Майя.

Майя
Эту театральную историю рассказал мне мой приятель недавно в выходные, на рыбалке, когда мы ночевали на берегу у костра без палатки, как любители-рыболовы. Мой приятель, славный артист местного провинциального театра. Я передаю её, как могу и как умею; конечно, мне не удастся передать всей прелести свободной русской речи и всех чувств, выражаемых жестами и мимикой на лице рассказчика под серебряным лунным светом и в отблесках пламени костра.
 
А конечно, ты знаешь, что уже более 20-ти лет, как начали появляться частные театральные студии, как грибы, и частные театры. В которых руководитель – главреж, как сам Царь в своем государстве: он же директор, он же постановщик, и он же и он же – почти как Бог. И так же страшен, потому что может принять артиста и уволить, выгнать на улицу.
Такого раньше не было, когда все театры были государственные и принадлежали Минкульту, но с тех пор, как капитализм восторжествовал, - деньги делают культуру.
Так и наш театр, возникший в перестроечное время и бывший на дотации еще Минкульта в 90-е, в двухтысячном совершенно был выкуплен главрежем, по фамилии Суров.
Театр прочно укрепился в наполовину деревянном (верхние этажи) старинном доме с колоннами в центре города, куда переехал в перестройку с субсидиями….
Говорят, там был домашний театр местного дореволюционного купца Пчелина, которому принадлежат и другие большие дома с колоннами в городском центре.
Но это к слову (вступление, так сказать). Так вот, Суров прикупил свой театр, за бесценок тогда, умирающий. А чтобы зарабатывать популяризировал, выезжая с труппой по сёлам и другим городам с гастролями. В результате театр Сурова был всегда полон во все сезоны. Суров знал свое дело отлично, руководил своим «царством-государством» счастливой удачливой рукой: и артистов он сумел набрать, ангажировать первоклассных.
И работали в театре две его дочери, окончившие недавно театральное училище. Театр был для них родным домом, они с малых лет приходили к отцу с матерью. А мать из актрис быстро переучилась на финансовом и стала главным бухгалтером театра.
Ольга на год старше своей сестры была по взрослому красива и ей часто доверяли главные роли в спектаклях. Но была младшая Майя, с наивной подростковой красой и очарованием, которую использовали на подростковых ролях – травести.
Старшая красавица была умна, высока, выше сестры на голову, в отца, божественно сложена и как артистка первоклассна. Но от работы её веяло холодом (это я как артист говорю). Все было просчитано с математической точностью: и «вздохов» и «ахов», которые случаются, - ровно столько, как прописано в сценарии. И зрителей она держала в напряжении чувств, в паузах, - на определенное сценарием время. И в житейском, закулисном общении, она была суха, горда, величественна и неразговорчива.
Младшая же Майя вся была сама прелесть. Проста добра и наивна. От волос, цвета зрелой пшеницы (желто-солнечных), и тонкой стройной фигурки – до носочков театральной туфельки, Ольга была сказочно-кукольно красива. Все кто видел её, никогда не позабудет её нежного лица, восторженно-открытого взгляда, её веселой искренней улыбки и милой грации всех её движений. А мы же, театральные артисты, знали и о её простодушной доброте.
Что ж тут удивительного в том, что в Майю были влюблены мы все поголовно, в том числе и я, молодой тогда юноша, только что пришедший из театрального училища: какой-то талант заметил во мне главреж Суров на собеседовании, и принял меня в свою труппу из многих кандидатов, более 10-ти. Но я не о театре хочу рассказать совсем. Не зря театр пользовался успехом, однако.
Это потому, что принимая новый спектакль на генеральной репетиции, куда пускали и некоторых зрителей в зал, завсегдатаев и знакомых, - главреж Суров проявлял всю свою суровость строгость, резкость и давление. Он прямо кричал на артистов, останавливая сцены, и заставлял их повторять куски постановки, отчитывая за каждое слово за каждое действие ему не понравившееся. И так прогон за прогоном он добивался кажущейся ему верности.
И вот, Майе все не задавался один номер. Она должна была выбежать, через всю сцену пробежать и говорить быстро, но понятно. А она выбегала слишком живо или с излишними чувствами, и, запыхавшись, не могла внятно-понятно сказать текст. И Суров кричал и бранился (едва ли не матом) на милую Майю. Уж я тогда чуть не возненавидел этого «страшного» строгого Сурова.
Я уже говорил, - о том, какая была замечательная артистка Майя, и все она делала правильно: чувства её со сцены передавались в зал, а текст тут совсем был неважен, - известное произведение зритель мог бы прочесть в книжках, если бы стремился узнать текст. Майю любили все. Для меня не хватило бы сил описать, как она была мила, добра и прекрасна. Теперь-то я понимаю, что в неё были влюблены все: и весь состав труппы театра, и все его посетители, и весь городок наш – словом все, все, не исключая и меня, двадцатилетнего молодого поросёнка.
Однако влюблённость такого «мальчишки» ничего дурного в себе не таит. Так, например, любит брат старшую сестру свою, сын любит молодую маму, ученик самого первого класса любит выпускницу десятого класса, которая уже танцует в обнимку со старшими ребятами.
Но как же я мог тогда догадаться, что в Майю влюблен – и влюблен по настоящему, до смерти и навеки – наш артист Петр, незаметный такой из-за своих вторых и третьих ролей. Кому-то же надо и эти роли исполнять и исполнять надо хорошо. Вот именно такой – хороший исполнитель – артист вторых и третьих ролей был наш Петр. Но, понимаешь сам: артист второстепенный или ведущая артистка. Где же ей глядеть на простых «работяг», вроде меня «желторотого», только что вылетевшего птенца, например.
Мы-то, театральные, понимаем, как важна хорошая работа артиста на вторых ролях. Но, извините, публика никогда и ничего не понимает в искусстве театра.
Устраивались иногда в театре вечеринки праздники, чаще всего в рождество перед Новым годом. Ну, и в другие дни, в юбилеи и дни рождения артистов. Так вот – тот Петр, артист «второстепенный», был всегда «душой компании», такой-некий заводила. Он играл на гитаре, знал море частушек и веселых песенок на все случаи жизни. Рассказывал-пересказывал монологи писателей сатириков: Райкина и других.
Из этого вы видите, что был он артистом первоклассным, а для театра очень ценным и полезным: за вторые роли можно было не переживать. Он изобразит слугу, или дворецкого, так как надо и в лучшем виде. Однако судьба осудила его на полную безвестность. Потому что Слава очень часто в жизни приходит от случая, от счастливого стечения обстоятельств, от счастливого случая (я вам говорю!).
Повторяю, был я тогда совсем желторотый птенец. Мне и в голову не могло прийти, что этот «бесцветный» старый, по моему мнению, Петр (ему тогда было лет тридцать с небольшим – 32 – 34), что этот наш, незаметный на сцене и незаменимый на вечеринках Петр, смеет любить, да еще кого. - Саму Майю, первую артистку и дочь грозного «страшного» и всесильного директора и главрежа. Страшнее и богаче которого нет на свете, – думал я. Я только с удивлением заметил его восторженные взгляды, когда он устремлял их на Майю во время репетиций и спектаклей.
Но наши артисты труппы, давно уже поняли Петрову болезнь. Случалось, они добродушно подтрунивали над Петром. Острили, что после вечеринки, на которой Петру удавалось удерживать внимание Майи, Петр ходил в Церковь и там молился перед иконой Богородицы. Наверное, о взаимности Майи просил….
Тогда мне Петр показался даже жалким страдальцем. Теперь-то, в моем зрелом и женатом настоящем, я понимаю, что Петр был бесконечно смелым человеком. Мы были всему свидетели. Однажды утром, во время репетиции, во время технического перерыва при смене декораций на сцене, он перекрестился, да взял и пошел к самому Сурову в его директорский кабинет. «Господин директор, я осмелюсь просить у вас руку и сердце вашей младшей дочери Майи» - примерно так.
Старый Суров от великого изумления выронил одновременно ручку, которой только что записывал и выронил изо рта сигарету, которая дымилась, упав на пол. Он позвал жену свою, старую бухгалтершу из смежной комнаты и сказал:
- Послушай Мария, нет, ты послушай только, что говорит этот молодой человек, артист Петр…. Повторите-ка, молодой человек, повторите что вы сказали.
Когда Суров говорил на «вы» - это не предвещало ничего хорошего, как знали все артисты труппы. Это значило, что он не просто злился, он был возмущен до предела.
Душа у Петра дрогнула, но все-таки, прижав руку к сердцу, он поклонился кивком головы и сказал:
- Дорогая, Мария Александровна, я сейчас осмелился и имел счастье просить у господина директора руку и сердце вашей прекрасной…. -
Мария Александровна мгновенно вскипела:
- Как! Он «осмелился»! Этот нищий комедиант! Выброси сию же минуту этого негодяя из труппы из театра, чтобы им даже не пахло больше рядом! –
Но старый Суров одним коротким поднятием ладони заставил её успокоиться:
- Тише! –
Мария Александровна сразу поняла, что директор намерен немного позабавиться, и замолчала.
Все это слышали все артисты, которые собрались у тонкой двери кабинета директора в коридоре, тут же были и обе дочери его.
Старый Суров, не торопясь, поднял с пола свою сигарету и старательно вновь затянулся. Утопая в клубах табачного дыма, начал он пробирать Петра едкими, злыми словами. Так, например, сытый и опытный кот подолгу играет с мышью, полумертвой от ужаса.
Как это Петр мог додуматься до идеи жениться на дочери директора театра? Или он не понимает, что расстояние от него до семьи Сурова будет больше, чем от Земли до Луны? Или, может быть, Петр замаскированный барон, граф или принц, у которого есть свои замки? Или он переодетый миллиардер? Или у него в Америке есть собственный театр вместимостью в двадцать тысяч зрительских мест, но мы об этом не знаем?
А еще, может быть, не свихнулись ли у Петра мозги набок при неудачном падении в оркестровую яму со сцены? Только сумасшедший человек или круглый идиот может забыть до такой степени свое место. Кто он? – безымянный артист провинциального театра, у которого обязанность играть роли «подай-принеси» с двумя репликами: «не звали», - в ответ получив «пшёл вон», - «слушаюсь-с».
Действительно, вот приходит молодой человек, у которого в одном кармане дыра, а в другом фальшивая купюра на 500 рублей, - и это вся его стоимость. Он приходит и говорит: господин Суров, я желаю жениться на вашей дочери, потому что я люблю её, и потому что вы дадите за ней богатое приданное, и потому что я, благодаря жене, займу в театре выдающееся положение и буду играть главные роли в спектаклях!
Нечего сказать – это «блестящая» афера. Не хватало еще того, чтобы старый Суров передал этому «аферисту» все управление театром.
Вот так, очень долго язвил и терзал бедного Петра раздраженный Суров. Наконец, он сказал: Ну, я понимаю, если бы у тебя было громкое имя, которое было бы на афишах в первых рядах, если бы ты ездил на гастроли и к тебе бы шел зритель, когда и слава приходит вместе с деньгами. Но у тебя для этого слишком глупая голова. Поэтому. – Вон! –
И это «вон!» старый Суров выкрикнул так повелительно и громко, что в коридоре раздался топот, как будто кони пробежали, - разбежалась вся труппа, попрятавшись по гримеркам.
Бедный Петр с похолодевшим сердцем выскочил из кабинета директора. Но тут в полутьме коридора нежная женская рука ласково легла на его руку.
- Я всё слышала, - сказала Майя ему почти на ухо. – Не отчаивайтесь Петр. Говорят, что любовь делает чудеса. Вот, назло всем, возьмите и устройтесь в столичные театры и сделайте себе имя на афишах! Прощайте Петр. –
После этого происшествия Петр внезапно пропал из нашего города, все кто жил рядом с ним, его товарищи долго не знали где он. Он никому не звонил. Все начали понемногу его забывать. Все реже вспоминали его имя, но на каждой вечеринке вспоминали с теплотой, хотя играющих на гитаре и поющих песенки нашлось, даже не один.
А через несколько лет, в разгар зимнего сезона, вдруг приехал в Государственный театр, который на главной площади городка, на короткие гастроли Столичный коллектив. И в титрах рекламного плаката на первых местах значилась фамилия нашего Петра, как ведущего актера труппы Нового театра. Сам Суров узнав об этом, пошел смотреть игру бывшего своего актера со всей семьей. Мы видели его все. И после спектакля сам Суров похвалил:
 - Это, конечно чудо! Если бы я не видел своими глазами, я никому бы не поверил. –
Да. Но любовь осталась безответной. Майя Сурова вышла замуж уже через год после пропажи Петра, по настоянию матери, за финансиста. Потом она перенесла тяжелую беременность и не могла играть в театре. А после, из красавицы стала обычной «бабой», артисткой посредственной. Потому что после рождения сына она вдруг растолстела и ничего с этим не может сделать медицина. Но мы все помним её на пике славы молодой и прекрасной.
Конец.

© Copyright: Сергей Чернец, 2017

Регистрационный номер №0394713

от 29 августа 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0394713 выдан для произведения: Майя
Эту театральную историю рассказал мне мой приятель недавно в выходные, на рыбалке, когда мы ночевали на берегу у костра без палатки, как любители-рыболовы. Мой приятель, славный артист местного провинциального театра. Я передаю её, как могу и как умею; конечно, мне не удастся передать всей прелести свободной русской речи и всех чувств, выражаемых жестами и мимикой на лице рассказчика под серебряным лунным светом и в отблесках пламени костра.
 
А конечно, ты знаешь, что уже более 20-ти лет, как начали появляться частные театральные студии, как грибы, и частные театры. В которых руководитель – главреж, как сам Царь в своем государстве: он же директор, он же постановщик, и он же и он же – почти как Бог. И так же страшен, потому что может принять артиста и уволить, выгнать на улицу.
Такого раньше не было, когда все театры были государственные и принадлежали Минкульту, но с тех пор, как капитализм восторжествовал, - деньги делают культуру.
Так и наш театр, возникший в перестроечное время и бывший на дотации еще Минкульта в 90-е, в двухтысячном совершенно был выкуплен главрежем, по фамилии Суров.
Театр прочно укрепился в наполовину деревянном (верхние этажи) старинном доме с колоннами в центре города, куда переехал в перестройку с субсидиями….
Говорят, там был домашний театр местного дореволюционного купца Пчелина, которому принадлежат и другие большие дома с колоннами в городском центре.
Но это к слову (вступление, так сказать). Так вот, Суров прикупил свой театр, за бесценок тогда, умирающий. А чтобы зарабатывать популяризировал, выезжая с труппой по сёлам и другим городам с гастролями. В результате театр Сурова был всегда полон во все сезоны. Суров знал свое дело отлично, руководил своим «царством-государством» счастливой удачливой рукой: и артистов он сумел набрать, ангажировать первоклассных.
И работали в театре две его дочери, окончившие недавно театральное училище. Театр был для них родным домом, они с малых лет приходили к отцу с матерью. А мать из актрис быстро переучилась на финансовом и стала главным бухгалтером театра.
Ольга на год старше своей сестры была по взрослому красива и ей часто доверяли главные роли в спектаклях. Но была младшая Майя, с наивной подростковой красой и очарованием, которую использовали на подростковых ролях – травести.
Старшая красавица была умна, высока, выше сестры на голову, в отца, божественно сложена и как артистка первоклассна. Но от работы её веяло холодом (это я как артист говорю). Все было просчитано с математической точностью: и «вздохов» и «ахов», которые случаются, - ровно столько, как прописано в сценарии. И зрителей она держала в напряжении чувств, в паузах, - на определенное сценарием время. И в житейском, закулисном общении, она была суха, горда, величественна и неразговорчива.
Младшая же Майя вся была сама прелесть. Проста добра и наивна. От волос, цвета зрелой пшеницы (желто-солнечных), и тонкой стройной фигурки – до носочков театральной туфельки, Ольга была сказочно-кукольно красива. Все кто видел её, никогда не позабудет её нежного лица, восторженно-открытого взгляда, её веселой искренней улыбки и милой грации всех её движений. А мы же, театральные артисты, знали и о её простодушной доброте.
Что ж тут удивительного в том, что в Майю были влюблены мы все поголовно, в том числе и я, молодой тогда юноша, только что пришедший из театрального училища: какой-то талант заметил во мне главреж Суров на собеседовании, и принял меня в свою труппу из многих кандидатов, более 10-ти. Но я не о театре хочу рассказать совсем. Не зря театр пользовался успехом, однако.
Это потому, что принимая новый спектакль на генеральной репетиции, куда пускали и некоторых зрителей в зал, завсегдатаев и знакомых, - главреж Суров проявлял всю свою суровость строгость, резкость и давление. Он прямо кричал на артистов, останавливая сцены, и заставлял их повторять куски постановки, отчитывая за каждое слово за каждое действие ему не понравившееся. И так прогон за прогоном он добивался кажущейся ему верности.
И вот, Майе все не задавался один номер. Она должна была выбежать, через всю сцену пробежать и говорить быстро, но понятно. А она выбегала слишком живо или с излишними чувствами, и, запыхавшись, не могла внятно-понятно сказать текст. И Суров кричал и бранился (едва ли не матом) на милую Майю. Уж я тогда чуть не возненавидел этого «страшного» строгого Сурова.
Я уже говорил, - о том, какая была замечательная артистка Майя, и все она делала правильно: чувства её со сцены передавались в зал, а текст тут совсем был неважен, - известное произведение зритель мог бы прочесть в книжках, если бы стремился узнать текст. Майю любили все. Для меня не хватило бы сил описать, как она была мила, добра и прекрасна. Теперь-то я понимаю, что в неё были влюблены все: и весь состав труппы театра, и все его посетители, и весь городок наш – словом все, все, не исключая и меня, двадцатилетнего молодого поросёнка.
Однако влюблённость такого «мальчишки» ничего дурного в себе не таит. Так, например, любит брат старшую сестру свою, сын любит молодую маму, ученик самого первого класса любит выпускницу десятого класса, которая уже танцует в обнимку со старшими ребятами.
Но как же я мог тогда догадаться, что в Майю влюблен – и влюблен по настоящему, до смерти и навеки – наш артист Петр, незаметный такой из-за своих вторых и третьих ролей. Кому-то же надо и эти роли исполнять и исполнять надо хорошо. Вот именно такой – хороший исполнитель – артист вторых и третьих ролей был наш Петр. Но, понимаешь сам: артист второстепенный или ведущая артистка. Где же ей глядеть на простых «работяг», вроде меня «желторотого», только что вылетевшего птенца, например.
Мы-то, театральные, понимаем, как важна хорошая работа артиста на вторых ролях. Но, извините, публика никогда и ничего не понимает в искусстве театра.
Устраивались иногда в театре вечеринки праздники, чаще всего в рождество перед Новым годом. Ну, и в другие дни, в юбилеи и дни рождения артистов. Так вот – тот Петр, артист «второстепенный», был всегда «душой компании», такой-некий заводила. Он играл на гитаре, знал море частушек и веселых песенок на все случаи жизни. Рассказывал-пересказывал монологи писателей сатириков: Райкина и других.
Из этого вы видите, что был он артистом первоклассным, а для театра очень ценным и полезным: за вторые роли можно было не переживать. Он изобразит слугу, или дворецкого, так как надо и в лучшем виде. Однако судьба осудила его на полную безвестность. Потому что Слава очень часто в жизни приходит от случая, от счастливого стечения обстоятельств, от счастливого случая (я вам говорю!).
Повторяю, был я тогда совсем желторотый птенец. Мне и в голову не могло прийти, что этот «бесцветный» старый, по моему мнению, Петр (ему тогда было лет тридцать с небольшим – 32 – 34), что этот наш, незаметный на сцене и незаменимый на вечеринках Петр, смеет любить, да еще кого. - Саму Майю, первую артистку и дочь грозного «страшного» и всесильного директора и главрежа. Страшнее и богаче которого нет на свете, – думал я. Я только с удивлением заметил его восторженные взгляды, когда он устремлял их на Майю во время репетиций и спектаклей.
Но наши артисты труппы, давно уже поняли Петрову болезнь. Случалось, они добродушно подтрунивали над Петром. Острили, что после вечеринки, на которой Петру удавалось удерживать внимание Майи, Петр ходил в Церковь и там молился перед иконой Богородицы. Наверное, о взаимности Майи просил….
Тогда мне Петр показался даже жалким страдальцем. Теперь-то, в моем зрелом и женатом настоящем, я понимаю, что Петр был бесконечно смелым человеком. Мы были всему свидетели. Однажды утром, во время репетиции, во время технического перерыва при смене декораций на сцене, он перекрестился, да взял и пошел к самому Сурову в его директорский кабинет. «Господин директор, я осмелюсь просить у вас руку и сердце вашей младшей дочери Майи» - примерно так.
Старый Суров от великого изумления выронил одновременно ручку, которой только что записывал и выронил изо рта сигарету, которая дымилась, упав на пол. Он позвал жену свою, старую бухгалтершу из смежной комнаты и сказал:
- Послушай Мария, нет, ты послушай только, что говорит этот молодой человек, артист Петр…. Повторите-ка, молодой человек, повторите что вы сказали.
Когда Суров говорил на «вы» - это не предвещало ничего хорошего, как знали все артисты труппы. Это значило, что он не просто злился, он был возмущен до предела.
Душа у Петра дрогнула, но все-таки, прижав руку к сердцу, он поклонился кивком головы и сказал:
- Дорогая, Мария Александровна, я сейчас осмелился и имел счастье просить у господина директора руку и сердце вашей прекрасной…. -
Мария Александровна мгновенно вскипела:
- Как! Он «осмелился»! Этот нищий комедиант! Выброси сию же минуту этого негодяя из труппы из театра, чтобы им даже не пахло больше рядом! –
Но старый Суров одним коротким поднятием ладони заставил её успокоиться:
- Тише! –
Мария Александровна сразу поняла, что директор намерен немного позабавиться, и замолчала.
Все это слышали все артисты, которые собрались у тонкой двери кабинета директора в коридоре, тут же были и обе дочери его.
Старый Суров, не торопясь, поднял с пола свою сигарету и старательно вновь затянулся. Утопая в клубах табачного дыма, начал он пробирать Петра едкими, злыми словами. Так, например, сытый и опытный кот подолгу играет с мышью, полумертвой от ужаса.
Как это Петр мог додуматься до идеи жениться на дочери директора театра? Или он не понимает, что расстояние от него до семьи Сурова будет больше, чем от Земли до Луны? Или, может быть, Петр замаскированный барон, граф или принц, у которого есть свои замки? Или он переодетый миллиардер? Или у него в Америке есть собственный театр вместимостью в двадцать тысяч зрительских мест, но мы об этом не знаем?
А еще, может быть, не свихнулись ли у Петра мозги набок при неудачном падении в оркестровую яму со сцены? Только сумасшедший человек или круглый идиот может забыть до такой степени свое место. Кто он? – безымянный артист провинциального театра, у которого обязанность играть роли «подай-принеси» с двумя репликами: «не звали», - в ответ получив «пшёл вон», - «слушаюсь-с».
Действительно, вот приходит молодой человек, у которого в одном кармане дыра, а в другом фальшивая купюра на 500 рублей, - и это вся его стоимость. Он приходит и говорит: господин Суров, я желаю жениться на вашей дочери, потому что я люблю её, и потому что вы дадите за ней богатое приданное, и потому что я, благодаря жене, займу в театре выдающееся положение и буду играть главные роли в спектаклях!
Нечего сказать – это «блестящая» афера. Не хватало еще того, чтобы старый Суров передал этому «аферисту» все управление театром.
Вот так, очень долго язвил и терзал бедного Петра раздраженный Суров. Наконец, он сказал: Ну, я понимаю, если бы у тебя было громкое имя, которое было бы на афишах в первых рядах, если бы ты ездил на гастроли и к тебе бы шел зритель, когда и слава приходит вместе с деньгами. Но у тебя для этого слишком глупая голова. Поэтому. – Вон! –
И это «вон!» старый Суров выкрикнул так повелительно и громко, что в коридоре раздался топот, как будто кони пробежали, - разбежалась вся труппа, попрятавшись по гримеркам.
Бедный Петр с похолодевшим сердцем выскочил из кабинета директора. Но тут в полутьме коридора нежная женская рука ласково легла на его руку.
- Я всё слышала, - сказала Майя ему почти на ухо. – Не отчаивайтесь Петр. Говорят, что любовь делает чудеса. Вот, назло всем, возьмите и устройтесь в столичные театры и сделайте себе имя на афишах! Прощайте Петр. –
После этого происшествия Петр внезапно пропал из нашего города, все кто жил рядом с ним, его товарищи долго не знали где он. Он никому не звонил. Все начали понемногу его забывать. Все реже вспоминали его имя, но на каждой вечеринке вспоминали с теплотой, хотя играющих на гитаре и поющих песенки нашлось, даже не один.
А через несколько лет, в разгар зимнего сезона, вдруг приехал в Государственный театр, который на главной площади городка, на короткие гастроли Столичный коллектив. И в титрах рекламного плаката на первых местах значилась фамилия нашего Петра, как ведущего актера труппы Нового театра. Сам Суров узнав об этом, пошел смотреть игру бывшего своего актера со всей семьей. Мы видели его все. И после спектакля сам Суров похвалил:
 - Это, конечно чудо! Если бы я не видел своими глазами, я никому бы не поверил. –
Да. Но любовь осталась безответной. Майя Сурова вышла замуж уже через год после пропажи Петра, по настоянию матери, за финансиста. Потом она перенесла тяжелую беременность и не могла играть в театре. А после, из красавицы стала обычной «бабой», артисткой посредственной. Потому что после рождения сына она вдруг растолстела и ничего с этим не может сделать медицина. Но мы все помним её на пике славы молодой и прекрасной.
Конец.

 

Начало и конец. Цитатник.

Этапы жизни человека