Полведра

Немцы приехали  после полудня на мотоциклах.  Остановились у колодца. Деревня безмолвствовала,  даже козы не блеяли. Только глупые куры на площади перед сельсоветом рылись в мусоре, как обычно.  Солдаты, смеясь, подшибали их, бросая поленья! И резали штыками.

- Мамка! Пу-пу! -  весело сказал солдат, указывая дулом винтовки на убитую курицу, которую держал в руке.  Он вошёл на подворье,  по-хозяйски пнув  ногой калитку. Мама молча взяла пеструшку и села её ощипывать. Витьке это не понравилось,  но … мама.

Она ощипывала уже третью,  когда появился обер-лейтенант, подъехавший на чёрной машине.

- Мы  фам  таём сфобода! – произнёс  он и вошёл в избу. Ему не понравилось, и он уехал, оставив  на постой десятка полтора солдат.

Вдруг загрохотало. Как выяснилось, немцы обстреляли из минометов дом,  что стоял на отшибе у опушки леса. Дом загорелся, и чёрный дым стелился по горизонту. Боялись партизан.

Жителей собрали на площадь,  обер-лейтенант, через переводчика, объявил, что в деревне установлен новый порядок  и  вводится комендантский час, который начинается с темнотой. В  ноябре темнеет рано. Ещё сказал, что большевики,  жиды и активисты будут расстреляны, а их дома и скотина переданы лицам, лояльным к новой власти.  С тем и разошлись.

Выгнав хозяев в хлев, солдаты разместились в избе. Они гомонили на  лающем языке, чистили сапоги, оружие, чинили одежду. Двое варили кур в русской печке, отчего в избе стоял пряный запах.  Унтер офицер заставил маму  вымыть пол, а потом сунул ей в руки пустое ведро и сказал, указывая на калитку.

- Ком, ком… мамка … фота!

- Так нельзя же!  – попыталась  возразить мама.

- Ком, васер… ком… - и унтер подтолкнул её в спину к  калитке.

Было уже темно, мама старалась идти бесшумно по затихшей деревне. Вот и колодец. Скрип вОрота казался предательски громким и противно визгливым.  Она уже поставила полное ведро на край колодца, когда, рванув тишину, ударила автоматная очередь. Мама, охнув, упала за колодец  и затихла.

***  

Витька, выскочив из хлева, бросился было к калитке, но застыл на месте.  Возникший на крыльцо унтер что-то гортанно крикнул в ночную тишину.  С соседнего двора раздался хохот и «я, я …!» в ответ.  Унтер  засмеялся и вернулся в избу, а Витька так и остался стоять посередине двора, не зная, что делать, всё больше цепенея от страха и холода.

Из оцепенения его вывел скрип открывающейся калитки. Во двор вошла мама с ведром. Витька бросился к ней и уткнулся в её дрожащие колени.  Она  молча обняла его и, белея лицом, поцеловала холодными губами в макушку. Витька хотел заплакать от радости и жалости к маме, но почему-то понял, что этого делать нельзя.

В середине ведра, мама успела поставить его на крыльцо,  виднелось пулевое отверстие, а воды в нём было только половина.

***

Дней через пять немцы ушли, также внезапно, как и появились, оставив после себя страх и глухую ненависть. Это чувствовал даже  шестилетний Витька.