Жизнь длиною в ДВА дня

   Войдя, он сразу же ощутил присутствие рядом постороннего человека.  В доме пахло не так.  Грузно опустившись на скамеечку для обуви,  Сергей принялся расшнуровывать ставшие вдруг неимоверно тяжелыми берцы. Усталость последних дней, неопределенность и неверие в то, что все уже позади,  лежащая впереди неизвестность,  все это вдруг нахлынуло на него на пороге родного дома. 

     Внезапно раздался какой-то шорох.  Подняв глаза, Сергей увидел стоящую в коридоре молодую женщину,  которая с испугом смотрела на него.

    - Ты кто? - равнодушно спросил Сергей.

    - Нет, это ты кто? И что тебе тут нужно? - возмущенно ответила женщина.

    - Да как-то так вышло, что это вроде мой дом.  Мама где?

    - Какая мама? Евгения Петровна?

    - Ну да… Петровна - это моя мать, а я домой пришел.  Вот слышала, небось, «пришел солдат с фронта»? Так это про меня.  Давай знакомиться, что ли? Сергей.

    - Света, - машинально ответила женщина.

    - А что ты здесь делаешь, Света? Когда хозяев нет дома? - усмехнулся Сергей.

    - Понимаешь, я сняла у твоей мамы комнату, на время.  У меня здесь дела,  у меня сын тут,  в санатории.  А мне путевки не досталось,  вот я за ним и присматриваю.  А комнату мне там, в санатории, посоветовали.  Твоя же мама там работает. Я не знала ведь о тебе, я сейчас уйду.  Извини.

    Женщина теребила оказавшееся, почему то в ее руках,  кухонное полотенце.  Она сворачивала его и разворачивала, не замечая своих движений. Сергей пристально смотрел на ее руки… Он странно и судорожно сглотнул несколько раз.

    - Куда же ты ночью-то? - удивленно спросил Сергей. -  Не дури.

    - В гостиницу,  а что делать? - растерянно развела руками Светлана. - Так вышло.

    - Ладно, давай не спешить, мне просто бы ванну принять.

    - Да ведь нет горячей воды!  Хочешь, я сейчас нагрею в ведре, помоешься?

    - Да нет, не надо, зачем, холодная есть? Ну, вот и славненько, - с этими словами Сергей, расстегнув сумку, вытащил оттуда смену белья и полотенце. - Понимаешь, с Баграма не мылся толком, странно, да? - криво улыбнулся он и боком, стараясь не задеть ее, прошел в ванную.

    Света растерянно осталась стоять в прихожей.  Прислонившись к стене, она слушала, как течет вода в ванной,  и  мысли вертелись. Она думала… О нем?  В голове был сумбур.  Чем-то  этот высокий и  видно, что смертельно уставший, парень  ей понравился.  Какая-то мужская сила плескалась  в нем через край… Или это просто вид солдатской формы, или  его  широкие плечи и грустные глаза?..  А может, неожиданно мягкий голос? Все это подняло в ней какую-то  теплую, неизведанную ранее или уже забытую волну чувств. Тепло женщины, встречающей защитника, победителя.

    Она стояла в растерянности, не понимая, что же ей сейчас нужно сделать. Бежать? Или остаться? Чувство было очень приятным! Оно было почти забытым. Она торопливо двигалась по кухне, ставя чайник, приготовляя яичницу.  Порезав колбасу и сало,  благо продуктов хватало, замерла, прислушиваясь…

    Наконец дверь кухни распахнулась, и на пороге появился Сергей,  вытирая полотенцем  коротко стриженую голову.

    - Ого, да ты хозяюшка, Светка! - улыбнулся он ей. - Знаешь, а кстати,  я ведь ужасно голоден. Ты поешь со мной?

    - Да я сыта. - Взгляд его погрустнел. – Но, конечно, поем немного, - вдруг утвердительно мотнула она головой и выронила из рук  только что приготовленные столовые приборы. 

    Сергей весело ей подмигнул:

    - Сейчас! – и, выйдя в коридор, вернулся с литровой бутылкой водки. - А у нас вот что есть! Это хорошая водка, из военторга,  оттуда, «из-за речки». - Он вопросительно смотрел на нее.

    - Пожалуй,  я не… – но замолчала,  снова поймав  этот его потухающий взгляд. - А  впрочем,  немножко, за встречу!..

    Вот так это и произошло. Потом, когда  уже после выпитого  стало легче и свободнее,  они говорили. Он рассказывал о боях, смертях и потерях. Говорить о чем-то другом он просто не мог. Разучился.  Забыл. Светка же, по-бабьи подперев ладошкой подбородок, слушала  и  иногда даже всхлипывала.  Бутылка опустела почти наполовину…

     А потом была ночь. Распаленные, разгоряченные тела уже не могли остановиться.  Все происходило быстро.  На удивление самой себе, Светка  лихорадочно срывала с себя одежду,  помогая Сергею избавиться от штанов. И то, что ее сейчас брал опаленный войной мужчина,  и то,  как он это делал,  жадно, грубовато  и настойчиво, заводило ее еще больше.

    Упорно проникая в нее  глубоко и остро, он закрывал глаза. Светке  порой казалось,  что он просто терял сознание от нахлынувших чувств. И она повторяла  все движения, тоже закрывая глаза и проваливаясь за ним  в бездну…  Казалось,  это не кончится никогда… 

    Полежав и покурив, Сергей начинал ее гладить, трогать, и снова все повторялось,  взрывалось и неслось бешеной  каруселью. Вся  комната была заполнена и пропитана  этими флюидами,  этим острым запахом. Запахом любви…

   Вот так произошла встреча Сергея с «гражданкой».  Имеется в виду не Светка, а гражданская жизнь.  Что касается ее, женщины,  а она теперь навсегда останется для него просто случайной женщиной, то, встав поздно утром,  Сергей увидел,  что смятая и до сих пор  влажная  кровать  пуста… Лишь на подушке лежало несколько светлых  длинных волос. И запах. Ее запах. Тот самый запах, который не всем мужчинам дано  познать в своей жизни.  Запах  полностью удовлетворенной   женщины.

    Этот эпизод ночной страсти еще долго будоражил и беспокоил Сергея,  но ему нужно было ехать.  Он обещал сослуживцу завезти деньги его матери,  та остро нуждалась. А они  перед самым увольнением Сергея  смогли провернуть небольшую аферу и продать сэкономленные во время боевых выходов пайки.  Товарищ был старшиной роты и, как это ни прискорбно звучит,  умел выигрывать на потерях. Живым нужно жить. Афгани они удачно поменяли на рубли,  и в общем-то сумма вышла неплохая.  Жалко только то,  что Сергей не успевал повидать мать, та была на суточном дежурстве.  Да и приехал он «сюрпризом». Поэтому, позавтракав, он написал ей записку,  где все объяснил, и вышел из подъезда на залитую солнцем улицу.  

    Военная форма стала уже утомлять, и Сергей направился в ближайший универмаг, купил простые штаны и светлую рубашку.  Потом долго выбирал обувь.  Это уже осталось у него от армии, ногам должно быть удобно – заповедь командира разведроты  ДШБ Степанченко. Эта наука была проверена жизнью.

    Закончив экипировку, Сергей направился в сторону железнодорожного вокзала.  Шел он неспешно, вдыхая полной грудью запахи родного города.   Его удивляла пестрота и многоголосица.  Он не мог поверить, что все  эти   праздно гуляющие  люди не боятся внезапной атаки с воздуха, что повсюду громко звучит музыка, что девушки вокруг так красивы и нарядны.

    Внезапно он вспомнил о своей ночной знакомой. «А ведь я и лица-то ее не разглядел толком, только глаза,  ну, и тело, - внезапно с легкой грустью  подумал он. - Вот сейчас будет идти навстречу, и ведь не узнаю».

    За два года службы он действительно отвык. Отвык от всего, от всего того,  что казалось этим людям нормальным  и незыблемым.  Даже  то, что он провел ночь с шикарной, чувственной и отчаянной русской женщиной, было для него странно.  Ведь и там у них была одна  афганка, она приносила им в расположение  анашу. Меняла ее на консервы, сигареты и патроны. И иногда, когда травы у нее не было,  она расплачивалась с голодными и жадными  до «этого» дела солдатиками собственным телом.  Сергей тоже несколько раз участвовал в этом.  Ему запомнилось худое смуглое тело, неудобно лежавшее на жесткой земле, и карие,  неживые какие-то глаза,  отрешенно смотревшие вверх. И запах от нее был какой- то козий, острый.  Ничего женственного в этом не было, но все равно  солдаты приходили к ней снова и снова.  Потом ее соплеменники, вероятно,  перестав нуждаться в поддержке, просто вспороли ей живот и ночью подбросили к расположению батальона. На этом афганская любовь для многих закончилась.

    Незаметно Сергей дошел-таки до вокзала.  Нужный поезд отходил буквально через час.  Купив билет,  он еще немного погулял по привокзальной площади, с наслаждением съел мороженое и купил в дорогу пять бутылок жигулевского пива.  Его он тоже не пил давно.

     В купе их было трое. Пожилая чета и парень, ехавший в тот же город,  что и Сергей. Поговорили, выпили пива.

    Странно, но начало поездки  почему-то всегда начинается с еды, вроде как будто не было времени поесть дома. Едва устроившись, люди начинают вытаскивать на столик продукты. Мужики, косясь на жен, выставляют бутылки, и все это съедается и выпивается практически в начале пути.

    Выйдя с новым знакомым в тамбур покурить, Сергей принялся было рассказывать ему об Афганистане, но, наткнувшись на скучающий взгляд,  осекся и замолчал. Парень откровенно зевал.

    - Послушай-ка, зема, - внезапно спросил он, - а с «дурью»  у вас там как было?

    - С чем? С анашой, что ли? - удивленно спросил Сергей.

    - Ну да.  Как там трава?  Вставляет? Нет у тебя попробовать?  У нас один типок  вернулся,  так привез.  Я,  правда, не успел,  но  кенты говорили, убойная вещь, - восторженно зажмурился попутчик.

    - Да знаешь,  было, все было,  но ведь не это главное, понимаешь?

    - Да  че  ты  тут косишь?  Скажи еще,  что Родину защищал там, у этих черножопых, -  презрительно откликнулся парень.

     Внезапно  знакомая Сергею неконтролируемая ярость  стала распирать его изнутри.  Так было там,  когда казалось,  что выхода уже нет.  Когда перестаешь обращать внимание на свист пуль и убитых товарищей. Тогда остается только она,  одна эта ярость, которая помогает преодолеть страх, вскочить и бежать на врага, бежать без всякой мысли,   громко крича что-то матерное и непонятное. Это был просто рев.  Рев доведенного до отчаяния человека,  которому нечего больше терять.

    Рука Сергея потянулась к яркой футболке парня.  Заметив движение,  тот быстро отскочил назад и проверещал:

    - Эй, солдатик, остынь!  Я-то местный,  тронешь - мы тебя тут и закопаем. Ты что, сдурел?  Какие-то вы все, афганцы, больные на голову, - он резко повернулся и заскочил в вагон.

    Сергея мелко трясло.  «Нельзя же так, я дома, он - свой…»  Он еле-еле сумел  онемевшей вдруг  рукой прикурить сигарету. В тамбуре он простоял еще долго.  Уже смеркалось,  когда Сергей вернулся в купе.   Его попутчик давно спал на верхней полке.  Пожилые супруги о чем-то тихо говорили,  не обращая на него никакого внимания.  Запрыгнув на свою полку,  Сергей  по привычке закинул руки за голову и задумался.

    «Всего ведь день как я гражданский человек!  А  уже столько всего со мной произошло.  И вот я, даже не повидав собственной матери,  еду к матери Толика.  Потому что так надо,  потому что я обещал. Потому,  что там действительно беда.  И какое значение имеет эта несостоявшаяся стычка с глупым гражданским пареньком?» Так,  под монотонный стук колес, Сергей незаметно  уснул.

    Разбудили его радостные голоса.  Поезд приближался к станции,  на которой Сергею нужно было выходить.  Его молодого попутчика в купе уже не было. Захватив свои немудреные пожитки (самой дорогой вещью в них была медаль «За Отвагу»,  ее  Сергей еще в магазине аккуратно отцепил от гимнастерки  и,  завернув в бумажку,  сунул на самое дно сумки), на выходе из вагона он все же столкнулся с тем самым пареньком.   Желая как-то сгладить неприятный осадок, Сергей улыбнулся. Тот,  искоса глянув, сказал:

    - Дощеришься  ты у меня солдафон,  подожди,  встретимся в городе! – и  быстро выпрыгнув из вагона,  растворился в густой людской массе. 

    Пожав плечами,  Сергей тоже вышел на перрон.

    И снова это ощущение нереальности. Сколько вокруг цвета, шума, музыки! Да и сам воздух… Хоть и  для искушенного человека  это  был смог, пропитанный запахами мазута,  железа,   нагретого асфальта,  для  Сергея  он казался живительным.  Ведь он не шел ни в какое сравнение с жестким, пыльным,  перехватывающим дыхание,  опаленным войной воздухом Афганистана.

    Сергей  снова  неторопливо шел по улице и смотрел. Смотрел на всех этих таких беззаботных и добрых людей.   Ему было хорошо,  очень  хорошо.  Казалось, жизнь началась заново.  Теперь-то он знает ей цену! Знает цену смерти, подлости, трусости.  Знает цену обезумевшим от ненависти  душманам,  которые, казалось,  вовсе не боятся умирать.  Знал цену взглядам,   которыми смотрели на него жители кишлаков,  атакуемых и взятых его батальоном.  Даже внезапно увидев выбегающего из подъезда мальчугана лет двенадцати,  который нес мячик, Сергей почему-то вспомнил глаза того  афганского пацана, который лежал с оторванной взрывом мины ногой. Он сжимал в руках автомат и ненавидяще смотрел   побелевшими от невыносимой боли глазами  на медленно подходивших русских солдат.  Что-то кричал им на своем гортанном языке, а потом, как-то извернувшись,  уткнул дуло автомата себе в живот  и нажал  спусковой крючок.

    Встряхнув головой,  Сергей отогнал от себя навязчивое видение  и,  заметив  подъезжающее такси,  махнул рукой.  Назвав водителю адрес  и спросив разрешения закурить, Сергей откинулся в удобном кресле и прикрыл глаза.  Все-таки  слишком много событий произошло за эти сутки, и он  просто очень устал. Доехали они быстро.  Мать Толика жила практически в центре города.

    Позвонив в квартиру,  Сергей поздоровался с маленькой,  ужасно худой женщиной,  и сказал,  что привез ей  привет от сына.  Радостно всплеснув руками,  она  пригласила его пройти.   Сама стала суетиться, накрывая на стол в большой комнате.

    - Сейчас,  сынок, сейчас покушаем!   Ты выпьешь немного? Расскажешь мне, как  там мой Толечка?  Так, погоди, я быстро.

    - Теть Вер, а может, на кухне? Ну чего нам в этой зале-то делать?

    - Нет, нет, это праздник! Ты куришь, Сережа? Сейчас, - она поставила перед ним тяжелую стеклянную пепельницу и снова вышла на кухню.

    Сергей молча курил, разглядывая неприхотливый интерьер комнаты. Мебель была старенькая, но аккуратно начищенная и блестела, как в магазине когда-то. На стене висела большая фотография в рамке: Толик, молодой, задорно улыбающийся выпускник в непримятом еще «взрослом» костюме. Сергей не заметил, как тетя Вера быстро и красиво накрыла на стол. Из бездумного оцепенения его вывел тихий голос:

    - Ну что, Сергей, за возвращение?

    - Да, теть Вер, и за тех, кто «за речкой». - Заметив ее недоуменный взгляд, Сергей  добавил: - Мы так Афган называем.

    Они выпили, потом, пока Сергей с удовольствием ел, тетя Вера рассказывала о том, как она уже ждет не дождется своего Толеньку,  может тогда они что и придумают с этой бедой. Уловив что-то непривычное в разговоре, Сергей поднял голову и посмотрел ей в глаза.

    - С какой бедой, теть Вер?

    Женщина внезапно заплакала.

    - Беда у меня, Сереженька, заболела я нечаянно, - это так жалобно прозвучало, что Сергей оторопел.

    - Так лечиться ведь надо, что же вы так-то?

    - Лечиться? Ну да, надо, сынок. Но болезнь у меня такая, что уже, наверное, и не вылечат. А денег много надо, а где брать-то? - горестно прошептала женщина.

    - Ой! Да, совсем же забыл, - Сергей запустил руку в карман брюк и достал пачечку денег.

    - Вот, это вам Толик передал, я же и приехал их вам завезти.

    - А откуда деньги-то? - испуганно спросила женщина.

    - Да вы не бойтесь, это мы там подработать смогли, сэкономили немножко, берите, берите не бойтесь.

    - А сколько здесь? - внезапно с надеждой в голосе спросила женщина.

    - Три тысячи, тетя Вера, вот вам и на лечение будет.

    - Три, - глаза женщины снова потухли, - мне, Сережа, тридцать надо, вот ведь…

    - Тридцать? Нифигассе! Что же такое у вас?

    - Рак у меня, Сереженька, беда-то какая… Только ты Толику не пиши. Говорят врачи, надо костный мозг чистить или менять, а это только в Москве или за границей.

    Сергей обескуражено молчал, не понимая до конца, о чем говорит ему Толина мама.

    - Сказали, надо тысяч двадцать, не меньше, собрать, чтобы все сделали. Ужас-то какой, где брать такие деньжищи? Я уже думала, прости меня Господи, - женщина быстро перекрестилась, - от моей мамы, Толиной бабушки, полгода назад квартира осталась, хорошая, большая, трехкомнатная. Мой отец работал в обкоме комсомола, еще тогда получили. Я ее хотела Толику, на жизнь, а тут вот думала уже, может, продать? Очень уж хочется его из армии-то дождаться. А тут вон оно как.

    Она стояла, обессилено повесив руки вдоль щупленького тела, и из  ее глаз быстро, одна за другой, скатывались слезинки. По сердцу Сергея как будто бы резануло штык-ножом.

    - Тетя Вера! Да что же вы думаете, Тольке какая-то квартира дороже собственной матери? Как вам не стыдно так говорить, мы же только о вас, о матерях, ну, у кого нет девушки, только и думаем! Может, я  чем могу вам помочь?

    - Даже не знаю, Сережа, но раз ты так говоришь… Мои знакомые узнавали, вроде директор рынка хотел квартиру купить и деньги давал неплохие. Но я не ответила, да и боюсь я, никогда не занималась такими делами. Вот. Может быть, ты узнаешь? Это недалеко, я провожу. Просто спросить, договориться, узнать. Ты прав, надо попробовать лечиться, что же это, сын придет, а мать совсем больная будет. Нет! Давай сходим,  Сереженька!

    В глазах пожилой женщины («А ведь ей, пожалуй, не больше сорока», - с удивлением вдруг подумал Сергей, вспомнив свою маму) уже плескался радостный огонек веры и надежды.

   До рынка они и впрямь  дошли быстро. Пройдя шумную южную многоголосицу рядов, тетя Вера показала Сергею на двухэтажное здание.

    - Вот контора ихняя, Казбек Виссарионович директора зовут, он собирался покупать. Сходишь? Я здесь тебя подожду, посижу, - она кивнула на лавочку возле палисадника.

    Сергей упруго взбежал по лестнице на второй этаж, толкнув дверь с зеркальной табличкой  «Директор», спросил у сидевшей в приемной женщины:

    - Можно?

    - Вы по какому вопросу? - невозмутимо спросила та. - Вам назначено?

    - Я по поводу квартиры на Советской площади.

    Секретарь, вскинув голову, внимательно на него посмотрела и сказала:

    - Cейчас узнаю. - Выйдя из  кабинета, показала рукой на дверь: -  Проходите, ждет.

    В кабинете за большим столом вальяжно развалился совсем не старый мужчина в белоснежной расстегнутой рубашке. Пристально рассмотрев визитера выпуклыми оливковыми глазами, он спросил с еле слышным акцентом:

    - Какое отношение к квартире имеешь, дорогой? Сын? Вернулся?

    - Нет, не сын, друг. Мама его попросила помочь, узнать, сколько вы можете заплатить за эту квартиру?

    - Неправильный вопрос, - улыбнулся директор, - не «сколько могу», а сколько заплачу. Я слышал, хозяйке операция нужна, дорогостоящая операция? - он вопросительно глянул Сергею прямо в глаза.

    - Да ей нужна пересадка костного мозга, это очень дорого, -  ответил Сергей.

    - Вот и давай договоримся так: пусть она оформляет на меня бумаги, а я все сделаю и все оплачу. Хоп?

    - Да, спасибо, мы так и сделаем, она сейчас зайдет, и вы скажите нам, что нужно.

    - Пусть сама приходит, кто ты ей? Зачем чужой человек в деле? Не обману, - улыбнулся грузин.

    Выйдя на улицу, Сергей рассказал женщине, о чем они договорились и  что ее ждут.

    - Конечно, конечно, если вылечат, пусть забирает, мы и в двух комнатах разместимся, а женится Толик, я к брату уеду в деревню, тут рядом. И раскрасневшаяся и разрумянившаяся от вдруг вспыхнувшей надежды женщина заторопилась в здание.

    Сергей с удовольствием закурил, откинувшись на удобную спинку скамейки. Внезапно его внимание привлек прилавок с развешенными на нем синими штанами. «Так это же джинсы!» Сергей вспомнил о том, что говорили, будто в этом городе какая-то единственная в Союзе фабрика шьет эти такие дефицитные брюки. Быстро встав, он направился к этому прилавку. По пути  нечаянно сильно толкнул идущего сбоку парня, тот грязно выматерился, и Сергей уже хотел миролюбиво извиниться, но внезапно услышал голос:

     - Резо, а вот это и есть тот больной, что в поезде на меня наехал. Угрожал еще…

     Повернув голову, Сергей увидел своего недавнего попутчика, стоящего в группе молодых парней, которые явно чувствовали себя на рынке, как рыба в воде.

    - Резо, давай ему рыло начистим,  для прописки, и чтобы нас, «центровых», уважал, - продолжал вещать тот.

     - Да вы что, ребята? - удивленно переспросил Сергей. - Я ведь ничего ему не сделал, он просто про Афган…

    - Так ты оттель, что ли? - бесцеремонно перебил его еще один парень. - Как вы уже всех достали своей войной! А че без медальки какой? Оттуда же все героями приезжают, - заржал он.

    Снова жаркая волна стала подниматься внутри, Сергей крепко сжал кулаки, но заставил себя спокойно ответить:

    - Мы не сами ехали, нас послали туда, понимаешь? Там… Там война, ребята, настоящая война. Я просто хотел джинсы себе купить, давайте разойдемся, меня тут женщина ждет.

    - Ах ты, блин, так он еще и телок наших снимает, и джинсы покупает, лавэ у него, видать, там не меряно. Резо, ну что же ты? - это снова говорил тот попутчик, который убежал из тамбура вагона.

    Резо задумчиво скривил тонкие губы:

    - Побазарить-то можно, конечно. Пошли, солдатик, отойдем, объяснишь людям, почему ведешь себя так. Денег дашь, немного выпьем, поговорим, пошли туда.

    Он кивнул головой в проход между киосками. Сергей согласно кивнул, но сказал:

    - Ребята, если вы чего надумали, так зря это. Я в разведке служил, - и молча вошел в проход.

    - Разведчик он, - внезапно услыхал он вопль попутчика и, оборачиваясь, успел заметить в его руках обмотанный изолентой обрубок тяжелой металлической трубки.

    Сделать шаг назад он просто не сумел,  помешала стенка киоска.  В голове взорвалось, и все вокруг снова затопило яркое, палящее солнце Афгана.

    Когда тетя Вера вышла из конторы, счастливая и довольная тем, что все проблемы брался решить Казбек Виссарионович, она увидела стоящую у киосков машину «скорой помощи», милицейский УАЗик, и большую толпу молчаливо стоящих людей. Сердце кольнуло. Подошла она в тот момент, когда носилки ставили в карету «скорой помощи». Увидев бледное, окровавленное лицо Сергея, женщина громко вскрикнула и потеряла сознание. Их везли в одной машине…

    Потом… Потом все было уже не так. Приехавшая мать Сергея, осунувшаяся и похудевшая, глядя на молодого хирурга выплаканными до донышка, ставшими бесцветными глазами, только и смогла спросить:

     - Доктор, ну как он? Он же только с войны вернулся, из Афгана.  Как же так? За что,  доктор?

    Тот хмуро отворачивал в сторону взгляд, потом, нервно сжав зубами сигарету, ответил:

     - Да не знаю я, мать! Не знаю! Знаю только,  что жив пока ваш сын, в коме он, в глубокой коме. Черепно-мозговая. Никто ничего сказать не может, случается по-всякому, есть случаи, что и через десять лет выходят из нее, не знаю! Из Афгана, говорите? Давно вернулся?

    - Два дня назад, - растерянно ответила мать. - Боже мой! Ведь всего ДВА дня назад!

    - Думаю, он теперь снова там, откуда пришел. И чем этот его поход закончится, мать… - Доктор безнадежно махнул рукой и, ссутулившись, побрел по коридору.

    Мать стояла в больничном коридоре, судорожно пытаясь проглотить комок в горле.  В ее ушах свистел знойный южный ветер, а широко распахнутые глаза, казалось, тоже наконец- то увидали выцветшую небесную синь, и яркий ореол безжалостного афганского солнца. Солнца, которое опалило их жизни…