На пороге

[Скрыть] Регистрационный номер 0358306 выдан для произведения:       НА ПОРОГЕ
 
 
– Что ж это болит-то так? – вымолвила еле слышно, проснувшись от боли старуха. Подслеповатые глаза обвели взглядом погруженную в сумрак ночи комнату. Эх, беда – досадуя раннему пробуждению, закряхтела она, переворачиваясь на другой бок, глянула на часы стоящие тут же у кровати – три доходит, спать бы еще и спать.
 
Но, недавно обновленный: перечесанный в «ваточасалке» за углом и облаченный в новую ткань матрас казался бугристым каменным ложем и изменение положения тела нисколько не уменьшило страдание, наоборот, растревоженные движением суставы еще нестерпимее заломило, и лежать было невмоготу. 

Откинув с себя одеяло, старуха завозилась в постели, подтягивая тело к краю кровати и изловчившись, опустила на пол ноги, следом, помогая руками, подняла остальную часть тела и села. Прерывистое дыхание, возникшее от тех усилий, несколькими минутами позже восстановилось и женщина, задышав ровнее, принялась растирать болящие места: поочередно плечи, потом колени, пытаясь так унять сверлящую буром боль, затем встала, опершись о стоящую рядом с кроватью тумбу старой швейной машинки, постояла и, поймав равновесие, пошла. 

Балконное окно, обрамленное шторками, вырисовывалось во тьме светлой фигурой к тому же мягкое свечение ночных светил, исходившее из него, несколько разбавляло темень комнаты. Черной сутулой тенью шаркающей обутыми на голые ноги тапками направилась старуха к окну, открыла его, высунулась наружу и, задрав голову, уперла долгий взгляд на горящие в вышине звезды. Она искала созвездие Ориона. Начиная со школьных лет с тех самых далеких и кажущихся теперь сказкой, загадочно мигающие в ночи светляки, манили к себе ее взор. Конечно, ей удалось открыть для себя, уже тогда и Большую и Малую Медведицу, Млечный путь и еще несколько созвездий, но самым удивительным и ярким из них оказался, возникший как-то в конце осени прямо над головой Орион. С тех пор стоило оказаться ночью у окна, она выискивала его, а отыскав, воображала стройного и сильного красавца – полубога, скачущего в золотой колеснице, заядлого охотника и соблазнителя богинь; представляла свою с ним встречу и даже разговор….
 
Вот и сейчас старуха, по привычки искала его в небесной черноте местами прикрытой сероватыми потерявшими белизну облаками а не найдя опустила голову. Растущие под балконом деревья, склонившие раскидистые тяжелые ветви, походившие на поникших головами уснувших на посту стражей, вдруг, закивали, закивали ей, словно, приветствуя. Старуха кивнула им в ответ, переводя взгляд дальше. Крайний карагач, что она посадила, тоже закачался, зашелестел, но не кивал, а тянулся к ней ветвями, словно бегущий со вскинутыми вверх руками мальчишка. Сколько же минуло-то – лет пять, поди, надо же, как вымахал – залюбовалась старуха деревцем, замершим через минуту. 

Эх, хорошо-то как, – с  наслаждением вздохнула она – до чего же тиха и спокойна ночь. Как размеренны ее часы, и неторопливы: так и кажется, что ночь сама забылась сном, и ветер забылся, и облака – всё забылось и погрузилось в сладостный мир сна. А с рассветом, придут в себя и, спохватившись, – задует ветер и заскользят облака и ночь, что упустила момент, бросится гасить поблекшие в светлеющем небе звезды…. 

А тишина, какая…. Какая стоит тишина…. Только варвар может посягнуть на эту благодать. Даже звезды, которых в небе миллионы и которые живут там – в вышине своей жизнью и, конечно же, судачат меж собой о том, о сем, но так тихо, что людям и невдомек….

Старуха поежилась в исходящей с окна прохладе, собрала на груди в кулак вырез ночной рубахи: не простыть бы ко всем остальным болячкам.  Где-то вдруг залаяла собака. Не злобиво залаяла скорее для проформы, а может быть и со сна чем-то разбуженная или осознанно – изливая горечь своей собачьей жизни…. 

Пойду уже, решилась женщина, оттолкнулась от подоконника и поплелась обратно, по ходу придерживаясь за попадающуюся на пути мебель. Боль, как будто поутихла, не сверлила больше – ныла слегка. «Ну вот, прошлась, и стало легче, вот только не засну теперь» – продолжала старуха размышлять про себя. Вспомнилось ей, как когда-то говаривал сын: – в движении жизнь, мама, заставляя ее выходить и разминаться вечерним променадом. Тогда ей было жаль бесцельно проведенного времени, коими она считала такие прогулки. Посидеть за книгой или посмотреть стоящий фильм, а то и лишний раз убрать дом, на ее взгляд было куда интереснее, чем ходить по пыльным надоевшим и ничем не примечательным улицам: хоть одной, хоть в компании таких же как и она старух; слушать старческую белиберду, что несут порой от одиночества, ставшие болтливыми люди. 

Когда же болезни, копившиеся в ней всю жизнь, неспросясь, навалились гуртом и боли стали посещать ее столь часто и вымогуче и она была бы может и рада теперь пройтись по улице, но ноги не желающие передвигаться да и кружащаяся голова не давали такой возможности и ей приходилось довольствоваться квартирой, меряя ее шагами. Поначалу она пыталась лечиться: ходила в больницу и пила прописанные врачом лекарства; сдавала анализы и проходила обследования, но боли и не собирались ее покидать. Заметила она, что болеет с началом весны и осени. Боль в то время становилась резкой и нестерпимо острой, а общее состояние менялось к худшему до отвратительности….

Эх-хе-хе. Опять закряхтела старуха, теперь укладываясь в постель. Легла удобнее, закрыла глаза и обратилась в мыслях к Богу – Господи, Отец мой небесный не будь ко мне слишком строг. Ты свидетель всей жизни моей – есть грехи, каюсь, есть, но не со зла грешила: ты знаешь. Прости за то, Господи. Много чего повидала я в жизни, много чего испытала: и подлость встречала и счастливой была – любила до беспамятства…. Детей родила и как могла, воспитала. Ты и их не суди строго – будь милостив: все-таки мы все дети твои и потому отнесись к нам по-отечески – с любовью. А детей моих, прошу, особенно сына, наставь на путь праведный, наставь и не будь и к ним суров – это единственная к тебе просьба. А что до меня так я славно пожила и по всему скоро отправлюсь к тебе в рай ли ад – это не важно. Важно, что жила: дышала, пила, ела, красоту, сотворенную тобой, видела и потому благодарна тебе за все. Особая благодарность за поддержку твою, что я всю жизнь чувствовала, и за радость, которую жизнь подаренная тобой приносила мне. Хвала тебе Господи за это и слава. Хвала и слава…. Выдохнула старуха последнее слово еженощно читаемой молитвы и осталась лежать с закрытыми глазами.
 
Меж тем за окном занималась заря. Красноватым бочком из-за горизонта показалось солнце, блеснуло через мгновение редкими лучиками, словно улыбнулось а, выбравшись на простор, вдруг ожило, засверкало там, завертелось и поплыло по намеченному пути став золотым шаром: рождая новый суматошный шумный день, с новыми впечатлениями и новыми встречами. Никто из просыпающихся сейчас, а тем более еще спящих не мог знать, что ждет его в том хотя и близком, но еще будущем, поэтому, игнорируя всякого рода ухищрения человеческие в плане угадываний или планирования – кого-то ждал сюрприз, кого-то разочарование, кого-то беда: такова она наша жизнь. Она может осчастливить в одночасье или тут же огорчить, но быть все равно желанной с огромным букетом опций, то есть возможностей и ничем неограниченной такой же до бесконечности огромной Надеждой….


      НА ПОРОГЕ
 
 
– Что ж это болит-то так? – вымолвила еле слышно, проснувшись от боли старуха. Подслеповатые глаза обвели взглядом погруженную в сумрак ночи комнату. Эх, беда – досадуя раннему пробуждению, закряхтела она, переворачиваясь на другой бок, глянула на часы стоящие тут же у кровати – три доходит, спать бы еще и спать.
 
Но, недавно обновленный: перечесанный в «ваточасалке» за углом и облаченный в новую ткань матрас казался бугристым каменным ложем и изменение положения тела нисколько не уменьшило страдание, наоборот, растревоженные движением суставы еще нестерпимее заломило, и лежать было невмоготу. 

Откинув с себя одеяло, старуха завозилась в постели, подтягивая тело к краю кровати и изловчившись, опустила на пол ноги, следом, помогая руками, подняла остальную часть тела и села. Прерывистое дыхание, возникшее от тех усилий, несколькими минутами позже восстановилось и женщина, задышав ровнее, принялась растирать болящие места: поочередно плечи, потом колени, пытаясь так унять сверлящую буром боль, затем встала, опершись о стоящую рядом с кроватью тумбу старой швейной машинки, постояла и, поймав равновесие, пошла. 

Балконное окно, обрамленное шторками, вырисовывалось во тьме светлой фигурой к тому же мягкое свечение ночных светил, исходившее из него, несколько разбавляло темень комнаты. Черной сутулой тенью шаркающей обутыми на голые ноги тапками направилась старуха к окну, открыла его, высунулась наружу и, задрав голову, уперла долгий взгляд на горящие в вышине звезды. Она искала созвездие Ориона. Начиная со школьных лет с тех самых далеких и кажущихся теперь сказкой, загадочно мигающие в ночи светляки, манили к себе ее взор. Конечно, ей удалось открыть для себя, уже тогда и Большую и Малую Медведицу, Млечный путь и еще несколько созвездий, но самым удивительным и ярким из них оказался, возникший как-то в конце осени прямо над головой Орион. С тех пор стоило оказаться ночью у окна, она выискивала его, а отыскав, воображала стройного и сильного красавца – полубога, скачущего в золотой колеснице, заядлого охотника и соблазнителя богинь; представляла свою с ним встречу и даже разговор….
 
Вот и сейчас старуха, по привычки искала его в небесной черноте местами прикрытой сероватыми потерявшими белизну облаками а не найдя опустила голову. Растущие под балконом деревья, склонившие раскидистые тяжелые ветви, походившие на поникших головами уснувших на посту стражей, вдруг, закивали, закивали ей, словно, приветствуя. Старуха кивнула им в ответ, переводя взгляд дальше. Крайний карагач, что она посадила, тоже закачался, зашелестел, но не кивал, а тянулся к ней ветвями, словно бегущий со вскинутыми вверх руками мальчишка. Сколько же минуло-то – лет пять, поди, надо же, как вымахал – залюбовалась старуха деревцем, замершим через минуту. 

Эх, хорошо-то как, – с  наслаждением вздохнула она – до чего же тиха и спокойна ночь. Как размеренны ее часы, и неторопливы: так и кажется, что ночь сама забылась сном, и ветер забылся, и облака – всё забылось и погрузилось в сладостный мир сна. А с рассветом, придут в себя и, спохватившись, – задует ветер и заскользят облака и ночь, что упустила момент, бросится гасить поблекшие в светлеющем небе звезды…. 

А тишина, какая…. Какая стоит тишина…. Только варвар может посягнуть на эту благодать. Даже звезды, которых в небе миллионы и которые живут там – в вышине своей жизнью и, конечно же, судачат меж собой о том, о сем, но так тихо, что людям и невдомек….

Старуха поежилась в исходящей с окна прохладе, собрала на груди в кулак вырез ночной рубахи: не простыть бы ко всем остальным болячкам.  Где-то вдруг залаяла собака. Не злобиво залаяла скорее для проформы, а может быть и со сна чем-то разбуженная или осознанно – изливая горечь своей собачьей жизни…. 

Пойду уже, решилась женщина, оттолкнулась от подоконника и поплелась обратно, по ходу придерживаясь за попадающуюся на пути мебель. Боль, как будто поутихла, не сверлила больше – ныла слегка. «Ну вот, прошлась, и стало легче, вот только не засну теперь» – продолжала старуха размышлять про себя. Вспомнилось ей, как когда-то говаривал сын: – в движении жизнь, мама, заставляя ее выходить и разминаться вечерним променадом. Тогда ей было жаль бесцельно проведенного времени, коими она считала такие прогулки. Посидеть за книгой или посмотреть стоящий фильм, а то и лишний раз убрать дом, на ее взгляд было куда интереснее, чем ходить по пыльным надоевшим и ничем не примечательным улицам: хоть одной, хоть в компании таких же как и она старух; слушать старческую белиберду, что несут порой от одиночества, ставшие болтливыми люди. 

Когда же болезни, копившиеся в ней всю жизнь, неспросясь, навалились гуртом и боли стали посещать ее столь часто и вымогуче и она была бы может и рада теперь пройтись по улице, но ноги не желающие передвигаться да и кружащаяся голова не давали такой возможности и ей приходилось довольствоваться квартирой, меряя ее шагами. Поначалу она пыталась лечиться: ходила в больницу и пила прописанные врачом лекарства; сдавала анализы и проходила обследования, но боли и не собирались ее покидать. Заметила она, что болеет с началом весны и осени. Боль в то время становилась резкой и нестерпимо острой, а общее состояние менялось к худшему до отвратительности….

Эх-хе-хе. Опять закряхтела старуха, теперь укладываясь в постель. Легла удобнее, закрыла глаза и обратилась в мыслях к Богу – Господи, Отец мой небесный не будь ко мне слишком строг. Ты свидетель всей жизни моей – есть грехи, каюсь, есть, но не со зла грешила: ты знаешь. Прости за то, Господи. Много чего повидала я в жизни, много чего испытала: и подлость встречала и счастливой была – любила до беспамятства…. Детей родила и как могла, воспитала. Ты и их не суди строго – будь милостив: все-таки мы все дети твои и потому отнесись к нам по-отечески – с любовью. А детей моих, прошу, особенно сына, наставь на путь праведный, наставь и не будь и к ним суров – это единственная к тебе просьба. А что до меня так я славно пожила и по всему скоро отправлюсь к тебе в рай ли ад – это не важно. Важно, что жила: дышала, пила, ела, красоту, сотворенную тобой, видела и потому благодарна тебе за все. Особая благодарность за поддержку твою, что я всю жизнь чувствовала, и за радость, которую жизнь подаренная тобой приносила мне. Хвала тебе Господи за это и слава. Хвала и слава…. Выдохнула старуха последнее слово еженощно читаемой молитвы и осталась лежать с закрытыми глазами.
 
Меж тем за окном занималась заря. Красноватым бочком из-за горизонта показалось солнце, блеснуло через мгновение редкими лучиками, словно улыбнулось а, выбравшись на простор, вдруг ожило, засверкало там, завертелось и поплыло по намеченному пути став золотым шаром: рождая новый суматошный шумный день, с новыми впечатлениями и новыми встречами. Никто из просыпающихся сейчас, а тем более еще спящих не мог знать, что ждет его в том хотя и близком, но еще будущем, поэтому, игнорируя всякого рода ухищрения человеческие в плане угадываний или планирования – кого-то ждал сюрприз, кого-то разочарование, кого-то беда: такова она наша жизнь. Она может осчастливить в одночасье или тут же огорчить, но быть все равно желанной с огромным букетом опций, то есть возможностей и ничем неограниченной такой же до бесконечности огромной Надеждой….