Мои первые
сознательные годы пролетели почти незаметно. Столько было в них внутренней
энергетики и самозабвенности. Родители обеспечивали мне тот необходимый,
особенно в детстве, уровень комфорта, при котором смена времён года особо и не
ощущается. Были друзья, шахматы, лидерство в классе, в первых в моей жизни
конкурсах чтецов…
Но вот ближе к
старшим классам и окончанию школы стали «прорезаться» совершенно новые
ощущения. Я стал замечать смену времён года и …многое другое, прежде
пренебрежительно относимое мной к «сантиментам». Я стал участинком литературной
студии при ДК завода ХЭМЗ. Ею руководил настоящий поэт, которому было аж 24
года! И он казался нам, 17-летним, уже недосягаемо… старым.
И пошли,
покатились первые стихи, и, конечно, - об осени:
«Хлопают ставни уныло,
Холодного неба просинь,
По небу звезда прокатилась,
Чиркнула по окнам – осень!..»
За полгода до окончания десятилетки мою фамилию
называют в числе двух, которым директор прочит золотые медали. Но…тут меня
настигают первые удары судьбы.
Накануне назначенного классной дамой утренника,
посвященного прославлению нашей Родины, я прихворнул, целую ночь рисовал
стенную газету и придумывал к ней стихи. Поэтому, когда «классуха», несмотря на
мои протесты, приказала мне читать моего любимого Маяковского, я отказался. Не
хотел читать вполсилы. Она не вняла, даже после того, как я пообещал читать,
как позволит голос. И таки читал, не так, как обычно мог...
Мне это так не прошло, - как она и
предупреждала. На
педсовете директор обозвал меня двуличным: «…думает одно, говорит другое, а
делает третье…». Иизлишне
говорить, что судьба моей медали была предрешена…
И вот ушла из школы девочка, впервые пригласившая меня на незабываемый «белый танец». Это
было аргентинское танго
«Серебряная гитара»… И это был наш с ней полёт не по
паркету, а над ним. Это был танец-полёт. Я, до сих пор, никогда
не осмеливавшийся танцевать (из-за чего, как я узнал
позже, получил прозвище «граф Табуреткин»), чтобы не отдавить
девчонкам ноги, в этот раз даже ни разу не сбился с
ритма. Казалось даже, что наши дыхания с Нею замерли на время
этого полёта. И все удивительно лёгкие движения наши стали
одним обворожительным целым. Так трудно было смириться с
мыслью, что и этот полёт должен завершиться!..
Об этом эпизоде через много лет я написал:
«Клубятся волосы –
на
пиве бигуди,
Струится музыка – "Серебряное
танго",
Твоя рука –
бинтом моей груди,
Движенья наши –
что мерцанье Божьей Тайны;
Пускай затем разбились на два "Я",
Хвост распушив, распрыгались, как белки,
И вот – у каждого – своя семья,
Душа ж –
средь томиков –
на суперстенке…
Но иногда –
сквозь сытый пьяный вой,
Но иногда –
сквозь шум дождя усталый,
Накатит танго
белого
прибой,
И школьный
полумрак
ПЕРВОНАЧАЛА…» И ещё:
Мистика
«Белого танго»
На школьном
вечере случилось чудо – помню:
Знать – дар Богов судьбою был исполнен:
Как будто Солнца луч, одна, без свиты,
Явилась Дева предо мною:
- Разрешите!
Судьбу для двух вещуньи нам сверстали:
Ни школы, ни Земли для нас не стало,
Был наш полёт в гармонии прелестной,
И средь людей лететь нам стало тесно…
Та сказка-танец понесла меня, что волны, -
Глубоким смыслом жизни дни наполнив, -
Столь глубоко в меня пустила корни:
Всю жизнь ровнял я с танцем-сном невольно:
Судьбу мою, как зал, пересекая,
Пред мной являлась фея молодая!..
...
Меня несут космические волны:
Я танца-тайны назначение исполню!
Но это было потом…
На последней школьной линейке 1 сентября я всё ещё надеялся на чудо – увидеть Её. Но вот уже и команда зайти в классы… Её
нет…
И солнце вдруг окрасилось чёрной краской!
Я ещё, по старой памяти,
пытался теперь уже сам, без Неё, пройтись нашим маршрутом. Только раньше Она
летела ко мне, стуча легкими каблучками,
а теперь я робко шёл к Её дому. Дошёл до Её преулка. На мгновенье замер на
углу, где мы расстались тогда…
Коснулся
железного столба. Стало холодно и…беспомощно.
Стучать в Её калитку я не решился. Я ведь так никогда и не был у них. Да и что
сказать?
У Неё было такое строгое и решительное лицо тогда…
И лишь через много лет я узнал, что Её
оговорили, а я, дурак эдакий, поверил…
А тогда я возвращался,
едва не рыдая, назад, один…
Оставил на мосту, через который мы столько раз ходили с Ней вместе, скромный букет
гвоздик из нашего сада, всё ещё надеясь,
что Она обязательно
найдёт их и обо всё догадается…
ГВОЗДИКА
На перилах моста
Засыхала гвоздика,
Стебельки
распластав,
В полушоковом
крике;
Опускались сумерки
Не-
спе-
ша,
Запылённый город
Тяж-
ко
дышал;
Спешили люди,
Словно пираньи -
Упавшую гвоздику
Взглядами раня;
Ей было больно –
Её сорвали,
Несли кому-то,
И не отдали;
Цветок без воды,
Что калека –
Столько людей,
А отдать –
Не-
ко-
му?!..
Но…видимо, не
пришла и не догадалась…
А ведь когда мы
ещё «встречались», я лишь однажды, страшно смущаясь, извлёк из-под футболки уже
успевышие примяться гвоздички из нашего сада:
«Я гвоздики рвал у края стёжки,
Ах, как пахли дикие гвоздики,,
Я гвоздики прятал под одёжку:
Пай-отличник, а душой был дикий!..» …
И вот теперь мне предстояло пережить мой первый
внешкольный сентябрь.
Наш праздничный раздвижной стол, за которым я делал
уроки, сдвинут. Плавно падают и спускаются, залетают в открытую форточку жёлтые «сердечки» - листья соседской липы… За
окном моросит дождь. Принято считать, что в такую погоду хорошо спится. Но мне не до сна. Надо бы готовиться к
занятиям в институте. А моя рука выводит:
«Сентябрь!
Пора начала года.
Срывает злобу
непогода…
Сидеть –
зубрить под «хлюп!» дождей,
Ждать
школьных вечеров затей…
Уснули в
школах школяры,
«Баюканные»
педагогом,
Учтиво
дремлют до поры:
Звонок
прощанья –
Звон тревоги!..
Златое время! Я уже
прошёл! –
старик! –
сквозь это;
ужель в моём
календаре
угас
сентябрь, венчавший лето?!..»
После неожиданно постигшей меня катастрофы, я почувствовал себя настолько
уязвимым, что избегал даже фильмы о любви смотреть: очень уж больно!.. Ещё
больше опасался, что …новая любовь может просто добить меня! И это чувствовал
я, так долго презиравший «сантименты»…
«Какая карма висит над нами? За что мне?»
Неожиданно я дал увлечь себя в подшефном колхозе. Тот
заезд был сплошь комсомольским. Девчонки на все вкусы: одна другой краше!
Лиличка, роскошная брюнетка, с косой ниже пояса,
откровенно провоцировала меня на… всё!.. Она вовсе не была распутной. Видимо, и
я тогда был весьма неплох собой… Но карма был против…
Увлекала меня другая – Ася.
Однажды я всё-таки не выдержал и, после долгого хождения по коридору, вокруг её
двери, наконец открыл их. Она сидел с книжкой на подоконнике,
накинув занавеску на ноги. Отложила книжку и, помедлив, лукаво молвила:
- Что, - тоскливо
Сашенька?
Её не пришлось долго уговаривать пойти
пройтись:
- Ага! Я
и сама хотела… Но вдвоём веселее…
Мы прошли всё
село, которое отдыхало от тяжёлого дня…Я ничего «такого» себе не позволил.
Самозабвенно читал Маяковского. Хотя чувствовал на себе Её небезразличные
взгляды…
***
Маяковский
и бархат ночи…
Голос мой, что ты сделал с ней?
Неприступная стала комочком,
Чёрной лилией – жаркий снег…
Стих гортанный
… внимало село,
Мы по улице медленно шли,
От волнения горло свело,
Но вот ноги – не помнят земли…
Мы на
лавочку опустились,
А развивы волос смоляных
Вкруг чела словно ветры струились,
Пахли будто разморенный луг…
Ничего ты
мне не говорила,
Глаз не видел луны полукруг…
Подбородок мой пили рыбьи
Поцелуи… О мой испуг!..»
Конечно, я
выделил Её давно среди других. Был какой-то магнит, который тянул меня к ней.
Особенно, когда в дни отдыха она загорала на маленьком пляжике, прикрыв глаза
косынкой. Единственно,
что казалось странным – Её не по летам, слегка отягчающие фигуру, груди…
Это же и
отпугивало…
И вот вечером,
уже перед самым днём отъезда, мы сидели гурьбой у прощального костра, - почти
как пионерлагере… Наконец – перепеты все песни, прочитаны наизусть стихи – и
классиков, и свои. Ребята разошлись
спать…
А мы всё сидели.
Я что-то ещё дочитывал – уже Ей одной…
Наконец и Она
встала и пошла вдоль речки с милым названием Балаклейка.
В ней мы с Нею однажды выловили поломанную куклу. Она
– туловище, я – голову… И назвали мы её Ша-ся Балаклавкин. Имя – по двум
последним слогам наших имён…
Наконец я
решился – догнал Её. И накинул на Её плечи своё одеяло: «Холодно же!» она
понимающе- благодарно улыбнулась…
Мы перешли через
речечку по шаткому мостку. Утрення свежесть всё плотнее окутывала нас, вольно
или невольно прижимая нас друг к другу…
Не знаю, как это
случилось…
Пройдя
помидорное поле, перед самими мостками, я привлёк Асю к себе. Поцеловал –
впервые по-взрослому… Я где-то читал,
что если крепко целовать Её, то она потеряет голову и…
Но…
Рассвет
Рассвет был
акварельно нежен,
Роса парнАя
обволакивала ноги
И в тучу
впериться в надежде парил туман,
Дремали
Боги, -
Куда им мир
понять,
Да и меня
поднять –
В другое
время – только пушкой,
А вот стоЮ:
девичье ушко
Прижалось
ко груди моей:
Ужель
материальна эта дщерь?
Старик-туман
послал Эллина
И тот
накидку всю облил,
И я дрожу –
не от Эллина,
И не от
близости земли…
Но это в стихах.
А в реальности это не у Неё, а у меня дрожали колени. И мне было стыдно перед
Ней. Более того, я был рад, что поцелуй всё-таки завершился и я… не упал!..
Увы-увы, но мы
уже не могли вернуться ни к какому прошлому: ни к тому, что свершилось, ни к
тому, что было до этого.
Выражаясь
метафорично, нваш город, куда мы вернулись, был против…
И вот я стою у раскрытого окна лаборатории рентгеноструктурного анализа
металлов и…
«Тыщи записок узорных,
Узорных или изорванных:
снег
идёт – первый,
А
кто-то наэлектризованный,
А может, - парализованный –
Свои длинные письма рвёт –
Сумасшедшие!»
Были разные моменты у
нас, очень разные, и, казалось, ну вот теперь всё будет прекрасно, а бывали и
совсем иные. И
тогда…:
В старой раме между стёкол
В паутинке – жёлтый лист,
Деревенский
складкоокий
Мне приснится
гармонист,
Драка в тёмном
клубе вспыхнет -
Из-за той, которой
нет…
Лишь к утру она
утихнет. –
Слёзы. Просьбы.
«Ментсовет»…
В общежитии
колхозном
На стекле – сквозь
пыль – портрет;
И ослепнувшие
звёзды
Мне наощупь шлют
свой свет…
Как-то мы шли с
ней городской улицей. В конце её, в тумане, виднелось дерево. Мы заспорили,
подзадоривая друг-друга.
Я уверял, что
это груша. Ася же полагала, что это, конечно же, - тополь.
- Я-то знаю, - у
нас во дворе такая же растёт.
Она засмеялась:
- Эх, ты,
знаток, вот увидишь!
И мы заспешили к
дереву. Срывался снежок. Тревожные предчуствия пощипівали сердце.
Первый снег,
Снег этого года,
Ты уже взял разбег,
Погоди хоть немного! –
Ты уносишь с собой
Эту позднюю осень,
И, наверно другое, -
И не осень вовсе,
И, конечно, другое, -
И не осень вовсе;
Маки в лавках цветут,
Груша с тополем схожа,
Лес раздет и разут,
Как последний прохожий,
Лес раздет и разут,
Как наивный прохожий…
Предчуствия
оправдались. Мы долго и болезненно расставались…
В конце-концов,
как и мои братья, в 24 года я женился.
Мы с женой и
родирвшимся сыном жили у родителей.
Накануне
«красных» октябрьских дней отец привычно взялся прихорашивать территорию перед
домом. И вот – показался первый язычок костра…
Невольно вспомнилось, как Ася просила разжечь костёр в парке, высчаженном
комсомольцами нашего ВНИТЭлетромаша, на месте старого еврейского кладбища. А я
так и не объяснил ей толком своё неприятие этого: я никому не хотел
высвечивать таниства наших с ней отношений… Она не поняла меня и обеделась. И
вот…
А.В.А.
Горчат осенние костры,
Ты их любила жечь когда-то –
Как переправные мосты,
Как знак, что в детство нет возврата…
Среди плодов опавших зря –
Надкушенные воровато,
В костре закатном октября –
Тобою терпнут горьковато…
………….
Пелёнки сына поутру –
Дитя любви-противоядья –
Тобой пропахли на ветру,
И плачет сын – горчат объятья!
Видно,сильно
горчили эти костры…
И вот, через 30
лет… состоялось несколь в общем-то довольно невинных, но незабываемых встреч с
той, кто вдохновил меня на «Эхо белого танго» - нескончаемый цикл, уже в третий
раз, переизданный, на сей раз - в
Канаде…
* * *
Осень - все легко
и зыбко.
Мы опять пьяны
любви вином.
Белым танго -
меж смычком и
скрипкой.
Танцем –
меж реальностью
и
сном...
Признаюсь,
больше никогда не хотелось так увидеть изданной эти стихи с моими рисунками,
как для этого цикла …
Частично я уже цитировал его стихи…
* * *
Девочка моя
благословенная,
Где же ты была
так
много лет:
Чёлка чёрный
мёд, да хмель от платья белого,
Танго белое, которого
уж нет,
Танго - для двоих
лишь
неба лестница,
Танго -
мановение
души,
Девочка -
ровесница, прелестница,
Адрес мне в
блокнотик не пиши,
Не пиши! –
твоим
ведь я не нужен,
Что ты мужу
скажешь, сыновьям?
Видно мне опять на
площадь – к лужам,
К выпускным,
распутным соловьям!..
И пускай осудят,
развенчают,
Я тобой пребуду
вечно пьян –
Девочкой из танго
– явью чуда! –
Мой мираж,
мой
морок,
мой обман!..
А на эти слова написана песня композитором из
Севастополя:
* * *
Осень косит
листья в саду,
Осень -
запах яблок в дому,
Осень - наша память
в дыму,
Осень - письма-листья
к стеклу.
Осень пьёт с горчинкою дождь,
Осень, на тебя я похож,
Осень, будь лекарством седых, -
Осень, хватит нам на двоих!
Осень белым танго
кружит,
Осень, косы лет развяжи,
Партитуру вёсен не прячь;
Струи – струны,
ветер – скрипач!
А эти стихи, конечно же, тоже просятся стать песней:
* * *
Мне звонила осень
и дышала в трубку,
Листьями тихонько шевеля,
Голос мой заслышав,
прикусила губки,
А вот это, осень, сделала ты зря:
Потому что, осень, мы с тобой полжизни,
Ты-то знаешь, осень, это не игра,
Ты же знаешь, осень, это не капризы:
Потому что важное досказать пора!
Зря, подруга-осень, нервно в трубку дышишь,
Что же –
даже шепота
мне не подаришь?
Знаешь ты прекрасно: мы не станем
"бывшим",
И на сердце донца боль не утаишь…
Ты коленки прячешь в платьице из лета,
А нахальный ветер листья шевелит,
Синеву размажет дождь,
что льет с рассвета,
Ты ко мне отложишь потому визит;
Праздничною ночью всех накормишь сразу,
И… на кухне
взвоешь –
по тому, кто мил,
Поспешишь из дома, –
чтоб сказать хоть фразу…
Голос мой услышишь
и... лишишься сил...
Как и все остальные стихи тут, и эти неслучайны: тут и
пруд-разлучальник, тут и потаённые встречи в школьном парке – через тридцать лет!..
* * *
Я пью тебя
со встречных лиц,
Как пьют в пустыне
сбор росы,
Брось спелость нежную зарниц
В неукрощенные
«весы»,
Сотри с утра
желаний рось
С окна,
ведущего ко мне,
Через плечо
сомненья брось
В огонь языческой луне,
Враз белы ноги опусти
В песок пруда, где бьют ключи,
Но раз ступив на путь любви,
О пытке
негой
не
кричи!..
И это, бывшее одно время завершающим в цикле…
* * *
Любовь!
Не покидай меня!
Любовь!
Не женщина –
останься!
У погребального огня
Давай простимся в белом танце.
...
Любовь!
Твоя печаль –
остра!
Не женщина!
Любовь! –
останься!
У погребального костра
Две наши тени в белом танце!
Не покидай меня! -
Любовь!..
Непросто в силу самых разных обстоятельств решиться на
новый сборник. И вот – готовится подборка об осени.
А.В.А.
Жёлтый шёпот опавшей листвы –
Под шуршание вальса Шопена…
И в кострище октябрьском – Ты –
Восстаёшь
из нетленного плена…
Но вот ведь…
Что-то Осень
не очень улыбчива к нам:
Может, - это
– Природы отместка, -
Как японский
значок – на бумаге «пергам…», -
На прощание с
прошлым повестка…
Девчонки с «Парнаса» обнадёживают и пишут классные
экспромты:
«Александр!..
Будем
надеяться, что еще не все потеряно, и она нам улыбнется...
Осень
всё о наших думах знает,
шепчет: "Не печалься.. подожди..",
сердце вдохновенное оттает,
ветер дикий скроется вдали..
Я тебя укрою шлейфом неги
поманю в цветные миражи,
золотые чудо-обереги
охраняй от ястребов во ржи.
(с) Ирэна Артемьева, 12.09.2013 г.»;
«Елена
Селезнева
#13 сентября
2013 в 18:14
Отплачется осень и снова к свету
Протянет холодные руки-листья.
Погреться последним теплом у жизни
Зовет долгожданное бабье лето...
Будем ждать ее улыбку, Александр»…
Ну что ж – «Буду жадно слушать,
Буду жадно верить…»!
А пока что Осень играет в
свой, - особый, биллиард – каштанами, желудями…
[Скрыть]Регистрационный номер 0161040 выдан для произведения:
INTERMEZZO Осени
Осенние листья похожи
На толстые пачки денег,
Расбросанных беспощадно,
-
Как будто бы
коммунизм!...
Мои первые
сознательные годы пролетели почти незаметно. Столько было в них внутренней
энергетики и самозабвенности. Родители обеспечивали мне тот необходимый,
особенно в детстве, уровень комфорта, при котором смена времён года особо и не
ощущается. Были друзья, шахматы, лидерство в классе, в первых в моей жизни
конкурсах чтецов…
Но вот ближе к
старшим классам и окончанию школы стали «прорезаться» совершенно новые
ощущения. Я стал замечать смену времён года и …многое другое, прежде
пренебрежительно относимое мной к «сантиментам». Я стал участинком литературной
студии при ДК завода ХЭМЗ. Ею руководил настоящий поэт, которому было аж 24
года! И он казался нам, 17-летним, уже недосягаемо… старым.
И пошли,
покатились первые стихи, и, конечно, - об осени:
«Хлопают ставни уныло,
Холодного неба просинь,
По небу звезда прокатилась,
Чиркнула по окнам – осень!..»
За полгода до окончания десятилетки мою фамилию
называют в числе двух, которым директор прочит золотые медали. Но…тут меня
настигают первые удары судьбы.
Накануне назначенного классной дамой утренника,
посвященного прославлению нашей Родины, я прихворнул, целую ночь рисовал
стенную газету и придумывал к ней стихи. Поэтому, когда «классуха», несмотря на
мои протесты, приказала мне читать моего любимого Маяковского, я отказался. Не
хотел читать вполсилы. Она не вняла, даже после того, как я пообещал читать,
как позволит голос. И таки читал, не так, как обычно мог...
Мне это так не прошло, - как она и
предупреждала. На
педсовете директор обозвал меня двуличным: «…думает одно, говорит другое, а
делает третье…». Иизлишне
говорить, что судьба моей медали была предрешена…
И вот ушла из школы девочка, впервые пригласившая меня на незабываемый «белый танец». Это
было аргентинское танго
«Серебряная гитара»… И это был наш с ней полёт не по
паркету, а над ним. Это был танец-полёт. Я, до сих пор, никогда
не осмеливавшийся танцевать (из-за чего, как я узнал
позже, получил прозвище «граф Табуреткин»), чтобы не отдавить
девчонкам ноги, в этот раз даже ни разу не сбился с
ритма. Казалось даже, что наши дыхания с Нею замерли на время
этого полёта. И все удивительно лёгкие движения наши стали
одним обворожительным целым. Так трудно было смириться с
мыслью, что и этот полёт должен завершиться!..
Об этом эпизоде через много лет я написал:
«Клубятся волосы –
на
пиве бигуди,
Струится музыка – "Серебряное
танго",
Твоя рука –
бинтом моей груди,
Движенья наши –
что мерцанье Божьей Тайны;
Пускай затем разбились на два "Я",
Хвост распушив, распрыгались, как белки,
И вот – у каждого – своя семья,
Душа ж –
средь томиков –
на суперстенке…
Но иногда –
сквозь сытый пьяный вой,
Но иногда –
сквозь шум дождя усталый,
Накатит танго
белого
прибой,
И школьный
полумрак
ПЕРВОНАЧАЛА…» И ещё:
Мистика
«Белого танго»
На школьном
вечере случилось чудо – помню:
Знать – дар Богов судьбою был исполнен:
Как будто Солнца луч, одна, без свиты,
Явилась Дева предо мною:
- Разрешите!
Судьбу для двух вещуньи нам сверстали:
Ни школы, ни Земли для нас не стало,
Был наш полёт в гармонии прелестной,
И средь людей лететь нам стало тесно…
Та сказка-танец понесла меня, что волны, -
Глубоким смыслом жизни дни наполнив, -
Столь глубоко в меня пустила корни:
Всю жизнь ровнял я с танцем-сном невольно:
Судьбу мою, как зал, пересекая,
Пред мной являлась фея молодая!..
...
Меня несут космические волны:
Я танца-тайны назначение исполню!
Но это было потом…
На последней школьной линейке 1 сентября я всё ещё надеялся на чудо – увидеть Её. Но вот уже и команда зайти в классы… Её
нет…
И солнце вдруг окрасилось чёрной краской!
Я ещё, по старой памяти,
пытался теперь уже сам, без Неё, пройтись нашим маршрутом. Только раньше Она
летела ко мне,
стуча легкими каблучками,
а теперь я робко шёл к Её дому. Дошёл до Её преулка. На мгновенье замер на
углу, где мы
расстались тогда…
Коснулся
железного столба. Стало холодно и…беспомощно.
Стучать в Её калитку я не решился. Я ведь так никогда и не был у них. Да и что
сказать?
У Неё было такое строгое и решительное лицо тогда…
И лишь через много лет я узнал,что Её
оговорили, а я, дурак эдакий, поверил…
А тогда я возвращался,
едва не рыдая, назад, один…
Оставил на мосту, через который мы столько раз ходили с Ней вместе, скромный букет
гвоздик из нашего сада, всё ещё надеясь,
что Она обязательно
найдёт их и обо всё догадается…
ГВОЗДИКА
На перилах моста
Засыхала гвоздика,
Стебельки
распластав,
В полушоковом
крике;
Опускались сумерки
Не-
спе-
ша,
Запылённый город
Тяж-
ко
дышал;
Спешили люди,
Словно пираньи -
Упавшую гвоздику
Взглядами раня;
Ей было больно –
Её сорвали,
Несли кому-то,
И не отдали;
Цветок без воды,
Что калека –
Столько людей,
А отдать –
Не-
ко-
му?!..
Но…видимо, не
пришла и не догадалась…
А ведь когда мы
ещё «встречались», я лишь однажды, страшно смущаясь, извлёк из-под футболки уже
успевышие примяться гвоздички из нашего сада:
«Я гвоздики рвал у края стёжки,
Ах, как пахли дикие гвоздики,,
Я гвоздики прятал под одёжку:
Пай-отличник, а душой был дикий!..»
…
И вот теперь мне предстояло пережить мой первый
внешкольный сентябрь.
Наш праздничный раздвижной стол, за которым я делал
уроки, сдвинут. Плавно падают и спускаются, залетают в открытую
форточку жёлтые «сердечки» - листья соседской липы… За
окном моросит дождь. Принято считать, что в такую погоду
хорошо спится. Но мне не до сна. Надо бы готовиться к
занятиям в институте. А моя рука выводит:
«Сентябрь!
Пора начала года.
Срывает злобу
непогода…
Сидеть –
зубрить под «хлюп!» дождей,
Ждать
школьных вечеров затей…
Уснули в
школах школяры,
«Баюканные»
педагогом,
Учтиво
дремлют до поры:
Звонок
прощанья –
Звон тревоги!..
Златое время! Я уже
прошёл! –
старик! –
сквозь это;
ужель в моём
календаре
угас
сентябрь, венчавший лето?!..»
После неожиданно постигшей менякатастрофы, я почувствовал себя настолько
уязвимым, что избегал даже фильмы о любви смотреть: очень уж больно!.. Ещё
больше опасался, что …новая любовь может просто добить меня! И это чувствовал
я, так долго презиравший «сантименты»…
«Какая карма висит над нами? За что мне?»
Неожиданно я дал увлечь себя в подшефном колхозе. Тот
заезд был сплошь комсомольским. Девчонки на все вкусы: одна другой краше!
Лиличка, роскошная брюнетка, с косой ниже пояса,
откровенно провоцировала меня на… всё!.. Она вовсе не была распутной. Видимо, и
я тогда был весьма неплох собой… Но карма был против…
Увлекала меня другая – Ася.
Однажды я всё-таки не выдержал и, после долгого хождения по коридору, вокруг её
двери, наконец открыл их. Она сидел с книжкой на подоконнике,
накинув занавеску наноги. Отложила книжку и, помедлив, лукаво молвила:
- Что, - грустно
Сашенька?
Её не пришлось долго уговаривать пойти
пройтись:
- Ага! Я
и сама хотела… Но вдвоём веселее…
Мы прошли всё
село, которое отдыхало от тяжёлого дня…Я ничего «такого» себе не позволил.
Самозабвенно читал Маяковского. Хотя чувствовал на себе Её небезразличные
взгляды…
***
Маяковский
и бархат ночи…
Голос мой, что ты сделал с ней?
Неприступная стала комочком,
Чёрной лилией – жаркий снег…
Стих гортанный
… внимало село,
Мы по улице медленно шли,
От волнения горло свело,
Но вот ноги – не помнят земли…
Мы на
лавочку опустились,
А развивы волос смоляных
Вкруг чела словно ветры струились,
Пахли будто разморенный луг…
Ничего ты
мне не говорила,
Глаз не видел луны полукруг…
Подбородок мой пили рыбьи
Поцелуи… О мой испуг!..»
Конечно, я
выделил Её давно среди других. Был какой-то магнит, который тянул меня к ней.
Особенно, когда в дни отдыха она загорала на маленьком пляжике, прикрыв глаза
косынкой. Единственно,
что казалось странным – Её не по летам, слегка отягчающие фигуру, груди…
Это же и
отпугивало…
И вот вечером,
уже перед самым днём отъезда, мы сидели гурьбой у прощального костра, - почти
как пионерлагере… Наконец – перепеты все песни, прочитаны наизусть стихи – и
классиков, и свои. Ребятаразошлись
спать…
А мы всё сидели.
Я что-то ещё дочитывал – уже Ей одной…
Наконец и Она
встала и пошла вдоль речки с милым названием Балаклейка.
В ней мыс Нею однажды выловили поломанную куклу. Она
– туловище, я – голову… И назвали мы её Ша-ся Балаклавкин. Имя – по двум
последним слогам наших имён…
Наконец я
решился – догнал Её. И накинул на Её плечи своё одеяло: «Холодно же!» она
понимающе- благодарно улыбнулась…
Мы перешли через
речечку по шаткому мостку. Утрення свежесть всё плотнее окутывала нас, вольно
или невольно прижимая нас друг к другу…
Не знаю, как это
случилось…
Пройдя
помидорное поле, перед самими мостками, я привлёк Асю к себе. Поцеловал –
впервые по-взрослому…
до э
Я где-то читал,
что если крепко целовать Её, то она потеряет голову и…
Но…
Рассвет
Рассвет был
акварельно нежен,
Роса парнАя
обволакивала ноги
И в тучу
впериться в надежде парил туман,
Дремали
Боги, -
Куда им мир
понять,
Да и меня
поднять –
В другое
время – только пушкой,
А вот стоЮ:
девичье ушко
Прижалось
ко груди моей:
Ужель
материальна эта дщерь?
Старик-туман
послал Эллина
И тот
накидку всю облил,
И я дрожу –
не от Эллина,
И не от
близости земли…
Но это в стихах.
А в реальности это не у Неё, а у меня дрожали колени. И мне было стыдно перед
Ней. Более того, я был рад, что поцелуй всё-таки завершился и я… не упал!..
Увы-увы, но мы
уже не могли вернуться ни к какому прошлому: ни к тому, что свершилось, ни к
тому, что было до этого.
Выражаясь
метафорично, нваш город, куда мы вернулись, был против…
И вот я стою у раскрытого окна лаборатории рентгеноструктурного анализа
металлов и…
«Тыщи записок узорных,
Узорных или изорванных:
снег
идёт – первый,
А
кто-то наэлектризованны,
А может, - парализоыванный –
Свои длинные письма рвёт –
Сумасшедшие!»
Были разные моменты у
нас, очень разные, и, казалось, ну вот теперь всё будет прекрасно, а бывали и
совсем иные. И
тогда…:
В старой раме между стёкол
В паутинке – жёлтый лист,
Деревенский
складкоокий
Мне приснится
гармонист,
Драка в тёмном
клубе вспыхнет -
Из-за той, которой
нет…
Лишь к утру она
утихнет. –
Слёзы. Просьбы.
«Ментсовет»…
В общежитии
колхозном
На стекле – сквозь
пыль – портрет;
И ослепнувшие
звёзды
Мне наощупь шлют
свой свет…
Как-то мы шли с
ней городской улицей. В конце её, в тумане, виднелось дерево. Мы заспорили,
подзадоривая друг-друга.
Я уверял, что
это груша. Ася же полагала, что это, конечно же, - тополь.
- Я-то знаю, - у
нас во дворе такая же растёт.
Она засмеялась:
- Эх, ты,
знаток, вот увидишь!
И мы заспешили к
дереву. Срывался снежок. Тревожные предчуствия пощипівали сердце.
Первый снег,
Снег этого года,
Ты уже взял разбег,
Погоди хоть немного! –
Ты уносишь с собой
Эту позднюю осень,
И, наверно другое, -
И не осень вовсе,
И, конечно, другое, -
И не осень вовсе;
Маки в лавках цветут,
Груша с тополем схожа,
Лес раздет и разут,
Как последний прохожий,
Лес раздет и разут,
Как наивный прохожий…
Предчуствия
оправдались. Мы долго и болезненно расставались…
В конце-концов,
как и мои братья, в 24 года я женился.
Мы с женой и
родирвшимся сыном жили у родителей.
Накануне
«красных» октябрьских дней отец привычно взялся прихорашивать территорию перед
домом. И вот – показался первый язычок костра…
Невольно вспомнилось, как Ася просила разжечь костёр в парке, высчаженном
комсомольцами нашего ВНИТЭлетромаша, на месте старого еврейского кладбища. А я
так и не объяснил ей толком своё неприятие этого: я никому не ъхотел
высвечивать таниства наших с ней отношений… Она не поняла меня и обеделась. И
вот…
А.В.А.
Горчат осенние костры,
Ты их любила жечь когда-то –
Как переправные мосты,
Как знак, что в детство нет возврата…
Среди плодов опавших зря –
Надкушенные воровато,
В костре закатном октября –
Тобою терпнут горьковато…
………….
Пелёнки сына поутру –
Дитя любви-противоядья –
Тобой пропахли на ветру,
И плачет сын – горчат объятья!
Видно,сильно
горчили эти костры…
И вот, через 30
лет… состоялось несколь в общем-то довольно невинных, но незабываемых встреч с
той, кто вдохновил меня на «Эхо белого танго» - нескончаемый цикл, уже в третий
раз, переизданный, на сей раз- в
Канаде…
* * *
Осень - все легко
и зыбко.
Мы опять пьяны
любви вином.
Белым танго -
меж смычком и
скрипкой.
Танцем –
меж реальностью
и сном...
Признаюсь,
больше никогда не хотелось так увидеть изданной эти стихи с моими рисунками,
как для этого цикла …
Частично я уже цитировал его стихи…
* * *
Девочка моя
благословенная,
Где же ты была
так
много лет:
Чёлка чёрный
мёд,да хмель от платья белого,
Танго белое, которого
уж нет,
Танго - для двоих
лишь
неба лестница,
Танго -
мановение
души,
Девочка -
ровесница, прелестница,
Адрес мне в
блокнотик не пиши,
Не пиши! –
твоим
ведь я не нужен,
Что ты мужу
скажешь, сыновьям?
Видно мне опять на
площадь – к лужам,
К выпускным,
распутным соловьям!..
И пускай осудят,
развенчают,
Я тобой пребуду
вечно пьян –
Девочкой из танго
– явью чуда! –
Мой мираж,
мой
морок,
мой обман!..
А на эти слова написана песня композитором из
Севастополя:
* * *
Осень косит
листья в саду,
Осень -
запах яблок в дому,
Осень - наша память
в дыму,
Осень - письма-листья
к стеклу.
Осень пьёт с горчинкою дождь,
Осень, на тебя я похож,
Осень, будь лекарством седых, -
Осень, хватит нам на двоих!
Осень белым танго
кружит,
Осень, косы лет развяжи,
Партитуру вёсен не прячь;
Струи – струны,
ветер – скрипач!
А эти стихи, конечно же, просятся стать песней:
* * *
Мне звонила осень
и дышала в трубку,
Листьями тихонько шевеля,
Голос мой заслышав,
прикусила губки,
А вот это, осень, сделала ты зря:
Потому что, осень, мы с тобой полжизни,
Ты-то знаешь, осень, это не игра,
Ты же знаешь, осень, это не капризы:
Потому что важное досказать пора!
Зря, подруга-осень, нервно в трубку дышишь,
Что же –
даже шепота
мне не подаришь?
Знаешь ты прекрасно: мы не станем
"бывшим",
И на сердце донца боль не утаишь…
Ты коленки прячешь в платьице из лета,
А нахальный ветер листья шевелит,
Синеву размажет дождь,
что льет с рассвета,
Ты ко мне отложишь потому визит;
Праздничною ночью всех накормишь сразу,
И… на кухне
взвоешь –
по тому, кто мил,
Поспешишь из дома, –
чтоб сказать хоть фразу…
Голос мой услышишь
и... лишишься сил...
Как и все остальные стихи тут, и эти неслучайны: тут и
пруд-разлучальник, тут и потаённые встречи в школьном парке –
через тридцать лет!..
* * *
Я пью тебя
со встречных лиц,
Как пьют в пустыне
сбор росы,
Брось спелость нежную зарниц
В неукрощенные
«весы»,
Сотри с утра
желаний рось
С окна,
ведущего ко мне,
Через плечо
сомненья брось
В огонь языческой луне,
Враз белы ноги опусти
В песок пруда, где бьют ключи,
Но раз ступив на путь любви,
О пытке
негой
не
кричи!..
И это, бывшее одно время завершающим в цикле…
* * *
Любовь!
Не покидай меня!
Любовь!
Не женщина –
останься!
У погребального огня
Давай простимся в белом танце.
...
Любовь!
Твоя печаль –
остра!
Не женщина!
Любовь! –
останься!
У погребального костра
Две наши тени в белом танце!
Не покидай меня! -
Любовь!..
Непросто в силу самых разных обстоятельств решиться на
новый сборник. И вот – готовится подборка об осени.
А.В.А.
Жёлтый шёпот опавшей листвы –
Под шуршание вальса Шопена…
И в кострище октябрьском – Ты –
Восстаёшь
из нетленного плена…
Но вот ведь…
Что-то Осень
не очень улыбчива к нам:
Может, - это
– Природы отместка, -
Как японский
значок – на бумаге «пергам…», -
На прощание с
прошлым повестка…
Девчонки с «Парнаса» обнадёживают и пишут классные
экспромты:
«Александр!..
Будем
надеяться, что еще не все потеряно, и она нам улыбнется...
Вся жизнь в стихах и в прозе! И соло гитары , а потом оркестр. Так и в жизни: вначале ручеек, а потом река вливается в море, но ручеек-воспоминания детства все равно не оставляет нас. Замечательно! Удачно подобрана музыка. Удачи в конкурсе, Александр!
Юность, юность, как много следов ты оставляешь с душе, и так прекрасно, когда воспоминания выливаются на бумагу в стихах и прозе! Удачи Вам, Александр!