ПРОБЛЕМКА

3 августа 2015 - Михаил Заскалько

Полтора месяца прошло с того дня как в Ноговицах случилось "событие века": Надька Кварцева сбежала с проезжающим городским художником. У селян в голове не укладывалось: как такое может быть? Двадцать пять лет прожила Надька с Тимофеем, можно сказать душа в душу, двое деток вырастили, в больших городах живут, хорошо зарабатывают. Тимофей мужик справный, непьющий, ко всем с лаской, балагур, на все руки мастер. Да какая ж нормальная баба от такого сбежит? Никак Надюху тот злыдень городской сглазил, околдовал и увёл бабу, что тёлку со двора. Сказывают, Тимофей сам открыл дверцу машины, помог жёнушке сесть. Кабы знал, что удумала полоумная, да разве ж он открывал ту злосчастную дверцу…

А дело было так. Некий художник с редким именем Терентий, сорока лет от роду, возвращался с заказа в город. По злой иронии судьбы как раз напротив дома Кварцевых его джип возьми да и поломайся. Тимофей как раз возвращался с колодца: две фляги на тележке. Смотрит: пижон городской тычется под капот и за версту видно, что он ни в зуб ногой. Тимофей по доброте души и предложил помощь. Он уже без малого двадцать лет работал механиком в пригородном автопарке, к машинам относился как Айболит к животным. Джип серьёзно занедужил: требовалось кое- какие детальки заменить. И опять Тимофей явил добрую душу: мол, побудь дорогой у меня покуда в гостях, а я тем временем смотаюсь на своей Ладе к себе на работу, расживусь деталями. Лады, согласился гость, мол, отблагодарю как надо. Пока значит, Тимофей мотался за деталями, жена его Надька проявила себя как радушная хозяйка: борщеца налила, да ватрушек к чаю, свежих духмяных. Откушал гость сытно и запел о живописной романтике, о своём кумире Рубенсе, да о том, что у Надежды Егоровны необычное лицо, прям на холст просится. Хозяюшка от тех песен разнежилась, ухи-то растопырила, каждое слово ловит, а гость знай на те уши спагетти навешивать. Мол, не цените вы себя любезная Надежда Егоровна, поди, уже и в старухи себя записали, а приодеть вас, да лоск навести и не стыдно в любом обществе под руку показаться на зависть братьям-художникам. И ещё про то пел, что в сорок пять баба ягодка опять. Вобщем окончательно сбил бабу с ума.

Когда уже ближе к вечеру Тимофей отремонтировал джип и гость щедро расплатился, когда сел в машину, тут Надежда и говорит: провожу, мол, гостя до церкви, покажу один красивый пейзаж. Вот тут и помог с дверцей Тимофей.
Машина со двора, Тимофей вымыл руки, зашёл на кухню чайку попить. А на столе записка: мол, прости Тимоша, надоело мне быть крестьянкой, хочу быть столбовой дворянкой, жить в городских палатах, ходить на вернисажи, общаться с культурными людьми. И пахнуть французскими духами, а не навозом свинячьим. Не поминай лихом, коль нужен будет развод, не стану препятствовать.

С того дня Тимофея будто подменили: осунулся, как после долгой хвори, ушёл в себя. Был балагур, стал ровно немой: слова не вытянешь. В карих глазах смешинки погасли, а в глубине трепыхалась как тряпица на ветру боль. Поглядело начальство на беднягу и предложило: сходи, дружище в отпуск, развейся; время лечит любые раны, и эту залечит. Перетерпи…

Тимофей наколол на вилку огуречное кольцо, взял наполненную рюмку:
-Ну, может, полегчает…
С лежанки спрыгнула чёрно-серая с рыжими подпалинами кошка, выгнулась, разминая косточки, затем с коротким "мрр" запрыгнула на стол, напротив Тимофея.
- Люсь, тебе не кажется, что ты борзеешь?
-Маам,- Люська потянулась мордочкой в сторону рюмки, морщась, принюхивалась.
-Что мам? Через неё и пью…

- Мру,- Люська выпрямилась, замерла в классической позе "кошка-копилка".
Тимофей осушил рюмку, передёрнулся, куснул огуречное кольцо, следом отправил кусочек хлеба.
-Зараза, как только её пьют…
-Мру,- изрекла Люська и подмигнула левым глазом.
-Твоя правда, хвостатая: пьют и мрут…
-Мру…
- Эт ты врёшь! Вот из принципа не умру и переживу и мамку твою, и её этого…грёбаного Малевича. Что б ему, бля, акварелями срать!

- Маам.
-Неблагодарные вы свиньи! И ты и твоя маам. Что смотришь? Мало я вам добра сделал? А вы…аа, что тебе говорить. Я вот тебя такой крохой подобрал,- Тимофей взял рюмку, показал кошке, поставил, потянулся к бутылке.- На тебе живого места не было, только грязь и парша…Отмыл тебя в трёх водах, в умывальнике, залил все твои ранки зелёнкой, за пазухой принёс…И что? Ты всё мам, да мам, хоть бы раз сказала пап…Совести у тебя нет! Что ж ты осталась со мной? Ушла бы вслед за мамкой…

Люська вздохнула. Тимофей нервно плеснул в рюмку, со стуком поставил бутылку на место. Хмель уже забирал его, и руки теряли твёрдость.
- Я знаю, почему ты осталась,- Тимофей выпил, положил на хлеб колбасный пластик, откинувшись на стенку, стал неспеша уничтожать бутерброд.- Ты не ушла, потому что здесь лежанка. Ведь так? И ещё воля. А у этого краскомаза ты бы до конца дней торчала в его паршивых метрах на девятом этаже. Одна! Потому что твоя разлюбезная мам шлялась бы по вернисажам…
-Мру…
-Вот именно. И померла бы забыв что такое земля, трава…И наверняка тебе бы сделали операцию, чтобы не донимала маляру любовными позывами…А тут гуляй не хочу, все коты твои…Шлюха ты Люська, и маам твоя тоже шлюха…
-Мр…- вздохнула Люська, глянув тоскливо на окно.
-Что, и сказать нечего? Потому что я прав…

Тимофей вновь потянулся к бутылке.
-Мру,- дёрнулась Люська.
-Ну и хрен с ним, умру, так умру. Тебе-то, какая печаль? Тебе бы только пожрать, да по полдня дрыхнуть…А ночью пойдёшь шляться по деревне…И плевать тебе что у меня вот тут,- Тимофей свободной рукой похлопал себя по груди, - ноет…как зуб. И не выдрать…Можешь ты это понять? Нет…На вот, хавай и молчи…
Тимофей взял колбасный пластик, порвал его на мелкие кусочки, которые сыпанул в лапы Люськи. Она отступила, долго обнюхивала каждый кусочек, затем вновь села столбиком:
-Мру…
-Без тебя знаю, что это не колбаса, а одно название…Руки бы поотрывать, кто такое дерьмо делает…Потерпи, вот скоро кабана зарежем, наделаю свою колбасу…Что тебе ещё дать? Хлеб не жрёшь, огурцы и подавно. Молоко будешь?
-Мр…

Тимофей, шатаясь, прошёл к холодильнику, достал полулитровую банку с молоком. Вернувшись к столу, сдёрнул из сушилки миску, налил в неё молоко.
- Маам,- осторожно обронила Люська.
- Была мамкина, теперь твоя. Пей…и не возникай…Без тебя тошно…Извини, закусить нечем. Пойдёшь на улицу, там что-нибудь перехватишь…
Люська потянулась, было к миске, но тут же, встрепенувшись, напряглась, повернув голову в сторону входной двери. За ней послышались шаркающие шаги, затем стук и женский голос:
- Тимоша, ты дома?
-Мы дома?- глянул на Люську Тимофей.
- Мр,- ответила та и подмигнула.
- Входи, открыто,- крикнул Тимофей.

Вошла низкорослая плотная женщина пенсионного возраста. Куртка нараспашку, платок сполз на затылок, по всему женщина очень спешила, и сейчас её вид волновал меньше всего. Это Галина, сводная сестра Надежды, два года как пенсионерка.
-Привет, Тимоша. А ты всё пьёшь?
- Не всё. Только водку.
-Не пил, так и начинать не надо. До добра…
-Галь, - резко оборвал Тимофей, - ты пришла на мозги капать? Тогда прощевай. У меня вон Люська есть мораль зудеть…

Галина, не обидевшись, выдвинула из-под стола табурет, села.
- Придётся, Тимоша, прекратить пить.
-Эт ещё почему?
-Потому. Твоя разлюбезная доча привезла тебе проблемку. Не до питья будет.
- Даша?- Тимофей глянул в окно. - Так автобус давно прошёл…
-Не автобусом,- вздохнула Галина.- О том и пришла сказать…
- Так говори, что ты тянешь кота за яйца.
-Да гляжу ты не в форме. Вот и думаю: говорить или подождать, когда проспишься.
-Говори раз начала. Потом будем разбираться для чего я в форме, а для чего нет…Чё домой-то Дашка не идёт, раз приехала?
- Так про то и сказ. Сидим мы, значит, с Полиной Ведерниковой…
-Суть давай.
-Я и говорю: мы с Полиной…
- Ещё короче! Где Дашка-то?
- Так уехала…
-Ёксель моксель! Ты что, Галка, поиздеваться пришла? То приехала, то уехала. У тебя с головой в порядке?

-У меня-то в порядке. А вот у дочи твоей, похоже, шарики за ролики. Мы с Полиной только рты пораскрывали. До сих пор не могу прийти в себя…
-Короче!
- Хоть короче, хоть длиннее. Подкатила на машине, выгрузила дочку да узел с бельишком. И гутарит: тёть Галя отведите Настю к папе. Я, мол, тороплюсь, мне некогда…
-Погодь. А Настюха-то где?
- У меня, спит горемычная. Наплакалась и уснула. Ну, а я к тебе…
-Зашибись, блин, кино…И как это понимать?
- Вот и я говорю: как так можно? Лишних сто метров не проехать, чужим людям спихнуть дитё и - фьють, улетела…

- Маам,- осуждающе вздохнула Люська.
- Во-во, вся в мамку: такая же шалава. А ведь говорила тебе, Тимоша: не балуй их, будь построже. Вот и добаловал. Ты к ним всей душой, а они всем копытом. Вот ведь всякий раз вспоминаю покойную бабу Маню, как она говорила: " Не делай добра - не получишь и зла"…
-Сказала-то что? - вновь оборвал Тимофей.
- Ничего. Вот,- Галина вынула из кармана сложенный вчетверо сиреневый лист бумаги,- сунула мне в руки: передай папе…
- Читай,- разрешил Тимофей.

Галина, вздыхая, развернула листок:
"Пап, я знаю, что сейчас ты не поймёшь меня и не простишь. Ты можешь считать меня неблагодарной дочерью, дрянной матерью…Но у меня больше нет сил! Я устала быть одна и жить только для Насти. Я молодая женщина и хочу счастья, нормального человеческого счастья…Разве я многого хочу, пап? У меня появился шанс…Считай меня скверной, бессердечной, какой угодно, но Настя сейчас камень преткновения…Ладно, не буду сейчас обо всём…Короче, пап, пусть Настя у тебя поживёт. Сколько, я не знаю. Как у меня наладится всё, я приеду за ней.
Твоя дрянная дочь Даша.
Р.S. Пап, как бы ты не думал обо мне, знай: я очень сочувствую тебе, мамин поступок не одобряю. И тебя по-прежнему люблю…"

- Всё. Ну не лахудра ли?! Взять бы ремень…
-Галь…
-Всё, всё, Тимоша, не буду,- Галина встала, задвинула табурет под стул, поправила на голове платок.- Ладно, Тимош, ты посиди, подумай…А я побегу: а то боюсь проснётся девчушка и напугается одна в чужом доме…

Едва за Галиной закрылась дверь, Тимофей взял записку, медленно прочёл, словно всё ещё сомневался, что Галина верно прочла.
Люська осторожно спустилась со стола на колени Тимофея, затем уперлась лапами в его грудь, потянулась обнюхать бумагу.
-Эх, Даша… - заскрипев зубами, Тимофей скомкал бумагу, швырнул к печке. - Как только язык повернулся такое сказать…"камень преткновения"…

-Мр…-Люська заглянула в его лицо.
Он машинально погладил кошку по голове, почесал за ухом.
-Ты ей веришь?
-Мр…
-Вот и я не верю. Если вначале камень, потом пряником не станет…Сам прошёл через это…На восемь лет спихнули к бабушке, тоже камнем был…-Тимофей потянулся к бутылке, но на полпути рука вяло опустилась на столешницу.
-Мру,- Люська дотянулась до подбородка Тимофея, торкнулась влажным носиком, затем лизнула.
-Нет, Люся, нам теперь никак нельзя мру. Ты ведь слышала: у нас теперь проблемка по имени Настюха. Так что нам нужно быть в форме…Да, прошу тебя, будь с ней поласковей, она такая же брошенная как и мы…Договорились?
-Мр…
-Ну и ладушки. Вот скажи, за что они так со мной, а? За какие грехи наказывают и бьют по сердцу? Не знаешь?
- Мр…
-Вот и я не знаю.
-Мру.
- Да нет, пусть живут, как могут. Мы и без них проживём прекрасно,- Тимофей взял кошку на руки, посадил на плечо себе. - Пошли, стопим баньку. В новую жизнь войдём чистыми. Согласна?
- Мр,- Люська лизнула Тимофея в щёку.

2
Тимофей сидел на крыльце, отдыхал, слушал наступавшее утро. Свежо, ясно, ветерок шаловливо возился в кустах смородины, у церкви на старых осинах гомонили грачи, где-то гукала горлинка. Как в старину говаривали, лепота. Тимофей любил такие ранние утра, особенно когда перед этим немного потрудишься. В теле такая сладкая истома, а на душе светло и радостно. Просто оттого, что всё это великолепие видишь и слышишь.

Встал, что называется с первыми петухами. Первым делом зарядил машину грязным бельём - к своему добавился внушительный ворох вещей Настеньки. Вчера когда развязал узел, чтобы приготовить для девочки сменку после бани, то не сдержался от крепкого выражения.
-Ммрр,- осуждающе фыркнула Люська.
-Да ладно тебе, ты ещё будешь…Посмотри, посмотри! Всё мятое, нестиранное. Во: даже рваные колготки сунула. Что за спешка была? На пожаре собиралась?
-Мру.
-Да уж: умереть не встать. Чему удивляться, если ребёнка точно посылку передала, что уж говорить о тряпках…

Пока машина стирала, Тимофей приготовил завтрак, испёк ватрушек с клубничной начинкой. Запах ванили вскоре перебил все другие запахи на кухне, вся тяжесть в душе Тимофея будто тоже пропиталась ванилью, размякла, рассосалась.
И вот сейчас он сидел на крыльце и блаженствовал. Пока не встала Настенька. Потом не поблаженствуешь. Бедняжка вчера была в таком заторможенном состоянии, что сдается, не совсем и осознавала где она, кто перед ней и что с ней делают. Галина домывала её уже полусонную. Отоспалась поди на неделю вперёд, встанет и наконец трезво оценит что же случилось. Непосильное горе для пяти лет, а с этим нужно ещё жить да жить. Вон Тимофей до сих пор не простил мать за то её предательство. Он так её любил, не по-детски, а она спихнула его как…"камень преткновения". Он и стал камнем. Может потому и не смог простить. Тяжело, ох как тяжело с этим жить. Сам ведь испытал, так что нужно приложить все усилия, чтобы Настенька не стала камнем…

Сквозь кустики хризантем продралась Люська, встряхнулась, сбрасывая с себя росную влагу.
- Мр.
-И тебе привет, гулёна,- усмехнулся Тимофей.- Как, всех котов проведала?
-Мру,- Люська присела на нижнюю ступеньку, стала энергично вылизываться.
- Понятное дело: умрёшь, если всех-то…Ты не забыла что у нас новая хозяйка?
- Мам,- на секунду оторвалась от дела Люська.
- Никаких мам. Просто Настенька. Заруби это на всех своих усах. Или будем ругаться.

Люська прекратила намываться, грациозно поднялась на верхнюю ступеньку, склонив голову, потёрлась о руку Тимофея:
- Мр.
- Мир, мир, только не забывай об этом,- Тимофей ласково погладил кошку, потрепал за уши.
Люська счастливо заурчала, подмигивая левым глазом.
- Ну, глазки ты будешь своим котам строить. А сейчас иди, глянь как там Настенька. Пора бы уже вставать. Заспится, головка будет болеть.

Двери для Люськи никогда не были препятствием. Ещё в ранней юности наловчилась их открывать, даже эту входную, что была толще и тяжелее остальных. Вцепится двумя лапами и тянет до упора. Откуда только силища бралась в таком комке шерсти. Вон у Галины котяра здоровенный, а дверь открыть не может, даже не пытается. Сядет под дверью и орёт благим матом. Люська открывала любую дверь, если только она не на замке. Те, что на ручке-защёлке Люська открывала слёту: прыгала на ручку, повисала всем телом, если нужно и подёргается для лучшего результата.
Так что Тимофей и передохнуть не успел, как Люська преодолела все три двери, оставив их приоткрытыми.

Только бы не напугала, запоздало подумал Тимофей, и даже вскочил, чтобы поспешить на опережение Люськи, но тут же одёрнул себя: сядь, что ты Люську не знаешь. Да она порой в разы умнее тебя. Всё сделает по уму.
Тимофей вновь сел, хмыкнув: да уж, Люська это…Люська. Умище во весь лоб.

А в следующее мгновение из приоткрытых дверей долетел крик Настеньки:
- Я не твоя мама! Что ты ходишь за мной хвостиком? Зачем лижешь, я тебе что котёнок? Опять да, опять? Сто раз тебе говорю: я не твоя мама!

Голос приближался: Настенька шла на выход. Тимофей невольно напрягся, а руки почему-то задрожали, и он не знал, куда их деть.
Дверь распахнулась и на пороге замерла Настенька. На ней вместо пижамки рубаха Тимофея. Люська проскользнула мимо, села поодаль, глянув на Тимофея: по моему, всё нормально.

Внимательно оглядев палисадник, грядки огорода, девочка перевела взгляд на Тимофея.
- Здравствуйте. Вы кто?
- Я…твой дедушка…Не помнишь? Вчера…
- А почему я раньше вас не видела?
-Ну, наверно потому же, почему и я тебя не видел…Твоя мамка…
-Мру,- дёрнулась Люська.
- Да, Люсь, ты права: не будем ковырять болячки. Что у нас других дел нет.
Девочка, распахнув глаза, удивлённо посмотрела на Люську, затем на Тимофея:
- Вы понимаете, что она говорит?
- Понимаю. Горемыки все друг друга понимают.
-Ммр,- подтвердила Люська, вздохнув.
-А почему я не понимаю? Баба Галя сказала, что я тоже горемычная…

- Люсь, что мы думаем о бабе Гале?
- Мру,- фыркнула Люська и царапнула воздух лапкой.
-Правильно. Мы думаем, что баба Галя сморозила глупость. И у неё на языке вскочит волдырь.
- Да-а?- недоверчиво протянула Настенька, глядя на Люську.
- Мру,- убеждённо подтвердила Люська, и подмигнула.
-А почему она мне подмигивает?- быстро глянула на Тимофея Настенька.
-Она говорит, что соловья баснями не кормят. Пора завтракать. Иди, умывайся…

- Я что, такая буду кушать?- Настенька подёргала "пижаму".
- Придётся немного походить. Твои все вещи постираны, сушатся. Я сейчас найду поясок, завяжем, и будешь как в халатике. Хорошо?
- Хорошо. А как вас зовут?
- Тимофей.
- А мне как звать -деда или Тимофей?

-Мрр,- усмехнулась Люська.
- Чево она?- вскинулась девочка, нахмурившись.- Смеётся надо мной?
- Нет. Она говорит: хоть горшком назови, только в печь не ставь.
- Она и пословицы знает?- ахнула девочка, забавно прижав ручки к груди.
- Она много чего знает. Болтушка ещё та. Всё, Люська, иди, показывай, где умывальник, а я пока поясок поищу.
- Мру.
- Что она сказала?
- Да это она выкаблучивается. Напоминает, что её зовут Люся, что не любит, когда называют Люська. Лучше, говорит, Люсечка.
- Люсечка,- напевно проговорила Настенька.- Хорошо, буду называть тебя Люсечка. Показывай, где у вас умываются.

Проводив девочку взглядом, Тимофей облегчённо передохнул, хмыкнув:
- Ну, что, первый контакт прошёл на хорошем уровне. Девчушка разумная, не чета мамке. Значит, будем жить. Не так страшна проблемка, как её рисуют…

14.03.10

Регистрационный номер №0301595

от 3 августа 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0301595 выдан для произведения:

Полтора месяца прошло с того дня как в Ноговицах случилось "событие века": Надька Кварцева сбежала с проезжающим городским художником. У селян в голове не укладывалось: как такое может быть? Двадцать пять лет прожила Надька с Тимофеем, можно сказать душа в душу, двое деток вырастили, в больших городах живут, хорошо зарабатывают. Тимофей мужик справный, непьющий, ко всем с лаской, балагур, на все руки мастер. Да какая ж нормальная баба от такого сбежит? Никак Надюху тот злыдень городской сглазил, околдовал и увёл бабу, что тёлку со двора. Сказывают, Тимофей сам открыл дверцу машины, помог жёнушке сесть. Кабы знал, что удумала полоумная, да разве ж он открывал ту злосчастную дверцу…

А дело было так. Некий художник с редким именем Терентий, сорока лет от роду, возвращался с заказа в город. По злой иронии судьбы как раз напротив дома Кварцевых его джип возьми да и поломайся. Тимофей как раз возвращался с колодца: две фляги на тележке. Смотрит: пижон городской тычется под капот и за версту видно, что он ни в зуб ногой. Тимофей по доброте души и предложил помощь. Он уже без малого двадцать лет работал механиком в пригородном автопарке, к машинам относился как Айболит к животным. Джип серьёзно занедужил: требовалось кое- какие детальки заменить. И опять Тимофей явил добрую душу: мол, побудь дорогой у меня покуда в гостях, а я тем временем смотаюсь на своей Ладе к себе на работу, расживусь деталями. Лады, согласился гость, мол, отблагодарю как надо. Пока значит, Тимофей мотался за деталями, жена его Надька проявила себя как радушная хозяйка: борщеца налила, да ватрушек к чаю, свежих духмяных. Откушал гость сытно и запел о живописной романтике, о своём кумире Рубенсе, да о том, что у Надежды Егоровны необычное лицо, прям на холст просится. Хозяюшка от тех песен разнежилась, ухи-то растопырила, каждое слово ловит, а гость знай на те уши спагетти навешивать. Мол, не цените вы себя любезная Надежда Егоровна, поди, уже и в старухи себя записали, а приодеть вас, да лоск навести и не стыдно в любом обществе под руку показаться на зависть братьям-художникам. И ещё про то пел, что в сорок пять баба ягодка опять. Вобщем окончательно сбил бабу с ума.

Когда уже ближе к вечеру Тимофей отремонтировал джип и гость щедро расплатился, когда сел в машину, тут Надежда и говорит: провожу, мол, гостя до церкви, покажу один красивый пейзаж. Вот тут и помог с дверцей Тимофей.
Машина со двора, Тимофей вымыл руки, зашёл на кухню чайку попить. А на столе записка: мол, прости Тимоша, надоело мне быть крестьянкой, хочу быть столбовой дворянкой, жить в городских палатах, ходить на вернисажи, общаться с культурными людьми. И пахнуть французскими духами, а не навозом свинячьим. Не поминай лихом, коль нужен будет развод, не стану препятствовать.

С того дня Тимофея будто подменили: осунулся, как после долгой хвори, ушёл в себя. Был балагур, стал ровно немой: слова не вытянешь. В карих глазах смешинки погасли, а в глубине трепыхалась как тряпица на ветру боль. Поглядело начальство на беднягу и предложило: сходи, дружище в отпуск, развейся; время лечит любые раны, и эту залечит. Перетерпи…

Тимофей наколол на вилку огуречное кольцо, взял наполненную рюмку:
-Ну, может, полегчает…
С лежанки спрыгнула чёрно-серая с рыжими подпалинами кошка, выгнулась, разминая косточки, затем с коротким "мрр" запрыгнула на стол, напротив Тимофея.
- Люсь, тебе не кажется, что ты борзеешь?
-Маам,- Люська потянулась мордочкой в сторону рюмки, морщась, принюхивалась.
-Что мам? Через неё и пью…

- Мру,- Люська выпрямилась, замерла в классической позе "кошка-копилка".
Тимофей осушил рюмку, передёрнулся, куснул огуречное кольцо, следом отправил кусочек хлеба.
-Зараза, как только её пьют…
-Мру,- изрекла Люська и подмигнула левым глазом.
-Твоя правда, хвостатая: пьют и мрут…
-Мру…
- Эт ты врёшь! Вот из принципа не умру и переживу и мамку твою, и её этого…грёбаного Малевича. Что б ему, бля, акварелями срать!

- Маам.
-Неблагодарные вы свиньи! И ты и твоя маам. Что смотришь? Мало я вам добра сделал? А вы…аа, что тебе говорить. Я вот тебя такой крохой подобрал,- Тимофей взял рюмку, показал кошке, поставил, потянулся к бутылке.- На тебе живого места не было, только грязь и парша…Отмыл тебя в трёх водах, в умывальнике, залил все твои ранки зелёнкой, за пазухой принёс…И что? Ты всё мам, да мам, хоть бы раз сказала пап…Совести у тебя нет! Что ж ты осталась со мной? Ушла бы вслед за мамкой…

Люська вздохнула. Тимофей нервно плеснул в рюмку, со стуком поставил бутылку на место. Хмель уже забирал его, и руки теряли твёрдость.
- Я знаю, почему ты осталась,- Тимофей выпил, положил на хлеб колбасный пластик, откинувшись на стенку, стал неспеша уничтожать бутерброд.- Ты не ушла, потому что здесь лежанка. Ведь так? И ещё воля. А у этого краскомаза ты бы до конца дней торчала в его паршивых метрах на девятом этаже. Одна! Потому что твоя разлюбезная мам шлялась бы по вернисажам…
-Мру…
-Вот именно. И померла бы забыв что такое земля, трава…И наверняка тебе бы сделали операцию, чтобы не донимала маляру любовными позывами…А тут гуляй не хочу, все коты твои…Шлюха ты Люська, и маам твоя тоже шлюха…
-Мр…- вздохнула Люська, глянув тоскливо на окно.
-Что, и сказать нечего? Потому что я прав…

Тимофей вновь потянулся к бутылке.
-Мру,- дёрнулась Люська.
-Ну и хрен с ним, умру, так умру. Тебе-то, какая печаль? Тебе бы только пожрать, да по полдня дрыхнуть…А ночью пойдёшь шляться по деревне…И плевать тебе что у меня вот тут,- Тимофей свободной рукой похлопал себя по груди, - ноет…как зуб. И не выдрать…Можешь ты это понять? Нет…На вот, хавай и молчи…
Тимофей взял колбасный пластик, порвал его на мелкие кусочки, которые сыпанул в лапы Люськи. Она отступила, долго обнюхивала каждый кусочек, затем вновь села столбиком:
-Мру…
-Без тебя знаю, что это не колбаса, а одно название…Руки бы поотрывать, кто такое дерьмо делает…Потерпи, вот скоро кабана зарежем, наделаю свою колбасу…Что тебе ещё дать? Хлеб не жрёшь, огурцы и подавно. Молоко будешь?
-Мр…

Тимофей, шатаясь, прошёл к холодильнику, достал полулитровую банку с молоком. Вернувшись к столу, сдёрнул из сушилки миску, налил в неё молоко.
- Маам,- осторожно обронила Люська.
- Была мамкина, теперь твоя. Пей…и не возникай…Без тебя тошно…Извини, закусить нечем. Пойдёшь на улицу, там что-нибудь перехватишь…
Люська потянулась, было к миске, но тут же, встрепенувшись, напряглась, повернув голову в сторону входной двери. За ней послышались шаркающие шаги, затем стук и женский голос:
- Тимоша, ты дома?
-Мы дома?- глянул на Люську Тимофей.
- Мр,- ответила та и подмигнула.
- Входи, открыто,- крикнул Тимофей.

Вошла низкорослая плотная женщина пенсионного возраста. Куртка нараспашку, платок сполз на затылок, по всему женщина очень спешила, и сейчас её вид волновал меньше всего. Это Галина, сводная сестра Надежды, два года как пенсионерка.
-Привет, Тимоша. А ты всё пьёшь?
- Не всё. Только водку.
-Не пил, так и начинать не надо. До добра…
-Галь, - резко оборвал Тимофей, - ты пришла на мозги капать? Тогда прощевай. У меня вон Люська есть мораль зудеть…

Галина, не обидевшись, выдвинула из-под стола табурет, села.
- Придётся, Тимоша, прекратить пить.
-Эт ещё почему?
-Потому. Твоя разлюбезная доча привезла тебе проблемку. Не до питья будет.
- Даша?- Тимофей глянул в окно. - Так автобус давно прошёл…
-Не автобусом,- вздохнула Галина.- О том и пришла сказать…
- Так говори, что ты тянешь кота за яйца.
-Да гляжу ты не в форме. Вот и думаю: говорить или подождать, когда проспишься.
-Говори раз начала. Потом будем разбираться для чего я в форме, а для чего нет…Чё домой-то Дашка не идёт, раз приехала?
- Так про то и сказ. Сидим мы, значит, с Полиной Ведерниковой…
-Суть давай.
-Я и говорю: мы с Полиной…
- Ещё короче! Где Дашка-то?
- Так уехала…
-Ёксель моксель! Ты что, Галка, поиздеваться пришла? То приехала, то уехала. У тебя с головой в порядке?

-У меня-то в порядке. А вот у дочи твоей, похоже, шарики за ролики. Мы с Полиной только рты пораскрывали. До сих пор не могу прийти в себя…
-Короче!
- Хоть короче, хоть длиннее. Подкатила на машине, выгрузила дочку да узел с бельишком. И гутарит: тёть Галя отведите Настю к папе. Я, мол, тороплюсь, мне некогда…
-Погодь. А Настюха-то где?
- У меня, спит горемычная. Наплакалась и уснула. Ну, а я к тебе…
-Зашибись, блин, кино…И как это понимать?
- Вот и я говорю: как так можно? Лишних сто метров не проехать, чужим людям спихнуть дитё и - фьють, улетела…

- Маам,- осуждающе вздохнула Люська.
- Во-во, вся в мамку: такая же шалава. А ведь говорила тебе, Тимоша: не балуй их, будь построже. Вот и добаловал. Ты к ним всей душой, а они всем копытом. Вот ведь всякий раз вспоминаю покойную бабу Маню, как она говорила: " Не делай добра - не получишь и зла"…
-Сказала-то что? - вновь оборвал Тимофей.
- Ничего. Вот,- Галина вынула из кармана сложенный вчетверо сиреневый лист бумаги,- сунула мне в руки: передай папе…
- Читай,- разрешил Тимофей.

Галина, вздыхая, развернула листок:
"Пап, я знаю, что сейчас ты не поймёшь меня и не простишь. Ты можешь считать меня неблагодарной дочерью, дрянной матерью…Но у меня больше нет сил! Я устала быть одна и жить только для Насти. Я молодая женщина и хочу счастья, нормального человеческого счастья…Разве я многого хочу, пап? У меня появился шанс…Считай меня скверной, бессердечной, какой угодно, но Настя сейчас камень преткновения…Ладно, не буду сейчас обо всём…Короче, пап, пусть Настя у тебя поживёт. Сколько, я не знаю. Как у меня наладится всё, я приеду за ней.
Твоя дрянная дочь Даша.
Р.S. Пап, как бы ты не думал обо мне, знай: я очень сочувствую тебе, мамин поступок не одобряю. И тебя по-прежнему люблю…"

- Всё. Ну не лахудра ли?! Взять бы ремень…
-Галь…
-Всё, всё, Тимоша, не буду,- Галина встала, задвинула табурет под стул, поправила на голове платок.- Ладно, Тимош, ты посиди, подумай…А я побегу: а то боюсь проснётся девчушка и напугается одна в чужом доме…

Едва за Галиной закрылась дверь, Тимофей взял записку, медленно прочёл, словно всё ещё сомневался, что Галина верно прочла.
Люська осторожно спустилась со стола на колени Тимофея, затем уперлась лапами в его грудь, потянулась обнюхать бумагу.
-Эх, Даша… - заскрипев зубами, Тимофей скомкал бумагу, швырнул к печке. - Как только язык повернулся такое сказать…"камень преткновения"…

-Мр…-Люська заглянула в его лицо.
Он машинально погладил кошку по голове, почесал за ухом.
-Ты ей веришь?
-Мр…
-Вот и я не верю. Если вначале камень, потом пряником не станет…Сам прошёл через это…На восемь лет спихнули к бабушке, тоже камнем был…-Тимофей потянулся к бутылке, но на полпути рука вяло опустилась на столешницу.
-Мру,- Люська дотянулась до подбородка Тимофея, торкнулась влажным носиком, затем лизнула.
-Нет, Люся, нам теперь никак нельзя мру. Ты ведь слышала: у нас теперь проблемка по имени Настюха. Так что нам нужно быть в форме…Да, прошу тебя, будь с ней поласковей, она такая же брошенная как и мы…Договорились?
-Мр…
-Ну и ладушки. Вот скажи, за что они так со мной, а? За какие грехи наказывают и бьют по сердцу? Не знаешь?
- Мр…
-Вот и я не знаю.
-Мру.
- Да нет, пусть живут, как могут. Мы и без них проживём прекрасно,- Тимофей взял кошку на руки, посадил на плечо себе. - Пошли, стопим баньку. В новую жизнь войдём чистыми. Согласна?
- Мр,- Люська лизнула Тимофея в щёку.

2
Тимофей сидел на крыльце, отдыхал, слушал наступавшее утро. Свежо, ясно, ветерок шаловливо возился в кустах смородины, у церкви на старых осинах гомонили грачи, где-то гукала горлинка. Как в старину говаривали, лепота. Тимофей любил такие ранние утра, особенно когда перед этим немного потрудишься. В теле такая сладкая истома, а на душе светло и радостно. Просто оттого, что всё это великолепие видишь и слышишь.

Встал, что называется с первыми петухами. Первым делом зарядил машину грязным бельём - к своему добавился внушительный ворох вещей Настеньки. Вчера когда развязал узел, чтобы приготовить для девочки сменку после бани, то не сдержался от крепкого выражения.
-Ммрр,- осуждающе фыркнула Люська.
-Да ладно тебе, ты ещё будешь…Посмотри, посмотри! Всё мятое, нестиранное. Во: даже рваные колготки сунула. Что за спешка была? На пожаре собиралась?
-Мру.
-Да уж: умереть не встать. Чему удивляться, если ребёнка точно посылку передала, что уж говорить о тряпках…

Пока машина стирала, Тимофей приготовил завтрак, испёк ватрушек с клубничной начинкой. Запах ванили вскоре перебил все другие запахи на кухне, вся тяжесть в душе Тимофея будто тоже пропиталась ванилью, размякла, рассосалась.
И вот сейчас он сидел на крыльце и блаженствовал. Пока не встала Настенька. Потом не поблаженствуешь. Бедняжка вчера была в таком заторможенном состоянии, что сдается, не совсем и осознавала где она, кто перед ней и что с ней делают. Галина домывала её уже полусонную. Отоспалась поди на неделю вперёд, встанет и наконец трезво оценит что же случилось. Непосильное горе для пяти лет, а с этим нужно ещё жить да жить. Вон Тимофей до сих пор не простил мать за то её предательство. Он так её любил, не по-детски, а она спихнула его как…"камень преткновения". Он и стал камнем. Может потому и не смог простить. Тяжело, ох как тяжело с этим жить. Сам ведь испытал, так что нужно приложить все усилия, чтобы Настенька не стала камнем…

Сквозь кустики хризантем продралась Люська, встряхнулась, сбрасывая с себя росную влагу.
- Мр.
-И тебе привет, гулёна,- усмехнулся Тимофей.- Как, всех котов проведала?
-Мру,- Люська присела на нижнюю ступеньку, стала энергично вылизываться.
- Понятное дело: умрёшь, если всех-то…Ты не забыла что у нас новая хозяйка?
- Мам,- на секунду оторвалась от дела Люська.
- Никаких мам. Просто Настенька. Заруби это на всех своих усах. Или будем ругаться.

Люська прекратила намываться, грациозно поднялась на верхнюю ступеньку, склонив голову, потёрлась о руку Тимофея:
- Мр.
- Мир, мир, только не забывай об этом,- Тимофей ласково погладил кошку, потрепал за уши.
Люська счастливо заурчала, подмигивая левым глазом.
- Ну, глазки ты будешь своим котам строить. А сейчас иди, глянь как там Настенька. Пора бы уже вставать. Заспится, головка будет болеть.

Двери для Люськи никогда не были препятствием. Ещё в ранней юности наловчилась их открывать, даже эту входную, что была толще и тяжелее остальных. Вцепится двумя лапами и тянет до упора. Откуда только силища бралась в таком комке шерсти. Вон у Галины котяра здоровенный, а дверь открыть не может, даже не пытается. Сядет под дверью и орёт благим матом. Люська открывала любую дверь, если только она не на замке. Те, что на ручке-защёлке Люська открывала слёту: прыгала на ручку, повисала всем телом, если нужно и подёргается для лучшего результата.
Так что Тимофей и передохнуть не успел, как Люська преодолела все три двери, оставив их приоткрытыми.

Только бы не напугала, запоздало подумал Тимофей, и даже вскочил, чтобы поспешить на опережение Люськи, но тут же одёрнул себя: сядь, что ты Люську не знаешь. Да она порой в разы умнее тебя. Всё сделает по уму.
Тимофей вновь сел, хмыкнув: да уж, Люська это…Люська. Умище во весь лоб.

А в следующее мгновение из приоткрытых дверей долетел крик Настеньки:
- Я не твоя мама! Что ты ходишь за мной хвостиком? Зачем лижешь, я тебе что котёнок? Опять да, опять? Сто раз тебе говорю: я не твоя мама!

Голос приближался: Настенька шла на выход. Тимофей невольно напрягся, а руки почему-то задрожали, и он не знал, куда их деть.
Дверь распахнулась и на пороге замерла Настенька. На ней вместо пижамки рубаха Тимофея. Люська проскользнула мимо, села поодаль, глянув на Тимофея: по моему, всё нормально.

Внимательно оглядев палисадник, грядки огорода, девочка перевела взгляд на Тимофея.
- Здравствуйте. Вы кто?
- Я…твой дедушка…Не помнишь? Вчера…
- А почему я раньше вас не видела?
-Ну, наверно потому же, почему и я тебя не видел…Твоя мамка…
-Мру,- дёрнулась Люська.
- Да, Люсь, ты права: не будем ковырять болячки. Что у нас других дел нет.
Девочка, распахнув глаза, удивлённо посмотрела на Люську, затем на Тимофея:
- Вы понимаете, что она говорит?
- Понимаю. Горемыки все друг друга понимают.
-Ммр,- подтвердила Люська, вздохнув.
-А почему я не понимаю? Баба Галя сказала, что я тоже горемычная…

- Люсь, что мы думаем о бабе Гале?
- Мру,- фыркнула Люська и царапнула воздух лапкой.
-Правильно. Мы думаем, что баба Галя сморозила глупость. И у неё на языке вскочит волдырь.
- Да-а?- недоверчиво протянула Настенька, глядя на Люську.
- Мру,- убеждённо подтвердила Люська, и подмигнула.
-А почему она мне подмигивает?- быстро глянула на Тимофея Настенька.
-Она говорит, что соловья баснями не кормят. Пора завтракать. Иди, умывайся…

- Я что, такая буду кушать?- Настенька подёргала "пижаму".
- Придётся немного походить. Твои все вещи постираны, сушатся. Я сейчас найду поясок, завяжем, и будешь как в халатике. Хорошо?
- Хорошо. А как вас зовут?
- Тимофей.
- А мне как звать -деда или Тимофей?

-Мрр,- усмехнулась Люська.
- Чево она?- вскинулась девочка, нахмурившись.- Смеётся надо мной?
- Нет. Она говорит: хоть горшком назови, только в печь не ставь.
- Она и пословицы знает?- ахнула девочка, забавно прижав ручки к груди.
- Она много чего знает. Болтушка ещё та. Всё, Люська, иди, показывай, где умывальник, а я пока поясок поищу.
- Мру.
- Что она сказала?
- Да это она выкаблучивается. Напоминает, что её зовут Люся, что не любит, когда называют Люська. Лучше, говорит, Люсечка.
- Люсечка,- напевно проговорила Настенька.- Хорошо, буду называть тебя Люсечка. Показывай, где у вас умываются.

Проводив девочку взглядом, Тимофей облегчённо передохнул, хмыкнув:
- Ну, что, первый контакт прошёл на хорошем уровне. Девчушка разумная, не чета мамке. Значит, будем жить. Не так страшна проблемка, как её рисуют…

14.03.10

ОСОБЕННАЯ

БАШМАЧКИ(исторический рассказ)

Рейтинг: +3 501 просмотр

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (4)