Из его глаз катились слёзы. Он рыдал молча, от отчаяния, без сил и понимая, что сделать уже ничего нельзя. Первая мысль: — А может, он лишь покушался и его спасли, была жестоко растоптана безжалостным сообщением из редакции «Правды» и «Известий» о трагедии. Прошел год…. — Толя, что случилось? — Они все читали мою книгу, взволнованным голосом произнес поэт. — Кто они? Его жена Нюша, отвлеклась от репетиции роли и испуганно уставилась на мужа. — Все те, кто не знал его так, как я. А Горький вообще назвал меня нигилистом, порочащим имя поэта. — Да уж. Этот пафосный дядя. Буревестник наш держит лицо. Только оно - это лицо.. — Не смей,прервал её муж. — Алексей Максимыч всё знает и всё понимает лучше нас всех. — Да,зло парировала жена. – Особенно тогда, когда ничего не знает и ничего не понимает. Нюша мягко подошла к удрученному мужу, обессилено упавшему на стул и потупившему взгляд в пол. – Толенька, кто там еще был? — Никого не хочу называть. Но как! Как они могли!,задыхаясь от волнения, Анатолий рассказал всё жене. – Они обвинили меня, что я очернил образ поэта!Лицемеры! Они, стоявшие тогда у его гроба, а потом разъехавшиеся по кабакам и ресторанам отмечать Рождество и пить за упокой великого русского поэта Есенина – как светоча революции! Убийцы! — Ты уверен?– в глазах Нюши появилась тревога. Анатолий прижал к себе жену и продолжал говорить: — Эти могут всё, Нюша. В этой стране у них всё схвачено по части посмертного ритуала возвеличивания и назначения тебя героем. В этой стране жизни человеческой цена – полушка, а после смерти – полное собрание сочинений. Нам нужны были герои, для этого нужно было послать на смерть. Нам нужны были идолы, для этого надо было назначить убийцу и официально казнить его. Идолы не спускались с неба, они рождались из обычных покойников на земле. Всё по инструкции: отпевание, слёзы, народ. И даже квитанция на гроб. Всё предусмотрено. Всё имеет свой инвентарный номер. Все улыбаются. Танцы.Это чудовищно! — Это жизнь, Толя. И сквозь боль и слёзы, он, грозя куда-то вдаль кулаком, заорал: — Но я еще напишу. Я напишу всю правду о друге, которого знал и любил как живого человека, а не приглаженным и прилизанным хрестоматийным болваном. Вы хотели, чтобы я написал его таким, какой он лежит в гробу! Да, вам он таким и выгоден. А я напишу его таким, каким он был в жизни!
* * *
Да, он напишет. И многие отвернутся от него. Его «Роман без вранья» назовут «враньём без романа». Более того, его даже обвинят в причастности к гибели Есенина. И всю свою жизнь и даже после его смерти противники и сторонники будут с пеною у рта вести смертельные битвы, то обвиняя Анатолия Мариенгофа, то оправдывая его. Не раз судьбу пытали мы вопросом: Тебе ли, Мне, На плачущих руках, Прославленный любимый прах Нести придётся до погоста. И вдаль отодвигая сроки, Казалось: В увяданье, на покой Когда-нибудь мы с сердцем лёгким Уйдём с тобой. Рядили так. И никогда бы Я не поверил тёмным снам. Но жизнь, Серёжа, гаже бабы, Что шляется в ночи по хахалям. На бабу плеть. По морде сапогом. А что на жизнь? — какая есть расправа? Ты в рожу ей плевал стихом И мстишь теперь ей Долговечной славой.
Помочь сайту
Поздравления
