Вечереет. Только что прошел ливень, летний, тёплый. Город весь вымыт этим сильным, прекрасным дождём. Город дышит свежестью. Ещё капают редкие капли. Елена идёт по лужам. Собственно говоря, весь асфальт и есть сплошная прозрачная вода. Лёгкие босоножки совсем промокли. Прошедший ливень был таким радостным, он был, как водопад, сквозь него почти ничего не было видно. Великолепный, невероятный дождь. И она всё ещё полна этим сверкающим водопадом, этим захватывающим чувством жизни. Платье совсем промокло, волосы текут по плечам тонкими змейками. На девушке нет ни одной сухой нитки. Здесь, на Васильевском, живёт её хороший приятель. Они учатся на одном потоке, иногда проводят время в одной компании, пьют вместе сухое, кислое, дешёвое вино. Уж очень ей не удобно ехать домой через весь город в тонком стекающем, как вода, прилипшем платье, а сюда можно зайти всегда, без повода.
Её приятель живёт во дворе, бездонном и глухом, в коммуналке на четвёртом этаже желтовато-серого, тусклого дома. Матери его она никогда не видела, и вообще, казалось, что Саша всегда один, было что-то странное в этом одиночестве. Елена поднялась по серой, очень длинной, широкой лестнице. Он открыл дверь. Тёмный коридор завален хламом: лыжи и санки на стенах, счётчики, вешалки, полки, антресоли... В его комнате, огромной, с очень высокими темноватыми потолками и бесцветными обоями сидел парень - высокий, красивый, незнакомый человек, с чёрными волосами и странными, не принятыми в её среде, но, всё же, очень приятными манерами. Ему было около тридцати, но, не смотря на разницу в возрасте, между ним и Сашей было то понимание, которого невозможно достичь, и к которому нельзя придти, оно просто есть, есть сразу и навсегда. Елена поняла, что пришла не вовремя. Она стояла мокрая и чужая.
Елена совсем не была похожа на девушку из модного журнала, но, тем не менее, была очень хороша. Сильные ноги, такие, какие можно увидеть на греческих барельефах у Артемид, мускулистые, идеальной формы. Тонкая талия, прямые широкие плечи, хорошая грудь, такая грудь бывает у девушек, которые много занимаются различными видами спорта, красивые руки. Среднего роста, необыкновенно гибкая, лёгкая в движениях, стремительная, непосредственная, изящная и совершенно естественная во всём.
Оба парня улыбнулись, Саша принёс большое полотенце и пошёл ставить чайник.
На шкафу навалены чертежи, стоит старинная вазочка из розового стекла с тонкими изогнутыми краями. На стене пылится старый ковёр - дурацкий олень с ветвистыми рогами, Мебель тоже старая, некрасивая, только в углу спрятался ломберный столик из красного дерева с бронзовыми, кое-где сохранившимися накладками. Вдоль одной из стен - полки с потрёпанными книгами и альбомами, на других - несколько гравюр с ангелами, раскрывшими крылья.
Огромное, полуциркульное окно наполняло комнату необыкновенно-голубым сумеречным светом. Синий свет заливал все вокруг, он поднимался откуда-то из глубины двора, и голубым, призрачным, ирреальным свечением завораживал, околдовывал неприглядный быт. Свет фосфорическим мерцанием преображал, заставлял светиться, погружал в синий полусон.
Невозможный, синий свет, призрачное чудо, приходящее неведомым путём из синеё сказки.
Зажгли лампу, и комната стала уютней. Красный старый абажур, такой, какой приходит из воспоминаний детства, залил всё вокруг тёплым, неярким светом. Синее свечение погасло, и двор-колодец гулко оборвался во тьму. Двое парней рассматривали какой-то редкий альбом. Альбом действительно
отличался от всего того, что приходилось видеть Елене. Остывал чай в щербатых, старых китайских чашечках с коричневыми ободками, китаянками, кривыми деревьями и пагодами. Поблескивали жёлтоватые, сточенные временем серебряные ложечки, с изящными монограммами.
Та одержимость, та жизнь, которую эти двое находили в неживых предметах искусства, притягивала и обижала девушку, заставляла восхищаться и одновременно недоумевать. Казалось, Синюшкин свет всё ещё витал и обволакивал незримо и властно эту комнату.
Волосы Елены высохли, рассыпались по плечам светло-русыми, пушистыми локонами. Тонкое воздушное платье окружило фигурку легкой светлой волной. Серые глаза, редкий, чистый овал лица. Куда же вы смотрите? Может быть, ослепли? Разучились видеть красоту жизни, юности?
И видят, и не видят. Мёртвая красота, вечная, одухотворённая стоит перед глазами, заслоняет собой красоту жизни. Синюшка - мертвая старушка, с юными глазами, нетленная красавица из вечной синевы. Околдовала Синюшка, синим светом. Смотрят, сияют глаза мертвой старухи - вечной девочки. Мёртвая, вечная синь мешает видеть мимолётное чудо живой жизни. Рассыпает Синюшка вечные драгоценности, превращает живые ягоды в цветные камни, не дает покоя, зовет в свой мёртвый мир. Смотрит Елена на драгоценные камни, а видит горящую на солнце жизнь. Не одержима она чувством красоты, не хочет идти за мёртвой старухой.
Одежда совсем высохла, и Елена почувствовала себя свободней, слушала, смотрела - в конце концов, каждому своё, мир этих парней прекрасен, но и он исчезнет, уйдёт в небытие не спасёт его мёртвая Синюшка и она, Елена, не сможет спасти, дать новую жизнь, оставить часть его на земле.
Ребята предложили её проводить, дескать, поздно, но предложили, как-то вяло, неохотно. Она отказалась.
На улице свежо, темно. Стеклянные чёрные лужи разлетаются вдребезги от её шагов, Мокрые босоножки беречь не надо. Сверкают чистые, черные стёкла в окнах. Обрубки тополей растут как-то странно, под углом, как будто пытаются отшатнуться от тёмных ночных домов. Они похожи на искалеченных, мёртвых, уродливых людей. Ночной город сверкает в черном стекле ночи, дробит, разбивает свет фонарей. Торопится Елена домой.
Стоит перед её глазами мертвый, синий свет. Смеётся Синюшка: "Ну что, взяла? Здесь моё царство. Мой колодец, мой мир, и эти двое мои, нечего заглядываться". Эх, старуха мёртвая, на что тебе наша жизнь. Пройдут годы, может быть, завладеешь ты и душой Елены, утащишь в свой бездонный колодец, опоишь ядовитым фосфорным светом. Может быть. Но пока - оборачиваются редкие прохожие, не могут отвести глаз от земной девушки, живой и красивой. И будут у неё дети, и жизнь, полная лишений и радостей. Смутным воспоминанием останется синий двор, огромное полуциркульное окно, наполненное мерцающим светом, лицо Саши, юное одухотворённое и сияющий блеск Синюшкиных мёртвых даров, тех, что не приносят счастья. Эх, Синюшка, что мы сделали тебе? Падают редкие капли, гулкое эхо бродит внутри дворов, и нет никого, пусто в мёртвом мире, пуст Синюшкин колодец.
Падают звёзды в синие колодцы юности, выплывают из памяти полустёртые временем лица. Сверкает, сжигает красота, созданная человеческим гением. Горит, сгорает опалённый ею человек, корчится в муках и опустошённый, измученный страданием и уходит навсегда,
не оставив следа на земле.
Стеклянный мир разбивается тысячами драгоценных камней. Мёртвые, живые, всё смешалось в этом мире. Эх ты, Синюшка, Синюшка, мёртвая девочка-старушка - вечная юность и вечная старость бессмертия.
20.12.05 г.
Напечатан в альманахе "Голоса Петербурга" N 6 в 2006 году.
Помочь сайту
Поздравления
