КАРТИНА

                                                               К А Р Т И Н А

                                    одноактное действие с полуфантастическим сюжетом                                                                      
                                                                              Nullum crimen, nulla poena sine lege (лат.)
                                Нет преступления, если закон не предусмотривает наказания.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Р а м о н а  В а с и л ь е в н а

пожилая обрюзгшая старуха неопределённого (пост)преклонного возраста, говорит картавя, интересуется политикой и сплетнями

В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а

сестра Рамоны Васильевны, мужеподобная высокая женщина под 60, безостановочно курит

М а р ь я  Н и к о л а е в н а

сморщенная сгорбленная миниатюрная старушенция «божий одуванчик», говорит тоненьким голосом, срывающимся на фальцет, шамкает без зубов, напоминает ужимками то ли кошку, то ли обезьянку

А л ь ф и я

соседка медсестра, патологическая худышка, прическа «я у мамы дурочка», безвкусно и ярко одевается, короткие юбки и рейтузы (брюки) в обтяжку

В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч

очень полный пожилой мужчина комплекции Хичкока, секретарь Еврейского Общества

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ

Старый дом в центре города Риги. Комната уставлена всевозможными коробками и ящиками, повсюду разбросаны старые календари, вырезки из газет, журналы; окна занавешены тяжелыми грязноватыми гардинами канареечного цвета;  на подоконнике метровые герани в горшках;  на буфете вазочки, безделушки, фотографии покойных родственников и друзей; репродукции картин передвижников неровно развешаны по стенам. Рамона Васильевна задёргивает поплотнее занавески, прислушивается к весёлому смеху и молодым голосам на лестничной площадке, направляется в коридор и сгибается крючком, чтобы припасть к замочной скважине.

Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Полное безобразие – так шуметь: ни стыда, ни совести. И кто их только воспитывает. (Перемещается в огромное кресло посередине комнаты, где у её ног большой целлофановый мешок, над которым она, тяжело вздыхая о чём-то своём и бормоча под нос, начинает измельчать ножницами старые бумаги и квитанции, слышно звяканье ключей и в дверь вкатывается коляска, следом появляется Виолетта Васильевна.)
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: А вот и я.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Это ты, Виолетта? Как ты вошла? Разве у тебя были ключи?
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Ты же сама дала мне вчера запасные ключи, чтобы я купила для тебя продукты.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: А квитанции взять в магазине, конечно, забыла?
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: (Выкладывает из сумки на стол квитанции и сдачи.) Не забыла, как видишь. Всё здесь до копейки, можешь пересчитать.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Я потом посмотрю, оставь на столе.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: А ты как всегда при деле: кромсаешь старые бумаги и квитанции?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Мне всегда есть чем заняться – дел по горло. До всего, что надо, просто руки не доходят.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Не хочу вмешиваться, но не думаешь ли ты, что достаточно было бы их просто отправить в мусоропровод?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Может, они никому и не нужны, но мне будет неприятно, если эти старые квитанции попадут кому-то в чужие руки...
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Ну-ну... тебе, конечно, видней. (Подкатывает сумку к столу и начинает разгружать продукты.)
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Мало ли что, а так всё-таки надёжнее. Я хотела купить такую машинку, которая сама режет бумагу, но в магазинах нигде пока не встречала. А ты не знаешь, где они продаются?
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Как-то не интересовалась.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Говорят, они только для офисов.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Мне не до твоих причуд и глупостей. И занятие это твоё нахожу совершенно бесполезным – хоть с машинкой, хоть без неё. Чем бы дитя ни тешилось.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Тебе не понять.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Куда уж мне!.. (Стук в дверь.) Ты кого-нибудь ждёшь?
Р а м о н а В а с и л ь е в н а: Это, наверное, Марья Николаевна. Можешь её впустить?
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Конечно, я могу её впустить. Но  где ты только находишь всех этих несчастных?! Ещё одна старая шизофреничка. Не дом, а просто богадельня какая-то... (Впускает Марью Николаевну.)
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (Бочком, нервно жеманясь.) Здравствуйте. К вам можно? Или я не вовремя? Но я  могу уйти...
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Куда же Вы уйдёте, если только пришли.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Это я собралась уже уходить. Звони, если понадоблюсь. (Ставит пустую коляску в коридор под зеркало, уходит, захлопнув за собой дверь)
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Машет её вслед рукой.) Хорошо, хорошо. Я позвоню. Проходите, Марья Николаевна. Вы не чужая в этом доме. Можете проверить двери и закрыть на крючок, если Вам не трудно? А то у меня спина разболелась – сил нет.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: На крючок?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да, да, на крючок, пожалуйста, и потом на цепочку. Что-то Вас давно не было. Я даже соскучиться успела. У меня ведь столько новостей для Вас.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Что, опять соседи по ночам музыкой донимают, Вам спать не дают? Может, родился кто или, не дай бог..?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Нет, никто пока не умер, слава богу.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (С ехидцей.) Но тогда женился или развёлся.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Какая Вы нетерпеливая, однако. Дайте же мне, наконец,
договорить. Звонила Лаймочка. У них несчастье. Можете себе представить... Вы же знаете
Валентину Николаевну? Это её мать.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Да, Вы меня с ними  как-то знакомили.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ну так вот. Валентина Николаевна столько лет копила, можно
сказать, по копеечке с пенсии откладывала и, наконец, сумела сделать себе зубы. Хоть деньги
нешуточные 250 латов. И это только за нижние. Верхние всё ещё не готовы.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: И что с ней такое приключилось? Что за несчастье, что Вы так переживаете?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Конечно, переживаю. Вы даже не поверите. Она на ночь положила зубы в баночку с раствором, как ей посоветовали, и оставила на тумбочке около кровати. Так вот – на утро они исчезли. И как Вы думаете, куда они делись?
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Я должна знать, куда они делись? Ума не приложу. Растворились, наверное.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Кот!!
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Кот?!
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да, её кот Пучик. Огромный такой, разноцветный и пушистый. Вы его не видели, но от него одни проблемы. Не говоря уже о том, что он ободрал все кресла и диван, так он проедает почти всю пенсию Валентины Николаевны. К тому же она его не кастрировала, представляете? – пожалела, видите ли, и теперь, подняв хвост, он брызгает прямо на занавески и потом на них раскачивается.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Как я понимаю, зловредный Пучик сожрал за милу душу 250 латов
и даже не подавился?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вы всё правильно поняли. Именно так. И теперь она просто в
полубезумном состоянии. Подумать только, какое несчастье...
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: А у него не случилось несварения? Интересно, из чего они были сделаны, эти вставные челюсти, что такие вкусные? Или Пучик был такой голодный?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вы не даёте мне договорить. И Ваша ирония здесь совершенно неуместна. Валентина Николаевна осталась теперь без зубов, и у неё нет никаких материальных возможностей, чтобы заказать новые.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Но Вам такое несчастье не грозит. Ведь вы, насколько мне известно, обзавелись и верхними и нижними про запас.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: А что было делать, если из пяти пар ни одни нормально не сидят,
и мне приходится их менять. Иначе ужасно больно кушать.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Я, конечно, сочувствую, но не Вам, а Валентине Николаевне. Но, знаете ли, ничем помочь не могу.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Почему вы сегодня такая злая, словно с цепи сорвались. У Вас что, проблемы?
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Да, у меня проблемы, потому что – я падаю на самое дно финансовой пропасти.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: У Вас же была золотая цепочка, которую Вы по частям относили в ломбард.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Да, была, но её больше нет. И не думайте предлагать мне свою помощь.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Хорошо, но тогда давайте я Вас хотя бы накормлю. Что Вы сегодня ели? Я уверена, что...
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Знаете что?.. Я отказываюсь есть эти Ваши, эти Ваши просраченные  продукты.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Но я их ем и не нахожу, что они не годны к употреблению.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Ну и ешьте себе на здоровье, а я не буду. Вы вечно скармливаете
другим то, что сами есть не хотите, а выбросить жалко. Но я Вам не грибной человек и не пьяница из подворотни.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ну, и не надо, я Вас не заставляю. Бомжи тоже люди. Но они, по крайне мере, умеют говорить спасибо.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: От Вас я никакой помощи никогда больше не приму.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Хорошо, если так, но тогда заберите обратно свою картину. Я не хочу оставлять её у себя.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (После паузы сдавленным голосом.) Она Ваша.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Нет, Марья Алексеевна, картина Ваша. И я прошу её у меня забрать. Она Вам ещё может пригодиться. Вы же хотели её отдать в музей. Она наверняка стоит немалых денег. И в Вашем положении...
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Вы ничего не знаете о моём положении. И не Вам меня судить. Так что оставьте её у себя и больше не будем говорить на эту тему.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Извольте, Марья Николаевна, как скажете. Только я не понимаю, почему Вы разговариваете со мной в таком тоне, словно мы с Вами враги.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Но мы с Вами и не друзья и никогда ими не были. Знаете, что я Вам скажу? Вы всегда корчите из себя невесть что и только и делаете, что помыкаете другими. У Вас было всё – квартира, дача, муж орденоносец, который даже сейчас кормит Вас с того света. И Вы должны были бы чувствовать себя довольной и счастливой. Но Вы всегда всем недовольны. Вы всегда брюзжите. И всё Вам всегда мало, и всё не так. И всех Вы критикуете, а Вам самой ничего сказать невозможно. Вы никого по-настоящему не любили и не любите. Вы только играете людьми.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да Вы просто неблагодарная интриганка.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: А Вы, Вы избалованная своим благополучием самая настоящая махровая мещанка, потому что Вас ничего не интересует, кроме собственной прихоти и похоти... Анчутка!! Вот Вы кто!! (Неожиданно начинает разбрасывать газеты и журналы, подбрасывая вверх, так что они разлетаются по комнате, Рамона Васильевна тщетно старается их поймать.)
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вы что – с ума сошли? Извольте поднять сейчас же. Что Вы такое себе позволяете? Прекратите немедленно.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (Истерически вопит что-то нечленораздельное и падает в конвульсиях на пол.) Вы-ы-и-и...
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (В панике звонит сестре.) Виолетта!! Срочно приезжай. Где ты сейчас? У Марьи Николаевны приступ истерической падучей. Ты можешь вызвать врача?! Хорошо, я жду...
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (Затихает, садится на пол.) Где это я? Что со мной? Ах, это опять Вы?!
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: А кому же здесь ещё быть, как не мне. Почему Вас это удивляет?
Всё? Успокоились? Представление окончено? Этим Вы никого не напугаете и ничего от меня не добьётесь... (Марья Николаевна силется встать, но не может, обессиленная молча ползёт к дверям.) Но это у нас, кажется, что-то новенькое. И Вам не стыдно доводить себя до такого состояния?? (Марья Николаевна продолжает  движение, не обращая  внимание на сказанное.) Встаньте, наконец, и примите человеческий облик. Не надо строить из себя невменяемую идиотку.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: (Медленно поднимается, держась за стенку, по лицу катяся слёзы, тихо, с отчаяньем.) Бог вам судья. Но Вы, Вы – страшный человек...
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Звонок по телефону.) Да, уже всё в порядке. Она приходит в себя. Нет, доктор не нужен. (Кладёт трубку.) Это моя сестра беспокоится. Из-за Вас всегда только одни проблемы и неприятности.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: У Вас больше не будет из-за меня никаких проблем, тем более неприятностей. Вы никогда больше меня не увидите и не услышите. Откройте мне дверь и выпустите меня из своего крысятника.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Извольте, извольте... (Идёт к дверям, грохочет крючком и цепочкой.) Скатертью дорога, но Вы ещё пожалеете о сегодняшнем светопреставлении.
М а р ь я  Н и к о л а е в н а: Тот не останется ненаказанным, кто радуется чужому несчастью.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Идите лучше к себе и подумайте, как Вам жить дальше. Мы потом обсудим Ваше сегодняшнее поведение. Вы не в себе. (Марья Николаевна хочет что-то сказать, но только обречённо машет рукой и, качаясь, исчезает в проёме дверей, чья-то рука поддержав её, тут же отпускает, на пороге вырисовывается Виолета Васильевна.)
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Что это такое с Марьей Николаевной, Рамона? Ты думаешь, её можно отпускать одну в таком состоянии... Хотя я её и недолюбливаю, но она всё-таки пожилой и больной человек. А если с ней что случится по дороге?..
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Не напоминай мне об этой интриганке и истеричке.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Но почему бы тебе тогда не оставить её в покое?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Так ведь мне жалко эту дуру!.. Она всем мне обязана. Ты даже представить себе не можешь, сколько всего я для неё сделала, сколько мы всегда с моим покойным Валдесом ей помогали. И я и он...
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Жалко? Тебе жалко? Нам всем всегда было её жалко, но тебе хотелось чтобы она ж...пас задницу тебе лизала за твою доброту. А ты у неё хотя бы спросила, нужна ей эта твоя жалость?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Что ты такое говоришь!? И ты ещё меня осуждаешь?
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Я, конечно, циник, но ещё не сошла с ума и не впала в маразм, чтобы не понять что к чему. (Хлопает себя по лбу.) Уж кто-кто, а я тебя знаю как облупленную. Сколько можно наступать на одни и те же грабли– никак тебя жизнь не научит. Приваживаешь, бог знает кого, а потом локти себе кусаешь. Кто-нибудь хоть раз сказал тебе спасибо?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Мне ни от кого не нужны эти формальности.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: То-то и оно. Никто и не скажет. Люди – народ неблагодарный и к тому же озлобленный. Может быть, когда-нибудь до тебя дойдёт.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Я всегда всем помогала и помогаю от чистого сердца, без всякой для себя выгоды.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Да чтобы ты, да бескорыстно!? Свежо предание... (Рамона Васильевна категорическим жестом отметает от себя сказанное.) Ладно уж, не буду... Вообще-то я тороплюсь, мне за селедкой надо. В «Максиме» акция, говорят.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ну и иди, я тебя не задерживаю.... (Вслед сестре.) Солдафонка. Нашлась мне советчица. Обойдусь как-нибудь  без твоих советов. Не учи учёного.
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: (С порога, всей массой втискиваясь в пространство коридора.) А почему у Вас дверь открыта?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Радостно, с явным облегчением.) А это Вы, Вайрадот. Раз дверь открыта, значит я забыла её закрыть. Последнее время со мной  такое часто случается. Но что Вы хотите, возраст – не первая молодость и даже не вторая.
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Возраст сердцу не помеха. Добрый вечер, Рамона Васильевна. А я вот пришёл спросить, отчего Вы не хотите обедать в нашей столовой? Ни разу не пришли.
А то ведь у нас там очень вкусно готовят. Если Вам тяжело самой, то не надо стесняться – я самолично могу приносить Вам обеды на дом.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ещё чего выдумали!! Ни в коем случае. Мне это вовсе ни к чему. Я получаю пенсию и за себя и за мужа. Так что не нуждаюсь пока, слава богу. И потом: как я могу у вас столоваться? Я ведь не состою в вашем еврейском обществе.
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Да как же так? Вы стопроцентная еврейка, даже на все двести процентов.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ни с какой стороны. У меня мама русская дворянка, а папа вообще латыш, рождён в Курляндской губернии. И если бы он был жив, то мы непременно получили бы гражданство.
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Так Вы латышка?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вы  что не слышали, что я сказала? Я – русская. Родилась русской и  умру русской. Но я живу в Латвии с 1949 года и Рига – мой город. Рига всегда была и будет моей. Надеюсь, Вы не считаете меня оккупанткой?
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Ну, что Вы, что Вы!! Какая Вы оккупантка. Вы мой старый добрый друг. Я в Вас души не чаю. Пылинки готов с Вас сдувать.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Вот и хорошо. Надеюсь, что Вы искренне в это верите. А то мне тяжело говорить на эту тему.
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: (В замешательстве.) Извините, Рамона Васильевна, но... Вы, кажется... изволите-с превращаться?!
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Что за глупость. И в кого же это я превращаюсь, скажите на милость.
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Да как-то вот вдруг сразу – вроде Вы и не Вы...
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: А кто же я, по-вашему?! Блин Клинтон?
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Вы? Нет, что Вы, я знаю, конечно, кто Вы, и что это были Вы, но вот сейчас опять... (Пятится)
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: И куда это Вы от меня пятитесь? От чего Вы так испугались? Я что же, страшный человек, по-вашему? Может быть, Вы тоже так считаете? Это Марья Николаевна ни с того ни с сего меня сегодня, можно сказать, удивила – да, и даже, я Вам скажу откровенно, оскорбила... Ей же хуже: теперь она совсем одна осталась и может в гордом одиночестве пожинать плоды своей непримиримости.
В а й р а д о т  В и л л и с о в и ч: Нет, конечно, не берусь судить, почему Марья Николаевна так считает. Вообщем меня это никак не касается... Да, знаете ли... в другой раз... Нет, я лучше пойду. (Продолжает пятиться в дверям) Ого-го!!.. Так Вы... Кры-ы-са!! (Переворачивая по дороге какие-то коробки, в панике таранит коридорное пространство и вываливается за дверь).
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Такой приятный молодой мужчина, а ведь тоже не без странностей. И о чём это он говорил, о какой-то крысе? Или я плохо расслышала... Странно, очень странно. (Слышно как хлопает дверца лифта и вслед за этим раздаётся жуткий грохот в подъезде и вопль) Определенно что-то опять стряслось... Что-то я стала хуже видеть и руки словно не мои, совсем не хотят шевелиться... Словно я и не я. Странно, всё очень странно. (Звонит сестре) Виолетта, это ты?.. Ты можешь приехать? Немедленно, да. Как можно скорее. Не зна-ю!! (Кладёт трубку, ощупывает себя со всех сторон, крутиться на месте) Чур меня, чур меня от нечистого, чур!!
А л ь ф и я: (Вбегает) Рамоночка, Вы где? Вайрос в лифт свалился!! Такое несчастье. У него обе ноги обломались, он теперь  стоять не может, весь в крови. Он прямо как сумасшедший – не заметил, что пол в лифте не поднялся. Ой!!.. А что это с Вами? Это кто здесь?! А где Рамоночка?..
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Задрапировавшись пледом.) Это я, Альфия. Мне что-то нездоровится сегодня.  Но Вы лучше туда идите –  Вы сейчас там нужнее.
А л ь ф и я: Хорошо, Рамоночка, я потом к Вам забегу смерить давление. И укольчик сделаем. Cчастливенько!! (Уходит, слышна сирена «скорой помощи».)
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Хорошо, хорошо, идите, идите. (Прячется за креслом.)
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Я пришла. Рамона, где ты?.. Тебе повезло, что я не дошла до дому, застряла в очереди. Ну что с тобой приключилось на этот раз? И почему ты от меня прячешься?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Из-за кресла сдавленным голосом) Ты можешь мне помочь? Я, кажется, стала превращаться... Это всё из-за той проклятой картины. Это её проклятие, я знаю...
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Что значит, что ты стала превращаться? В кого? И что за картина, Рамона? Чья? Тебе не кажется, что ты говоришь странные вещи и странно себя ведёшь?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (С отчаяньем.) Виолетта!! Ты можешь хотя бы один раз в жизни выслушать меня, не перебивая?! Картина Марьи Николаевны. Её мать подобрала эту чёртову картину на базаре во время войны, – можно сказать, спасла, чтобы не выбросили на помойку.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Вот так просто и на помойку?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ты можешь слушать и не перебивать?.. Какая-то женщина торговала картину из-за рамы, а саму картину вырезала из рамы и выбросила. Ей рама была нужна, а не картина.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: И весь сыр-бор теперь из-за этой картины? Понятно, ситуация проясняется. Но причём тут ты?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Я тебе объясняю, но ты почему-то не хочешь меня слушать. Картина эта оригинал 17-го века, музейный экспонат. И Марья Николаевна решила оставить её мне в счёт своих долгов.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Впервые слышу. Но зачем ты её у себя оставила?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ты разве не поняла, что я тебе сказала? На хранение. Потому что она боялась, что её могут у неё украсть или даже убить. Ей всё время казалось, что за ней следят. У неё мания преследования после той истории с запрещённой литературой.
В и о л е т т а   В а с и л ь е в н а: Что за чушь?! Но ты не объясняешь толком: то ты говоришь – в счёт долгов, то – на хранение. Тебя невозможно понять.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Какая теперь разница. Главное, что картина эта для неё не имеет цены – память о покойнице. Так ты можешь мне помочь, Виолетта? – да или нет?
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Значит так: ты хочешь вернуть ей эту картину? Я правильно понимаю?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да, наконец, ты поняла.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Но она не хочет забирать её у тебя обратно. Так? Или что ещё?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Да, не хочет. Она вообще не хочет со мной разговаривать. Она даже назвала меня Анчуткой. Сказала, что я – страшный человек, довела меня до истерики и ушла, хлопнув дверью.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Никогда не поверю, чтобы Марья Николаевна... Хотя я не отрицаю, что она совершенно чокнутая. Но уверена – она никому не могла такое сказать.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: (Визжит.) Почему ты мне не веришь?! У неё обострение. Она не в себе, сама не знает, что говорит.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: А что на картине?
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Не всё ли тебе равно? Посмотри под шкафом в чёрной папке. Ты можешь её уговорить, Виолетта? Прошу тебя. Ты мне сестра или нет?!
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Отчего же – сестра конечно. Но почему она не хочет забрать картину обратно?!
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Не хочет и всё тут – из принципа. Она хочет меня так наказать.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Так ты и не возвращай, если она не хочет. Что за антимонии вы здесь мне обе разводите.
Р а м о н а  В а с и л ь е в н а: Ты не понимаешь?! Во что бы то ни  стало надо вернуть ей эту картину. (Виолетта Васильевна направляется к креслу.) Только не подходи ко мне!! Стой там, где стоишь!!
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Ты не находишь, что ведёшь себя несколько странно. Почему ты прячешься? От кого? Или от чего? Может быть, у вас обеих обострение?!
А л ь ф и я: (Вбегает, возбуждённо.) Рамоночка!! Виолетточка Васильевна, как хорошо, что Вы тоже здесь. Соседи Марьи Николаевны звонили. Они спрашивают, что им делать. Они говорят, Марью Николаевну убили, и даже кажется пытали утюгом и ещё чем-то... Что-то у неё искали.
(Дикий вопль из-за кресла) А-ай, кто это там? Как страшно...
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: (Очень спокойно.) Не пугайся, Альфия. Это Рамона. У неё ущемился третичный нерв, а это знаешь ли довольно болезненно. А что соседи? Надеюсь, они сообразили позвонить в полицию?
А л ь ф и я: Полиция даже нам уже звонила. Они сейчас приедут. Соседи нашли у Марьи Николаевны завещание и записочку для нашей Рамоночки.
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: (Решительно.) Ты можешь, наконец, оттуда вылезти? Перестань чудить, Рамона!! Почему ты не отвечаешь?.. (Подходит к креслу, заглядывает за него, удивлённо.) Однако, её здесь, по всей видимости, нет. Хотя вполне очевидно и то, что мы только что разговаривали. (Поднимает с пола плед и одежду.) Ну и дела творятся в этом доме.
А л ь ф и я: А почему она так страшно кричала?.. Её, наверное, похитили. Это всё из-за Марьи Николаевны, да?
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Не-е думаю. Похитить Рамону?! Нет, тут дело совсем в другом. Только не похитить – это навряд ли. Она скорее переместилась в своё четвёртое измерение, но полагаю также, что должна будет вернуться.
А л ь ф и я: Рамоночка вернётся к нам, да?
В и о л е т т а  В а с и л ь е в н а: Непременно. Я лично очень на это надеюсь. (Качает в раздумье головой.) Крысы всегда возвращаются в свои норы.