Вставай, Вера!

 Так случилось, что Ивану Кузьмичу ампутировали обе ноги. И было тогда ему за пятьдесят. Возраст, конечно, не особо древний, но уже вовсе и не совсем молодой, чтобы начинать все сначала. Трудно в этом возрасте изменить что-либо, привыкнуть к чему-то новому... но ведь жить-то надо!

Жена его, Вера Степановна, стойко приняла удар судьбы и делала все возможное, чтобы муж ее не замечал своей ущербности и одинокости. Словом, жили они дружно, особо ни в чем не нуждаясь и не жалуясь.
Дети их выросли и разлетелись кто куда. Завели семьи и жили своей жизнью, присылая на праздники поздравительные открытки и, сетуя на нехватку времени, «... а то бы непременно праздник провели вместе». Но Иван Кузьмич и Вера Степановна не обижались на них. Что с ними сделаешь?.. Молодежь. Да и привыкли уже вдвоем.
Весь смысл жизни Веры Степановны сводился к заботам о муже. Основной задачей Ивана Кузьмича было с благодарностью принимать заботу о себе и по возможности помогать жене по хозяйству.

Как-то Вера Степановна мыла лестничную клетку. Сверху спускалась соседка.
— Здравствуй, Вера! Смотрю на тебя, прямо жалко мне труды твои. И чего ты с ним мучаешься, с инвалидом?
Вера Степановна подняла голову. Грязная тряпка застыла в руках, пальцы сами собой начали сжиматься в кулак. Серые струйки воды потекли по ступенькам, крупные капли зашлепали вниз, собираясь в грязные маленькие лужицы.
— Ты что, Люба? Ты что говоришь-то?
— Да ладно! Чё там, свои люди. Я ведь все понимаю. Ты ведь не стара еще... — Она осеклась на полуслове.
— Ты чего, Вера? — и заспешила по ступенькам вниз.
Вера Степановна смотрела, как ее толстый зад, опускаясь, раскачивается из стороны в сторону. Она не затаила на нее обиду. Лишь медленно опустилась на мокрую ступеньку, даже не почувствовав мокроты и холода, поднесла руку с тряпкой к груди и крепко прижала к себе. Вялые струйки грязной воды покатились по платью, в глазах стояли крупные слезы.
Нет, она не плакала! Она испугалась. Она страшно испугалась. Случись что с ней, как же Он будет без нее? Как же...

Ног у человека нет, а руки-то есть. Купила Вера Степановна Ивану Кузьмичу кресло-каталку. Теперь можно было ему и по дому передвигаться, да и на улицу выезжать воздухом подышать.
Поначалу двое мужиков брали кресло с хозяином с двух сторон и выносили на улицу, а потом сделали такие деревянные настилы, которые клались на лестницу, и по ним можно было катить каталку и вверх и вниз. Вот только оказалось, что закатить каталку с человеком, пусть даже без ног, вверх, нужно было сил, как у трех мужиков...

Был теплый августовский день. Иван Кузьмич в кресле-каталке дышал воздухом около подъезда. Рядом на лавочке, перетирая косточки соседям, сидела Люба.
— Слышь, Вань! Зотовы, из второго подъезда, импортный гарнитур купили. И откуда у людей деньги берутся?
— А ты разве не знаешь откуда, Люба? Да их ведь зарабатывают. Ты то вот, как на пенсию в пятьдесят вышла, так ни дня не работала. А Зотовы твои...
— Да не мои они, — перебила Люба. — Ой, что это? Дождь, что ли. А я белье развесила. — Она вскочила и побежала снимать белье с веревок.
— Ах, Люба, Люба! — Иван Кузьмич только головой покачал.
Первая крупная капля упала ему на лицо.
— А и правда дождь начинается. Где там моя Вера Степановна?
А дождь набирал силу.
Трудно представить безногого человека одного, во время дождя, на улице. Его беспомощность и беззащитность могли бы тронуть любого. Но так случилось, что на улице, кроме Любы, увлеченной своим бельем, никого не было.
А дождь все усиливался. Иван Кузьмич двумя руками крепко обхватил поручни, растерявшись и не зная что делать. Дождь холодными струйками стекал за воротник.
— Не хватает только еще простудиться, — подумал он, — Вере и так достается.
Рубашка намокла и, прилипнув к телу, не только не грела, а, казалось, наоборот, пыталась отдать последнее тепло. Тело начало мелко дрожать от холода или безысходности...
И тут на крыльце показалась Вера Степановна.
— Батюшки, что делать-то? Ведь никого дома-то нет. Все на работе, — запричитала она.
Мимо пронеслась Люба с охапкой белья.
— Люба, помоги! — взмолилась Вера Степановна.
— Счас, только белье занесу, — не останавливаясь, бросила на ходу Люба.
А дождь все лил и лил.
Вера Степановна подскочила к каталке и покатила Ивана Кузьмича к настилам. Закатила на них, проехала около метра, но уклон был слишком большим.
Иван Кузьмич, как мог, помогал жене, упираясь руками в колеса. Но куда там! Каталка была готова вот-вот покатиться назад. Вера Степановна упиралась что было сил. Руки дрожали от напряжения. Сердце бешено стучало.
— Верочка, не спеши, подумаешь, дождь! Что я растаю, что ли?
Но Вера Степановна то ли не слышала, только вдруг каталка продвинулась на несколько сантиметров вперед. Потом еще и еще. В висках у Веры Степановны стучало, голова начала кружиться. Коленки дрожали, но она упрямо катила каталку вверх.
И вот уже долгожданный навес.
В этот момент выскочила Люба.
— Ну, зачем ты, Вера, так? — потом, видимо сообразила. — А как же ты смогла-то?..
А Вера Степановна, держась за сердце, начала медленно оседать на пол.
— Не надо, Вера... Не смей! — закричал Иван Кузьмич. — Слышь, Вера, не смей!
Он кричал и плакал. Плакал и кричал. Вера Степановна лежала на полу, и казалось, просто прилегла отдохнуть, так спокойна и обычна была ее поза.
— Не смей, Вера! — сквозь слезы прорывался голос Ивана Кузьмича.
И только Люба стояла, широко открыв глаза. Никогда еще чужая беда не была так близка от нее.
И что-то в ней шевельнулось. Она села на колени, дотронулась до плеча Веры Степановны и тихо сказала:
— Вставай, Вера! — и совсем некстати добавила: — Вставай, Вера, кончай притворяться...