Он почти видит её - незаметную в мрачном утреннем воздухе, бледно-сизую струйку дыма, лёгким облачком летящую от незнакомца, плавно свернувшего по направлению к автобусной остановке.
Сид наклоняется. Сид зажимает руками нос и задерживает дыхание, замерев в неестественной и глупой позе ныряльщика - согнувшись пополам, зажмурившись, точно маленький ребёнок, оставшийся один на один со своими страхами в пустой тёмной комнате. "Нет меня. Меня нет! Вы меня не найдете. Я спрятался! Не найдете!"
Она находит его каждый день, каждый день по нескольку раз, и каждый день он по-глупому, по-детски, по-прежнему надеется, что случится чудо.
Ноздри забивает прелым, распухшим, не желающим отставить в покое картоном. Он крошится, прилипает, сбиваясь в комочки, заполняет собой горло, вбивается в грудь, лишая Сида возможности сделать хоть крошечку вдоха, хоть капельку. Хоть совсем чуть-чуть, чуть-чуть глотнуть свежего воздуха.
"Чуть-чуть. Чуть-чуть", - как заклинание твердит про себя Сид, под тонкой кожей натягивается, дрожит сердце, отсчитывая удары, синхронно с его мыслями. "Чуть-чуть, чуть-чуть. Чуть..."
Сид наклоняется еще ниже (в грудь параллельно ребрам втыкаются острые, внутренние штыри из металла) и, зачерпывая горсть снега, прикладывает её к лицу. Сводит челюсти, кожа на висках натягивается, в нос проникают льдистые комочки холода - болезненные, живые. Стягивает, перекручивает, подбрасывает, словно кто-то крепко взял Сида за плечи и как следует тряхнул. Вздрагивает.
По телу, в разные стороны и во всех направлениях устремляются тысячи мурашек, сковывающих, стягивающих, но это уже не страшно. Это уже ничего. Это - уже совсем другое дело.
Он трясёт головой, зажмурившись, силясь выдавить, вытрясти, выкинуть наружу из себя этот едкий, мерзкий, отвратительный табачный запах, уже успевший насквозь пропитать куртку, но, самое ужасное - он так и не ушел изнутри.
Сид всё еще чувствует его на кончике языка, в горле - першащие, серовато-сухие крошки, нещадно раздирающие рот и грудь. Он опускается на какую-то скамеечку, крупно и жадно вдыхая прохладный декабрьский воздух и тупо уставившись на смятую банку из-под лимонада,вымазанную чем-то зелёным и валяющуюся у него под ногами.
Блестя под серебристо-белым светом зимнего дня, она легонько перекатывается, послушная порывам слабенького ветра. Перекатывается, звеня на тонкой наледи и бряцая боками об асфальт. Сид шевелит губами, отвлеченно читая название, затем, поднявшись, двумя пальцами подбирает банку и опускает её в стоящую возле скамеечки, урну. Он знает, что это бесполезно. Что ежедневно выбрасываются тонны мусора, что улицы не станут чище от его секундного благородства, а значит - каждый имеет право кинуть что-то ненужное, использованное, лишнее, себе и другим под ноги - что с того?
Пальцы - в слипшейся зелёной слизи, Сид достаёт из кармана влажные салфетки, и долго, тщательно протирает руки, затем выбрасывает салфетку туда же, к банке, и, широко вдохнув пока еще доступного воздуха, идёт дальше.
Ему осталось совсем немножко - за поворот, до остановки автобуса, а там только дождаться, и он будет уже на месте. Совсем немножко. Совсем чуть-чуть.
"Чуть-чуть", - согласно стучит в груди Сида сердце, "чуть-чуть..."
Помочь сайту
Поздравления
