Отпусти!

Отпусти!
(Автор  В. Исаков)
   Утомленный, почти  сомлевший  и уставший  от  занудного   гомона    людских голосов,  шарканья  каблуков   прохожих  вечер   накрыл   свет   фонарей  города  дождем.  Прикрыл раздражающий  его  глаза    яркий свет ламп  в  руках  белых   плафонов,  чтобы заглушить ещё  ватой тишины  мороси все звуки, так  мешающие  отдыхать.  Унылая  морось дождя  чернеющей  кисеей  закутывала   свет и  все  живое  вокруг.    Лишь порой   из  намокшей  кисеи    с осторожностью    заблудившейся   дворняги  в  чужом  дворе  проглядывали  цветные  купола  зонтов,  да  иногда   вырывающийся  смех из - под  них,  заглушал  шум,  проносившихся  по  лужам в  веере  брызг  потоки    машин.  Машины    светом   фар,  чудом  вырываясь   из  лап  темноты  улиц,   рассекали   ножом   налипшую   на   мир  кисею  темноты.   Асфальт  под  дождем   лаковой  поверхностью   шершавых  рук  антрацитового  цвета   угодливо  разворачивался  ковром   тротуарной  плитки  под  ногами.    В  поклоне  заискивающе  предупреждал   о лужах  на пути.  Кубики плитки   на секунду  отражали  свет  фар,  торопящихся   ко  сну   припозднившихся   машин.  Тротуар  вел  меня   мимо   красивых  витрин  магазинов.  Вел   мимо  ставших   в миг   некрасивыми поблекших  от  моросящего  дождя   рекламных  плакатов.   Женщины  на  них  улыбались,  а   по их  лицу  текли   слёзы, хотя,  что   я  сужу, знаю,  что  все красивые  и некрасивые  женщины   улыбаются, даже   когда   им  больно и  по щекам текут слезы.    Вел мимо  красивых   цветных  мигающих  огоньков   украшенных  улиц  дальше и дальше   по  знакомой мне  и   ему  дороге.      Вытащил   из кармана   мобильный  телефон,  тишина пустынных  улиц   заклеила   ему  скотчем  губы: он  разочаровано  молчал.  Раньше   ноги    преодолевали  этот   путь  минут  за  десять.   Они не шли, а бежали!  Ноги  бежали,  подгоняемые  мыслями о  той, что  выглядывала  меня  в окошко  из – за  серебристых штор  больничной  палаты.     А  сейчас   брёл,   не видя  дороги,    наступая  в лужи и  не замечая   обнимающих мои подошвы  ботинок   прохладу  их   рук.  Мне некуда  было спешить.   Медленно шел,  стараясь  осмыслить  и понять: «Кто и  за что с ледяной  душой расчетливо  разрушил  мою жизнь!».    С  длинных  полей  шляпы  капли  дождя   нет,  нет, да  и падали  на спину.    Плащ, не справляясь с их  количеством,   промокал  влагу,  вбирая  её в себя  и,  влажным холодом обнимал  озябшие  плечи.   Я  шел,  прислушиваясь  к голосу вечера, нашептывающий  мне   слова  сожаления,  вгоняя  занозу боли  в  сердце  всё глубже  и  больнее.   Пришел. По  привычке  зашел на мост.  Встал  на самой дуге  моста.  С  этого места  на  мосту   я  лучше  видел   палату  своей  любимой,   её   кровать  под  розовым  покрывалом,  любимые    душистые  красные  пионы гордо стоящие в  вазе на  подоконнике.   Доставал из бокового  кармана  плаща  фонарь   и  направлял  его луч  в окна   палаты.   Нажимал пластмассовую  коричневую  кнопку  на   корпусе   фонаря,  выстукивая  светом  в   ее  окна  наш  позывной     «SOS» .   Это сигнал  «спасите   наши души».  А  души у нас  были   неразлучные,  и друг  без друга они  не жили, друг без  друга они медленно умирали.   Она  видела  мой  сигнал из темноты   улицы и  улыбалась,  так   рассказывали мне врачи,  эти  вспышки света по окнам палаты  моего  фонаря   давали  ей  силы  жить и верить.   Достал  по привычке  фонарь из кармана (он  все еще  там  лежал), включил  его  и, положив   указательный   палец   на кнопку, начал  отстукать наш сигнал,  что я  здесь.   Но луч прошел  по закрытым  белыми  шторами окон  палаты,  как белым  саваном  оттеняющий  мертвую  пустоту тишины.   
На подоконнике   окна   в  вазе все  ещё   стояли  засохшие  забытые  цветы  пионов.   Их   чёрные  сморщенные  лепестки  безжизненно опавшие от холода   смерти  вокруг вазы, спали  мертвым  сном  на  белоснежной   тверди  подоконника.  А   дождь   всё  увереннее  и настойчивей    обнимал   мои продрогшие  плечи мокрым  покрывалом  своей  души.   Вылизывал   языком  дворняги  руки и фонарь в них.   Направил   луч  фонаря в темноту  неба  и  застыл, глядя вверх.  Дождь гладил мое  лицо  мокрыми  лапами , остужая  горячие  сухие  губы.   А  палец на кнопке  фонаря  выбивал и выбивал  в чёрное  ночное небо   «SOS», ища там  свою вторую  половинку  души.  Стоял под окном   больницы  и  смотрел  в  его  мертвую  черноту  стекол.   Огонек  постоянно тухнувшей  сигареты   рассматривал  мои  поседевшие  волосы.   Повернулся  и потащился обратно  по лужам  домой,  не слушая  предупреждения   асфальта,   о мокрых   пятнах  слез  на его руках:  возвращался  в свою  ледяной  дом.  Недавно   смеющийся  дом    вмиг  постарел  вместе со мной.   Как только  открывал  дверь,  шторы  вздрагивали  в надежде,   но увидев  меня   опадали от бессилия   вниз к  полу. Я  приходил  в  дом, чтобы   упасть  на диван (не  мог  спать в  нашей  спальне)  и без снов, проснувшись санамбулой, утром уходил  бездумно на работу.  А  вечером  ходил   по  известному  лишь  нам  с асфальтом    маршруту к  больнице и  опять из  кармана  плаща  доставал  фонарь и  сигналил,  сигналил,  сигналил  в  безумной  надежде  на ответ  из окон  палаты.
Дома  нажал  на  мягкий  выключатель  в  ванной.  Зашел  и  сел  на край  ванны. Включил  горячую  воду,  подставил   под струю  воды  руки: продрог.    На  зеркалах  появился  влажный   налет  пара.  Из  поясной    чёрной  кабуры   медленно  вытащил  вороненый холодный  пистолет.  Повернул  к  себе,  заглянул  в   черное  отверстие  ствола.  Всего мгновение, всего - то  лишь  надо нажать на «крючок» и я  приду  к  моей  любимой  в  зазеркалье.   Вдруг  на  запотевшем   зеркале   увидел появляющийся   рисунок   человечков.   Стоял  и заворожено  в  каком  - то ступоре  наблюдал  за   кончиком  пальчика, рисующий так  знакомый мне  рисунок.   Будто слышал  голосок  любимой (она  рисовала таких же человечков    на запотевшем  зеркале  ванны),  когда  после  ванны, наша  малыша  сидела у меня  на руках завернутая  в  громадное  белоснежное  махровое  полотенце, будто  маленький  медвежонок  в  шубке.   Мы  с  дочкой  улыбались,  а   наша  мама  серьезно   рисовала  пальчиком  человечков,  приговаривая: « Точка,  точка,  запятая   -  Вышла  рожица  смешная.  Ручки, ножки, огуречик - Появился  человечек!».  Вспомнил,  как  она старалась  нарисовать   в ванной  мой  портрет на  запотевшей  поверхности  зеркала, а  оно вместе со мной  смеялось над  ее  произведением,  ни капли  не похожее  на меня.    А  потом любимая  уклонялась  от  любящих губ  и  всё  вырывалась из  кольца моих  рук тихо с  укоризной  в голосе  шептала: « Дочка  сейчас   на  кухне  пока  мы  здесь,  тихонько   уплетает холодное,   запрещённое  для  её  горлышко  мороженное,   отпускай  меня  срочно!». 
      Я  заворожено смотрел  на продолжение   рисунка.   Там  рядом с  моим  изображением   появилось  изображение   маленького  человечка   с  косичками  на голове  и  в  юбочке,  треугольники  бантиков   украшали тонкие косички.    Моя  фигурка  держала  за  руку   маленькую девочку.   Я,  было, потянул  руку к зеркалу, как   увидел  появляющийся  рисунок    из  - под  подушечки  указательного  пальчика: она  продолжала  рисовать  третью  фигурку,  фигурку  мамы, держащую  ручку  девочки.   Потом  осторожно  к  спине  мамы  пририсовала  крылышки  ангела,  они  качались  и звали ее  вверх.  Малышка  сейчас  спала  у  своей  бабушки, спала  на  заботливой  руке  моей  мамы, рядом  с ее  любимой  куклой, подаренной   на  её  пятилетие.    Дочка  знала,  что наша  мама  уехала в командировку  надолго,  но она  не забывает  свою  лапочку  и  по несколько  раз  в  день   присылает  СМС  на её   розовый   мобильный  телефон.   Наша  дочь  уже  умела  читать  по слогам и всегда  с криком  бежала  рассказывать    о  маминых  СМС   бабушке. 
С  грохотом   бросив пистолет на пол,  стремительно одним махом кинулся к  зеркалу  и  ладонью  вытер  кусок  зеркала от  водяной  испарины.   По ту сторону  зеркала   на меня  смотрела   моя  любимая  с  белоснежными  крыльями за спиной и всё такими  же  голубыми  любимыми   глазами.     Смотрел, не отрываясь   ей  в  глаза, прижав  ладонь к её  ладошке по ту сторону  зеркала.  Наклонился  и  прислонился  губами  к  ее  ладони, потом подставил лоб  под  маленькую почти детскую  ладошку.  Она  провела ладошкой  по моей  щетине  на  щеках  с  улыбкой  и чуть  покачала   с  огорчением  головой.  Волосы  кудряшками рассыпались  по ее плечам,  привычно  знакомым  до боли  движением  руки  поправила  их.  Опять  подставил  пятерню к  ее  ладошке: не  хотел  отпускать.   Взглядом  просил  не уходить  от нас  с дочей:  нашей  кровиночкой.  Мы  стояли и смотрели  друг другу  в глаза. Она,  приблизив губы  к зеркалу,  старательно  произнесла  губами  слово   по слогам,   голоса   не было слышно: «ОТ – ПУ - СТИ!».  Я  отрицательно  покачал   головой  в ответ.   Любимая с  извиняющейся    улыбкой   повела  белоснежными крыльями за хрупкими плечами.  В  уголках   глаз  появились  одинокие  капельки  слёз. Немного  подумала  и, указательным пальчиком   поверх  нарисованных человечков  написала  одно слово: «ВРЕМЯ!».  Она  провела  по моей ладони розовой  ладошкой, и тут  короткое замыкание   в  проводке  выбило  в ванной   свет. Бегом  кинулся  в  прихожую,  сработал предохранитель  электропакетника:  откуда – то появилась  громадная  нагрузка.   Кинул  клавишу  пакетника вверх и  в  два  громадных  шага   стремглав  стрелой  обратно в ванну.  Зеркало  отражало лишь   мое лицо и ванну с  халатами,  по ту сторону   никого  не было.  Лишь  рисунок  человечков   таял    слезами  зеркала. Сел  на край  ванны и  увидел  рядом с валяющимся чёрным   металлом  пистолета   белоснежное  перо  ангела,  оно было  еще  теплым. 
Не  оставляйте  на потом и говорите   о своих  чувствах  и  своей  любви  дорогому   для  Вас  человеку сейчас,  пока  рядом.