Кролик и роза
30 декабря 2016 -
Владимир Степанищев
Лично я не знал мужчин, которые бы, знакомясь с женщиной, имели ввиду именно жениться. Мы пока хотим лишь обладания и, чтобы обладать, мы начинаем с… лицемерия. Мы ослеплены невиданной красотою, очарованы несравненным обаянием, мы внимательны до предвосхищения даже любого каприза, мы смелы и порядочны в рассказах и даже иной раз в поступках своих, мы расточительно щедры, мы искрометно остроумны, мы житейски мудры, мы - ровно та скала, за которой всегда, на всю жизнь можно укрыться и… Черт возьми! Все ложь. И про нее и про себя ложь. Все ложь до… постели.
М-да… Вы, немногочисленный, но зато и благосклонный мой читатель, довольно пожили (да и для первого отрицательного опыта вовсе и ненужно так уж длинно жить), чтобы знать, какое все случается потом, после постели или замужества. Правда о нас - она, сука, упрямая штука. Даже и не упрямая, а просто очень большая и с очень острыми углами. Даже не шило в мешке. Её долго не утаишь. Очень, слишком скоро все и повыпрет. Уже с утренним, после брачной ночи, туалетом смоется макияж красоты; с домашним халатом пропадет вожделение; с первой ссорой исчезнет обаяние; эта пуговка над грудью, эта капелька в ушке, эти трепетные колени уж больше не заводят; из каких-то неведомых и потаенных углов вдруг выползает сварливость, скаредность, мелочность… Это про нее… У нас же… Куда-то девается и наша мужественность, щедрость, остроумие. Мы больше не восхищены ею, не боготворим её; мы любим то, что не любит она; бы не любим то, что она любит… Паскудная начинается тогда жизнь. Почему?
Ложь. Изначальная, первородная ложь. Ища удобства лишь себе, ставя перед собой лишь свои (а какие еще?) цели, первое, что мы делаем – мы лжем. Брак, любовь – всего лишь частное дело. Мы начинаем со лжи и всякое другое наше дело. Поступая в обучение, мы лжем о способностях; нанимаясь на работу, мы лжем о достоинствах; заключая сделку, мы лжем о возможностях… Ложь всегда, неизбывно настолько впереди нас, что начинаешь сомневаться – а сам ли ты ее автор и родитель? Не априорна ли она? Не рождена ли задолго до тебя и даже помимо твоего рождения? Не суть ли она бытия? И эта черная шляпа факира не обязательное ли условие, вообще, существования кролика, несчастного, бестолкового, лопоухого кролика, годного лишь для развлечения публики?
Для развлечения… М-да… Я-то вот мало кого развлек за никчемную свою жизнь, но есть ведь и иные. Тоже ведь лжецы и вообще люди мало приглядные, однако… Вагнер, к примеру, если верить историографам, был той еще…, скажем, человеком скандальным; Уайльд был гомосексуалистом, Гойя бабником, Саврасов алкоголиком, этот великий был скуп, другой глуп, третий… При жизни все они о себе всё это скрывали, во всяком случае, старались скрыть, но, кроме того, оставили по себе… Лгали, но оставили. Может, ложь вовсе не есть условие жизни? Возможно, она лишь рудимент, лишь те четыре шипа розы Маленького принца, которые та выставляет, в наивной надежде защититься от барашка? Барашек все равно съест ее, но прежде она должна расцвести. Блажен, кто все-таки расцвел и глубоко несчастен тот, кто просто кролик. Съедят и тех и других, и те и другие прожили жизнь несчастливо и во лжи, только вот одни развлекли на час, другие – на века.
Так что дело вовсе не во лжи, впереди или позади нас она родилась. Не она основа жизни, пускай и если она ее содержание. Если бы мужчина и женщина сразу были бы честны друг перед другом, то были бы тогда брак и потомство? Лицемерие – это как раз осуждать ложь, а правда - как раз враг жизни. И да здравствуют эти огромные, с томной поволокою, тайно обещающие эдакое занебесное невесть что глаза, эта полускрытая полуулыбка алых влажных губ, обещающих и еще больше глаз, эта ненароком расстегнувшаяся пуговичка над трепетной грудью, эта медовой свежести воздушная рука, милым движением оправляющая шелк волос над мраморным ушком с жемчужной капелькой в нежной мочке… А там – будь, что будет.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0368895 выдан для произведения:
Женщина, по всей жизни своей, по рождению своему, так настроена, так обуреваема, так, можно сказать, апокалиптически всеобъемлюще заряжена на это вот «выйти замуж», что всякое, любое знакомство свое с мужчиной начинает с… лицемерия. Эти огромные, с томной поволокою, тайно обещающие эдакое занебесное невесть что глаза, эта полускрытая полуулыбка алых влажных губ, обещающих и еще больше глаз, эта ненароком расстегнувшаяся пуговичка над трепетной грудью, эта медовой свежести воздушная рука, милым движением оправляющая шелк волос над мраморным ушком с жемчужной капелькой в нежной мочке… А уж ножки… Эти округлые, как бы стыдливо и плотно сдвинутые колени…, как вдруг…, лишь перехватила она скользящий взгляд ваш, – невольно чуть и раздвинулись… М-да… Дальше больше. Она конечно же не перечлива, не сварлива, не скаредна, она любит все, что любите вы, она не любит то, что вы не любите, она называет вас самым сильным, самым добрым, самым умным и… Черт возьми! Все ложь. И про вас и про нее ложь. Все ложь до… замужества.
Лично я не знал мужчин, которые бы, знакомясь с женщиной, имели ввиду именно жениться. Мы пока хотим лишь обладания и, чтобы обладать, мы начинаем с… лицемерия. Мы ослеплены невиданной красотою, очарованы несравненным обаянием, мы внимательны до предвосхищения даже любого каприза, мы смелы и порядочны в рассказах и даже иной раз в поступках своих, мы расточительно щедры, мы искрометно остроумны, мы житейски мудры, мы - ровно та скала, за которой всегда, на всю жизнь можно укрыться и… Черт возьми! Все ложь. И про нее и про себя ложь. Все ложь до… постели.
М-да… Вы, немногочисленный, но зато и благосклонный мой читатель, довольно пожили (да и для первого отрицательного опыта вовсе и ненужно так уж длинно жить), чтобы знать, какое все случается потом, после постели или замужества. Правда о нас - она, сука, упрямая штука. Даже и не упрямая, а просто очень большая и с очень острыми углами. Даже не шило в мешке. Её долго не утаишь. Очень, слишком скоро все и повыпрет. Уже с утренним, после брачной ночи, туалетом смоется макияж красоты; с домашним халатом пропадет вожделение; с первой ссорой исчезнет обаяние; эта пуговка над грудью, эта капелька в ушке, эти трепетные колени уж больше не заводят; из каких-то неведомых и потаенных углов вдруг выползает сварливость, скаредность, мелочность… Это про нее… У нас же… Куда-то девается и наша мужественность, щедрость, остроумие. Мы больше не восхищены ею, не боготворим её; мы любим то, что не любит она; бы не любим то, что она любит… Паскудная начинается тогда жизнь. Почему?
Ложь. Изначальная, первородная ложь. Ища удобства лишь себе, ставя перед собой лишь свои (а какие еще?) цели, первое, что мы делаем – мы лжем. Брак, любовь – всего лишь частное дело. Мы начинаем со лжи и всякое другое наше дело. Поступая в обучение, мы лжем о способностях; нанимаясь на работу, мы лжем о достоинствах; заключая сделку, мы лжем о возможностях… Ложь всегда, неизбывно настолько впереди нас, что начинаешь сомневаться – а сам ли ты ее автор и родитель? Не априорна ли она? Не рождена ли задолго до тебя и даже помимо твоего рождения? Не суть ли она бытия? И эта черная шляпа факира не обязательное ли условие, вообще, существования кролика, несчастного, бестолкового, лопоухого кролика, годного лишь для развлечения публики?
Для развлечения… М-да… Я-то вот мало кого развлек за никчемную свою жизнь, но есть ведь и иные. Тоже ведь лжецы и вообще люди мало приглядные, однако… Вагнер, к примеру, если верить историографам, был той еще…, скажем, человеком скандальным; Уайльд был гомосексуалистом, Гойя бабником, Саврасов алкоголиком, этот великий был скуп, другой глуп, третий… При жизни все они о себе всё это скрывали, во всяком случае, старались скрыть, но, кроме того, оставили по себе… Лгали, но оставили. Может, ложь вовсе не есть условие жизни? Возможно, она лишь рудимент, лишь те четыре шипа розы Маленького принца, которые та выставляет, в наивной надежде защититься от барашка? Барашек все равно съест ее, но прежде она должна расцвести. Блажен, кто все-таки расцвел и глубоко несчастен тот, кто просто кролик. Съедят и тех и других, и те и другие прожили жизнь несчастливо и во лжи, только вот одни развлекли на час, другие – на века.
Так что дело вовсе не во лжи, впереди или позади нас она родилась. Не она основа жизни, пускай и если она ее содержание. Если бы мужчина и женщина сразу были бы честны друг перед другом, то были бы тогда брак и потомство? Лицемерие – это как раз осуждать ложь, а правда - как раз враг жизни. И да здравствуют эти огромные, с томной поволокою, тайно обещающие эдакое занебесное невесть что глаза, эта полускрытая полуулыбка алых влажных губ, обещающих и еще больше глаз, эта ненароком расстегнувшаяся пуговичка над трепетной грудью, эта медовой свежести воздушная рука, милым движением оправляющая шелк волос над мраморным ушком с жемчужной капелькой в нежной мочке… А там – будь, что будет.
Лично я не знал мужчин, которые бы, знакомясь с женщиной, имели ввиду именно жениться. Мы пока хотим лишь обладания и, чтобы обладать, мы начинаем с… лицемерия. Мы ослеплены невиданной красотою, очарованы несравненным обаянием, мы внимательны до предвосхищения даже любого каприза, мы смелы и порядочны в рассказах и даже иной раз в поступках своих, мы расточительно щедры, мы искрометно остроумны, мы житейски мудры, мы - ровно та скала, за которой всегда, на всю жизнь можно укрыться и… Черт возьми! Все ложь. И про нее и про себя ложь. Все ложь до… постели.
М-да… Вы, немногочисленный, но зато и благосклонный мой читатель, довольно пожили (да и для первого отрицательного опыта вовсе и ненужно так уж длинно жить), чтобы знать, какое все случается потом, после постели или замужества. Правда о нас - она, сука, упрямая штука. Даже и не упрямая, а просто очень большая и с очень острыми углами. Даже не шило в мешке. Её долго не утаишь. Очень, слишком скоро все и повыпрет. Уже с утренним, после брачной ночи, туалетом смоется макияж красоты; с домашним халатом пропадет вожделение; с первой ссорой исчезнет обаяние; эта пуговка над грудью, эта капелька в ушке, эти трепетные колени уж больше не заводят; из каких-то неведомых и потаенных углов вдруг выползает сварливость, скаредность, мелочность… Это про нее… У нас же… Куда-то девается и наша мужественность, щедрость, остроумие. Мы больше не восхищены ею, не боготворим её; мы любим то, что не любит она; бы не любим то, что она любит… Паскудная начинается тогда жизнь. Почему?
Ложь. Изначальная, первородная ложь. Ища удобства лишь себе, ставя перед собой лишь свои (а какие еще?) цели, первое, что мы делаем – мы лжем. Брак, любовь – всего лишь частное дело. Мы начинаем со лжи и всякое другое наше дело. Поступая в обучение, мы лжем о способностях; нанимаясь на работу, мы лжем о достоинствах; заключая сделку, мы лжем о возможностях… Ложь всегда, неизбывно настолько впереди нас, что начинаешь сомневаться – а сам ли ты ее автор и родитель? Не априорна ли она? Не рождена ли задолго до тебя и даже помимо твоего рождения? Не суть ли она бытия? И эта черная шляпа факира не обязательное ли условие, вообще, существования кролика, несчастного, бестолкового, лопоухого кролика, годного лишь для развлечения публики?
Для развлечения… М-да… Я-то вот мало кого развлек за никчемную свою жизнь, но есть ведь и иные. Тоже ведь лжецы и вообще люди мало приглядные, однако… Вагнер, к примеру, если верить историографам, был той еще…, скажем, человеком скандальным; Уайльд был гомосексуалистом, Гойя бабником, Саврасов алкоголиком, этот великий был скуп, другой глуп, третий… При жизни все они о себе всё это скрывали, во всяком случае, старались скрыть, но, кроме того, оставили по себе… Лгали, но оставили. Может, ложь вовсе не есть условие жизни? Возможно, она лишь рудимент, лишь те четыре шипа розы Маленького принца, которые та выставляет, в наивной надежде защититься от барашка? Барашек все равно съест ее, но прежде она должна расцвести. Блажен, кто все-таки расцвел и глубоко несчастен тот, кто просто кролик. Съедят и тех и других, и те и другие прожили жизнь несчастливо и во лжи, только вот одни развлекли на час, другие – на века.
Так что дело вовсе не во лжи, впереди или позади нас она родилась. Не она основа жизни, пускай и если она ее содержание. Если бы мужчина и женщина сразу были бы честны друг перед другом, то были бы тогда брак и потомство? Лицемерие – это как раз осуждать ложь, а правда - как раз враг жизни. И да здравствуют эти огромные, с томной поволокою, тайно обещающие эдакое занебесное невесть что глаза, эта полускрытая полуулыбка алых влажных губ, обещающих и еще больше глаз, эта ненароком расстегнувшаяся пуговичка над трепетной грудью, эта медовой свежести воздушная рука, милым движением оправляющая шелк волос над мраморным ушком с жемчужной капелькой в нежной мочке… А там – будь, что будет.
Рейтинг: 0
476 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения