САТУРНИДИЯ ДИЭФЕМЕРОПТЕРЕЛЛА

По самому дну самого глубокого океана,
по дну гигантской черной космической ямы
тащусь по шпалам древней узкоколейки
за сигаретами, булкой хлеба и пачкой чая.

На это черное дно, на дюны серых сугробов,
на ржавые рельсы поросшие сон-травою
с неба спускаются клочья ватных тампонов –
хлопья усталости звезд выпадают в осадок.

Все сюда, к пределу глубин выпадает в осадок;
я легион дней назад сюда тоже выпал.
Теперь тащу свои кости и мраморный панцирь
к туманной цели по илу придонного смысла.

Придонный смысл незатейлив и всем очевиден:
его едят и пьют, в нем копают норку.
Диктатор дна, он тоже выпал в осадок,
но прежде, прежде, прежде, гораздо прежде.

Курю последний бычок, переставляю сегменты,
джунгли болот крюком дуги огибая,
цепочку следов личинки в снегу оставляя –
давно, давно не скрипел здесь колесами поезд.

Штрихи столбов уходят в тишину снегопада;
вверху – колыхание сонное его белой мути;
вверху – слой облаков толщиной с Антарктиду,
над ним плывет Сатурнидия Диэфемероптерелла.

Она солнечной радугой крыл мерно вздыхает,
изумрудную даль наполняет органной мессой;
сквозь бабочку плывет стратегический бомбардировщик,
пилот летит сквозь нее, но ее не видит.
Сатурнидия Диэфемероптерелла пьет нектар счастья:
там, в верхних водах миров, его очень много.
На спине Сатурнидии Диэфемероптереллы – Веселый Роджер;
Она мечет в лазурь икринки медовых жизней.

Десант икринок выпадает на дно осадком,
чтоб расползались во мраке личинки-подонки,
чтобы ползли по заснеженным шпалам, следы оставляя,
к туманным целям за илом придонного смысла.

Сгустился мрак белизны в гипсовый ящик:
кто я, откуда, зачем – мне уже не вспомнить;
где я проснусь, когда – мне уже до фени;
я лежу на перине снега скрестив руки.
Я ловлю глазами пух водяных кристаллов,
я буду слушать тишину своего саркофага.
Позвоните кто-нибудь в колокол Ллойда -
я хочу к тебе, нежная мама-лепидоптера.

Из под земли, из под мантии, из под желтка магмы,
из под гранитной коры с той стороны шара,
из сверхновых глубин света воззвал ее голос:
"Сей есть сын мой возлюбленный, рыцарь алмазнодоспешный.
Ты идешь лишь по мне, куда бы нога твоя ни ступала,
лишь ко мне, лишь к моменту расцветания крыльев.
Отдохни и ступай по путям, давно для тебя проторенным –
между двух стальных ржавых нитей твоей Ариадны
в град детей моих возлюбленных и неразумных,
единоутробных твоих близнецов – сестер и братьев,
Павлиноглазоподобных, однажды Дважды-однодневно Крылатых.

Дальнейший путь укажут три волшебных кристалла -
сигареты, булка хлеба и пачка чая".