Дилемма

- Не-е-е! – говорит Друг-Лёха, – Мне это не нравится. Ты так, упаси Господи, докатишься до очерков, а то и до критики! И я у тебя вышел - каким-то дураком что ли?!

Я смотрю на него и думаю: «Во оно как! Как быстро у человека возрастает уровень литературного вкуса, когда дело касается его самого! И вот ведь даже он – Друг-Лёха не приемлет себя «бумажного», нарисованного моей рукой, пытаясь насильничать исправлениями и подсказками! А с другой стороны – если не он, то кто?!»

И тут приключается дилемма! Мысли мои мечутся между – а иди-ка ты.., и … а может он прав?!

Лёха мне, в конце концов, надоедает, и я гоню его взашей со своей кухни. Он ржёт и, прихватив курточку, выметается на улицу.

Я знаю, что через полчаса он вернётся с бутылкой коньяку и апельсинами.

Это наша козырная извинялка. Традиция ещё с юношеских времён.

Время шло…. Я посмотрел на часы, Лёхи не было уже почти сорок минут.

«Тормозит, – подумал я, - Старый плавучий чемодан! А всё туда же – в герои!»

Звонок. Я открываю дверь – на пороге Лёха.

Рот до ушей, башка седая.

- Как ты тут живёшь?! Нормального коньяку же не купить! – Это он говорит всегда, когда вынужден совершать пешие прогулки по ближайшим магазинам.

- Заходи уж, заходи, старая развалина!

Лёха ухмыляется одними глазами, но я-то знаю, что вся его наглая сущность трясётся от смеха над моей важностью. Однако виду я не подаю. Хватит с него и триумфа возвращения.

Первую рюмку мы пьём за тех…, вторая она вообще – ни уму, ни сердцу, третья же имеет своё сокровенное название – «мечтательная»!

После «мечтательной» требуется плюнуть на все передряги, и вновь ощутить себя этаким лихим и удалым, и даже совершенно не возбраняется покидать в заскучавший рюкзак кой-какие вещички.

После третьей, я обычно варю кофе, и мы курим.

Лёха хватает мою самую любимую трубку, и не на какие уступки не идёт. Эта старая каракатица, умеет быть твёрдым, а то и жёстким, когда захочет.

Я в очередной раз кляну себя за свою нерасторопность, и бухчу,

- Курить бы сначала научился!

Трубка у Лёхи то гаснет, то тухнет. Он слишком торопится, и тут уж моя очередь ёрничать!

Мы вообще позволяем себе много всяких вольностей, за исключением трёх строжайших запретов: не закусывать коньяк шоколадкой, не переходить друг другу дорожку в обольщении понравившейся женщины, и не употреблять хоть и ёмкие, но «нехорошие слова» (Лёха это на дух не переносит).

За кофе и табаком, мы начинаем выстраивать план побега в горы.

Я настаиваю на мае, а то и на июне. Лёха же настырно предлагает апрель,

- Ну, ты подумай! Ни туристов, ни анархистов! Благодать – никто не мечется, и не рвётся ничего покорять!

В конце концов, мы сходимся на марте, потому как он ближе.

Расправившись, и с кофе, и с коньяком, Лёха собирается домой, так как за окном февраль, ну а март далеко не за горами. 

Я смотрю на него и думаю,

- Бог мой, как же мы с тобой постарели…. Или же ещё не совсем?! Дилемма, господа мои! Дилемма….

Я стою у окна, провожая Лёху. Лёха выходит из подъезда, и на моих глазах поскальзывается на ледяном асфальте. Пружинисто падает на руку. Встаёт и, отряхиваясь, смеётся, глядя на меня.

- Э-э-э! – ворчу я, - Чёртова безногая курица….  А всё туда же – в герои…