркий знойный день. Она отвечала мне откровенным поцелуем, смакуя каждую секунду блаженства. Ее груди обжигали мне тело, я вдруг почувствовал крайней плотью тающий лобок…

- Ух, ты! – Произнесла она со стоном, с видимой неохотой отрываться от меня, - достал ты меня до самой… Она видимо постеснялась сказать, до чего я ее достал, но в голосе молодой женщины звучала совсем другая интонация, пока что не знакомая и не понятная мне. Она посмотрела на меня, глубоко оценивая состояние, даже несколько обескуражено и испуганно, и в то же время торжествующе. Наверно Лана была довольна своим первым уроком, который ее подопечный так быстро выучил.

Второй урок оказался сложнее, но в сто раз приятнее первого. Состоялся он через день, когда Лана пригласила меня к себе домой. 

Мы опять договаривались по телефону, и в конце разговора я вдруг спросил, сам не зная почему: «Ты согласна?». Когда после короткой паузы послышалось уверенное и многозначительное «Да», я присел от возбуждения на корточки и завизжал, как голодный щенок, с радостью увидевшего в руке хозяина долгожданную миску с едой.

- Что с тобой? – взволнованно спросила она, хотя я был уверен, что такой реакции Лана и ждала.

- Да так, это по телевизору ковбоев показывают, - ответил я, стараясь не показывать радостную дрожь в голосе.

- Пока, фантазер, - понимающе сказала Лана, - не опаздывай!

Какой там «не опаздывай»! Я пришел на полчаса раньше времени, и кружил возле ее дома, пока часы не показали ровно семь вечера. 

- А я за тобой в окошко наблюдала, - смеясь, сказала Лана, когда я менял в прихожей туфли на уютные тапочки. – Проходи, сейчас будем пить кофе с коньяком.

Я присел на диванчик. Огляделся. Квартира: одна большая комната, разделенная полками для книг на гостиную и спальню, где в углу стояла аккуратно заправленная просторная кровать. Я старался не смотреть в ту сторону, интуитивно предполагая, что именно там состоится очередное действие этого захватившего меня спектакля. Под ребрами гулял какой-то странный холодок, который временами даже мешал дышать. В голове пронеслось: «Что ты так дергаешься? Ведь она же сказала, что согласна!».

Я постарался почувствовать себя видавшим виды сердцееда, приосанился, сел в какую-то уверенную позу, но когда Лана принесла кофе, и поставила поднос с чашечками и коньяком на столик, бросился на нее и стал целовать, прижимать к себе и пытаться залезть рукою ей под платье.

Несколько секунд она приходила в себя, не понимая, что происходит. Потом, довольно сильными руками для столь хрупкой женщины, мягко оттолкнула меня, усаживая снова на диван. 

- Ну, куда ты торопишься,- сказала она, погрозив милым пальчиком. – Сначала кофе с коньяком, потом побеседуем, а уж потом займемся этим важным делом.

Она присела рядом, остужая разгоряченного барса, который не понимал,- если самка согласна, то к чему все эти премудрости: кофе, беседы, чего ждать-то, когда все готово! Лана, эта опытная в свой двадцать шесть лет львица, стала объяснять мне тонкую и удивительную науку близости мужчины и женщины. Далее я буду называть это сексом, но в то время, когда я был юношей, такого слова не было в лексиконе советской молодежи. Она рассказывала, как надо терпеть, накапливая в себе желание, как надо готовить женщину, чтобы она потом доставила тебе массу удовольствия. Ее рассказ раскалил меня до бела, я просто горел желанием, и, кажется, уже ничего не соображал и не видел, кроме упругих сосков на груди моей «учительницы», которые выпирали из тонкого легкого платья. Очнулся только после того, как она выключила верхний свет, оставив гореть ночник возле дивана, и сказала: «Разденься».

Я моментально скинул с себя все, что на мне было. 

- А теперь раздень меня, - шепотом произнесла она, и подошла так близко, что я почувствовал, как бьется ее сердце.

В жизни я не делал ничего приятнее. Не чувствуя ни времени, ни пространства, ни своего веса, забыв про все на свете, я с трепетом птенца, получающего из клюва матери гусеницу, раздевал Лану. «Не спеши, не спеши, нежнее», только и повторяла она. Мне казалось, что прошла вечность, до того момента пока я снял с нее платье бюстгалтер и трусики.

Она повела меня к кровати, и мы легли. Тут я снова сорвался, забыв про наставления, стал тискать Лану, крепко ее целовать и пытаться девать куда-то свой неуемно волнующийся обрезок тела. 

Выдержав минуту-две этот натиск, моя партнерша снова призвала меня к порядку и уложила рядом. Она сама начала гладить меня и нежно целовать в разные места. Потом попросила меня сделать то же самое. Через какое-то время, разгоряченная и желанная, разбередившая меня вконец, она вдруг сказала: «Почитай мне, пожалуйста, Пушкина».

Ну, вы понимаете мое состояние. Я вначале даже не сообразил, о чем меня просят. Тряхнув головой, я переспросил: «Пушкина? Причем здесь Пушкин! Ты же сама сказала, что согласна! Для чего мы с тобой встретились? Ты что, издеваешься надо мной?».

- Успокойся, можешь почитать, что-нибудь из своих стихов, - она прильнула ко мне податливым телом, как будто пыталась слиться со мной воедино. – Ну что тебе стоит, почитай, - с приятной дрожью в голосе попросила она.

Каким-то шестым чувством я вдруг понял, что сама Лана уже не выдерживает своей методики и вот-вот кинется насиловать меня. И я стал читать стихи:

Я видел это не во сне,

Как кони вышли из тумана,

И отдавая дань весне,

Не зная грусти и обмана,

Несли свободу на спине.

Бок о бок шли на водопой,

Бела, как лебедь, кобылица,

Под стать ей жеребец гнедой,

Над ними радуга светится

И плес речной хранит покой.

Реке отвесили поклон,

И жадно к ней прильнув губами,

Под еле слышный легкий стон,

Соприкасаясь головами,

Тянули влагу, словно сон.

Воды испив, спешили к лугу,

Где страсть переполняла дух,

Гнедой обхаживал подругу,

И тополиный падал пух,

И лошади неслись по кругу…

Весенний день – что сладкий мед,

Летит по небу небылицей,

Настанет сумерек черед,

И тяжелеет кобылица,

И за туманом в лес бредет.

- Какой ты молодец, - прошептала Лана, она прижалась ко мне, и вдруг я почувствовал, что по ее щекам текут слезы. – Вот теперь делай со мной что хочешь! Она легла на спину, широко раздвинула ноги, обхватив ими меня так, что ступни соединились на моей пояснице. Нежно взяла в руки член и ввела его во влагалище. У обоих вырвался из уст стон, переходящий в крик. Мне показалось, что мою крайнюю плоть ухватил кто-то мощным захватом и стал тянуть его куда-то внутрь за собой. Вдруг возникло ощущение, что изнутри из тебя вдруг потянули что-то невообразимо приятное. Боль смешалась с диким чувством невероятного блаженства. Тело само, подчиняясь древнему животному инстинкту, задвигалось в такт с женщиной. Дыханье участилось, сердце готово было вылететь наружу. Все напряглось и, о незабываемый миг «высокой степени безумства», из тебя потекла лава Везувия. Было такое ощущение, что струя страсти, вырвавшаяся из члена, пронзила Лану насквозь. Мой крик, переходивший из мальчишеского в мужской, разбудил наверно весь квартал.

- Давай, давай, милый! – приговаривала она, - вот теперь все хорошо, вот так и надо. Только не останавливайся, дай мне тоже кончить, не останавливайся, не останавливайся. М-мм, о-о-о, как сладко! Обними меня, как можно крепче, вот так, вот так! До дна, до дна, до дна…

Не помню, когда это все кончилось, потому что время потеряло всякий смысл. Помню только что мы, обессиленные от невероятно приятной близости, долго лежали обнявшись, и ангелы, которые наблюдали за нами, удовлетворенные полетели докладывать всевышнему, что это со мной свершилось.

Я вернулся домой под утро страшно уставший, но беспредельно счастливый. В кармане у меня лежал ключ от входной двери, но мне хотелось поделиться происшедшим с кем-нибудь, и я знал с кем. Нажав коротко на Клавкин звонок, стал ждать ее сонную и сварливую. К моему удивлению, увидев меня, Клава, загадочно улыбаясь, проводила меня к себе в комнату. 

По всему было видно, что Лана ей уже звонила.

- Ну, дождался? – Как она тебе и вообще? 

Я, присев на стул и закатив глаза, по-дурацки улыбаясь, только покачивал головой, ничего не произнося раздутыми от поцелуев губами. Она молча полулежала на своей кушетке, глядя на меня, и как мне показалось, жутко завидуя моему состоянию. Через четверть часа, я поднялся, и пошел к двери под пристальным взглядом Клавы.

- Ты теперь это, не зазнавайся,- произнесла она на прощанье. – И заходи, если захочешь. 

Она зевнула и потянулась, выгибая странным образом завлекающее тело, как это делают кошки, когда видят кота в марте на крыше.