Помочь сайту
Поздравления
Зов
1 февраля 2021 -
Андрей Кудин
Удивительно или нет - случилось это примерно так, как я себе и представлял. Сердце… жгучая, быстро растекающаяся по телу боль – онемение. Осознание того, что живёшь в последний миг, - с чувством тревоги, неуспевающим за болью, и одновременно с облегчением.
На мне всё черное: пальто, штаны, туфли, шляпа. Пожалуй, так и должно быть...
Я толкаю дверь спальни, но выхожу не в общий коридор, а сразу на улицу, в дневной свет. И меня окружает не город, а деревня. Мой старый дом, участок… где я провёл лучшую часть своего детства. Помню, что дом давно не принадлежит мне, в нём живут другие люди, и, наверняка, многое из того, что меня окружает (если не всё) выглядит теперь иначе.
Выдвигаю засов, открываю дверь сарая… сквозь щели между досками пробивается луч солнца, запах сена, соломы… Выкатываю наружу велосипед. Я как будто знал, что он здесь стоит. На нём ездил ещё мой дедушка, или… у него был другой, которого давно уже нет? Этот старый чёрный велосипед – будто часть меня, - кажется, он был только моим, и я никогда с ним надолго не расставался. Привычно перебрасываю через седло ногу (и это действие символизирует вечное повторение чего-то… вечное продолжение, продолжение пути – после очередной остановки), трогаюсь с места. Едет удивительно легко, даже под горку… не требуется ни малейших усилий.
Я словно всегда здесь жил, - даже когда меня здесь не было. Я так и не смог почувствовать себя рыбой в воде в современном мире. Так и не научился извлекать выгоду из пользования его высокими технологиями. Мои попытки добиться в нём чего-то больших успехов не принесли, и ещё в начале пути во взрослую жизнь я догадывался о том, что так будет. Решив ввязаться в эту игру, я долго шёл – чтобы в итоге вернуться к тому, с чего начал…
Песок шуршит под колёсами. Велосипед едет сам… можно вообще им не управлять.
Останавливаюсь возле того огромного дерева, мимо которого проходил и проезжал бессчётное множество раз. Оно такое, каким я его помню… вот только давно уже спилено. Значит ли это, что к чему бы я не прикоснулся, есть лишь память о вещи, а не сама эта вещь? Значит ли это, что смерть ещё более иллюзорна, чем жизнь? Но тогда почему со всем, что я вижу и чего касаюсь, ощущаю родственную связь?.. Трогаюсь с места, слегка надавив на педаль… Быть может, когда время перестаёт властвовать над нами, наша память оживает? А сны, которые прежде были всего лишь снами, становятся явью?.. Может быть, иллюзия… а может быть, просто наша внутренняя реальность.
Всё также, как и в том мире, только безлюдно – но, вероятно, не потому, что здесь никого нет, а потому, что я сам хочу, чтобы никого не было. Я словно утоляю жажду, жажду свободы и одиночества, которых мне так часто не хватало при жизни. Но при этом уверен: рано или поздно обязательно встречу кого-нибудь, - и, как знать, возможно, эта встреча воплотит мою давнюю мечту о ком-то близком мне.
Тихое шуршание песка… ямки, канавка… вдоль дороги тянутся заборы, дома… а вот и старенький колодец. Останавливаюсь, чтобы попить воды. Ставлю ведро на край аккуратно – чтобы не упало вниз. Зачерпываю из него ладонями воду, осознанно делаю каждый глоток. Такая же на вкус, как и настоящая! Выходит, это правда?.. Насчёт памяти? Или я просто только что умер, и ещё не успел её потерять? Может быть, и так… может быть, это всё иллюзии агонизирующего мозга, неистовое цепляние за жизнь, рисующее красочные картины. Но тогда, как же выходит, что я безмятежно думаю об этом?..
Я знаю: это только начало. Сколько времени прошло с той минуты, как я умер? Возможно, только минута и прошла. Сейчас - разгар дня, ослепительно светит солнце. Но ведь так будет не всегда. Непременно наступит и ночь, и кто знает, что она с собой принесёт. Сейчас я столь же бдителен, как и прежде – наблюдаю каждый свой шаг, каждое своё ощущение, отчётливо вижу и слышу, пою – как пел вот в такие же минуты в юности, - как и прежде, я жив. Но не питаю иллюзий – всё может скоро измениться: разве смерть не будет всё дальше уносить меня от прежней жизни? Куда – по-прежнему не известно.
Стоило лишь задуматься над этим, как всё изменилось. Небо потемнело. На месте поля, что лежит сразу за деревней, возникла городская застройка, а песчаная дорога превратилась в гладкий асфальт. Передо мной вырос город, но совсем не похожий на тот, в котором я жил.
Город – призрак, город – монстр, город из мрачного фантастического фильма. Окутанные смогом безликие здания без верха и низа… бесконечная череда таких зданий, и некий возвышающийся над ними индустриальный объект – единственное, что выглядит ярко и отчётливо, - в отсутствие людей эта масса железобетонных конструкций кажется живой.
Приближаюсь к нему с некоторой… ах, вот и она, тревога, добралась до меня и здесь! И что же… вижу человека во всём чёрном или некое человекоподобное существо… он (оно) стоит неподвижно на самом верху строения, но не просто стоит, а ка будто трубит в рог или играет на дудке. Как будто подаёт сигнал… тревожный… зов.
Долго стою на месте, смотрю вверх, прислушиваюсь. Дудочник (мне хочется назвать его так) по-прежнему неподвижен. Тишина звенит, но от него по-прежнему ни звука, - отчего тревога словно выворачивает меня наизнанку. Попробовать приблизиться к нему? Нет. Не знаю, почему, но нет. Нужно просто пройти мимо.
Город как будто хочет затянуть меня в себя, хочет, чтобы я слился с ним. Так много разных историй хранят его стены, так много можно всего узнать… но, кажется, у всех этих историй есть нечто общее, постоянно повторяющееся. Спонтанно называю это общее бременем. Всё больше убеждаюсь, что иду не туда. Это путь, который притягивает меня, но не мой путь. Пожалуй, я слишком задумчив и потому покорно иду по нему. Интересно будет теперь выяснить, насколько я свободен…
Поворачиваю обратно, перехожу на бег. Стремительно мчусь, отмечая краем сознание, что по меньшей мере лет двадцать так не бегал. Могу ли ещё быстрее? Бегу. А ещё быстрее, и чтоб при этом не чувствовать ни малейшей тяжести? Невероятно, бегу! Впереди не то обрыв, не то… склон, это просто крутой склон холма. А внизу зелёный бархатный ковёр уже ждёт меня!
Бросок. Должен удержаться на ногах на этой бешеной скорости и не упасть, ни разу не упасть – так нужно! А могу, наверное, и не приземляться?.. Нет, приземляюсь, - снова и снова после каждого прыжка, - но не падаю. Почему же так важно не упасть? Почему бы и не полететь кубарем? Что мне терять? Достигая низа холма, отвечаю себе: «Твоя устойчивость сейчас – это как твоя жизненная стойкость, и потому означает свободу, - ты борешься за неё тем, что осознанно делаешь каждый свой шаг».
Посреди цветочного ковра вижу свой велосипед. Счастье бьёт во мне ключом, - никогда не бывало, чтобы так долго (не одну минуту) я чувствовал себя счастливым. Я знал счастье, как тихий, неспешный ручей, и совсем забыл, что оно может быть, как шумная и стремительная река. И разве мог я подумать, что однажды ко мне вернётся молодость?
Седлаю своего двухколёсного друга в нечеловеческом прыжке – зацепив его за раму ногою и подбросив. Эта маленькая победа над городом вдруг дала мне так много! Когда ещё я так верил в себя?! Не еду, а лечу. Чувствую, что могу дерзнуть на то, чтобы пролететь над этим спящим монстром на велосипеде. Пусть попробует догнать меня чувство тревоги! Пусть донесётся теперь молчаливый зов дудочника! Эй, вы, бросающие тени там внизу, живущие под тучами, я мчусь туда, где полуденное светит солнце!
Поле… высокая трава… хутор… Одинокий деревянный дом привлёк моё внимание, и я опустился на землю. Велосипед бережно уложил в траву. Пока ещё не вечер, и до вечера, быть может, путь не близкий, но над этим кусочком земли день стоит с сединою – низко стелется белёсое небо, колышется серая трава. Как здорово просто идти по полю… однако, чем ближе я подхожу к дому, тем больше ощущаю, что иду навстречу неизвестности. Что-то манит меня к нему. Понимаю, что: возможно, в нём живёт одинокая женщина, с которой, пусть и на короткое время, я смогу обрести то другое, полузабытое счастье, или, возможно, в нём живёт человек, который станет моим другом. Пытаюсь почувствовать, обитаем он или заброшен. Хочется сказать: ни то, ни другое, - что означает и то, и другое. Но как это может быть? Чтобы понять свои ощущения я – не без опаски – захожу внутрь.
Среди вещей, которых в доме не так уж много, нахожу вдруг то, что как будто хорошо мне знакомо. Но действительно ли я узнаю эти вещи или они скорее напоминают мне о чём-то? Замечаю возле стола чемодан, - выглядит как новый, даже пыли на нём нет. Что ж, похоже, у дома есть хозяин, во всяком случае, совсем недавно был. В чемодане папка с бумагами, какими-то записями. Включив настольную лампу и разложив записи под ней, начинаю читать. Как только картина проясняется, пол уходит из-под ног, едва не падаю, точнее, едва не проваливаюсь в какую-то дыру. Необходимо сесть и спокойно, если это возможно, осмыслить прочитанное. Но погружаясь в то, с чем столкнулся, явственно ощущаю, что нахожусь в опасности. Обычно опасность шла изнутри, но сейчас, кто знает… Чем больше сгущаются сумерки, тем больше меня сковывает страх, хоть я и пытаюсь его игнорировать и привлекаю к помощи весь свой здравый смысл. Мне стоит поскорее покинуть дом, - снаружи, вне стен, страх отступит. Но любопытство – что же может со мной произойти, если я мёртв? – удерживает меня от этого шага. Остаюсь и, похоже, начинаю вести себя как хозяин. Может быть, в этом и кроется опасность – забыть о том, как я сюда попал? Опасность… да, она всегда ведь в том, что можно забыться.
Когда, пребывая в задумчивости, я в очередной раз проходил возле окна, то заметил, как в нём мелькнул человеческий силуэт. По мне пробежал озноб. Чтобы предотвратить вероятность возникновения опасности за спиной, повернулся лицом к комнате. При виде колышущейся на стене тени чего-то, вспомнился случай, когда моему подсознанию точно также удалось внушить мне ужас. Впрочем, ему всегда это удавалось, нужно было только, чтобы представилась такая возможность. Если не происходит ничего сверхъестественного, то сейчас дверь откроется и войдёт хозяин дома. Наверняка, я окажусь в очень необычной для себя ситуации, но зато без тени страха.
Никто не вошёл. Я нагнулся и пристально посмотрел наружу. Нагнуться пришлось потому, что окно было расположено довольно низко. Последние сомнения отпали. Даже если всё, что происходит, сон… ведь теперь сон не то, что прежде, теперь сон – это явь… избавиться от него, может быть, и не получиться. Вдалеке, там, где я оставил свой велосипед, по полю шла тень величиной со скалу. Она остановилась прямо напротив меня, наклонилась - как это сделал я, чтобы посмотреть в окно, - немного постояла, и двинулась дальше – на моём велосипеде.
Я выхожу. Я бегу по полю. Бегу… бегу. Оглядываюсь на дом. В его едва заметном за высокой травой окне виден свет. Я оставил его зажжённым; и почему-то мне кажется, что эта деталь имеет значение. Почему? – спрашиваю. Может, потому, что я могу зажечь свет не только в этом доме, может быть потому, что таким образом – зажигая свет – я наконец смогу одолеть свой страх? Мчусь – вдогонку за тенью. «Эй, чем бы ты ни было, я не жертва, а ты не хищник! Я не доставлю тебе радость охоты! Это я оседлаю тебя!»
Я увидел, где она остановилась, где присела. Там, на возвышении, возле большого дерева. Присела и развела костёр, а после пропала из виду. Но я уверенно шёл к тому месту, ни мгновения не сомневался, что она всё ещё там. «Будешь ли ты неуловима для меня или ждёшь встречи со мной? Благодаря своей неуловимости ты внушаешь людям страх. Но в моём случае так было раньше. Теперь, когда я здесь, пришло время встретиться!»
Ночь. Костёр. Густой дым, за которым ничего не разглядеть. Но по эту сторону костра я вижу в траве свой велосипед. Может, мне просто взять его и уйти подобру-поздорову? Что ж, неистовство утихло, я успокоился, и тут как тут ещё одна моя старая подруга, робость. Пронаблюдав за боязнью – нежеланием пережить ключевой момент, я нашёл взглядом удобное место и сел, скрестил - для большего заземления – ноги. Дым тотчас же стал редеть. По ту сторону костра проявился человек.
На нём были чёрные штаны, туфли с длинными носами, коричневый жилет, а голову покрывала шапка-капюшон. Ростом и комплекцией он, похоже, мало отличался от меня, но, если всё-таки отличался, то в выгодную сторону: был чуть выше и плотнее.
Не зная, что следует первым делом сказать, я начал, не раздумывая:
- Я знаю, кто вы.
- Это хорошо, что нам не приходится представляться. Да и здороваться тоже ни к чему, - не замедлил ответить и он.
- Простите, если ждали приветствия…
- Не ждал. А ты и сейчас в своём репертуаре. Начал быстро, но всё равно ведёшь издалека… «Вы», «простите». Давай посчитаем это расстояние давно пройденным – а ведь оно давно пройдено – и обойдёмся без лишних формальностей. Ты сказал, что знаешь, кто я. Продолжай.
- Ты тот, кто живёт на том хуторе, чьи записи я там нашёл, чей силуэт увидел в окне, ты та огромная тень, что взяла мой велосипед, дудочник на верхотуре здания, чей душераздирающий, но молчаливый зов внушал мне тревогу, тот, кто на протяжении всего моего пути навевал на меня страх. Ты – это я, моя тёмная половина.
- А ты, значит, светлая? – спокойно, но не без ухмылки спросил он. – Я, стало быть, тёмная половина нас, а ты – светлая? Не кажется тебе, что ты что-то себе присваиваешь?
Его слова поколебали мою уверенность.
- Пожалуй… не такая уж и светлая. Я вовсе не хотел сказать, что ты воплощение всего негативного, что ты демон, зло… На самом деле, ты – это моя противоположность. Ты вселял в меня страх потому, что я был на свету, а ты выходил из темноты; внушал тревогу, так как нёс в себе неизвестность.
- Мы с тобой, как отец и сын. Иногда отцом был ты, иногда я. Мы с тобой, как братья, и даже больше, - как те близнецы, что умирают оба, когда умирает один. Ты жил снаружи, я внутри, можно сказать, в параллельном мире. Ты осторожен; робок и стеснителен. Я раскован, но осторожность перенял у тебя. Ты склонен к размышлениям и – тут же, читай - пассивен, я активен, но, как и ты, стал записывать мысли на бумаге. Только ты, как писатель, слишком медлителен, я же, в отличие от тебя, долго не размышляю, пишу быстро. У тебя никогда не было женщин (прости за небольшой перегиб), а у меня их могло быть много. Знаешь, что было бы, если б я жил в том мире, а ты в параллельном?
Я слушал.
- У нас была бы слава и деньги. Не нравится «слава»? Давай заменим на «известность». То, что писал ты, никому не было интересно. А то, что пишу я… приключения, истории: авантюрные, забавные, мистические, разные… Я мог бы для нас столько заработать! Это я бы заглядывал в твои сны, а не ты в мои, учился бы у тебя дистанцироваться от земных благ, а не ты у меня их использовать. Порой – не скрою – мне хотелось тебя придушить, разрезать на части (в некоторых из твоих кошмарных снов, вспоминаешь?). Своей заторможенностью ты был противен мне, а от твоей робости перед женщинами меня буквально выворачивало, - вёл себя с ними так, будто сам девушка. Это я, если помнишь, кричал в тебе, что и вовсе не стоило рождаться на свет! Моя жизнь была бы как жизнь, а не как странный эксперимент, который так логического завершения и не получил.
Я слушал. А когда закончились слова, слушал звуки костра. Мой собеседник ненадолго отлучился. Вернулся, держа в руках охапку веток.
- Вот как разводится костёр, - продолжал он. – Ты всё удивлялся, почему у тебя не горит. Почему некоторые гениальные произведения не пользуются спросом, тогда как простые, незатейливые всегда пожалуйста? Как дурень, повторял почему да почему. А всё проще некуда – да, впрочем, ты и сам это понял – людям не нужна твоя готовая истина. Им нужна игра, увлечённость игрой. А к истине они придут как-нибудь сами. Тебе стоило дать им приключение, комедию, эротику, криминал, пародию, да что угодно, подыграть им, развлечь их! А ты шёл напролом со своей истиной, как будто отнять хотел и то малое, что они имеют! Костёр разводится с мелких щепок, с сухих наломанных веточек. Ты же упорно хотел разжечь его с палена.
Тут я не выдержал, - и почему-то из всех возможных чувств в последний момент вперёд вырвался смех. Мне вдруг стало смешно, без горечи – просто смешно. Правда, лишь чуть-чуть припозднились слёзы.
- Наконец-то можешь от всей души посмеяться над собой. Как видно, ты бы мог обладать завидным чувством юмора, но львиная его доля была на моей стороне. Хотя здесь, пожалуй, сдам немного назад – согласен на пятьдесят на пятьдесят, - что, как ты понимаешь, и близко не комплимент.
- Должен признать, ты прав… - задумчиво начал было я. Но он меня остановил:
- Умоляю, не заводи эту нудную мелодию. Давай оставим сантименты другим и будем говорить по существу, как мы оба любим.
- Оно даёт тепло и долго не затухнет, но воспламенит того лишь, кто уже горит, - всё же закончил я начатую мысль.
- Хм, это ты про палено? Забавно вышло. Вот именно, ты писал для единиц, а я для миллионов. Но только твой открыт был текст, мой же вечно скрыт.
Помолчав немного, мой собеседник неожиданно выдал:
- Прости, что украл у тебя велосипед.
- Понятно, почему ты это сделал. Ведь раньше ты хотел украсть у меня жизнь.
- Верно отчасти. Я хотел её с тобой делить, - бодро жуя, ответил он и, словно в знак этого, протянул мне над огнём яблоко.
- Райский плод, - произнёс я – то ли с каким-то вопросом, то ли с сомнением, - крутя яблоко в руках.
- Да ешь уже! В этом мире всё такое же, как и в том. Чем-то эта реальность шире, чем-то та, но в целом они схожи.
- Что это за мир? Почему я… почему мы здесь оказались?
- Предположим потому, что в последние годы стали близки, почти подружились. Этот мир… он наш с тобой.
- А как же…
Поняв, о чём я, он не стал дожидаться окончания вопроса:
- Умирая, кто-то переходит из прежней общности в другую, кто-то торопливо погружается в процесс перерождения, а кто-то оказывается в собственном мире. В двух первых случаях люди практически сразу теряют память о своём прошлом, в нашем же случае – продолжают земную жизнь и, вдобавок к тому, без прежних ограничений.
- Каких ограничений? Впрочем… ты был той огромной тенью в поле…
- Да, с этого дня у тебя появилась возможность быть не только человеком.
- И как долго мы здесь пробудем?
- Кто ж тебе скажет?! Попробуй выяснить сам, - кто из нас философ, смотрящий вдаль? Мне достаточно того, что я хорошо вижу вблизи, и картина, которую я вижу, меня устраивает.
- Тогда… зачем мы здесь?
- Затем же, зачем были и там. Правда, есть важное отличие.
Он явно не спешил рассказывать, - вкус еды и забота о костре вдруг стали для него важнее. Мне пришлось его подтолкнуть.
- Мы можем не только жить в этом мире, но и управлять им. Погружаться в чужие судьбы, переживать чужие истории. Это как кино, но только наяву, и, вдобавок, в нём могут быть наши собственные персонажи. Тебе часом ничего это не напоминает?
- Не знаю… как будто что-то знакомое.
- Вот именно знакомое. Ведь это наша с тобой мечта, до сих пор, кстати, никем из нас не высказанная. Здесь ты творец в полном смысле этого слова. Точно пишешь книгу и видишь, как она в то же самое время воплощается в жизнь. Создаёшь миры, персонажей, - но делаешь это без прежних усилий – потому как не в одиночку, а совместно с природой-матушкой. Думаю, мало-мальски представляешь, о чём я. Хотя, да… тебе же всегда требуется объяснение. В таком случае можно предположить, что отдельная реальность образуется в результате непрерывного взаимодействия нашего с тобой мира со столь же тонкой информационной оболочкой Земли. Вероятно, наш пузырь, когда отделился от плотной материи, в отличие от множества других, просто не лопнул, и продолжает параллельно путешествовать. Как видишь, благодаря тебе, я тоже временами бываю философом.
На одном полюсе я, на другом ты! И вечная игра между нами!
Я встал. Встал и он.
- Во мне много сейчас чувств, но… кое-что меня продолжает беспокоить…
- Ещё бы! Когда тебя что-то не беспокоило!
- Помнится, кто-то называл сны кусочками смерти, - продолжал я. – Когда мы живём, для нас они желанны и, конечно же, совершенно безопасны. Но когда умираем… то всецело переходим во власть одного большого, нескончаемого сна. Я хочу сказать: что если я усну, когда и где проснусь, да и проснусь ли где-то?
И закончил, говоря больше самому себе:
- В коротких снах земных себя мы забываем, а в вечном сне каков наш шанс себя не потерять?
- Давай-ка ты сейчас не будешь впутывать меня в свои философские сети, тем более, что какой-никакой ответ я тебе уже дал.
- Наш пузырь не лопнул и продолжает параллельно путешествовать...
- Ты похож на человека, который, стоя на берегу, пытается понять, какие ощущения доставит ему вода, вместо того, чтобы просто войти в эту воду. Одари лучше философией своих будущих героев. Поэтому… ступай в ту архетипическую деревеньку.
Я повернулся и посмотрел, куда указал он. Вдалеке виднелись огоньки.
- Встретишь там удивительных людей. Твои прежние вопросы скоро отпадут сами собой.
- Что это за деревенька?.. Кто те люди?..
- Узнаешь, – только и произнёс он, и снова сел.
Постояв немного, я двинулся в путь.
- Эй, ты ничего не забыл? Твой велосипед…
- Оставляю его тебе.
Огни деревеньки приближались. Я шёл, часто повторяя про себя мысль: «Мой брат… мой брат, что жил во мне». Она так велика, что даже множество раз произнести её недостаточно. А когда видимая в свете полной луны дорога почти привела меня к цели, нашлось и продолжение этой мысли:
Мой брат… мой брат, что жил во мне…
Он там был, где я не был.
Горел огнём и другом был земле.
Я ж больше плавал и странствовал по небу.
Вот и первые домики, уже слышны звуки… лай собак, голоса каких-то людей, возможно, из ночного заведения. Хочется превратиться в огромную тень, растянуться сразу над несколькими крышами, а потом… лечь на них и просто слушать. Но в один прекрасный момент не удаётся сделать очередной шаг. Меня начинает тянуть на дно трясина, внезапно возникшая под ногами, и вспоминается то, как в доме я чуть не провалился в некую дыру. Проваливаюсь сейчас. Почему и куда? «Кто ж тебе скажет?» Смотрю на огни в окнах, картина начинает расплываться. Во-вот меня затянет с головой. «Хотел тебе сказать, что сон наш может быть коротким».
Но снова голоса людей… неужели сейчас всё вернётся? Ничего не видно – пелена. Из глубины слышится стук, от которого колышет тело. Кажется, мне придётся к нему привыкнуть. Сквозь пелену начинаю различать человеческие силуэты. Почему-то и будучи отчётливо видимыми они белые. Кто-то склоняется надо мной. Где я? Что со мной происходит? И вдруг становится ясно.
Я всё ещё жив.
Рейтинг: 0
343 просмотра
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
