Пустой звук

Шершавый язык полотенца в который раз прошелся по тарелкам. Обеденный стол сиял светлой древесиной, а скрипящий пол был покрыт узором из мокрых полос. Ужин стыл в пузатой кастрюле, а дрова в очаге тлели золой... и злостью Кунси. Дрянной мальчишка опять задерживается! Снова сидит со своим цинем и бренчит бесполезные мелодии! Лучше бы по дому помог или нашел стоящее дело. Музыка — забава знати, а знать черна сердцем. Циньшэн же — ее сын, сын крестьянки, единственное сокровище и надежда, но все никак не выкинет из головы детские игрушки. Пока он был мал, Кунси терпела это, но сейчас она ненавидела музыку. Для нее минуты ожидания сына растягивались в часы.

Дверь запела. Даже она поет. Глаза Циньшэна сияли, а лицо было как у влюбленного. Кунси помнила — так смотрел на нее муж. Когда-то он любил Кунси, а не семь струн, когда-то, а потом бросил ее ради далекой славы музыканта. Циньшэн был весь в отца, и потому Кунси хотелось держать его подальше от музыки.

Сын не хотел слушать матери, и Кунси перешла на крик, пытаясь в который раз образумить его. Циньшэн так и не притронулся к ужину и заперся в комнате. Кунси еще долго кричала на него, зная, что он расслышит каждое слово. Она запрещала ему играть и взывала к совести, но Циньшэн молчал. Все равно Кунси никогда не примет его ответа.

Кунси вновь с остервенением протирала стол, когда ее взгляд упал на сумку, в которой Циньшэн носил драгоценный инструмент. Кунси улыбнулась. Если слова не помогают, пора приступить к действиям. Она вытащила врага, и тот жалобно звякнул, будто зовя Циньшэна на помощь. Но Циньшэн не выйдет, пока не поднимется солнце, и до рассвета Кунси может наслаждаться местью. Первым делом она разрезала струны на мелкие части: так враг был лишен голоса. Кунси подбросила дров в очаг, раздула пламя и медленно отправляла в ненасытное алое чрево останки струн. Она подцепила уголек щипцами и запустила его внутрь циня, в «колодец дракона».

— Истлейте, проклятые звуки! Никогда больше не появляйтесь...

Из отверстия пошел дым, но уголька было недостаточно, чтобы сжечь корпус.

Тогда Кунси положила измученный цинь на пол и уперлась в него ногами. Она хотела изломать его собственными пальцами, но тот был создан истинным мастером своего дела, и долго сопротивлялся ей. Треснул — и поранил руку Кунси. Женщина шепотом обругала треснувший корпус и потащила цинь наружу. Прихватив во дворе топор, она в темноте искала подходящее место, достаточно далекое, чтобы Циньшэн не услышал ее, и наконец нашла. Щеки Кунси горели от предвкушения расправы, и она опустила на цинь топор. Звук разрушения был приятен ей. Она стала быстро-быстро наносить удары, пока под ногами не остались одни щепки. Кунси засмеялась. И почему она не сделала этого сразу, как только поняла, что муж не вернется? Если бы Циньшэн не взял цинь в руки, он мог бы и не стать таким, как сейчас. Кунси поджала губы. Сын будет вне себя, когда узнает о ее поступке. Но только так она может воспитать его. В дом она возвращалась победительницей. Торжественность и важность сквозили в ее походке. Довольная, она легко заснула.

Циньшэн всегда легко отходил от ссор с матерью. Его чувства были переменчивы, как ветер, и он никогда подолгу не печалился и не злился. Вот и этим утром ему хотелось петь от радости. А раз хочется — надо петь, и молодой красивый голос зазвучал в доме. Кунси сжала кулаки. Музыка не отпустит ее сына, даже если разбить все инструменты в мире. И Кунси не знала, что с этим поделать. Она заплакала от бессилия.

Даос назывался среди людей «господином Кином» — Металлом. На само деле он забыл свое имя, но сила, которой он присягнул, звалась стихией Ветра и Металла. Из нее он выплавил себе новое тело, по ее кромке ходил в поисках музыки — и энергии.

Сила привела его в эту деревню. Здесь, в глуши, безымянный демон выбрал место для рождения. Будь это любая другая нечисть, Кин бы так не торопился сюда, но демон пустоты - это опасность для него самого, и для каждого, кто предан музыке. Позволить проклятому созданию съедать музыкантов, еще не успевших создать прекрасные мелодии, Кин не мог.

Даос услышал плач струн издалека и искал его источник. И вот перед ним лежали обломки циня. Для господина Кина видеть их было все равно что видеть труп человека. Хотя не совсем труп... Этот цинь чудом сохранил свою душу, не покинул щепы, оставшейся от корпуса, хотя больше и не мог звучать. Господин Кин взял обломки в ладони:

— Брат, не расскажешь, что с тобой приключилось?

Он умел слушать, и душа циня спела ему свою историю.

— Именно этого демона я и искал. Не бойся, я спасу твоего хозяина. И ты встретишься с ним еще раз. Но сделай так, как я скажу тебе...

Даос походил немного по поляне и отыскал высохший корень дерева в два локтя длиною. Он приложил к нему щепку циня, сорвал с ближайшего куста паутину и связал их вместе. Низко нагнулся над ними, так, что губы почти касались края корня, и запел. В сердце человека — Огонь, в селезенке — Земля, в почках — Вода, в печени — Дерево, а в легких — Ветер, и пение Кина вызвало его порывы: зашумели деревья, белый туман окутал дерево перед ним — и свершилось колдовство. Господин Кин взял в руки изящный цинь из черного дерева и закинул его в наплечный мешок. Перед тем, как уйти искать Циньшэна, он девять раз обошел вокруг места ворожбы, придавая ему прежний облик. Он надеялся, что сломавший цинь демон цинь не обнаружит ни спасения инструмента, ни его пропажи.

Циньшэн понуро сидел, опершись на колесо телеги. Он всегда пел, когда работал, но сегодня горло было сдавлено обидой. Мать сломала цинь. Она сломала цинь, принадлежавший отцу.

— Циньшэн, поедем на заработки в город? После одного года работы сможешь купить себе новый, — утешал его друг Юй.

— Не выйдет. Хороший цинь, как мой старый, стоит немало. Да и в Линане его не сыскать.

— Тогда, может, поедем еще дальше? Ты же всегда хотел.

— Боюсь, что я разучусь играть, пока буду зарабатывать... Да и мать меня не отпустит. Куда она без меня...

— Значит, ты не так уж хочешь играть, - внезапно кто-то вмешался в беседу.

Из ниоткуда появился старик с бородой в три ладони. Статный и крепкий, одетый в потертую, но добротную одежду. В такой ходят те, кто забыл аромат дома.

— Отец, чем я могу помочь тебе?

— Мне нужно показать, что молодые смогут шагать по земле и после моей смерти.

Он снял с плеча сумку, и у Циньшэна тревожно забилось сердце — он узнал в ее очертаниях форму циня.

Старик достал инструмент, и юноша не мог оторвать глаз — по форме он напоминал цинь отца, разве что лак не облупился и дерево было темнее.

— Если ты хочешь чего-то, найдешь тысячу способов сделать это. Если не хочешь —найдешь тысячу причин не делать. Так хочешь ли ты играть, мальчик?

— Хочу. Больше всего на свете.

— Тогда тебе нужен инструмент.

Циньшэн снова нахмурился.

— Его больше нет.

— Дурной музыкант оставляет инструмент без присмотра. Хороший же ест и спит рядом с ним, и всегда слышит его звучание, как свое сердце.

— Его больше нет...

— Тогда найди другой и посвяти погибшему песню. Может быть, тебе нравится этот? — старик чуть переставил цинь так, чтобы он оказался перед лицом Циньшэна.

— Я бы очень хотел. Вы... отдадите его мне?

— Ха! Если будешь достоин. Я иду в Буймэнь, где мне изготовят цинь для такого старика, как я. Что подойдет молодым, то негодно для старых. В молодости я был другим человеком, а разве два разных человека могут иметь один цинь? Нет, мне нужен такой, который я заберу с собой в могилу, а этому нужно найти нового хозяина. Он любит молодые руки и огонь в крови, но что-то обмельчали нынче музыканты. Если сможешь сыграть на нем, подружиться с ним — одолжу. До той поры, когда ты музыкой заработаешь на новый.

— Не брал бы ты у него ничего, — зашептал на ухо Циньшэню Юй. — Нездешний он, да и просто странный. И явился, как только ты попал в беду. Оборотень или колдун...

Но слишком сильно тянулась душа Циньшэна к циню, и ему показалось, что он давно знает эти струны и мосты.

— Я сыграю.

Старик сел на траву и закрыл глаза.

Циньшэн провел по струнам, чтобы услышать голос циня. С любовью настроил его. Если и не достанется ему темный красавец, так хотя бы подарит последнюю игру.

Но стоило ему начать играть, острая боль пронзила кончики пальцев, будто ножом резали по ним. Кровь окрасила струны алым, и он поднял взгляд на старика.

— Что же ты не играешь? Музыкант не должен бояться боли.

Циньшэн понял, в чем заключается испытание. В душе родился не страх, а решимость. Он молитвенно сложил руки, призывая помощь Небес, и заиграл — сквозь боль. Каждый аккорд был звуком сердца, страстно желающего быть единым с музыкой. Чистая и сильная мелодия захватывала в свой поток, , и даже Юй, недоверчиво косившийся на старика, забыл обо всем на свете, слушая друга. Осталась только музыка. Ради нее Циньшэн хотел жить.

Он прекратил играть, а музыка словно продолжала звучать. Душа Циньшэна была ее источником, и тишина боялась посягнуть на священное место, где человек и цинь стали едины.

— Моя игра не была идеальной... — расстроенно произнес Циньшэн. Вряд ли теперь старик расстанется с таким сокровищем.

Но старик сначала накрыл струны ладонями, будто благословляя их, затем взял Циньшэна за руки, истерзанные инструментом, легко подул на них, и ранки затянулись сами собой.

— Вручаю его тебе. Береги его и будь с ним одним целым... До поры до времени, потому что нет ничего вечного. И не возвращайся домой. Для тебя больше нет пути назад.

Циньшэн хотел поблагодарить благодетеля, но того и след простыл.

Кунси никак не могла успокоиться. О чем она думала, когда разбивала цинь? Как глупо было надеяться, что это удержит Циньшэна. Теперь он и вовсе может уйти, оставив ее одну.

— Пусть проклинает, но останется со мной!

Кунси крепко двумя руками сжимала полено, обмотанное простыней. Она притаилась у стены, ожидая прихода Циньшэна. Кухонный нож неподвижно висел на веревке, привязанной к поясу.

Она услышала знакомые шаги за дверью. Однако сын не зашел домой, будто почуяв неладное. Вдруг Кунси померещились звуки циня. Того самого ненавистного ей циня. В припадке ярости она выбежала наружу, желая уничтожить то, до чего уже дотянулась однажды. Но почему-то она увидела сына в дорожной одежде, выходящего за ворота. Хотела схватить Циньшэна за руку, но он невероятным образом оказался в десятке шагов впереди. Кунси побежала за ним, но чем больше она старалась догнать Циньшэна, тем дальше он оказывался. Очертания его фигуры постепенно растворялись в сумеречной мгле, и Кунси стало страшно, что она потеряет сына. Ища его, она очутилась на укрытой деревьями поляне, и Циньшэн был там. Он положил перед собой цинь и воздел руки — совсем как муж Кунси перед тем, как начать играть.

— Циньшэн, не смей! — Закричала Кунси и набросилась на него, собираясь ударить поленом по пальцам.

Но Циньшэн пропал, а полено отскочило от земли, и та засветилась ровным белым кругом.

— Под лунным светом все так неверно. Яд в душе крепнет, когда ночь черна, и боится полнолуния. Почему? Потому что внутри тебя пустота. Когда на небе пусто, ты становишься той, кем и являешься. Но сегодня я избавлю луну от необходимости смотреть на такое мерзкое отродье.

Господин Кин вышел на свет. Женщина рванулась было в его сторону, но лунный круг крепко держал ее. Даос тщательно все спланировал. Обратившись стариком, заставил Циньшэна уйти и не мешать ему. Забрал себе струну-паутинку с его кровью и песней, чтобы приманить Кунси, ведь более всего на свете она хотела пожрать именно музыку сына. Рассчитал время, когда демон, слившийся с женщиной, ослабнет от голода, но еще не посмеет поднять руку на Циньшэна.

Господин Кин улыбался — он освободит мир от еще одного пятна пустоты. Пока оно мало. Ну, покалечит или даже убьет эта безумная сына, начнет уничтожать все, что звучит... То, что имеет тело, рано или поздно умрет. Но пустота ненасытна. Она будет жрать бесконечно, и однажды станет угрозой той чудесной музыке, что господин Кин еще не услышал. А потом — и самому господину Кину, ведь его дух и есть музыка.

Чтобы заставить демона пустоты погибнуть, господин Кин решил окружить его плотным звуком, но не дать ничего съесть. Пустота — странная вещь, она ненавидит как полноту, так и пустоту. Когда вокруг ничего не остается — ей нечего поглотить. Без пищи даже пустота умирает.

Заперев демона в лунной темнице, он развел руки, и меж его ладоней возник сияющий голубым пламенем цинь. Ветер и Песня, с которыми он никогда не разлучится. Даос заиграл на нем, и звуки заплясали над поляной, становясь все плотнее. Кунси кричала, но голос ее пропал — он стал голосом пустоты. Она пыталась разбить лунную преграду, но демон внутри нее съел недостаточно, чтобы тягаться с даосом. Тело Кунси охватили судороги, клейкая слюна потекла с губ. Она закатила глаза, и господин Кин увидел, как из ее груди поднимается нечто, не имеющее ни формы, ни цвета. Он стал резко бить по струнам, порождая высокий режущий звук — так он хотел разрезать демона и уничтожить его раз и навсегда. Но вдруг на поляну зашел человек. И это был Циньшэн.

— Мама! Не трогай маму!

Он хотел вынести мать из сияющего круга, но не смог войти в его пределы. Кунси же повернулась к нему и клацнула зубами. Он отпрянул, не узнавая матери.

— В ней осталось мало от той, что ты знал. Демон пустоты почти съел ее душу. И в немалой степени это твоя вина. Твои способности исключительны, а там, где сила, появляются и те, кто желает ее заполучить. Ты пришел в мир, и демон подкрался к тебе так близко, как мог. Он съел бы тебя и обрел небывалое могущество.

— Ты... Я знаю тебя! Ты тот старик, что подарил мне цинь!

— Я лишь вернул тебе твой собственный. Но даже он не удержал тебя от ошибки, и ты вернулся до того, как я уничтожил демона.

— Ты уничтожишь его, и мама вернется ко мне? Она станет такой, как прежде?

Господин Кин покачал головой. Мальчик был талантлив, и их встречу предопределило Небо. Циньшэн в первый раз ступил на Путь, когда принял вызов «старика», и теперь сделал второй шаг— поймал в воздухе мелодию битвы и нашел место колдовства. Такого стоило бы учить, но господин Кин не верил, что Циньшэн простит его. Без доверия нет и ученичества.

— Она умрет. Она уже давно умирает. Отнесись к этому как болезни.

— Я не могу. Прошу тебя, не убивай ее!

— Если я не сделаю этого, она убьет тебя. Ты знаешь, почему в ее руках дубина и нож? Она хотела отрезать тебе пальцы и язык, чтобы ты стал безмолвным. Разве твоя мать могла хотя бы подумать о таком? Уходи. Тебе не стоит это видеть.

Циньшэн упал на колени перед даосом.

— Умоляю! Ты подарил мне больше, чем музыку. Но если ты заберешь жизнь мамы, то я не смогу играть. Моя музыка не должна быть оплачена чужой жизнью — только моей!

Господин Кин задумался. Цинь под его руками потерял форму и перевоплотился во флейту.

— Что же ты предлагаешь мне сделать?

— Мне совсем ничего неизвестно про колдовство и демонов Я даже в музыке много не смыслю... Но почему-то мне кажется, что вы знаете, как можно спасти ее душу.

— Знаю. Но это неприятно. Это заставит тебя до конца дней ходить на грани жизни и смерти. Но, если твой дух силен, ты добьешься таких высот, что Небо станет тебе тесным. Это интересно! — господин Кин хлопнул в ладони, будто решив что-то. Ему понравилась мысль, что он станет причиной появления новой «звезды». — Я могу соединить ваши души вместе. В твоем теле будет жить частица твоей матери и демон. Ты будешь постоянно воевать с пустотой, а победить ее можно лишь одним способом — творить музыку, впитывать музыку, быть музыкой. Это нелегко. Тебе нельзя будет сдаваться ни на минуту, и каждый раз, когда твои пальцы будут извлекать мелодию, демон будет восставать против нее. Возможно, ты будешь обречен вести эту войну многие годы. Но она подарит миру много чудесных песен. Возможно, однажды ты сам станешь музыкой, и демон погибнет, как мог бы погибнуть сегодня. Ты станешь свободным, как я, и у твоей музыки больше не будет преград. Но я не могу позволить себе упустить демона. Я не дам тебе ни единого шанса оказаться слабее его. Если демон хотя бы раз будет близок к победе, вы оба погибнете. Если ты будешь согласен, я применю своей искусство магии. Этой флейтой я свяжу разделенное. Так каков твой ответ?

Лицо Циньшэна было полно решимости.

— Играй. Я не боюсь.

Господин Кин поднес флейту к губам. Музыка закружилась вокруг Циньшэна и Кунси, мягко вынула души женщины и демона из одного тела и перенесла их в другое, чтобы запечатать троих вместе, а затем стать смертельным заклятием. Циньшэн почувствовал вкус пепла во рту и понял, что это и есть обещанная ему смерть. Она будет ожидать ошибки и всегда напоминать о себе. Циньшэн услышал внутри нежный голос матери, а вместе с ним — ужасающий голос пустоты. Он схватился за грудь, надеясь заглушить этот звук, но ему не удалось. Тогда Циньшэн в спешке притянул к себе свой цинь и заиграл. В грудь словно вонзилась тысяча иголок, но он не останавливался.

Господин Кин затаил дыхание, слушая мелодию борьбы Циньшэна. Теперь ему не о чем было сожалеть — музыка была прекрасна. Потом господин Кин не раз встречал Циньшэна и слышал, как тот побеждает пустой звук. И какой бы инструмент Циньшэн ни держал в руках, в музыке была душа того самого отцовского циня.

© Copyright: Александра Котенко, 2014

Регистрационный номер №0218929

от 4 июня 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0218929 выдан для произведения:

Шершавый язык полотенца в который раз прошелся по тарелкам. Обеденный стол сиял светлой древесиной, а скрипящий пол был покрыт узором из мокрых полос. Ужин стыл в пузатой кастрюле, а дрова в очаге тлели золой... и злостью Кунси. Дрянной мальчишка опять задерживается! Снова сидит со своим цинем и бренчит бесполезные мелодии! Лучше бы по дому помог или нашел стоящее дело. Музыка — забава знати, а знать черна сердцем. Циньшэн же — ее сын, сын крестьянки, единственное сокровище и надежда, но все никак не выкинет из головы детские игрушки. Пока он был мал, Кунси терпела это, но сейчас она ненавидела музыку. Для нее минуты ожидания сына растягивались в часы.

Дверь запела. Даже она поет. Глаза Циньшэна сияли, а лицо было как у влюбленного. Кунси помнила — так смотрел на нее муж. Когда-то он любил Кунси, а не семь струн, когда-то, а потом бросил ее ради далекой славы музыканта. Циньшэн был весь в отца, и потому Кунси хотелось держать его подальше от музыки.

Сын не хотел слушать матери, и Кунси перешла на крик, пытаясь в который раз образумить его. Циньшэн так и не притронулся к ужину и заперся в комнате. Кунси еще долго кричала на него, зная, что он расслышит каждое слово. Она запрещала ему играть и взывала к совести, но Циньшэн молчал. Все равно Кунси никогда не примет его ответа.

Кунси вновь с остервенением протирала стол, когда ее взгляд упал на сумку, в которой Циньшэн носил драгоценный инструмент. Кунси улыбнулась. Если слова не помогают, пора приступить к действиям. Она вытащила врага, и тот жалобно звякнул, будто зовя Циньшэна на помощь. Но Циньшэн не выйдет, пока не поднимется солнце, и до рассвета Кунси может наслаждаться местью. Первым делом она разрезала струны на мелкие части: так враг был лишен голоса. Кунси подбросила дров в очаг, раздула пламя и медленно отправляла в ненасытное алое чрево останки струн. Она подцепила уголек щипцами и запустила его внутрь циня, в «колодец дракона».

— Истлейте, проклятые звуки! Никогда больше не появляйтесь...

Из отверстия пошел дым, но уголька было недостаточно, чтобы сжечь корпус.

Тогда Кунси положила измученный цинь на пол и уперлась в него ногами. Она хотела изломать его собственными пальцами, но тот был создан истинным мастером своего дела, и долго сопротивлялся ей. Треснул — и поранил руку Кунси. Женщина шепотом обругала треснувший корпус и потащила цинь наружу. Прихватив во дворе топор, она в темноте искала подходящее место, достаточно далекое, чтобы Циньшэн не услышал ее, и наконец нашла. Щеки Кунси горели от предвкушения расправы, и она опустила на цинь топор. Звук разрушения был приятен ей. Она стала быстро-быстро наносить удары, пока под ногами не остались одни щепки. Кунси засмеялась. И почему она не сделала этого сразу, как только поняла, что муж не вернется? Если бы Циньшэн не взял цинь в руки, он мог бы и не стать таким, как сейчас. Кунси поджала губы. Сын будет вне себя, когда узнает о ее поступке. Но только так она может воспитать его. В дом она возвращалась победительницей. Торжественность и важность сквозили в ее походке. Довольная, она легко заснула.

Циньшэн всегда легко отходил от ссор с матерью. Его чувства были переменчивы, как ветер, и он никогда подолгу не печалился и не злился. Вот и этим утром ему хотелось петь от радости. А раз хочется — надо петь, и молодой красивый голос зазвучал в доме. Кунси сжала кулаки. Музыка не отпустит ее сына, даже если разбить все инструменты в мире. И Кунси не знала, что с этим поделать. Она заплакала от бессилия.

Даос назывался среди людей «господином Кином» — Металлом. На само деле он забыл свое имя, но сила, которой он присягнул, звалась стихией Ветра и Металла. Из нее он выплавил себе новое тело, по ее кромке ходил в поисках музыки — и энергии.

Сила привела его в эту деревню. Здесь, в глуши, безымянный демон выбрал место для рождения. Будь это любая другая нечисть, Кин бы так не торопился сюда, но демон пустоты - это опасность для него самого, и для каждого, кто предан музыке. Позволить проклятому созданию съедать музыкантов, еще не успевших создать прекрасные мелодии, Кин не мог.

Даос услышал плач струн издалека и искал его источник. И вот перед ним лежали обломки циня. Для господина Кина видеть их было все равно что видеть труп человека. Хотя не совсем труп... Этот цинь чудом сохранил свою душу, не покинул щепы, оставшейся от корпуса, хотя больше и не мог звучать. Господин Кин взял обломки в ладони:

— Брат, не расскажешь, что с тобой приключилось?

Он умел слушать, и душа циня спела ему свою историю.

— Именно этого демона я и искал. Не бойся, я спасу твоего хозяина. И ты встретишься с ним еще раз. Но сделай так, как я скажу тебе...

Даос походил немного по поляне и отыскал высохший корень дерева в два локтя длиною. Он приложил к нему щепку циня, сорвал с ближайшего куста паутину и связал их вместе. Низко нагнулся над ними, так, что губы почти касались края корня, и запел. В сердце человека — Огонь, в селезенке — Земля, в почках — Вода, в печени — Дерево, а в легких — Ветер, и пение Кина вызвало его порывы: зашумели деревья, белый туман окутал дерево перед ним — и свершилось колдовство. Господин Кин взял в руки изящный цинь из черного дерева и закинул его в наплечный мешок. Перед тем, как уйти искать Циньшэна, он девять раз обошел вокруг места ворожбы, придавая ему прежний облик. Он надеялся, что сломавший цинь демон цинь не обнаружит ни спасения инструмента, ни его пропажи.

Циньшэн понуро сидел, опершись на колесо телеги. Он всегда пел, когда работал, но сегодня горло было сдавлено обидой. Мать сломала цинь. Она сломала цинь, принадлежавший отцу.

— Циньшэн, поедем на заработки в город? После одного года работы сможешь купить себе новый, — утешал его друг Юй.

— Не выйдет. Хороший цинь, как мой старый, стоит немало. Да и в Линане его не сыскать.

— Тогда, может, поедем еще дальше? Ты же всегда хотел.

— Боюсь, что я разучусь играть, пока буду зарабатывать... Да и мать меня не отпустит. Куда она без меня...

— Значит, ты не так уж хочешь играть, - внезапно кто-то вмешался в беседу.

Из ниоткуда появился старик с бородой в три ладони. Статный и крепкий, одетый в потертую, но добротную одежду. В такой ходят те, кто забыл аромат дома.

— Отец, чем я могу помочь тебе?

— Мне нужно показать, что молодые смогут шагать по земле и после моей смерти.

Он снял с плеча сумку, и у Циньшэна тревожно забилось сердце — он узнал в ее очертаниях форму циня.

Старик достал инструмент, и юноша не мог оторвать глаз — по форме он напоминал цинь отца, разве что лак не облупился и дерево было темнее.

— Если ты хочешь чего-то, найдешь тысячу способов сделать это. Если не хочешь —найдешь тысячу причин не делать. Так хочешь ли ты играть, мальчик?

— Хочу. Больше всего на свете.

— Тогда тебе нужен инструмент.

Циньшэн снова нахмурился.

— Его больше нет.

— Дурной музыкант оставляет инструмент без присмотра. Хороший же ест и спит рядом с ним, и всегда слышит его звучание, как свое сердце.

— Его больше нет...

— Тогда найди другой и посвяти погибшему песню. Может быть, тебе нравится этот? — старик чуть переставил цинь так, чтобы он оказался перед лицом Циньшэна.

— Я бы очень хотел. Вы... отдадите его мне?

— Ха! Если будешь достоин. Я иду в Буймэнь, где мне изготовят цинь для такого старика, как я. Что подойдет молодым, то негодно для старых. В молодости я был другим человеком, а разве два разных человека могут иметь один цинь? Нет, мне нужен такой, который я заберу с собой в могилу, а этому нужно найти нового хозяина. Он любит молодые руки и огонь в крови, но что-то обмельчали нынче музыканты. Если сможешь сыграть на нем, подружиться с ним — одолжу. До той поры, когда ты музыкой заработаешь на новый.

— Не брал бы ты у него ничего, — зашептал на ухо Циньшэню Юй. — Нездешний он, да и просто странный. И явился, как только ты попал в беду. Оборотень или колдун...

Но слишком сильно тянулась душа Циньшэна к циню, и ему показалось, что он давно знает эти струны и мосты.

— Я сыграю.

Старик сел на траву и закрыл глаза.

Циньшэн провел по струнам, чтобы услышать голос циня. С любовью настроил его. Если и не достанется ему темный красавец, так хотя бы подарит последнюю игру.

Но стоило ему начать играть, острая боль пронзила кончики пальцев, будто ножом резали по ним. Кровь окрасила струны алым, и он поднял взгляд на старика.

— Что же ты не играешь? Музыкант не должен бояться боли.

Циньшэн понял, в чем заключается испытание. В душе родился не страх, а решимость. Он молитвенно сложил руки, призывая помощь Небес, и заиграл — сквозь боль. Каждый аккорд был звуком сердца, страстно желающего быть единым с музыкой. Чистая и сильная мелодия захватывала в свой поток, , и даже Юй, недоверчиво косившийся на старика, забыл обо всем на свете, слушая друга. Осталась только музыка. Ради нее Циньшэн хотел жить.

Он прекратил играть, а музыка словно продолжала звучать. Душа Циньшэна была ее источником, и тишина боялась посягнуть на священное место, где человек и цинь стали едины.

— Моя игра не была идеальной... — расстроенно произнес Циньшэн. Вряд ли теперь старик расстанется с таким сокровищем.

Но старик сначала накрыл струны ладонями, будто благословляя их, затем взял Циньшэна за руки, истерзанные инструментом, легко подул на них, и ранки затянулись сами собой.

— Вручаю его тебе. Береги его и будь с ним одним целым... До поры до времени, потому что нет ничего вечного. И не возвращайся домой. Для тебя больше нет пути назад.

Циньшэн хотел поблагодарить благодетеля, но того и след простыл.

Кунси никак не могла успокоиться. О чем она думала, когда разбивала цинь? Как глупо было надеяться, что это удержит Циньшэна. Теперь он и вовсе может уйти, оставив ее одну.

— Пусть проклинает, но останется со мной!

Кунси крепко двумя руками сжимала полено, обмотанное простыней. Она притаилась у стены, ожидая прихода Циньшэна. Кухонный нож неподвижно висел на веревке, привязанной к поясу.

Она услышала знакомые шаги за дверью. Однако сын не зашел домой, будто почуяв неладное. Вдруг Кунси померещились звуки циня. Того самого ненавистного ей циня. В припадке ярости она выбежала наружу, желая уничтожить то, до чего уже дотянулась однажды. Но почему-то она увидела сына в дорожной одежде, выходящего за ворота. Хотела схватить Циньшэна за руку, но он невероятным образом оказался в десятке шагов впереди. Кунси побежала за ним, но чем больше она старалась догнать Циньшэна, тем дальше он оказывался. Очертания его фигуры постепенно растворялись в сумеречной мгле, и Кунси стало страшно, что она потеряет сына. Ища его, она очутилась на укрытой деревьями поляне, и Циньшэн был там. Он положил перед собой цинь и воздел руки — совсем как муж Кунси перед тем, как начать играть.

— Циньшэн, не смей! — Закричала Кунси и набросилась на него, собираясь ударить поленом по пальцам.

Но Циньшэн пропал, а полено отскочило от земли, и та засветилась ровным белым кругом.

— Под лунным светом все так неверно. Яд в душе крепнет, когда ночь черна, и боится полнолуния. Почему? Потому что внутри тебя пустота. Когда на небе пусто, ты становишься той, кем и являешься. Но сегодня я избавлю луну от необходимости смотреть на такое мерзкое отродье.

Господин Кин вышел на свет. Женщина рванулась было в его сторону, но лунный круг крепко держал ее. Даос тщательно все спланировал. Обратившись стариком, заставил Циньшэна уйти и не мешать ему. Забрал себе струну-паутинку с его кровью и песней, чтобы приманить Кунси, ведь более всего на свете она хотела пожрать именно музыку сына. Рассчитал время, когда демон, слившийся с женщиной, ослабнет от голода, но еще не посмеет поднять руку на Циньшэна.

Господин Кин улыбался — он освободит мир от еще одного пятна пустоты. Пока оно мало. Ну, покалечит или даже убьет эта безумная сына, начнет уничтожать все, что звучит... То, что имеет тело, рано или поздно умрет. Но пустота ненасытна. Она будет жрать бесконечно, и однажды станет угрозой той чудесной музыке, что господин Кин еще не услышал. А потом — и самому господину Кину, ведь его дух и есть музыка.

Чтобы заставить демона пустоты погибнуть, господин Кин решил окружить его плотным звуком, но не дать ничего съесть. Пустота — странная вещь, она ненавидит как полноту, так и пустоту. Когда вокруг ничего не остается — ей нечего поглотить. Без пищи даже пустота умирает.

Заперев демона в лунной темнице, он развел руки, и меж его ладоней возник сияющий голубым пламенем цинь. Ветер и Песня, с которыми он никогда не разлучится. Даос заиграл на нем, и звуки заплясали над поляной, становясь все плотнее. Кунси кричала, но голос ее пропал — он стал голосом пустоты. Она пыталась разбить лунную преграду, но демон внутри нее съел недостаточно, чтобы тягаться с даосом. Тело Кунси охватили судороги, клейкая слюна потекла с губ. Она закатила глаза, и господин Кин увидел, как из ее груди поднимается нечто, не имеющее ни формы, ни цвета. Он стал резко бить по струнам, порождая высокий режущий звук — так он хотел разрезать демона и уничтожить его раз и навсегда. Но вдруг на поляну зашел человек. И это был Циньшэн.

— Мама! Не трогай маму!

Он хотел вынести мать из сияющего круга, но не смог войти в его пределы. Кунси же повернулась к нему и клацнула зубами. Он отпрянул, не узнавая матери.

— В ней осталось мало от той, что ты знал. Демон пустоты почти съел ее душу. И в немалой степени это твоя вина. Твои способности исключительны, а там, где сила, появляются и те, кто желает ее заполучить. Ты пришел в мир, и демон подкрался к тебе так близко, как мог. Он съел бы тебя и обрел небывалое могущество.

— Ты... Я знаю тебя! Ты тот старик, что подарил мне цинь!

— Я лишь вернул тебе твой собственный. Но даже он не удержал тебя от ошибки, и ты вернулся до того, как я уничтожил демона.

— Ты уничтожишь его, и мама вернется ко мне? Она станет такой, как прежде?

Господин Кин покачал головой. Мальчик был талантлив, и их встречу предопределило Небо. Циньшэн в первый раз ступил на Путь, когда принял вызов «старика», и теперь сделал второй шаг— поймал в воздухе мелодию битвы и нашел место колдовства. Такого стоило бы учить, но господин Кин не верил, что Циньшэн простит его. Без доверия нет и ученичества.

— Она умрет. Она уже давно умирает. Отнесись к этому как болезни.

— Я не могу. Прошу тебя, не убивай ее!

— Если я не сделаю этого, она убьет тебя. Ты знаешь, почему в ее руках дубина и нож? Она хотела отрезать тебе пальцы и язык, чтобы ты стал безмолвным. Разве твоя мать могла хотя бы подумать о таком? Уходи. Тебе не стоит это видеть.

Циньшэн упал на колени перед даосом.

— Умоляю! Ты подарил мне больше, чем музыку. Но если ты заберешь жизнь мамы, то я не смогу играть. Моя музыка не должна быть оплачена чужой жизнью — только моей!

Господин Кин задумался. Цинь под его руками потерял форму и перевоплотился во флейту.

— Что же ты предлагаешь мне сделать?

— Мне совсем ничего неизвестно про колдовство и демонов Я даже в музыке много не смыслю... Но почему-то мне кажется, что вы знаете, как можно спасти ее душу.

— Знаю. Но это неприятно. Это заставит тебя до конца дней ходить на грани жизни и смерти. Но, если твой дух силен, ты добьешься таких высот, что Небо станет тебе тесным. Это интересно! — господин Кин хлопнул в ладони, будто решив что-то. Ему понравилась мысль, что он станет причиной появления новой «звезды». — Я могу соединить ваши души вместе. В твоем теле будет жить частица твоей матери и демон. Ты будешь постоянно воевать с пустотой, а победить ее можно лишь одним способом — творить музыку, впитывать музыку, быть музыкой. Это нелегко. Тебе нельзя будет сдаваться ни на минуту, и каждый раз, когда твои пальцы будут извлекать мелодию, демон будет восставать против нее. Возможно, ты будешь обречен вести эту войну многие годы. Но она подарит миру много чудесных песен. Возможно, однажды ты сам станешь музыкой, и демон погибнет, как мог бы погибнуть сегодня. Ты станешь свободным, как я, и у твоей музыки больше не будет преград. Но я не могу позволить себе упустить демона. Я не дам тебе ни единого шанса оказаться слабее его. Если демон хотя бы раз будет близок к победе, вы оба погибнете. Если ты будешь согласен, я применю своей искусство магии. Этой флейтой я свяжу разделенное. Так каков твой ответ?

Лицо Циньшэна было полно решимости.

— Играй. Я не боюсь.

Господин Кин поднес флейту к губам. Музыка закружилась вокруг Циньшэна и Кунси, мягко вынула души женщины и демона из одного тела и перенесла их в другое, чтобы запечатать троих вместе, а затем стать смертельным заклятием. Циньшэн почувствовал вкус пепла во рту и понял, что это и есть обещанная ему смерть. Она будет ожидать ошибки и всегда напоминать о себе. Циньшэн услышал внутри нежный голос матери, а вместе с ним — ужасающий голос пустоты. Он схватился за грудь, надеясь заглушить этот звук, но ему не удалось. Тогда Циньшэн в спешке притянул к себе свой цинь и заиграл. В грудь словно вонзилась тысяча иголок, но он не останавливался.

Господин Кин затаил дыхание, слушая мелодию борьбы Циньшэна. Теперь ему не о чем было сожалеть — музыка была прекрасна. Потом господин Кин не раз встречал Циньшэна и слышал, как тот побеждает пустой звук. И какой бы инструмент Циньшэн ни держал в руках, в музыке была душа того самого отцовского циня.

 

Песня на площади казни

Спор пальцев и струн