Помочь сайту
Поздравления
Мужчина, идущий лучами Солнца
13 сентября 2023 -
Пётр Королёв
Человек живёт не для того, чтобы выживать, а для того, чтобы жить… Казалось бы: простая, прописная истина. Но как тяжело порой воплотить эту формулу на практике. Не сделаю открытия, если скажу, что человеческая природа порочна и несовершенна. Если в жизни наступило благоденствие, проблемы и препятствия редки, то человеку вскоре становится скучно. Он ищет эти препятствия и проблемы, отвергая свою прошлую идиллию, перекрашивая её в нечто плохое и неправильное. Потом, через определённое количество времени начинается период просветления: ради всего святого хочется вернуть ту самую идиллию, которую ещё вчера смешали с грязью во имя некоего бурного весёлого метания, принимаемого за «настоящую жизнь». Но возвращение – трудный путь, который может увести страдальца без карты в никуда. Не стоит отрекаться от своего прошлого, каким бы плохим оно ни представлялось. Это плохо кончится как для одного человека, так и для всего народа. Всё прошедшее, которое вчера казалось отвратительным, может явиться сегодня прекрасным – дальше некуда. Забытый ларец, в котором спрятана ткань для будущего платья – вот что такое наше прошлое.
Все беды, всё зло в мире исходит из одной пропасти – нравственной пустоты. Из моральной недостаточности, от которой погибает людей не меньше, чем от недостаточности сердечной. Задача каждого – излечить эту недостаточность, заполнить эту пустоту; сделать так, чтобы на её месте появились цветущие поля и облюбовали места разнообразные существа. Но как?
Сделать лекарство.
Сделать Жизнь.
***
Северная Америка, территория социального эксперимента «CCF (Crystal Clear Freedom)», город Snakesonfryingpans.
Серо-чёрная неоштукатуренная стена старого каменного дома. Третий этаж.
Сквозь треснутое, но чистое оконное стекло в большую комнату пробивается луч утреннего солнца. Напротив окна у дальней стены, на кровати, слегка укрывшись простынёй, отдыхает мужчина лет тридцати, с красивой и в то же время суровой внешностью. Он задумчиво глядит на потолок, словно мутное зеркало отражающий его спортивный торс и глаза. Синева глаз расплывается всё больше и больше, словно клякса - и уже бескрайнее море, певуче шумя волнами, окаймлёнными пеной, рассекается всей своей массой под изящным и мощным фрегатом, плывущем по светящейся миллионами искринок дорожке к горизонту. Над мачтами покоряют океан небесной выси другие, крылатые корабли…
На улице раздаётся отчаянный визг собаки.
Мужчина бросает тревожный взгляд в сторону окна. Напротив его дома, в соседнем дворе, слышатся пьяные крики. В небо взлетают огни фейерверка. Поднявшись с кровати, мужчина идёт через комнату к окну, не выпуская из правой руки тянущуюся за ним простыню. Подойдя, он видит обыкновенную повседневную картину. Новыми, пожалуй, являются дворник, поднимающий метлой высокие столбы пыли (коей в Snakesonfryingpans предостаточно), да разноцветная дымка из единственной трубы завода по производству нанопыли, инертных газов и актиноидов, или ПИГиАК (считается местной гордостью).
- Не разглядывай долго, заразишься.
Мужчина оборачивается: его простыня, выпрямившись до потолка, одним концом держится за руку, а другим, словно медвежьей лапой, беспечно опирается о люстру. Посередине полотна явно проступают глаза, нос и отчего-то треугольный рот.
- Да, очень опасная болезнь. Не боишься пустоглазия? Вон, смотри: все пустоглазые безумны от своего безумия.
Простыня бесшумно вскидывает лапу и тычет в окно. Мужчина поворачивается и смотрит вниз, на аллею, потом на проспект. Никого. Только огромное облако пыли медленно оседает на метлу, странным образом вертикально стоящую без видимой опоры.
Назад.
В комнате пусто. У ног – безжизненная простыня.
Минуту спустя слышатся отдалённые звуки грома, следом – бой городских часов. Как из старого починенного душа, на город бросается ливень.
***
Осенняя, уходящая далеко в лесопарк, аллея.
Ветер вальсирует с листьями, ещё не обсохшими от дождевой влаги. На железной скамье, рядом с покосившимся столбом, спит юноша, прижимая к себе переполненную авоську. Мужчина неторопливо идёт по гладкой плитке. Оказываясь рядом со скамьёй, он останавливается и внимательно смотрит на спящего.
Внезапный воздушный порыв откидывает кисть юноши, и из открывшейся авоськи на землю крупными градинами сыплются мандарины, некоторые падают в лужу под скамейкой. Мужчина подходит к ребёнку и будит его. Вместе они собирают измазанный грязью фрукт.
- Как тебя зовут? – спрашивает мужчина.
- А что?
- Да ничего, интересуюсь.
- Ну и катись по гладким камушкам, может, не порежешься.
- Мандаринкой угостишь?
- Больше двух не раздаётся.
- Предпринимательская жилка заиграла?
- Чего-чего?
- Мысли вслух. Так как твоё имя?
- Колинет, – отвечает юноша.
- Это одно слово или два?
- Одно.
- Есть такое имя «Николай», или уменьшительно «Коля». Например, в России. И есть слово «нет», обозначающее отрицание, отказ. Поэтому давай договоримся: буду звать тебя Кол. А то непонятно, есть ты или нет тебя.
Два незнакомых человека улыбаются друг другу.
- Рассказывай, в чём дело, почему ты спишь здесь? У тебя нет дома?
- Нет, почему… Ещё неделю назад он у меня был… потом пожар… полиция подожгла за неуплату, и всё…
- Понятно. А родители? Где они?
- Не знаю… не помню…
Юноша и мужчина обмениваются взглядами. Перед ними мягко приземляется голубь. Изучив жёлтыми глазками сидящую пару, он важно клюёт несколько семян, прохаживается взад-вперёд, и, тряхнув хвостом, улетает.
- Так, получается, тебе негде жить… Пойдёшь ко мне, Кол? У меня трёхкомнатная квартира, живу один, не наркоман и не маньяк, так что всё нормально, места хватит всем. Могу усыновить тебя. Согласен?
- Да… нет, я… боюсь, - удивлённый ответ.
- Боишься? А здесь не боишься? Всё равно же лучше, когда стены есть и крыша над головой.
Они встают и медленно уходят по аллее.
- Где мандарины достал? Украл?
- Да, тут базы недалеко.
- И давно ты так? При родителях тоже воровал?
- Да.
- Если у тебя это в привычку вошло, то ты её бросай, пока не поздно. Плохо может закончиться, понимаешь?
- А вы будете меня спасать?
Юноша с озорством поглядывает на незнакомца, тот нежно треплет его по голове.
- Буду! Но, надеюсь, ты не станешь нарочно влезать в передряги, чтобы я вновь и вновь спасал тебя, а?
Они смеются и берутся за руки.
- Слышь: а как твоё имя?
- Ты знаешь, а у меня нет имени. Да-да, такое тоже случается… В паспорте, конечно, есть, но это всё не то… После того, как я появился на свет, меня сразу же определили в детский дом, из которого я благополучно сбежал.
- Почему? Там так плохо?
- Плохо, Кол, плохо… Хотя на первый взгляд покажется, что там совсем даже и неплохо. Переломанная кукла – вот кто у нас выходит оттуда. Бывают и исключения, но очень и очень мало. Всю жизнь они прячут своё «я», чтобы до конца не доломали.
- Я не хочу так…
- Ну и замечательно. Не хочешь так – не будешь так. Всё в твоих руках. Ключевое слово – «всё».
Подойдя к дому, где живёт мужчина, они поднимаются по полуразрушенному крыльцу и скрываются за дверью. Скоро наступит вечер.
***
- Потерпи, Кол… Сейчас уже, скоро… Чувствуешь, какой запах?
Мужчина стоит у плиты и готовит ужин. Юноша, сидя у окна, передвигает по доске шахматные фигуры.
- Нет, нет, Кол, ты что? Расставил верно, а ходить не умеешь. Конь перемещается не так, а буквой «Г». Вот, смотри…
- Буквой «Г»?.. ясно… Знаешь, если бы он ходил не так, а как хотел, в любом направлении, было бы лучше.
- Считаешь?
- Да, настоящая лошадь скачет куда хочет. Тогда мат и шах можно поставить врагу уже в самом начале и не терять столько времени.
- Так ведь в том и смысл игры, чтобы всё было не сразу. Некая таинственность, интерес.
- Знаешь, иногда не до таинственности.
- Да, ты прав…
- Я тебе кое-что скажу, но ты меня не выдавай. Ладно?
- Договорились.
- Мне мандарины не просто так достались. Человек из-за них пострадал, понимаешь?.. Честно говоря, мне стыдно их в руки брать.
Мужчина снимает фартук, заваривает чай.
- Кол, ты не темни, говори прямо, как есть. Меня не бойся, если боишься.
- В общем, тогда, на базе я долго ходил по разным тёмным и узким ходам и коридорам. В одной кладовой пришлось даже спрятаться, - за мешками с мукой, - потому что сторож почувствовал, что кто-то есть, и появился как раз в том коридоре, где был и я. Потом, когда он исчез, я вышел и вскоре обнаружил комнату, заваленную до потолка ящиками с овощами и фруктами. Там нашёл мандарины, наполнил ими авоську, вышел обратно в коридор и тут же столкнулся со сторожем. Он, не говоря ни слова, направил на меня ружьё. И тогда я подумал, что терять мне нечего, и крикнул ему: «Ну, что скалишься, стреляй!» И прежде чем он выстрелил, я пнул его в ногу. Он упал. Ружьё выстрелило в потолок, пуля отскочила и попала сторожу в голову. От страха я бросился бежать и оказался в лесопарке за базами и складами…
Мужчина берёт юношу за плечо.
- Ну, не плачь… Пойдём за стол, тебе надо подкрепиться.
- Нет, не могу… не нужно…
- Пойдём. Поешь – и станет лучше.
Они садятся ужинать.
Юноша нюхает тарелку с супом, вертит в руках ложку, разворачивает и сворачивает салфетку, осторожно косится на мужчину. Тот делает вид, что занят поглощением пищи. Тогда юноша закидывает ногу на ногу, - но не очень-то аккуратно, и стол получает небольшое сотрясение, - хватает тарелку и медленно втягивает горячее наваристое содержимое, сёрбая при этом так, что в зверском аппетите маленького мужчины не осталось сомнений, наверное, ни у кого из соседей.
Мужчина смеётся. Юноша, вытирая локтем рот, тоже. Они лихо приговаривают ужин и заливают его чаем – таким вкусным, что Кол опустошает весь чайник и расстраивается, не получив добавки.
Настенные часы в зале бьют десять часов вечера.
Наши герои укладываются спать. Порешили, что тот, кто старше, заночует в зале, а младший – в дальней соседней комнате. Перед сном мужчина заходит к юноше.
- Да-а, Кол, что сказать? Намаялся ты, бедняга, врагу не пожелаешь.
- Скажи, я правильно поступил тогда, на базе?
- Нет.
- Нет?
- С точки зрения действующего американского закона – нет. Но не преступи ты закон – умер бы от голода. Или в тюрьме. Или ещё раньше – от сторожевого ружья.
- И как тогда?
- Так, как есть. Но одно могу сказать точно: грубить нельзя. Ни в каких ситуациях, даже чрезвычайных.
- А кто нагрубил? Я ему сказал…
- Не надо, не оправдывайся. Слово сильнее всякого оружия. Будешь вежлив - будешь непобедим. Уяснил, маленький преступник?
- Ага.
- А вообще, наше дело нехитрое: никогда не застёгивать верхнюю пуговицу.
- В смысле?
- Во всех смыслах.
В город окончательно заползает ночь. Кол уже спит, когда мужчина осторожно, на цыпочках, идёт в зал. Шахматы на подоконнике освещаются слабым лунным светом. Если бы мне и вам, мой читатель, удалось уменьшиться и оказаться рядом с ними на чёрно-белом лакированном поле, то мы увидели бы, как их фигуры, подобно маякам, тщетно пытаются осветить глухую тьму заоконного мира.
***
Телефонный звонок.
Мужчина приподнимается на постели и снимает трубку.
- Алло, это вы? Гражданин из восьмой квартиры?
- Да, это я.
- Вы обладаете необходимым количеством баллов рейтинга благонадёжности, прошли по конкурсу и сегодня в одиннадцать утра должны присутствовать в суде для исполнения роли присяжного. Заседание по уголовному делу… кхы-кхы… Вы меня слышите? Алло?
- Хорошо, я подойду. Напомните адрес…
Записав данные, мужчина вешает трубку. Из своей комнаты, потирая глаза, выходит юноша.
- Кто звонил?
- Мне надо будет уйти на некоторое время – вызывают в качестве присяжного заседателя. Никуда не выходи, ладно?
- Ладно. А кто такие эти… присяжные?
- Да никто, как и все в нашем городе.
- А раньше?
- Не знаю. Меня те времена не застали.
Мужчина бреется и умывается. Юноша надевает потёртые джинсы и отправляется на кухню заваривать кофе…
Чтобы попасть в суд города Snakesonfryingpans, человеку нужно пройти между ног двух огромных женских статуй; далее пересечь площадь, покрытую розовым гранитом с вкраплениями турмалина Параиба. И, конечно, обратить внимание на круглосуточно светящиеся рекламные щиты, которая держит каждая из статуй: «CCF - вера это блеф!» и «CCF - люби свой гнев!».
За сорок минут до начала заседания мужчина шагает по золотистому ковру судебного коридора и поднимается на этаж выше, в зал. Позолоченные ручки одинаковых дверей равнодушно поблёскивают ровной шеренгой через каждые пять шагов, в кабинетах – сотрудники в строгих золотых костюмах и разноцветных хлопковых перчатках. В тамбуре перед залом заседаний уже толпится народ…
- Прошу не двигаться, суд приближается! – прокуренным голосом объявляет секретарь заседания и при этом двигает стакан с разноцветной водой ближе к себе.
Все встают и не двигаются минут десять, не меньше, пока судья выползает из своей комнаты. Отмечу, что отталкивающее зрелище, начинаемое с коридора, здесь не заканчивается – усиливается, играя на контрасте: заложенные кирпичом окна; с ажурного железного потолка, словно дрессированные летучие мыши, свисают клоки пыли; под ногами шуршит разнокалиберный песок; позолоченные судейский стол и скамьи присяжных; в дополнение ко всему - затхлый воздух.
Кстати, недавно в суде произошло ЧП: бесследно пропали два молодых охранника. С той поры по всему городу шатается совершенно фантастическая молва: якобы этих несчастных прихватило страшное древнее существо, привидение, по описаниям похожее на Бедную Бледняжку. Находятся очевидцы, уверяющие, что Бедная Бледняжка – не что иное, как оборотень, коим в свою очередь является один из судей, падкий на полную луну. Неудивительно, что, когда приоткрывается скрипучая дверь и в щели показывается бледное судейское лицо, многие в зале от неожиданности вздрагивают и зажмуриваются, а кто-то и вскрикивает. В существовании оборотней в Snakesonfryingpans уже давно никто не сомневается, а пословица «в тихом омуте черти водятся» в местных учебниках анатомии трактуется буквально.
- Слушается уголовное дело номер такой-то по преступлениям, предусмотренным статьями такими-то закона такого-то, совершённым американской гражданкой Лэрри Патрик Хьюз, 1936 года рождения… - начинает вступительное слово судья. Наш мужчина оглядывается по сторонам – над головой каждого присутствующего бесшумно завис мини-дрон со встроенными микрофоном, видеокамерой, тепловизором и кольтом.
- …Как нам стало известно из материалов дела, - подхватывает после судьи государственный обвинитель, - второго сентября текущего года подсудимая, исполняя обязанности командира ракетного крейсера «Хмурый Каин», в полночь, во время пребывания команды судна во сне, искусственным образом сделала в борту крейсера отверстие радиусом полтора метра, через которое в судно проникла морская воды в форме сильного потока. Подсудимая была сбита потоком с ног. По информации, предоставленной местными гражданами, стабильно осуществляющими нелегальную рыбопромысловую деятельность, в акваторию нашего города ежегодно, в сентябре, второго числа заплывают на нерест рыбы из отряда пираньих (аудиозапись разговора прилагается). Как подтвердили нам в научно-исследовательском институте биологических ресурсов, в данный период времени рыбы наиболее агрессивны (выписка из реестра прилагается). Подсудимая получила множественные следы от укусов рыбами, преимущественно в области нижних конечностей и органа для распознавания запахов. Следы укусов носят рваный характер (акт обследования прилагается). После получения укусов подсудимая, испытывая большую кровопотерю, находясь в состоянии аффекта, взяла в руки холодное оружие и нанесла тяжкие телесные повреждения пираньям, повлекшие их гибель. Повреждения наносились преимущественно хаотично (акт обследования прилагается). Ровно за 1 час и 16 минут, пока длился аффект подсудимой, было уничтожено рыбы в количестве 1002 особи. Пираньи занесены в Список №1 редких и исчезающих видов живых существ, следовательно, насильственное сокращение их популяции подразумевает наличие состава преступления, предусмотренного статьёй такой-то закона такого-то. Подсудимая спешно оставила подотчётное ей, как исполняющему обязанности командира, военное судно и проникла на сушу. Была задержана шерифом третьего сентября текущего года на территории частного дома, принадлежащего ей на праве собственности. Ракетный крейсер и его команда предположительно ушли на дно, точные координаты их местонахождения до сих пор не установлены. Усилия по поиску судна прилагаются. В соответствии с американским законом, на основании вышеизложенного прошу назначить подсудимой наказание в виде лишения свободы длительностью шесть пожизненных заключений с реальным отбыванием наказания. У меня всё, ваша честь.
Слово берёт защитник подсудимой.
-Уважаемые госпо-а-да! Случилось непредвиденное, непредвиденное! Мы все скорбим по погибшим! Ко-а-нечно, ко-а-нечно, законы Америки требуют, чтобы мы… не забывали о гу-ма-низ-ме, мои хорошие! Гу! Ма! Низ! Ме! Столько лет терпели и ещё по-а-терпим! Да! Моё… моя подсудимая, она ни в чём не виновата! Ви! Но! Ва! Та! Я про-а-тестую против прокурора! Мы вместе с ним требуем мягкости и снисхождения! Да! Всё!
Подсудимая неподвижна. Что она испытывает сейчас? Остаётся только гадать, тем более, что её лицо полностью забинтовано, а глаза скрывают тёмные очки.
Вызываются свидетели. Один за другим, они появляются как из бездонной бочки. Первый ничего не помнит. Второй полагает, что что-то было. Третий противоречит сам себе. Четвёртый опровергает третьего и поддерживает первого и т.д. и т.п. Так пролетают восемьдесят минут, потом ещё двадцать – на перебранку обвинителя и защитника.
- Угу, ясно… Суд и присяжные удаляются для вынесения приговора, - заключает судья. Присяжные встают со своих мест и, толкаясь, идут в свою комнату; судья - в свою.
В комнате присяжных начинается обсуждение. Вполголоса обсуждаются бытовые неурядицы, глупые мужья, вороватые любовницы, подозрительные соседи, таинственные переносчики бактерий социальных инфекций… Мини-дроны исправно выполняют свою работу, фиксируют каждый звук и телодвижение, обеспечивая тем самым прозрачность, безопасность и эффективность американского правосудия. Мужчина не произносит ни единого слова.
Так проходит полчаса. Ещё полчаса. И ещё час. Наконец, все возвращаются обратно в зал, где уже ждут судья с обвинителем и защитник с…
Ба!
А где же подсудимая?
- Дамы и господа, не волнуйтесь! Сейчас поступят инструкции! Рассаживайтесь… рассаживайтесь… - стараются перебить присяжное волнение обвинитель с адвокатом.
Истекают пять минут.
- Уважаемые присяжные заседатели, нарушение устава: сбежали подсудимая со стражей. Никто не волнуется! Ничего страшного, вынесем приговор заочно, без них. Полномочия позволяют нам это. Суд мы, в конце концов, или нет?..
Внезапно секретарь вспоминает о своей обязанности:
- Прошу не двигаться, суд уже!
Общее возмущение.
- Выносится приговор подсудимой, американской гражданке Лэрри Патрик Хьюз, 1936 года рождения. Подсудимая Лэрри Патрик Хьюз обвиняется: в совершении террористического акта, повлекшего массовую гибель защищённых законом редких и исчезающих видов живых существ, а также повлекшего порчу и утрату стратегического государственного имущества; в умышленном нарушении воинского устава, создавшего угрозу национальной безопасности; в жестокости, отсутствии толерантности, в дискриминации военнослужащих по сексуальному признаку. За совершённые ею деяния подсудимая приговаривается к лишению свободы длительностью три пожизненных заключения и четыре месяца с реальным отбыванием наказания. Ввиду открывшихся в ходе заседания обстоятельств того, что подсудимая совершила неразрешённый побег со стражей, тем самым повторно продемонстрировав в своих деяниях немотивированную политическую агрессию и дискриминацию по гендерному признаку, суд постановил: назначить подсудимой итоговое наказание в виде лишения свободы длительностью четыре пожизненных заключения и четыре месяца с реальным отбыванием наказания. Если через шесть месяцев с момента оглашения приговора подсудимая не объявится, ей будет назначено новое наказание – фойе молчания. Приговор вступает в силу с момента его провозглашения и обжалованию не подлежит. Возражений со стороны присяжных…
- Имеются! Возражения есть, - встаёт мужчина.
Уже занося руку с кулаком для традиционного удара, - молоточек куда-то запропастился, - судья застывает от неожиданности.
- Возражения имеются, ваша честь. Думаю, хоть кто-то в этом зале поймёт меня и согласится с тем, что, если судья не способен вынести справедливый приговор, пусть это сделает народ и зачитает затем своё решение хором.
- Что? – цедит сквозь зубы судья. – Дверью ошиблись. В шапито, наверное, собирались? Вот туда и отправляйтесь.
- Нет, такие двери ни с чем не перепутаешь.
- Молодой человек, здесь храм правосудия. Вы осознаёте…
- Да. И ещё кое-что знаю и осознаю. Во-первых, все прекрасно помнят, что такое фойе молчания: необъятное пустое помещение без окон и вентиляции, в котором нельзя издать ни звука. Звук – смертная казнь. Потом реформа – казнь заменили штрафом. В итоге американский Конгресс вовсе запретил применение фойе.
- Запретил, но на прошлой неделе разрешил. В исключительных случаях.
- Но это решение нигде официально не опубликовано!
- Естественно, нет. Кто такое публикует?
- Во-вторых, по нынешним американским законам все доказательства, подтверждающие или опровергающие вину подсудимого, должны быть в полном объёме представлены всем участникам заседания. Однако, их нет. Ни одного. Есть только бред нескольких сумасшедших о том, что престарелый человек, который ни по возрасту, ни по подготовке никак не может быть командиром военного судна, отчаянно сражается с пираньями; истекая кровью доплывает до берега, успевая при этом до кого-то домогаться. И я вовсе не удивляюсь, что она сбежала: из вашего храма надо без оглядки уносить ноги, да ещё креститься при этом.
Присутствующие смеются, но не все.
- Я опытный судья, мне много лет. За моей спиной одиннадцать высших образований, одно из них – психология. Поэтому я вижу таких, как вы, насквозь, молодой человек. Остановитесь, пока не поздно. Вы уже наболтали на косой десяток, но я ещё могу сделать вид…
- Ваши слова говорят за вас, а вы не слышите себя. И больше всего я не уважаю людей, которые говорят фразы, подобные этой: «Вижу насквозь». Эти так называемые люди пролистали парочку заумных книг, - например, Фрейда или Юнга, - и считают, что познали все тайны этого мира. Хотя и сами стали идиотами, как Фрейд и Юнг.
- Я вижу ненависть в вас и ваших поступках. Она прослеживается очень чётко. Примитивный, конченый субъект. Вы возбуждаете ненависть, не так ли?
- Послушайте, процесс возбуждения оставим в приватных границах. Конгресс своими поступками частенько возбуждает ненависть, но что-то там никто особо не прослеживает.
- Вы сейчас говорите о законе, о законотворцах. Об избранных людях, наделённых властью. Верно?
- Нет, не об этом. Я говорю о людях.
- Такими неподобающими рассуждениями об американском законе вы плюёте в лицо нашему обществу, нашей демократии! Что такое американский закон? Ответьте!
- Судя по вашей реакции, это неплохой наркотик.
- Ах, так… Ну, вот и прекрасно. Хорошо, когда преступник понимает судью.
Судья расплывается в улыбке.
- У вас чёрная душа.
- Жалко вашу молодость. Будьте аккуратнее, иначе я пришью вам расовую дискриминацию.
- Сегодня речь не обо мне. Считаю приговор несправедливым, а все приведённые здесь факты, мягко выражаясь, сомнительными. Убежавшую не ловим – не за что праведных сажать. Обвинительный приговор сжечь. Только после этого мы получим право произнести слово «ПРАВОСУДИЕ». Коряво произнесём, но всё-таки с чувством обретённого достоинства.
- Да! Правильно! Пересмотреть! Отменить! Оправдать, конечно, оправдать! Молодец, так и надо! Верно, не было доказательств! – присяжные заседатели взрываются овациями. Обвинитель и защитник бросаются к судье, уже готовому упасть в обморок. Мужчина проходит к столу адвоката, затем обвинителя и судьи, берёт все бумаги и тома, среди которых находятся оригинал и копии приговора, и поочерёдно вытряхивает их содержимое на пол.
- Воды! Чем ты там занята, идиотка! – визжат оба, удерживая руки судьи, который так и рвётся ткнуть ими вперёд. Секретарь автоматически продолжает печатать.
- Реинкарнация дьявола! – судья задыхается от злости.
- Ну что вы, нет. Всего-навсего Пилата, - усмехается мужчина.
- Да! Да! Верно подметил, ублюдок, - Понтийского!
- Да нет же. Трижды Раскаявшегося.
- Вот… так меня… так всех уберут они… сотру… Американская демократия не умрёт, она будет жить, моя демократия!.. Нет… Эй, отпустите меня!… Я его… на плаху… смертная казнь, где ты, ласточка?.. Не пощажу… – судья вырывается-таки из цепкой хватки адвоката и обвинителя. «Не пощажу…» – машинально повторяя, фиксирует секретарь. Мужчина отходит к присяжным. Судья, держась за свой стол, медленно спускается и движется в их сторону. За ним, группируясь в стаю, следуют мини-дроны…
- Внимание! Внимание! Сейсмическая опасность! Сейсмическая опасность! Просим немедленно покинуть помещение! Немедленно покиньте помещение! Сейсмическая опасность!
Простите, уважаемый читатель, забыл поставить вас в известность: город Snakesonfryingpans располагается в сейсмически активной зоне. Землетрясения в три-четыре балла здесь – обыкновенная будничная составляющая. Но в этот осенний день, как потом обязательно расскажут вам старожилы, земля под городом как будто устроила себе хореографическую минутку, баллов эдак на девять. Что бы там ни было, но эпицентр образуется именно в районе суда. Находящиеся в зале заседания, однако, несмотря на повторяющиеся призывы сигнализации, ничего покидать не собираются. Не реагируя на сильную вибрацию под ногами, судья в порыве неугасаемой злобы вытягивает трясущиеся руки вперёд…
От очередной серии толчков всё здание несколько раз покачивается, словно карточный домик, и с треском и скрежетом рвущегося металла разъезжается точно пополам. А так как зал заседаний располагается в середине всей конструкции, то трещина в три ярда шириной за несколько секунд пролегает через него, как раз между судьёй и присяжными.
Все замирают.
Ворвавшийся в помещение ветер засасывает в образовавшуюся расселину все бумаги. Место секретаря, находящееся на невысоком дубовом пьедестале, оказывается прямо над пропастью, что придаёт ему характер моста. Целиком погружённая в работу, секретарь продолжает самозабвенно колотить по клавиатуре.
Снизу доносится лай собачьей своры, бегущей между развалин. Один из псов забегает между половинами здания суда. Обнаружив на краю разлома судейский молоточек, он, покрутившись, садится рядом, берёт его клыками и преданно смотрит вверх.
По истечении часа сюда подъедут спасатели и снимут всех с этажей. Приоткрою будущее: подсудимая и улизнувшая с ней стража не объявятся - ни через день, ни через полгода. Никогда.
***
Мужчина бежит домой, огибая кварталы один за другим. Часть города разрушена полностью; тем не менее, в целом Snakesonfryingpans устоял. Жаль, но от колоссальных женских статуй на розовой площади не осталось даже прекрасных ножек. Только рекламные щиты в груде обломков: «CCF - … блеф!» и «CCF - ..б. ..ой …!».
На ступеньках у входа в небоскрёб, в тени красного клёна сидит темнокожая девушка. Её чёрные джинсы и кожаная куртка перепачканы, сама она, похоже, ранена: об этом свидетельствует длинная полоса крови на лице. Вокруг неё гогочет группа подростков с нацистскими отметинами на одежде. Мужчина окликает их, но безрезультатно. Тогда он направляется к дому, кое-где пробираясь между завалами. Заметив его, подростки исчезают, бросив пустые банки из-под пива и бейсбольную биту. Приблизившись к девушке, мужчина обнаруживает, что у той отрезаны уши; руки и ноги обвязаны колючей проволокой, гнусное подобие венца из этой же проволоки находится на её голове.
Ещё минута – и вот уже освобождённая от пут незнакомка плачет на земле. Что-то говоря на неизвестном языке, она беспомощно водит руками, глядя в сторону своего случайного спасителя. Мужчина звонит в больницу, успокаивает пострадавшую и хочет поднять её, но она, обессилев от страха и боли, знаками отказывается от помощи. Девушка слепа и глуха. Крупные, как бусинки, слёзы медленно спускаются по её изящному лицу и, срываясь с подбородка, пропадают навсегда. Невидимая бурная река взлетает брызгами и пенится, тёмным потоком отражаясь в двух парах глаз, и в непрекращающемся порыве погружается в туман. Два не видящих ничего живого и неживого глаза, будто устав от этого бесконечного мятежа, пристально вглядываются в мужские. «Безумны от своего безумия…» - обрывки прошлого яркой вереницей восстают в сознании мужчины, будоража его, подобно буре, поднимающей водные массы с самых глубин…
Слышится сирена приближающейся машины. Девушка и мужчина поворачиваются на звук.
Не найдя места лучше, медики останавливаются на краю большой лужи.
- Дайте мне Пла-Пла… Нет, не хочу, сказала же: пластиковую платформу!.. И вы тоже оденьте… обходить не будем… Нет, ты остаёшься… - доносится из стального корпуса автомобиля. – Ты что? В своих туфельках модельных по такому болоту к этим собрался? В пакет досрочно собираешься?..
С треском открывается дверца кабины, и из неё, виртуозно дёрнув полами халата, слезает вниз полная женщина. Одевая на ходу перчатки, на высокой Пла-Пла она пересекает воду. Следом прыгающей поступью двигается напарник с маленьким чемоданчиком.
- Итак, что у вас?
- На девушку напали. Её били, изуродовали, вдобавок обвязали колючей проволокой. Прошу, помогите.
- Бедняжка. Издевались, значит. Да?
- Да.
- А почему на ваших руках кровь?
- Это от её ран. Видите?
- Вижу. И кроме вас здесь никого не вижу.
- А я вижу.
- Кого?
- Вас.
Пауза.
- Аубей где?
- Она не слышит. Но у меня есть, бронзовый.
- Нет, ваш не годится.
- Почему? Нужен платиновый?
- Не в этом дело…
- А в чём? Спишите с меня нужную сумму, и всё… Или вот что: сделайте ей укол Боросуро.
- Это очень дорогое удовольствие. Сами понимаете, один укол - и жизнь продляется в 25 раз… Боросуро делают только при предъявлении платинового или VIP-Аубея. Но всё равно многие отказываются, так как количество побочных эффектов перевешивает…
- Закончим рекламу, хорошо? Просто окажите помощь, пожалуйста!
- Нет, просто было вчера. А сейчас, после землетрясения врачам решили помочь, дав больше полномочий. Конгресс разрешил нам отказывать в неотложной медицинской помощи при отсутствии Американского Универсального Бейджа. Это помогает освободить больше времени и сил для оказания помощи действительно нуждающимся. Кроме того, теперь Аубей может быть предъявлен только его владельцем лично. Наличие Аубея доказывает наличие гражданства. Если врач выявил отсутствие Аубея, он обязан посодействовать в депортации лица.
- Но я не знаю, есть ли у неё Аубей.
- Сейчас посмотрим.
- Вы с ума сошли? Собираетесь обыскивать её?
- Да, и такое право я тоже имею!
- Послушайте, осмотрите её сейчас же!
- Аккуратнее, парень! В данной ситуации нельзя осматривать. Если она получит удовольствие от моих прикосновений, это будет последний день моей карьеры. Я не могу пойти против закона!
- То есть, обыскивать вы можете, а осматривать – нет?
- Совершенно верно. Нужен Аубей.
- Это доказывает, что вы не врач.
- Я врач! Вот, посмотрите, у меня VIP-Аубей!
- Убирайтесь!
- Вы некорректны! Встретимся в суде!
- С превеликим удовольствием, только что оттуда!
- Кстати, вы не предъявили свой…
- Убирайтесь!!!
Белохалатовая парочка пятится от разъярённого мужчины, разворачивается к машине. Сделав слишком широкий шаг, полнолицая внезапно поскальзывается и всей своей массой устремляется в водное месиво, утягивая за собой и ассистента, успевшего прикрыть своим чемоданчиком голову.
- Билл!.. Джо!.. Кто-нибудь… Ай!… Вытащи… да вытащи же меня из этой поганой ямы!.. Скорее, дотяни меня до машины... – захлёбывающийся полушёпот превращается в крик. Грязные халаты в поисках берега. - Забери меня отсюда!.. Давай, меня песок затягивает!.. Ой, здесь пески зыбучие… Подними меня в машину, я же умру сейчас! Я сейчас умру! А-а-а-а-а! А-а-а-а-а!.. – истерика заканчивается уже в кабине протяжным не то стоном, не то воем. – Быстрее, быстрее! Нас сейчас затянет!.. Я хочу жить, понимаете?.. Не кричи на меня! Мой шериф ставит всех на место!.. А-а-а-а-а!..
Автомобиль скрывается за поворотом. Мужчина вызывают другую бригаду, которая и сделает всё необходимое…
Сквозь окно медицинской машины прорываются мелькающие блики ясного дня. Девушка на носилках. Мужчина рядом наблюдает за ней. «Конец всей жизни, так называемый конец Света наступит тогда, когда люди сами не захотят жить. Когда бегство от правды, страх перед милосердием станут главным законом бытия. Началом же этого, конечно, будет ложь. Всеохватывающая и всепоглощающая, когда никто не сможет сказать, что такое правда и где она…», - молча он поправляет на девушке одеяло.
Гудок обгоняющих пожарных машин.
- Моя коллега ошиблась, - объясняет медбрат, записывая показатели давления и температуры пострадавшей. – Изменения про Аубей вступают в силу не сегодня, а завтра. Невнимательно ознакомилась, извините её.
Огненный диск врывается тёплыми лапами внутрь мчащейся машины. Мужчина берёт в руки висящий на шее девушки Аубей и читает имя: «Джозефи». Она открывает глаза, касается его руки. Некоторое время мужчина и женщина молчат, не двигаясь. Вдруг он замечает, как стремительно холодеет её тело. Мужчина произносит срывающимся полушёпотом: «Джозефи – означает «Бог приумножит поцелуй» - и целует её в губы. Боясь громко вздохнуть, она успевает сказать:
- Саван… саван…
…Вечером мужчина возвращается домой. На скамейке с прозрачным пакетиком в руках сидит юноша.
- Привет, ты не ранен? – как ни в чём ни бывало, спрашивает он.
- Нет, порядок. А ты?
- Да я-то нормально, а вот сосед наш… пролетел немного.
- А что с ним? Придавило?
- Нет, жив, уже увезли в госпиталь. Провалился вместе с диваном с третьего этажа на первый.
- Понятное дело… А что это за пакетик?
- Документы наши на квартиру. Только твоего Аубея нет.
- Ха-ха-ха, молодец, Кол! А я свой с собой всегда ношу. Сильно испугался?
- Да нет, не очень. Даже не поцарапало.
- Отлично, везунчик. В наше время лечиться бесполезно…
- Как дела в суде?
- Засудили до разрыва.
- Сильно наказали?
- Не сильнее, чем себя.
Бросив взгляд на асфальт, юноша вдумчиво смотрит на мужчину. «Что, что-то не так? – мужская бровь слегка приподнимается, взгляд настораживается. «Нет…» - юные глаза соскальзывают в сторону.
- Спасибо.
- За что?
- За всё.
- Не за что. Ты для меня как сын и друг, и вообще…
- Подожди, не говори дальше… Наверное, в твоих глазах я беспомощный дурачок, обуза?
Мужчина, улыбнувшись, обнимает его.
- Прекрати этот бред. Любовь не может быть обузой. И не дурак ты у меня.
- Почему?
- Да потому что дурак никогда не признается в том, что он дурак. Дурак не признаётся, ничему не верит и клеймит, чем Бог послал…
Приближается снежно-листопадный ноябрь, за ним на метелях прилетают новогодние праздники. А за окном, вдалеке уже машет старой вязаной шапкой месяц смены одежды и ярких надежд – февраль. Времена года неуклонно сменяют друг друга, как и тысячи лет назад. Но при любой погоде солнце вновь и вновь нежно скользит вечерней филигранью луча по лицу юноши и мужчины. Они переглядываются и не спеша поднимаются в квартиру на третьем этаже, беседуя и улыбаясь.
***
Подобно энергосберегающей лампочке, в городе вспыхивает очередной сентябрь - повелитель ливней, устроитель размывов и потопов. По дорогам, авеню, бульварам Snakesonfryingpans туда-сюда шныряют, вышагивают, мчатся горожане и туристы. Хлюпанье подошв, шипение разбегающихся от шин луж; вспышки светофоров, сияние вывесок; запах сырого асфальта и выхлопных газов; человеческие и птичьи голоса… - всё сливается в единый живой поток большого города. Шумного, грязного, нервозного; для кого-то красивого, родного. И надменного. Надменность во всём: в голосе, в походке, в жесте, в лице и фасаде. В показной простоте. Надменность и одиночество. Здесь твоя никчёмная жизнь зависит от окрылённых червей, требующих беззаветной любви - удивительное варварство. Такая концентрация надменности и одиночества в отдельно взятом городе очень опасна и для него самого. Стоит ли удивляться, что Snakesonfryingpans захлёбывается от дождя, так же, как от самого себя; изнывает на солнце, так же, как от самого себя…
Звонок в дверь.
Мужчина возвращается с работы. В его руках чуть поблёскивает замочками стильный портфель.
- Здорово, Кол! Как ты тут, порядок?
- Привет! Да, норм. А это что? – юноша вешает пальто мужчины и смотрит на портфель.
- А это тебе.
- Мне?.. Зачем?..
- Я думаю, тебе, как мужчине и просто как человеку, полагается окончить школу и учиться дальше. Согласен?
- Школу… да-а… я и забыл… Ух ты: планшет, стилосы, навигатор… Ха-ха-ха! Спасибо!
Наша пара садится ужинать.
- Неплохо приготовлено!.. Кстати, ты в каком сейчас классе должен учиться?
- В девятом, кажется.
- В какой школе?
- Я учился в третьей, но она разрушилась… А давай попробуем в первую? Ха-ха-ха! Вдруг пройду?
- Поддерживаю. Она, по-моему, какая-то элитная?
- Да. Говорят, после неё легко поступишь в любой универ из Лиги плюща.
- Решено: завтра отправимся в первую школу. Подожди, я забыл ещё что-то…
- Что?… Это?.. О-о-о, вот это да! Настоящий костюм?!
- Примерь, заодно и я посмотрю.
Кол и мужчина направляются в зал. Достав из кладовой старое зеркало, мужчина ставит его перед юношей.
- Ну что, готов?
- Сейчас… Готов!
Покрывало ниспадает с деревянной рамы, и через тончайший пылевой слой на юношу поднимает взгляд статный парень, в добротном костюме и рубашке.
- Это я?.. Мне необходимо снова научиться ходить в этом! Ты всё угадал, отец… Я просто обязан окончить школу и не подвести тебя. Ты так много делаешь для меня.
- Спасибо, сынка.
Стремительно наступающая ночь очерняет всё. Старинное зеркало на полу у комода отражает двух счастливых людей, - возможно, самых счастливых, ибо действительно счастлив тот, кто живёт ради другого.
- Что такое любовь?
- Это твой вопрос.
- А если серьёзно?
- Любовь – это то, на что неизвестен ответ, но многим кажется, что они знают его.
- А мы? – юношеский блеск сражает серьёзный мужской взгляд.
- А мы и есть ответ.
***
Утром следующего дня они в школе. Уже идёт первый урок. В совершено тёмном обширном тамбуре, из дальнего правого угла доносится шорох.
Распахивается дверь. Полоса света мгновенно пронзает тьму, купая в своей плоскости завесу пылинок и освещая часть разноцветной стены.
- Кто здесь? Оставайтесь на месте! – охранник в бронежилете и каске направляет в сторону пришельцев лазерную винтовку.
- Спокойно. Нам надо пройти к директору по поводу поступления на учёбу, - в полосу света внедряются мужчина с юношей.
- Вы меня не успокаивайте, а то я вас навечно успокою. Имею право. Пройдёмте ко мне для проверки.
Пункт охраны отличается идеальной чистотой и порядком, если не считать пять пустых и одну полную бутылки виски, прикрытые на тумбе портретом американского президента с семьёй. В клетке возле окна, занавешенного ярко-розовыми шторами, прыгает весёлый попугайчик.
Получасовое обследование, в том числе металлоискателем и портативным рентгеном, окончено.
- Что у вас так темно в тамбуре? Лампы перегорели? – спрашивает мужчина.
- А что такое? Да, не горят лампы. Потому что так надо. Когда скажут – включим. Прекратишь ли ты трещать когда-нибудь? – охранник недовольно оглядывается на попугая, крутящегося на жёрдочке. – Ничего не дам, Конгресс разрешил… Ступайте за мной! - стукнув два раза кулаком по клетке, рявкает охранник.
Возле кабинета директора мужчина с юношей ожидают минут сорок, пока над дверью не загорается табличка «Возможно». Внутри пахнет чаем и ванилью. Секретарь торопливо убирает поднос с грязной посудой. За стеклянным столом в форме подковы располагается директор.
- Вам кого? – шёпотом осведомляется секретарь, улыбаясь слишком широко.
- …Думаю, такие глаза моя школа не приемлет. Или покупайте хамелеоны, или переводите вашу дочь на самообслуживание, или забирайте её в другое заведение… Да, и крестик нужно снять. Что за дикость? Демонстрация конфессиональных символов приравнена Конгрессом к религиозному харассменту. Мы живём в CCF, на свободной земле, особенных здесь нет… Нельзя, Устав есть Устав… Свобода мне это позволяет! Прощайте, хорошего дня… Да меня, кого же ещё! – худая женщина в розовом, с брошью «Чёрная лилия» на лацкане пиджака, кидает телефон на софу и начинает обыскивать посетителей острыми глазами, улыбаясь при этом подёргивающимися губами не менее внушительно, чем секретарь. – Итак, вам нужна работа? Вакансий нет.
- Нет, я по поводу устройства своего ребёнка.
- Присаживайтесь, присаживайтесь, присаживайтесь, при-са-жи-вай-тесь… В какой класс? – директор продолжает скалиться, приближая к себе кофемолку.
- В девятый.
- В какой школе обучались до этого? – улыбка ещё шире, теперь осторожно отодвигается сахарница.
- В третьей. Её больше нет.
- Да, после землетрясения, я знаю. Старьё… В третьей… третьей… тре-ть-ей… - взвешивая это слово, будто стараясь дать ему пробу, произносит худощавая и прячет недопитый стакан виски под стол. – Чаю не желаете?
- Нет, спасибо. Нужны какие-то документы?
- Нет-нет. Всё упростилось после землетрясения. Только ваш Аубей.
- Пожалуйста. Сколько стоит обучение? Предоплата?
- Никаких стоимостей! Я же сказала: всё значительно упростилось. Вот, прочтите прейску… ой, это… 55-ую поправку к американской Конституции. Образовательную услугу мы предоставляем безвозмездно. В случае, если обучаемый исключается из школы по собственной вине, его законными представителями возмещается стоимость всего периода его обучения плюс штраф в размере указанной стоимости. Если стоимость и (или) штраф не могут быть оплачены, обучаемый помещается под арест до тех пор, пока его законный представитель не произведёт оплату. Либо законный представитель отправляется под арест вместо обучаемого - до тех пор, пока обучаемый не произведёт оплату. Теперь ясно? Без-воз-мез-дно. Преподавательский состав – высококвалифицированные работники. Не преувеличу, если назову их специалистами мирового класса. К ученикам мы объективны, в меру требовательны, находимся в режиме постоянной дискуссии. Для нас все равны. Лучшие выпускники вакцинируются Боросуро. А сейчас предлагаю заполнить бланки и ознакомиться с документами. Ваш сын может приступить к обучению с завтрашнего дня…
Формальности соблюдены. Отец и сын, повторно обследованные охранником, наконец, покидают стены Альма-матер.
- Мне кажется, там что-то не так… Ты не почувствовал? – уже вечером, готовясь ко сну, спрашивает юноша у мужчины.
- Похоже на то. Отдыхай, Кол. Скоро узнаем, что скрывается за этими резиновыми улыбками…
Мужчина гасит свет последнего горящего во всём Snakesonfryingpans окна. Городские часы чётким маршем отбивают двадцать два часа…
... Протяжной резкой трелью раздаётся звонок.
Юноша вместе с новыми друзьями идёт на занятие по химии.
В пёстром детском потоке невозможно отличить мальчика от девочки, поскольку в нём почти нет ни мальчиков, ни девочек. В основном, только беззаботные краснощёкие существа с двумя микрочипами на один квадратный сантиметр тела, а также с сердечным имплантом, контролирующим душевные волнения и сигнализирующим куда следует. Очередная установка CCF: вершиной человеческой эволюции должен стать Non-aggasexin (неагрессивный бесполый индивид), способный к самооплодотворению. Секс как замочная скважина – очень архаично, но изредка используется. Отказ от половых признаков, чипов, имплантов доброволен; не хочешь – как хочешь. Но, оставаясь собой, мужчины и женщины не смогут рассчитывать на некую «внутреннюю безопасность». Расшифровка этого популярного словосочетания отсутствует.
Дети рассаживаются на большом круглом ковре. Спустя пятнадцать минут, небрежно открыв дверь, в кабинете появляется Марта Фостер – единственный в школе преподаватель химии и биологии.
Уже поставив высокую металлическую шпильку на «подиум» (как она сама называет это место), семидесятилетняя Марта вдруг останавливается и смотрит на ученицу, сидящую с краю. Лицо учителя удивительно быстро и гармонично смешивает в себе и испуг, и презрение.
- О господи ты милостивый-праведный, о-о-о! Хи-хи-хи!
- Что? – замирает ученица.
- Да ничего… Раз пришла, то оставайся. А я-то, дурочка, думала, что ты на индивидуальном обучении.
- Почему?
- Как почему? Забыла, что ли? Сколько раз на занятия приходила? Пальцев одной руки хватит посчитать. Сдохнуть можно от смеха! Краснели потом все. Она ещё и спрашивает… за что… Я бы на твоём месте, милая, - присаживается Марта за свой стол, - затаилась лягушкой и рот бессовестный не открывала, умница, вот что!
- Но вы же не на моём месте, - дерзко тряхнув длинными волосами, ученица нервно копается в сумочке.
В классе воцаряется тишина. Через окно старается пробиться на улицу толстый шмель.
- Послушай, ты-ы-ы! Ты мне плешь проела со своей наглостью, слышишь? Оставь сумку в покое и сама успокойся!
- Я спокойна!
- Вот и успокойся. Успокойся, успокойся…
- Сара, успокойся! – шепчет девушке сосед сзади. Она закрывает рот ладонью, стараясь подавить смех.
- Успокойся, успокойся, - Марта Фостер водит компьютерной мышью, косясь при этом на объект своего диалога. Мальчишка позади Сары тыкает её карандашом в спину. Та взвизгивает, подпрыгивает и начинает хохотать.
Лицо преподавателя становится изнеможённо-каменным. Ученица поворачивается и, взглянув на Марту, впадает в очередной приступ еле сдерживаемого смеха.
- Послушай, ты что, рехнулась? Успокойся немедленно… Так, ну что же, - Фостер спускается с подиума и прямо-таки подлетает к нахалке, - послушай меня, потаскуха, не смей!
- Сара, успокойся, зачем ты опять начинаешь? – пытается успокоить давящуюся смехом её одноклассница-азиатка.
Марта молча дефилирует к выходу и толчком ноги распахивает дверь в тёмный коридор.
- Собирай свои вещи и уходи отсюда, мерзавка поганая! Я стою, пришла на урок, а она сидит и развлекается! Пошла вон! Чего сидишь, я не поняла?
- Не кричи на меня, я тебе не подруга!
- Да я и не хотела бы иметь такую подругу, как ты, так что успокойся! Легче фунт соли съесть!
- Сара, уйди, ты срываешь занятие! – девушка с азиатской внешностью опять пытается повлиять на обстановку.
- Дороти, миленькая, успокойся, пожалуйста, со своими замечаниями! Иначе отправишься следом за ней! - Фостер снова направляет психологический удар на Сару. – Чего смотришь, стерва, уходи, я тебе сказала! И закрой дверь с той стороны! И поживее!
- Не закрою я-а-а! Не хочу!
- Уходи, сказала! Уходи!
- Я не хочу уходить, не ясно?!
- Уходи, дрянь!
- Нет!!!
- Нет, ты посмотри… посмотри… смотри на неё… - обращается преподаватель к классу, показывая на нескромницу, затем молча сама покидает кабинет.
Спустя десять минут она возвращается, уже с директором. Бурный возгласами класс при их появлении мгновенно стихает.
- И она кричит и кричит, смеётся, на замечания не реагирует, смеётся и смеётся, не останавливаясь. Скажите, что я должна с ней делать согласно Уставу? – обращается Марта к директору. – Почему я должна устанавливать дисциплину у таких взрослых ребят? Сегодня сложная тема, а она сидит, понимаете, сидит! И ещё издевается, смотрит так нагло и смеётся, понимаете? Дай мне свою сумку, пусть все видят, с какими гадостями ты ходишь в школу. Я-то это знаю! Быстро!
Ученица выдёргивает сумочку из рук Фостер и достаёт из неё пистолет. Но не тут-то было: в мгновение ока пистолет из пиджака вытаскивает директор.
По классу прокатывается волна смеха.
- Благодаря 55-ой поправке к американской Конституции мы получили право наносить превентивный удар по ученику, если его деяния представляют угрозу для персонала. Таковы правила CCF, моя дорогая. Так что, будь любезна, успокойся и спрячь оружие! – стальным тоном произнесла директор.
Сара убирает пистолет обратно в сумку.
- Послушайте меня внимательно, и вы тоже, Марта Фостер! – руководитель школы выходит вперёд. – Вы учитесь в лучшей школе города. Нас награждал Конгресс! Надеюсь, мне больше не придётся участвовать в подобном. В противном случае я воспользуюсь правом, предоставленным поправкой.
В гробовой тишине директор покидает кабинет. Марта, довольная собой, поднимается на подиум и делает руками жест, будто стряхивает с них комья грязи.
Звонок.
Плодотворное занятие окончено. Пора отправляться дальше - на литературу.
Пасмурная погода неторопливо уступает свою нишу светлому безоблачному дню. В кабинете гуманитарных наук тепло и уютно: подоконники и полки уставлены бархатцами, розами, сиренью и алоэ; на стенах десятки портретов писателей, поэтов, филологов, лингвистов. Что-то прячет в ящички своего стола Мэри Харрис – пожилая женщина в зелёной вязаной кофте поверх гидрокостюма. Как вы наверняка догадались, это и есть преподаватель в области русского языка и литературы.
- Заходите, заходите, не стойте, ребята! У меня тепло так, хорошо, а вы из тёмного холодного коридора ко мне подглядываете! А? Хе-хе-хе-хе! – весёлая бабуля кушает пиццу и запивает горячим какао.
- Привет, Мэри!.. Как отдохнула летом?.. А мы тебя часто вспоминали!.. – в кабинет заходят уставшие от химических реакций ученики, зная, что здесь-то они точно смогут расслабиться (кроме Сары – она куда-то запропастилась).
- Ох, ребята-а-а-а… Первую половину лета провела в загородном доме, у меня там абрикосы, лимоны, апельсины… гранат вот такой, с арбуз размером! Представляете? Вторую половину – на ранчо. Там загорела вся, буду теперь за афроамериканку, правильно? Хе-хе-хе!
- Поздравляем! А что у нас сегодня, Мэри? – спрашивают ребята, уже купаясь голышом в бассейне с тёплой водой.
- Сегодня, мои красивые и драгоценные… А что у нас сегодня? Простите старушку - первый рабочий день, забыла! Хе-хе-хе!
- Мэри Харрис, - в кабинет через тихо приоткрытую двери просачивается женский голос с очевидной партитурой алкоголя, - можно вас на минуту?
- Конечно можно, конечно можно… И на минуту, и на час…
Преподаватель выходит.
- Элизабет, что ты хотела? – вполголоса спрашивает она неопрятную молодую женщину.
- Помнишь, мы договаривались?.. С бульвара Ситхоул, да… Сегодня будет, мне шепнули.
- Сколько заказала?
- Семь фунтов.
- Почему семь? Десять же надо? Я всем обещания пораздавала... И почему задерживают? Откуда такая недисциплинированность?
- Не кипятись, не первый раз. Проводи занятие, если что – подходи на пункт охраны. Я встречаю.
- А как пойдёшь?
- Обыкновенно.
- Ты как медсестра без зажигалки – пакет чёрный возьми!
- Мама, я уже профессионалка, хы-хы-хы!
- Да-а-а… У тебя в пищеблоке осталось что-нибудь?
- Было, но главнокомандующую нашу сама знаешь: молча вытащила вчера вечером и уехала.
- А ты подойди к ней и скажи, чтоб не делала так! Кто из вас шеф-повар: она или ты?
Оглушающий звонок.
Мэри Харрис семенит обратно в кабинет, а её дочь вульгарной плавающей походкой – в столовую.
- Так, ну что, сочные мои, приступим! Скажите: только не сегодня, дорогая Мэри? – торжественно, не успев закрыть за собой дверь, начинает преподаватель. – Хе-хе-хе! Да-а-а… Жизнь такая тернистая, хоть Конгресс и трудится ради нашего блага день и ночь… Кого винить? Некого, вина здесь совершенно ни при чём. Ну, ничего страшного, я пошутила! Вы же понимаете мой юмор? Правильно я говорю, Кол, а? Хе-хе-хе!
Сбрасывая вязаную кофту и с силой втягивая в себя воздух, она прыгает в бассейн и под всеобщее одобрение читает стихи Эдгара По…
В это время у широкого крыльца учебного учреждения, тихо скрипнув тормозами, останавливается серебристое авто. Из него, элегантно хлопнув дверью, выходит полный рыжеусый мужчина со школьным портфелем и деловито взлетает по ступенькам. Охранник угодливо кланяется ему. Что же до голубых глаз Элизабет, то при появлении гостя они мгновенно заволакиваются искрящей пеленой, а её руки одолевает мелкая дрожь.
- Детка, - подскакивает она из кресла, - давай мне! Ты лучший! Мы здесь чуть не умерли от ожидания, хы-хы-хы!.. Ну, чего ты, как чижик приблудный? Времени немного.
Толстяк протягивает ей портфель.
- Отлично, супер! Спасибо. Сколько с нас? Надеюсь, по карману, хы-хы-хы!
Усач кивает.
- Сто шестьдесят тысяч, да?.. Хы-хы-хы!.. Согласны, конечно, вполне!… – Элизабет достаёт из кармана на длинной пёстрой юбке Аубей. – Сейчас, минутку, сейчас всё сброшу… Но я напишу «Возврат долга», хорошо? Чтоб потом с финами проблем не было… Или как в прошлый раз – помнишь, я написала тебе «Спасибо за ночь»? Хы-хы-хы!..
Толстяк, поправив кожаные перчатки, ухмыляется и проверяет свой Аубей – деньги поступили. Они прощаются.
- До свидания! – хором кричат гостю охранник и Элизабет.
Секунду спустя врывается покрасневшая Мэри Харрис, хватает портфель с загадочным содержимым и быстро уходит, подгоняя дочь:
- Где оно?.. Пойдём отсюда… Ах, нелёгкий… Улыбку с лица убери, дура. Напоминаешь медсестру с пустыми зажигалками… Скорее, о-о-ох…
***
- Уходи! Уходи, тебе сказала! Я тебе что сказала?! – дверь с силой ударяется о стену, из кабинета химии выпрыгивает очередная жертва. Следом за нерадивым учеником бежит Марта Фостер, с кастетами на пальцах обеих рук.
На запасной лестнице слышны тяжёлые шаги Мэри Харрис и её дочери.
- О-о-ох… много, много, много… хорошо, хорошо… За такие деньги могли бы и ещё… и не прижиматься…
Поднявшись и повернув направо, они разом делают глубокий вздох: три полицейских в другом конце коридора беседуют с директором. Мэри и Элизабет замирают на мгновение, затем скрываются в туалете, прижимаясь всем телом к стене. Однако, один из стражей порядка успевает-таки приметить прячущихся. Со своими напарниками он направляется в их сторону, предварительно засунув руководителя школы в её же кулуары.
- Мама! Мама!..
- Заткнись! О-о-ох… Давай так: суй сюда. Потом возьмём ёршики и притворимся уборщицами, поняла?
- Что? Туда?
- Да, дура!!! И поглубже!.. Проталкивай! Три унитаза, должно хватить…
Дело сделано.
- О-о-ох… Ха-ха-ха! Смотри! Нет, ты посмотри: только что на прошлой перемене убирали, так они опять загадили! Ай, хулиганы…
В дверном проёме беззвучно вспыхивают продолговатые худые физиономии полицейских.
- Добрый день, полиция города. Проводится осмотр, с вашего разрешения.
Всё проверено. Порядок.
Один из полицейских решает справить нужду.
- Первый раз вижу, чтобы у автономной голограммы были такие же потребности, как у человека, - Элизабет с удивлением наблюдает за тем, как он осуществляет туалетный ритуал.
- Ты ещё ничего не видела, красотка, - отчеканивает тот.
- И что у вас вытекает?
- Что вытекает?.. Рабство вытекает!
Голограммы правоохранителей хохочут и растворяются в воздухе, оставляя резкий запах одеколона и крема для туфель.
- Ой-ай-р-р-апчхи-ох-р-р-р-аё! – протяжно чихает один из них напоследок.
- Ушли, мама!
- Держи крючок, тащи-тащи…
Между тем юноша в окружении одноклассников отправляется на последнее занятие – физкультуру. Думаю, не стоит утомлять читателя описанием очередного мракобесия. Скажу лишь, что его результатом стала докладная преподавателя в двух экземплярах, - на имя директора и своё собственное имя:
«Сегодня мною успешно проведено занятие по верховой езде на школьном стадионе №4. В начале урока произведена сверка наличия присутствующего личного состава. К своему глубокому удивлению я обнаружил, что три лица отсутствовали при проведении указанной сверки наличия присутствующего личного состава. Один из присутствующих, обучающийся в данном дезорганизованном коллективе, доложил, что отсутствующие находятся в раздевалке. Вместе с докладчиком мы отправились в раздевалку за отсутствующими с целью их возвращения в строй и принятия соответствующих мер реагирования. На нашу просьбу дверь так и не была открыта, однако, просьба повторялась пять раз. На шестой просьбе дверь в раздевалку открылась, принятия мер реагирования не понадобилось. Мною, преподавателем физкультуры с многолетним опытом работы, был обнаружен следующий факт нарушения учебной дисциплины: обратив внимание на ноги Сары, я заметил, как из правого кармана её брюк струится дым. Я спросил её об этом. Сара доложила, что спрятала туда последнюю сигарету и попросила не отбирать сигарету, аргументируя тем, что «курение не интим – приятный мейнстрим» (цитата). Двое других отсутствующих подтвердили сказанное ею и пожаловались на боль в верхней части опорно-двигательного аппарата, а также колики. Мною был отдан приказ Саре отправиться в туалет и потушить сигарету. Я сопровождал её в туалет. По дороге туда она смеялась и веселилась в вызывающей форме. Пройдя вглубь туалета, на его стенах я обнаружил нецензурный позор, написанный в мой адрес. Надписи были сделаны чёрным маркером, который запрещено использовать по стандартам CCF. Вернувшись на стадион, я обнаружил, что обучаемая Сара исчезла. В культурной форме я потребовал публично признать вину в оставлении надписи и ликвидировать её. Но столкнулся с молчанием. В это время докладчик незаметно для меня и всего класса без разрешения и предварительного инструктажа использовал лошадь в личных развлекательных целях, покинув место проведения занятия. Докладчик был обнаружен мною через пятнадцать минут и возвращён на место проведения занятия. Во время погони за докладчиком я был сброшен своей лошадью на землю с большой силой. От полученного удара я закрыл глаза, из которых затем посыпались искры. Тем не менее, я продолжил занятие. Прошу руководство школы разобраться во всём вышеизложенном и принять соответствующие меры реагирования согласно стандартам CCF. Право на составление копии докладной мною реализовано.
P.S.: после занятия я принёс из дома личное чистящее средство и оттёр позор, написанный в мой адрес».
Уже скоро докладная прибывает по месту назначения и перевоплощается в салфетки на шумном застолье у директора.
Тем временем в школе объявляется мужчина. Естественно, пройдя традиционную проверку на пункте охраны, он поднимается на следующий этаж. Возле стенда с расписанием мужчина встречает юношу.
- Привет! А что ты тут…
- Привет. Пойдём, Кол, разговоры потом…
Они быстро подходят к двери директора. Прислоняя широкую ладонь к металлической ручке, мужчина оборачивается и смотрит на юношу.
- Знаешь, чего я боюсь? Я боюсь, как бы то, что находится сейчас за этой дверью, не сгубило твою юность и всю последующую жизнь.
Мужчина решительно поворачивает ручку и заходит в кабинет. Ошеломлённый юноша ступает за ним.
За столом, накрытым розовой скатертью и уставленым всевозможными яствами да высоченными бутылками, с туманно-тусклыми глазами восседает главарь школы. Рядом с ней – автономные голограммы трёх обнажённых полицейских. Доносится обрывок разговора:
- …Да, полностью поддерживаю ваши слова. CCF объявило восьмую войну Традиционному Континенту, и я уверена, что это решающий поход. Он наведёт порядок, - директор всё время нервно щёлкает пальцами по колье из морских ракушек, будто намереваясь перестрелять их по одному.
- Хотелось бы немного побеседовать, - начинает мужчина.
- Добрый день, о чём? – директор встаёт и приближается к нему.
- О моём ребёнке. Мы можем остаться наедине?
- Нет. Для чего? У меня не может быть секретов от полиции.
Правоохранительные лица приобретают дубовый оттенок.
Мужчина спокойно достаёт из кармана пакетик со странным порошком, купюры на сумму 160 тысяч новых долларов и протягивает одному из полицейских.
- Посмотрите на бумажку. Там формула.
Голографические глаза и потные руки судорожно изучают полученное.
- Матерь божья… - заикаясь, обращается страж закона к мужчине, вставшему у окна. – Эй, откуда у тебя это?
- Это бруцин и героин. Экспериментальная смесь. Остальное вы сможете истребовать у здешнего преподавателя - Мэри Харрис, если я не ошибаюсь, - он вопросительно вглядывается в директора, готовой, судя по выражению её лица, рассыпаться, испариться и провалиться в землю.
Тихонько стучатся.
- Можно вас потревожить? – раздаётся голосок по ту сторону двери.
- Заходите, мы вас ждём! – мужчина останавливается в центре кабинета.
Держа в правой руке портфель, заходит Мэри.
- Всем добрый день, а вот и я, хе-хе-хе!.. А вы кто? – замечает она мужчину.
- Мэри, присаживайтесь. Не нужно стоять. Что у вас? – стараясь заставить себя улыбнуться, спрашивает директор.
- Я принесла вам то, о чём мы договаривались, и всё. вот… хм-хм…
- Странно… Мэри, вы что-то путаете. Я не помню, чтобы мы договаривались об этом… Это что?
- Как же, как же… а-а-а, ай… Да, стиральный порошок мексиканский, по каталогу, вот он! Как же?
- Мэри, - обращается к ней полицейский, - скажите нам честно: что это? Вы же понимаете, что мы не станем беспокоить столь уважаемое заведение из-за мексиканской стирки. Верно?
- П-п-п-п… да, конечно, мы вас всегда понимали, у нас, у меня у самой муж…
- Мэри Харрис, вы торгуете наркотиками? – мужчина делает шаг вперёд.
- Я, я… Нет, какими наркотиками? Вы что, я же не могу, я… что это?… что… ах! – она начинает рыдать.
Руководитель школы усмехается. Колье на её шее не выдерживает агрессивного натиска и рвётся. Ракушки рассыпаются по полу, а их хозяйка напускает на себя независимый вид.
- Я признаюсь, довольно… Да. Да. Да. - негромко произносит она, затем оборачивается к мужчине. – Вы никогда не были ни в моей, ни в её шкуре. Вы не знаете ничего о страданиях, о бессонных ночах. Так что уж кому разоблачать, но точно не вам. Я сейчас уйду… Не бойтесь, я не убегу, нет. Мне надо приготовиться. К новой среде, незнакомой для меня. Bonus dux bonum reddit militem. Да, и ещё: Caecus non judicat de colore. Но хватит метать бисер. Я хочу, чтобы к моему возвращению вас здесь не было. Я не желаю вас видеть и ощущать ваше присутствие. Ясно? Думаю, я хорошо выразила своё желание.
Стальной мужской взгляд, дерзко требующий возмездия, буром вторгается в сознание преступницы.
- Ablue, pecte canem, canis est et permanet idem. И ещё: Ab aqua silente cave, - произносит мужчина.
- Вы, как самец, должны знать своё место.
- Взаимно, самочка.
- Штраф!!!
- Пуля в голову.
Директор вздыхает, отдаёт свой пистолет полицейскому и, держась кончиками пальцев за стену, приближается к входной двери.
- Я такая дрянь, что добавляла в соль, в сахар, в муку – в столовой, её, смесь… плохая тётенька, правда? Но указания Конгресса выполняла беспрекословно.
- А-а-а, ы-ы-ы! Моя внучка тогда… Вы что же? Она же из-за вас… я её потеряла!.. – сквозь рёв хрипит Мэри Харрис. Директор гордо покидает кабинет.
- Да, Мэри, да… - шёпот руководителя школы разбивается о стены немого коридора. Так, раскрытие одного преступления обнажает цепь всех деяний, о которых они молчали, и, казалось, делали бы это бесконечно. Что ж, стены как люди: их безмолвие не подразумевает отсутствие языка. Равно и люди как стены: способные сказать, но не всегда предвидящие необходимость этого.
На Мэри одевают наручники и уводят. Устало вытирая платком лоб и шею, мужчина опускается в кресло.
- Послушайте, молодой человек, откуда вам всё это известно? Вы ручаетесь…
- Да, я ручаюсь за каждое слово, за каждую букву, произнесённую мной.
- Но откуда, чёрт возьми!?
- Сегодня утром, сразу после того, как я отправил сына в школу, мне понадобилось кое-что из лекарств. По пути в аптеку встретил соседа. Разговорились. Он поинтересовался, где Кол. Я ответил… Да-а, видели бы вы тогда его лицо! Сосед рассказал, что данное заведение уже давно участвует в секретной программе американского Конгресса по разработке универсального наркотического препарата, полностью подавляющего человеческую волю, в первую очередь у молодёжи. Пользуясь этим, ряд преподавателей ещё и приторговывают наркотиками, используют их как орудие мести. Я поначалу не поверил и спросил, откуда ему всё это известно. И что же? Сосед оказался бывшим охранником школы.
- Насколько я помню, - перебивает полицейский, - при увольнении все, в том числе и охранники, подписывают документ о неразглашении информации, ставшей им известной при осуществлении деятельности. За нарушение – два пожизненных заключения.
- Насколько я помню, - парирует мужчина, - справление нужды в общественном месте, в том числе в учебном заведении, приравнивается к санитарному терроризму. Таково свежее решение Конгресса. За нарушение – семь пожизненных заключений.
Голограмма краснеет.
- Сосед также поведал мне, - продолжает мужчина, - что привезут и кто привезёт сюда сегодня. От той мрази мы избавились, а позже сюда приехал толстяк на серебристой тачке. Он передал Элизабет экспериментальную смесь, взамен на его Аубей была переведена оговоренная сумма, которая теперь у вас вместе с образцом смеси.
- Вы следили?
- Нет, мне это не нужно.
- Но… как?..
- Толстяк – я. Звонок в полицию тоже мой.
Правоохранитель хватается за голову. Юноша подходит к мужчине и встаёт рядом.
- Сосед и я решили разыграть небольшой спектакль, чтобы наказать всё это дерьмо. Его костюм, моя подушка, усы из детского магазина – так и появился толстяк. Кстати, не забудьте про труп торговца, сейчас дам адрес…
Тревожный сигнал полицейской рации. Все бросаются в школьную столовую, где обнаруживают повешенным на розовом электрическом шнуре директора школы. Записки нет.
Взрывается жгучей трелью звонок.
Испуганные учителя торопливо отправляют детей домой через запасные выходы. Тело директора снимают, закрывают в «умный вакуумный суперпакет» (в котором любой объект за 15 минут превращается в землю или воду) и укладывают у крыльца школы до приезда специалистов. Глаза, некогда пылающие блеском от любой возможности выгоды, застыли навечно со страшной, пронзающей горечью, остекленелой пустотой.
Мужчина стоит выше, на средних ступенях крыльца. Непрерывный ветер кидает в него жёлто-коричневые листья и пух. Пространство бескрайнего серого неба оглашается стоном птиц. «Возвращается идущий против», - размышляет мужчина, глядя на труп…
Вечером, во время ужина сын молча подходит к отцу, садится к нему на руки, обнимает и закрывает глаза. Всполохами в неокрепшем сознании проносятся все дни, проведённые в школе. Тусклые коридоры. Голоса и смех учителей. Звон посуды в столовой. Шмель. Школьный звонок… Застонав, Кол зажмуривается: всё испаряется, исчезают все цвета и звуки. Остаётся только темнота, прорезаемая ливнем тоненьких бледных линий. Здание школы преображается в тёмно-серую громадину. Плотной позёмкой текут по поверхности земли тополиные и берёзовые листья.
Стук.
Вспышка.
Ещё стук.
Стёкла миллиардами осколков разом покидают рамы, следом карточным домиком рассыпается сама школа. На месте её фундамента оказывается огромный колодец, глубоко уходящий в землю и вбирающий в себя всё вокруг. Женский стон, вырывающийся из него, оглашает все вышеназванные движения. Непонятным для себя образом Кол вмиг появляется у края колодца. Первоначально каменные стены его кажутся юноше неподвижными, но секунду спустя он понимает: это не стены, а стремительно крутящиеся жернова. Колодец не бездонен, он сужается где-то в чёрных недрах в миниатюрную ослепительную искру. Именно туда, вниз, падает директор, беспомощно хватаясь руками за воздух.
Внезапно откуда-то сбоку, из щели между жерновами на неё спрыгивает гигантский паук. Женщина, задыхаясь от страха и отвращения, пытается оттолкнуть насекомое, но все усилия тщетны. В это время на неё спрыгивает что-то ещё. Стон раздаётся снова, уже менее громкий. Тело окончательно пропадает во мраке.
Стук.
Вспышка.
Юноша вскрикивает.
- Ну, ты что… всё в порядке… моё солнышко… Не бойся, сынка … я никуда не уйду… - мужчина успокаивает его и прижимает к себе.
Стук.
Вспышка.
Знакомый колодец, но уже накрытый деревянным помостом.
Рядом с ним – высокая, белоснежного цвета церковь.
Слышны голоса священников.
Толстая дубовая дверь срывается с петель и падает в лужу. Из храма вырывается один из служителей и бежит прочь. На бегу он срывает с себя золотую 17-лучевую Розу ветров, покрытую разноцветной эмалью, и швыряет её в стену церкви. Роза разбивается. Церковь, вспыхнув прозрачным, как вода, огнём, растекается тёмной массой. Крупный бронзовый колокол срывается с верёвок и со звенящим грохотом падает в колодец, проломив помост.
Прежняя серость и темнота разбиваются о пылающий костёр солнца. И снова стук, и снова вспышка…
Утро нового дня.
Подойдя к высокому гранитному обрыву, мужчина и юноша смотрят на горизонт. Море в этом регионе очень подвижно: всего за какие-нибудь минуты наступает полный отлив или прилив. Вот и сейчас, только солнце достигает полуденного апогея, по морской глади пробегает сильная рябь. Василькового цвета массы отхлынули от берега. Метр за метром залив показывает свой неприветливый, испещрённый валунами, лик. В направлении выхода из залива расположился кусок рельсовых путей, каждая шпала которого усижена подводными жителями. Дорога из дерева и стали длиною в километр, давным-давно спущенная за ненадобностью под покровы моря, каждые сутки вновь и вновь предстаёт миру. И не важно, видит её вся планета, или же только двое из близлежащего городка. Мужчина любит бывать здесь в свободное время, он знает: здесь бесчеловечное в человеке обесценивается перед тихим и неподдельным торжеством правды.
- Как здесь всё странно и красиво, да, папа? – юноша берёт мужчину за мускулистую руку.
- Что ты чувствуешь, Кол?
- Не знаю… такое… такое смешанное всё внутри… необыкновенно легко дышать. И ещё… ещё мне кажется, я повзрослел… очень быстро… Я могу… Могу всё, ха-ха-ха!
- И это так. Мужчина, если будет нужно, перевернёт весь свет. Но он никогда, никогда не поступится идеалами любви, чести и добра. Рука помощи – это крепкая мужская рука. Один из двигателей прогресса – мужская решительность и мудрость. Отвергая ложь, он созидает истину. И не забывай: это именно мужчина, а не жалкая пародия на него. Он есть жизнь. Либо он – либо никто.
Тёплый свет солнца - последний штрих к картине мира. Вдали блестящей полосой чуть слышно шумит отпрянувшее море. С улыбкой мужчина и юноша смотрят вперёд, на развернувшийся простор, отдавая себя во власть нежного бриза.
«Я люблю тебя», - говорят юношеские глаза. – «Спасибо… Я тебя тоже», - вторят им мужские. Обняв за плечи сына, мужчина поднимает руку навстречу дневной звезде, приветствуя её. Недалеко, из порта доносятся гудок и гам потревоженных чаек.
***
Золотыми тропами солнечные лучи таинственно пробиваются сквозь тающий туман, медленно заливая всё вокруг живым светом. У стен уютного домика на искусно вырезанных скамьях отдыхают люди; по каменным тропинкам, играючи, бегают животные. Подножие гранитного обрыва ласкает прибой. Издалека, по чистому песчаному берегу, осторожно неся подвязанный на верёвочках и перекинутый через плечо самодельный парусник, шагает старик. Пройдя некоторое расстояние, он устало опускается на песок и снимает свой интересный груз. Его изрезанное морщинами лицо заметно свежеет в сиянии бликов, а впалые глаза вспыхивают озорным блеском. Голые ступни слегка целует морская пена. Бережно взяв судно за деревянный корпус, старик встаёт на колени, наклоняется навстречу бегущей волне, и, когда та касается кончиков пальцев, опускает их вместе с парусником в водяной холм.
Пару раз качнувшись, кораблик отправляется в своё скитание. Где найдёт он пристанище? Куда принесут его течения?..
Человек провожает своё творение.
Парус надувается сильнее, старик в тоске вытягивает руки.
Налетевший ветер, разорвав, срывает с мужчины и без того ветхую рубаху. Подхватываемая воздушными потоками, с птичьим пухом она взмывает всё выше от поверхности. Не переставая глядеть на уносимое в бескрайние просторы судёнышко, старик садится на песок и, обхватывая руками избитые колени, заводит песню. Погрузившись в воспоминания, он не замечает, что поёт всё громче. И вот его голос распространяется повсюду, отражаясь от близлежащих гор и уносясь стрелою в глубокие небесные выси, оставляя источник своего рождения в раздумье наедине с земными стихиями.
Snakesonfryingpans не существует уже много десятилетий. Он исчез вместе с подобными ему, оставив о себе несколько слов в хронике. Люди создают другую жизнь на руинах, очищая планету от въевшихся ран. Они не жаждут кристально чистой свободы, они жаждут чистой совести. Старые камни тают, превращаясь в дым. Всё становится иначе…
Все беды, всё зло в мире исходит из одной пропасти – нравственной пустоты. Из моральной недостаточности, от которой погибает людей не меньше, чем от недостаточности сердечной. Задача каждого – излечить эту недостаточность, заполнить эту пустоту; сделать так, чтобы на её месте появились цветущие поля и облюбовали места разнообразные существа. Но как?
Сделать лекарство.
Сделать Жизнь.
***
Северная Америка, территория социального эксперимента «CCF (Crystal Clear Freedom)», город Snakesonfryingpans.
Серо-чёрная неоштукатуренная стена старого каменного дома. Третий этаж.
Сквозь треснутое, но чистое оконное стекло в большую комнату пробивается луч утреннего солнца. Напротив окна у дальней стены, на кровати, слегка укрывшись простынёй, отдыхает мужчина лет тридцати, с красивой и в то же время суровой внешностью. Он задумчиво глядит на потолок, словно мутное зеркало отражающий его спортивный торс и глаза. Синева глаз расплывается всё больше и больше, словно клякса - и уже бескрайнее море, певуче шумя волнами, окаймлёнными пеной, рассекается всей своей массой под изящным и мощным фрегатом, плывущем по светящейся миллионами искринок дорожке к горизонту. Над мачтами покоряют океан небесной выси другие, крылатые корабли…
На улице раздаётся отчаянный визг собаки.
Мужчина бросает тревожный взгляд в сторону окна. Напротив его дома, в соседнем дворе, слышатся пьяные крики. В небо взлетают огни фейерверка. Поднявшись с кровати, мужчина идёт через комнату к окну, не выпуская из правой руки тянущуюся за ним простыню. Подойдя, он видит обыкновенную повседневную картину. Новыми, пожалуй, являются дворник, поднимающий метлой высокие столбы пыли (коей в Snakesonfryingpans предостаточно), да разноцветная дымка из единственной трубы завода по производству нанопыли, инертных газов и актиноидов, или ПИГиАК (считается местной гордостью).
- Не разглядывай долго, заразишься.
Мужчина оборачивается: его простыня, выпрямившись до потолка, одним концом держится за руку, а другим, словно медвежьей лапой, беспечно опирается о люстру. Посередине полотна явно проступают глаза, нос и отчего-то треугольный рот.
- Да, очень опасная болезнь. Не боишься пустоглазия? Вон, смотри: все пустоглазые безумны от своего безумия.
Простыня бесшумно вскидывает лапу и тычет в окно. Мужчина поворачивается и смотрит вниз, на аллею, потом на проспект. Никого. Только огромное облако пыли медленно оседает на метлу, странным образом вертикально стоящую без видимой опоры.
Назад.
В комнате пусто. У ног – безжизненная простыня.
Минуту спустя слышатся отдалённые звуки грома, следом – бой городских часов. Как из старого починенного душа, на город бросается ливень.
***
Осенняя, уходящая далеко в лесопарк, аллея.
Ветер вальсирует с листьями, ещё не обсохшими от дождевой влаги. На железной скамье, рядом с покосившимся столбом, спит юноша, прижимая к себе переполненную авоську. Мужчина неторопливо идёт по гладкой плитке. Оказываясь рядом со скамьёй, он останавливается и внимательно смотрит на спящего.
Внезапный воздушный порыв откидывает кисть юноши, и из открывшейся авоськи на землю крупными градинами сыплются мандарины, некоторые падают в лужу под скамейкой. Мужчина подходит к ребёнку и будит его. Вместе они собирают измазанный грязью фрукт.
- Как тебя зовут? – спрашивает мужчина.
- А что?
- Да ничего, интересуюсь.
- Ну и катись по гладким камушкам, может, не порежешься.
- Мандаринкой угостишь?
- Больше двух не раздаётся.
- Предпринимательская жилка заиграла?
- Чего-чего?
- Мысли вслух. Так как твоё имя?
- Колинет, – отвечает юноша.
- Это одно слово или два?
- Одно.
- Есть такое имя «Николай», или уменьшительно «Коля». Например, в России. И есть слово «нет», обозначающее отрицание, отказ. Поэтому давай договоримся: буду звать тебя Кол. А то непонятно, есть ты или нет тебя.
Два незнакомых человека улыбаются друг другу.
- Рассказывай, в чём дело, почему ты спишь здесь? У тебя нет дома?
- Нет, почему… Ещё неделю назад он у меня был… потом пожар… полиция подожгла за неуплату, и всё…
- Понятно. А родители? Где они?
- Не знаю… не помню…
Юноша и мужчина обмениваются взглядами. Перед ними мягко приземляется голубь. Изучив жёлтыми глазками сидящую пару, он важно клюёт несколько семян, прохаживается взад-вперёд, и, тряхнув хвостом, улетает.
- Так, получается, тебе негде жить… Пойдёшь ко мне, Кол? У меня трёхкомнатная квартира, живу один, не наркоман и не маньяк, так что всё нормально, места хватит всем. Могу усыновить тебя. Согласен?
- Да… нет, я… боюсь, - удивлённый ответ.
- Боишься? А здесь не боишься? Всё равно же лучше, когда стены есть и крыша над головой.
Они встают и медленно уходят по аллее.
- Где мандарины достал? Украл?
- Да, тут базы недалеко.
- И давно ты так? При родителях тоже воровал?
- Да.
- Если у тебя это в привычку вошло, то ты её бросай, пока не поздно. Плохо может закончиться, понимаешь?
- А вы будете меня спасать?
Юноша с озорством поглядывает на незнакомца, тот нежно треплет его по голове.
- Буду! Но, надеюсь, ты не станешь нарочно влезать в передряги, чтобы я вновь и вновь спасал тебя, а?
Они смеются и берутся за руки.
- Слышь: а как твоё имя?
- Ты знаешь, а у меня нет имени. Да-да, такое тоже случается… В паспорте, конечно, есть, но это всё не то… После того, как я появился на свет, меня сразу же определили в детский дом, из которого я благополучно сбежал.
- Почему? Там так плохо?
- Плохо, Кол, плохо… Хотя на первый взгляд покажется, что там совсем даже и неплохо. Переломанная кукла – вот кто у нас выходит оттуда. Бывают и исключения, но очень и очень мало. Всю жизнь они прячут своё «я», чтобы до конца не доломали.
- Я не хочу так…
- Ну и замечательно. Не хочешь так – не будешь так. Всё в твоих руках. Ключевое слово – «всё».
Подойдя к дому, где живёт мужчина, они поднимаются по полуразрушенному крыльцу и скрываются за дверью. Скоро наступит вечер.
***
- Потерпи, Кол… Сейчас уже, скоро… Чувствуешь, какой запах?
Мужчина стоит у плиты и готовит ужин. Юноша, сидя у окна, передвигает по доске шахматные фигуры.
- Нет, нет, Кол, ты что? Расставил верно, а ходить не умеешь. Конь перемещается не так, а буквой «Г». Вот, смотри…
- Буквой «Г»?.. ясно… Знаешь, если бы он ходил не так, а как хотел, в любом направлении, было бы лучше.
- Считаешь?
- Да, настоящая лошадь скачет куда хочет. Тогда мат и шах можно поставить врагу уже в самом начале и не терять столько времени.
- Так ведь в том и смысл игры, чтобы всё было не сразу. Некая таинственность, интерес.
- Знаешь, иногда не до таинственности.
- Да, ты прав…
- Я тебе кое-что скажу, но ты меня не выдавай. Ладно?
- Договорились.
- Мне мандарины не просто так достались. Человек из-за них пострадал, понимаешь?.. Честно говоря, мне стыдно их в руки брать.
Мужчина снимает фартук, заваривает чай.
- Кол, ты не темни, говори прямо, как есть. Меня не бойся, если боишься.
- В общем, тогда, на базе я долго ходил по разным тёмным и узким ходам и коридорам. В одной кладовой пришлось даже спрятаться, - за мешками с мукой, - потому что сторож почувствовал, что кто-то есть, и появился как раз в том коридоре, где был и я. Потом, когда он исчез, я вышел и вскоре обнаружил комнату, заваленную до потолка ящиками с овощами и фруктами. Там нашёл мандарины, наполнил ими авоську, вышел обратно в коридор и тут же столкнулся со сторожем. Он, не говоря ни слова, направил на меня ружьё. И тогда я подумал, что терять мне нечего, и крикнул ему: «Ну, что скалишься, стреляй!» И прежде чем он выстрелил, я пнул его в ногу. Он упал. Ружьё выстрелило в потолок, пуля отскочила и попала сторожу в голову. От страха я бросился бежать и оказался в лесопарке за базами и складами…
Мужчина берёт юношу за плечо.
- Ну, не плачь… Пойдём за стол, тебе надо подкрепиться.
- Нет, не могу… не нужно…
- Пойдём. Поешь – и станет лучше.
Они садятся ужинать.
Юноша нюхает тарелку с супом, вертит в руках ложку, разворачивает и сворачивает салфетку, осторожно косится на мужчину. Тот делает вид, что занят поглощением пищи. Тогда юноша закидывает ногу на ногу, - но не очень-то аккуратно, и стол получает небольшое сотрясение, - хватает тарелку и медленно втягивает горячее наваристое содержимое, сёрбая при этом так, что в зверском аппетите маленького мужчины не осталось сомнений, наверное, ни у кого из соседей.
Мужчина смеётся. Юноша, вытирая локтем рот, тоже. Они лихо приговаривают ужин и заливают его чаем – таким вкусным, что Кол опустошает весь чайник и расстраивается, не получив добавки.
Настенные часы в зале бьют десять часов вечера.
Наши герои укладываются спать. Порешили, что тот, кто старше, заночует в зале, а младший – в дальней соседней комнате. Перед сном мужчина заходит к юноше.
- Да-а, Кол, что сказать? Намаялся ты, бедняга, врагу не пожелаешь.
- Скажи, я правильно поступил тогда, на базе?
- Нет.
- Нет?
- С точки зрения действующего американского закона – нет. Но не преступи ты закон – умер бы от голода. Или в тюрьме. Или ещё раньше – от сторожевого ружья.
- И как тогда?
- Так, как есть. Но одно могу сказать точно: грубить нельзя. Ни в каких ситуациях, даже чрезвычайных.
- А кто нагрубил? Я ему сказал…
- Не надо, не оправдывайся. Слово сильнее всякого оружия. Будешь вежлив - будешь непобедим. Уяснил, маленький преступник?
- Ага.
- А вообще, наше дело нехитрое: никогда не застёгивать верхнюю пуговицу.
- В смысле?
- Во всех смыслах.
В город окончательно заползает ночь. Кол уже спит, когда мужчина осторожно, на цыпочках, идёт в зал. Шахматы на подоконнике освещаются слабым лунным светом. Если бы мне и вам, мой читатель, удалось уменьшиться и оказаться рядом с ними на чёрно-белом лакированном поле, то мы увидели бы, как их фигуры, подобно маякам, тщетно пытаются осветить глухую тьму заоконного мира.
***
Телефонный звонок.
Мужчина приподнимается на постели и снимает трубку.
- Алло, это вы? Гражданин из восьмой квартиры?
- Да, это я.
- Вы обладаете необходимым количеством баллов рейтинга благонадёжности, прошли по конкурсу и сегодня в одиннадцать утра должны присутствовать в суде для исполнения роли присяжного. Заседание по уголовному делу… кхы-кхы… Вы меня слышите? Алло?
- Хорошо, я подойду. Напомните адрес…
Записав данные, мужчина вешает трубку. Из своей комнаты, потирая глаза, выходит юноша.
- Кто звонил?
- Мне надо будет уйти на некоторое время – вызывают в качестве присяжного заседателя. Никуда не выходи, ладно?
- Ладно. А кто такие эти… присяжные?
- Да никто, как и все в нашем городе.
- А раньше?
- Не знаю. Меня те времена не застали.
Мужчина бреется и умывается. Юноша надевает потёртые джинсы и отправляется на кухню заваривать кофе…
Чтобы попасть в суд города Snakesonfryingpans, человеку нужно пройти между ног двух огромных женских статуй; далее пересечь площадь, покрытую розовым гранитом с вкраплениями турмалина Параиба. И, конечно, обратить внимание на круглосуточно светящиеся рекламные щиты, которая держит каждая из статуй: «CCF - вера это блеф!» и «CCF - люби свой гнев!».
За сорок минут до начала заседания мужчина шагает по золотистому ковру судебного коридора и поднимается на этаж выше, в зал. Позолоченные ручки одинаковых дверей равнодушно поблёскивают ровной шеренгой через каждые пять шагов, в кабинетах – сотрудники в строгих золотых костюмах и разноцветных хлопковых перчатках. В тамбуре перед залом заседаний уже толпится народ…
- Прошу не двигаться, суд приближается! – прокуренным голосом объявляет секретарь заседания и при этом двигает стакан с разноцветной водой ближе к себе.
Все встают и не двигаются минут десять, не меньше, пока судья выползает из своей комнаты. Отмечу, что отталкивающее зрелище, начинаемое с коридора, здесь не заканчивается – усиливается, играя на контрасте: заложенные кирпичом окна; с ажурного железного потолка, словно дрессированные летучие мыши, свисают клоки пыли; под ногами шуршит разнокалиберный песок; позолоченные судейский стол и скамьи присяжных; в дополнение ко всему - затхлый воздух.
Кстати, недавно в суде произошло ЧП: бесследно пропали два молодых охранника. С той поры по всему городу шатается совершенно фантастическая молва: якобы этих несчастных прихватило страшное древнее существо, привидение, по описаниям похожее на Бедную Бледняжку. Находятся очевидцы, уверяющие, что Бедная Бледняжка – не что иное, как оборотень, коим в свою очередь является один из судей, падкий на полную луну. Неудивительно, что, когда приоткрывается скрипучая дверь и в щели показывается бледное судейское лицо, многие в зале от неожиданности вздрагивают и зажмуриваются, а кто-то и вскрикивает. В существовании оборотней в Snakesonfryingpans уже давно никто не сомневается, а пословица «в тихом омуте черти водятся» в местных учебниках анатомии трактуется буквально.
- Слушается уголовное дело номер такой-то по преступлениям, предусмотренным статьями такими-то закона такого-то, совершённым американской гражданкой Лэрри Патрик Хьюз, 1936 года рождения… - начинает вступительное слово судья. Наш мужчина оглядывается по сторонам – над головой каждого присутствующего бесшумно завис мини-дрон со встроенными микрофоном, видеокамерой, тепловизором и кольтом.
- …Как нам стало известно из материалов дела, - подхватывает после судьи государственный обвинитель, - второго сентября текущего года подсудимая, исполняя обязанности командира ракетного крейсера «Хмурый Каин», в полночь, во время пребывания команды судна во сне, искусственным образом сделала в борту крейсера отверстие радиусом полтора метра, через которое в судно проникла морская воды в форме сильного потока. Подсудимая была сбита потоком с ног. По информации, предоставленной местными гражданами, стабильно осуществляющими нелегальную рыбопромысловую деятельность, в акваторию нашего города ежегодно, в сентябре, второго числа заплывают на нерест рыбы из отряда пираньих (аудиозапись разговора прилагается). Как подтвердили нам в научно-исследовательском институте биологических ресурсов, в данный период времени рыбы наиболее агрессивны (выписка из реестра прилагается). Подсудимая получила множественные следы от укусов рыбами, преимущественно в области нижних конечностей и органа для распознавания запахов. Следы укусов носят рваный характер (акт обследования прилагается). После получения укусов подсудимая, испытывая большую кровопотерю, находясь в состоянии аффекта, взяла в руки холодное оружие и нанесла тяжкие телесные повреждения пираньям, повлекшие их гибель. Повреждения наносились преимущественно хаотично (акт обследования прилагается). Ровно за 1 час и 16 минут, пока длился аффект подсудимой, было уничтожено рыбы в количестве 1002 особи. Пираньи занесены в Список №1 редких и исчезающих видов живых существ, следовательно, насильственное сокращение их популяции подразумевает наличие состава преступления, предусмотренного статьёй такой-то закона такого-то. Подсудимая спешно оставила подотчётное ей, как исполняющему обязанности командира, военное судно и проникла на сушу. Была задержана шерифом третьего сентября текущего года на территории частного дома, принадлежащего ей на праве собственности. Ракетный крейсер и его команда предположительно ушли на дно, точные координаты их местонахождения до сих пор не установлены. Усилия по поиску судна прилагаются. В соответствии с американским законом, на основании вышеизложенного прошу назначить подсудимой наказание в виде лишения свободы длительностью шесть пожизненных заключений с реальным отбыванием наказания. У меня всё, ваша честь.
Слово берёт защитник подсудимой.
-Уважаемые госпо-а-да! Случилось непредвиденное, непредвиденное! Мы все скорбим по погибшим! Ко-а-нечно, ко-а-нечно, законы Америки требуют, чтобы мы… не забывали о гу-ма-низ-ме, мои хорошие! Гу! Ма! Низ! Ме! Столько лет терпели и ещё по-а-терпим! Да! Моё… моя подсудимая, она ни в чём не виновата! Ви! Но! Ва! Та! Я про-а-тестую против прокурора! Мы вместе с ним требуем мягкости и снисхождения! Да! Всё!
Подсудимая неподвижна. Что она испытывает сейчас? Остаётся только гадать, тем более, что её лицо полностью забинтовано, а глаза скрывают тёмные очки.
Вызываются свидетели. Один за другим, они появляются как из бездонной бочки. Первый ничего не помнит. Второй полагает, что что-то было. Третий противоречит сам себе. Четвёртый опровергает третьего и поддерживает первого и т.д. и т.п. Так пролетают восемьдесят минут, потом ещё двадцать – на перебранку обвинителя и защитника.
- Угу, ясно… Суд и присяжные удаляются для вынесения приговора, - заключает судья. Присяжные встают со своих мест и, толкаясь, идут в свою комнату; судья - в свою.
В комнате присяжных начинается обсуждение. Вполголоса обсуждаются бытовые неурядицы, глупые мужья, вороватые любовницы, подозрительные соседи, таинственные переносчики бактерий социальных инфекций… Мини-дроны исправно выполняют свою работу, фиксируют каждый звук и телодвижение, обеспечивая тем самым прозрачность, безопасность и эффективность американского правосудия. Мужчина не произносит ни единого слова.
Так проходит полчаса. Ещё полчаса. И ещё час. Наконец, все возвращаются обратно в зал, где уже ждут судья с обвинителем и защитник с…
Ба!
А где же подсудимая?
- Дамы и господа, не волнуйтесь! Сейчас поступят инструкции! Рассаживайтесь… рассаживайтесь… - стараются перебить присяжное волнение обвинитель с адвокатом.
Истекают пять минут.
- Уважаемые присяжные заседатели, нарушение устава: сбежали подсудимая со стражей. Никто не волнуется! Ничего страшного, вынесем приговор заочно, без них. Полномочия позволяют нам это. Суд мы, в конце концов, или нет?..
Внезапно секретарь вспоминает о своей обязанности:
- Прошу не двигаться, суд уже!
Общее возмущение.
- Выносится приговор подсудимой, американской гражданке Лэрри Патрик Хьюз, 1936 года рождения. Подсудимая Лэрри Патрик Хьюз обвиняется: в совершении террористического акта, повлекшего массовую гибель защищённых законом редких и исчезающих видов живых существ, а также повлекшего порчу и утрату стратегического государственного имущества; в умышленном нарушении воинского устава, создавшего угрозу национальной безопасности; в жестокости, отсутствии толерантности, в дискриминации военнослужащих по сексуальному признаку. За совершённые ею деяния подсудимая приговаривается к лишению свободы длительностью три пожизненных заключения и четыре месяца с реальным отбыванием наказания. Ввиду открывшихся в ходе заседания обстоятельств того, что подсудимая совершила неразрешённый побег со стражей, тем самым повторно продемонстрировав в своих деяниях немотивированную политическую агрессию и дискриминацию по гендерному признаку, суд постановил: назначить подсудимой итоговое наказание в виде лишения свободы длительностью четыре пожизненных заключения и четыре месяца с реальным отбыванием наказания. Если через шесть месяцев с момента оглашения приговора подсудимая не объявится, ей будет назначено новое наказание – фойе молчания. Приговор вступает в силу с момента его провозглашения и обжалованию не подлежит. Возражений со стороны присяжных…
- Имеются! Возражения есть, - встаёт мужчина.
Уже занося руку с кулаком для традиционного удара, - молоточек куда-то запропастился, - судья застывает от неожиданности.
- Возражения имеются, ваша честь. Думаю, хоть кто-то в этом зале поймёт меня и согласится с тем, что, если судья не способен вынести справедливый приговор, пусть это сделает народ и зачитает затем своё решение хором.
- Что? – цедит сквозь зубы судья. – Дверью ошиблись. В шапито, наверное, собирались? Вот туда и отправляйтесь.
- Нет, такие двери ни с чем не перепутаешь.
- Молодой человек, здесь храм правосудия. Вы осознаёте…
- Да. И ещё кое-что знаю и осознаю. Во-первых, все прекрасно помнят, что такое фойе молчания: необъятное пустое помещение без окон и вентиляции, в котором нельзя издать ни звука. Звук – смертная казнь. Потом реформа – казнь заменили штрафом. В итоге американский Конгресс вовсе запретил применение фойе.
- Запретил, но на прошлой неделе разрешил. В исключительных случаях.
- Но это решение нигде официально не опубликовано!
- Естественно, нет. Кто такое публикует?
- Во-вторых, по нынешним американским законам все доказательства, подтверждающие или опровергающие вину подсудимого, должны быть в полном объёме представлены всем участникам заседания. Однако, их нет. Ни одного. Есть только бред нескольких сумасшедших о том, что престарелый человек, который ни по возрасту, ни по подготовке никак не может быть командиром военного судна, отчаянно сражается с пираньями; истекая кровью доплывает до берега, успевая при этом до кого-то домогаться. И я вовсе не удивляюсь, что она сбежала: из вашего храма надо без оглядки уносить ноги, да ещё креститься при этом.
Присутствующие смеются, но не все.
- Я опытный судья, мне много лет. За моей спиной одиннадцать высших образований, одно из них – психология. Поэтому я вижу таких, как вы, насквозь, молодой человек. Остановитесь, пока не поздно. Вы уже наболтали на косой десяток, но я ещё могу сделать вид…
- Ваши слова говорят за вас, а вы не слышите себя. И больше всего я не уважаю людей, которые говорят фразы, подобные этой: «Вижу насквозь». Эти так называемые люди пролистали парочку заумных книг, - например, Фрейда или Юнга, - и считают, что познали все тайны этого мира. Хотя и сами стали идиотами, как Фрейд и Юнг.
- Я вижу ненависть в вас и ваших поступках. Она прослеживается очень чётко. Примитивный, конченый субъект. Вы возбуждаете ненависть, не так ли?
- Послушайте, процесс возбуждения оставим в приватных границах. Конгресс своими поступками частенько возбуждает ненависть, но что-то там никто особо не прослеживает.
- Вы сейчас говорите о законе, о законотворцах. Об избранных людях, наделённых властью. Верно?
- Нет, не об этом. Я говорю о людях.
- Такими неподобающими рассуждениями об американском законе вы плюёте в лицо нашему обществу, нашей демократии! Что такое американский закон? Ответьте!
- Судя по вашей реакции, это неплохой наркотик.
- Ах, так… Ну, вот и прекрасно. Хорошо, когда преступник понимает судью.
Судья расплывается в улыбке.
- У вас чёрная душа.
- Жалко вашу молодость. Будьте аккуратнее, иначе я пришью вам расовую дискриминацию.
- Сегодня речь не обо мне. Считаю приговор несправедливым, а все приведённые здесь факты, мягко выражаясь, сомнительными. Убежавшую не ловим – не за что праведных сажать. Обвинительный приговор сжечь. Только после этого мы получим право произнести слово «ПРАВОСУДИЕ». Коряво произнесём, но всё-таки с чувством обретённого достоинства.
- Да! Правильно! Пересмотреть! Отменить! Оправдать, конечно, оправдать! Молодец, так и надо! Верно, не было доказательств! – присяжные заседатели взрываются овациями. Обвинитель и защитник бросаются к судье, уже готовому упасть в обморок. Мужчина проходит к столу адвоката, затем обвинителя и судьи, берёт все бумаги и тома, среди которых находятся оригинал и копии приговора, и поочерёдно вытряхивает их содержимое на пол.
- Воды! Чем ты там занята, идиотка! – визжат оба, удерживая руки судьи, который так и рвётся ткнуть ими вперёд. Секретарь автоматически продолжает печатать.
- Реинкарнация дьявола! – судья задыхается от злости.
- Ну что вы, нет. Всего-навсего Пилата, - усмехается мужчина.
- Да! Да! Верно подметил, ублюдок, - Понтийского!
- Да нет же. Трижды Раскаявшегося.
- Вот… так меня… так всех уберут они… сотру… Американская демократия не умрёт, она будет жить, моя демократия!.. Нет… Эй, отпустите меня!… Я его… на плаху… смертная казнь, где ты, ласточка?.. Не пощажу… – судья вырывается-таки из цепкой хватки адвоката и обвинителя. «Не пощажу…» – машинально повторяя, фиксирует секретарь. Мужчина отходит к присяжным. Судья, держась за свой стол, медленно спускается и движется в их сторону. За ним, группируясь в стаю, следуют мини-дроны…
- Внимание! Внимание! Сейсмическая опасность! Сейсмическая опасность! Просим немедленно покинуть помещение! Немедленно покиньте помещение! Сейсмическая опасность!
Простите, уважаемый читатель, забыл поставить вас в известность: город Snakesonfryingpans располагается в сейсмически активной зоне. Землетрясения в три-четыре балла здесь – обыкновенная будничная составляющая. Но в этот осенний день, как потом обязательно расскажут вам старожилы, земля под городом как будто устроила себе хореографическую минутку, баллов эдак на девять. Что бы там ни было, но эпицентр образуется именно в районе суда. Находящиеся в зале заседания, однако, несмотря на повторяющиеся призывы сигнализации, ничего покидать не собираются. Не реагируя на сильную вибрацию под ногами, судья в порыве неугасаемой злобы вытягивает трясущиеся руки вперёд…
От очередной серии толчков всё здание несколько раз покачивается, словно карточный домик, и с треском и скрежетом рвущегося металла разъезжается точно пополам. А так как зал заседаний располагается в середине всей конструкции, то трещина в три ярда шириной за несколько секунд пролегает через него, как раз между судьёй и присяжными.
Все замирают.
Ворвавшийся в помещение ветер засасывает в образовавшуюся расселину все бумаги. Место секретаря, находящееся на невысоком дубовом пьедестале, оказывается прямо над пропастью, что придаёт ему характер моста. Целиком погружённая в работу, секретарь продолжает самозабвенно колотить по клавиатуре.
Снизу доносится лай собачьей своры, бегущей между развалин. Один из псов забегает между половинами здания суда. Обнаружив на краю разлома судейский молоточек, он, покрутившись, садится рядом, берёт его клыками и преданно смотрит вверх.
По истечении часа сюда подъедут спасатели и снимут всех с этажей. Приоткрою будущее: подсудимая и улизнувшая с ней стража не объявятся - ни через день, ни через полгода. Никогда.
***
Мужчина бежит домой, огибая кварталы один за другим. Часть города разрушена полностью; тем не менее, в целом Snakesonfryingpans устоял. Жаль, но от колоссальных женских статуй на розовой площади не осталось даже прекрасных ножек. Только рекламные щиты в груде обломков: «CCF - … блеф!» и «CCF - ..б. ..ой …!».
На ступеньках у входа в небоскрёб, в тени красного клёна сидит темнокожая девушка. Её чёрные джинсы и кожаная куртка перепачканы, сама она, похоже, ранена: об этом свидетельствует длинная полоса крови на лице. Вокруг неё гогочет группа подростков с нацистскими отметинами на одежде. Мужчина окликает их, но безрезультатно. Тогда он направляется к дому, кое-где пробираясь между завалами. Заметив его, подростки исчезают, бросив пустые банки из-под пива и бейсбольную биту. Приблизившись к девушке, мужчина обнаруживает, что у той отрезаны уши; руки и ноги обвязаны колючей проволокой, гнусное подобие венца из этой же проволоки находится на её голове.
Ещё минута – и вот уже освобождённая от пут незнакомка плачет на земле. Что-то говоря на неизвестном языке, она беспомощно водит руками, глядя в сторону своего случайного спасителя. Мужчина звонит в больницу, успокаивает пострадавшую и хочет поднять её, но она, обессилев от страха и боли, знаками отказывается от помощи. Девушка слепа и глуха. Крупные, как бусинки, слёзы медленно спускаются по её изящному лицу и, срываясь с подбородка, пропадают навсегда. Невидимая бурная река взлетает брызгами и пенится, тёмным потоком отражаясь в двух парах глаз, и в непрекращающемся порыве погружается в туман. Два не видящих ничего живого и неживого глаза, будто устав от этого бесконечного мятежа, пристально вглядываются в мужские. «Безумны от своего безумия…» - обрывки прошлого яркой вереницей восстают в сознании мужчины, будоража его, подобно буре, поднимающей водные массы с самых глубин…
Слышится сирена приближающейся машины. Девушка и мужчина поворачиваются на звук.
Не найдя места лучше, медики останавливаются на краю большой лужи.
- Дайте мне Пла-Пла… Нет, не хочу, сказала же: пластиковую платформу!.. И вы тоже оденьте… обходить не будем… Нет, ты остаёшься… - доносится из стального корпуса автомобиля. – Ты что? В своих туфельках модельных по такому болоту к этим собрался? В пакет досрочно собираешься?..
С треском открывается дверца кабины, и из неё, виртуозно дёрнув полами халата, слезает вниз полная женщина. Одевая на ходу перчатки, на высокой Пла-Пла она пересекает воду. Следом прыгающей поступью двигается напарник с маленьким чемоданчиком.
- Итак, что у вас?
- На девушку напали. Её били, изуродовали, вдобавок обвязали колючей проволокой. Прошу, помогите.
- Бедняжка. Издевались, значит. Да?
- Да.
- А почему на ваших руках кровь?
- Это от её ран. Видите?
- Вижу. И кроме вас здесь никого не вижу.
- А я вижу.
- Кого?
- Вас.
Пауза.
- Аубей где?
- Она не слышит. Но у меня есть, бронзовый.
- Нет, ваш не годится.
- Почему? Нужен платиновый?
- Не в этом дело…
- А в чём? Спишите с меня нужную сумму, и всё… Или вот что: сделайте ей укол Боросуро.
- Это очень дорогое удовольствие. Сами понимаете, один укол - и жизнь продляется в 25 раз… Боросуро делают только при предъявлении платинового или VIP-Аубея. Но всё равно многие отказываются, так как количество побочных эффектов перевешивает…
- Закончим рекламу, хорошо? Просто окажите помощь, пожалуйста!
- Нет, просто было вчера. А сейчас, после землетрясения врачам решили помочь, дав больше полномочий. Конгресс разрешил нам отказывать в неотложной медицинской помощи при отсутствии Американского Универсального Бейджа. Это помогает освободить больше времени и сил для оказания помощи действительно нуждающимся. Кроме того, теперь Аубей может быть предъявлен только его владельцем лично. Наличие Аубея доказывает наличие гражданства. Если врач выявил отсутствие Аубея, он обязан посодействовать в депортации лица.
- Но я не знаю, есть ли у неё Аубей.
- Сейчас посмотрим.
- Вы с ума сошли? Собираетесь обыскивать её?
- Да, и такое право я тоже имею!
- Послушайте, осмотрите её сейчас же!
- Аккуратнее, парень! В данной ситуации нельзя осматривать. Если она получит удовольствие от моих прикосновений, это будет последний день моей карьеры. Я не могу пойти против закона!
- То есть, обыскивать вы можете, а осматривать – нет?
- Совершенно верно. Нужен Аубей.
- Это доказывает, что вы не врач.
- Я врач! Вот, посмотрите, у меня VIP-Аубей!
- Убирайтесь!
- Вы некорректны! Встретимся в суде!
- С превеликим удовольствием, только что оттуда!
- Кстати, вы не предъявили свой…
- Убирайтесь!!!
Белохалатовая парочка пятится от разъярённого мужчины, разворачивается к машине. Сделав слишком широкий шаг, полнолицая внезапно поскальзывается и всей своей массой устремляется в водное месиво, утягивая за собой и ассистента, успевшего прикрыть своим чемоданчиком голову.
- Билл!.. Джо!.. Кто-нибудь… Ай!… Вытащи… да вытащи же меня из этой поганой ямы!.. Скорее, дотяни меня до машины... – захлёбывающийся полушёпот превращается в крик. Грязные халаты в поисках берега. - Забери меня отсюда!.. Давай, меня песок затягивает!.. Ой, здесь пески зыбучие… Подними меня в машину, я же умру сейчас! Я сейчас умру! А-а-а-а-а! А-а-а-а-а!.. – истерика заканчивается уже в кабине протяжным не то стоном, не то воем. – Быстрее, быстрее! Нас сейчас затянет!.. Я хочу жить, понимаете?.. Не кричи на меня! Мой шериф ставит всех на место!.. А-а-а-а-а!..
Автомобиль скрывается за поворотом. Мужчина вызывают другую бригаду, которая и сделает всё необходимое…
Сквозь окно медицинской машины прорываются мелькающие блики ясного дня. Девушка на носилках. Мужчина рядом наблюдает за ней. «Конец всей жизни, так называемый конец Света наступит тогда, когда люди сами не захотят жить. Когда бегство от правды, страх перед милосердием станут главным законом бытия. Началом же этого, конечно, будет ложь. Всеохватывающая и всепоглощающая, когда никто не сможет сказать, что такое правда и где она…», - молча он поправляет на девушке одеяло.
Гудок обгоняющих пожарных машин.
- Моя коллега ошиблась, - объясняет медбрат, записывая показатели давления и температуры пострадавшей. – Изменения про Аубей вступают в силу не сегодня, а завтра. Невнимательно ознакомилась, извините её.
Огненный диск врывается тёплыми лапами внутрь мчащейся машины. Мужчина берёт в руки висящий на шее девушки Аубей и читает имя: «Джозефи». Она открывает глаза, касается его руки. Некоторое время мужчина и женщина молчат, не двигаясь. Вдруг он замечает, как стремительно холодеет её тело. Мужчина произносит срывающимся полушёпотом: «Джозефи – означает «Бог приумножит поцелуй» - и целует её в губы. Боясь громко вздохнуть, она успевает сказать:
- Саван… саван…
…Вечером мужчина возвращается домой. На скамейке с прозрачным пакетиком в руках сидит юноша.
- Привет, ты не ранен? – как ни в чём ни бывало, спрашивает он.
- Нет, порядок. А ты?
- Да я-то нормально, а вот сосед наш… пролетел немного.
- А что с ним? Придавило?
- Нет, жив, уже увезли в госпиталь. Провалился вместе с диваном с третьего этажа на первый.
- Понятное дело… А что это за пакетик?
- Документы наши на квартиру. Только твоего Аубея нет.
- Ха-ха-ха, молодец, Кол! А я свой с собой всегда ношу. Сильно испугался?
- Да нет, не очень. Даже не поцарапало.
- Отлично, везунчик. В наше время лечиться бесполезно…
- Как дела в суде?
- Засудили до разрыва.
- Сильно наказали?
- Не сильнее, чем себя.
Бросив взгляд на асфальт, юноша вдумчиво смотрит на мужчину. «Что, что-то не так? – мужская бровь слегка приподнимается, взгляд настораживается. «Нет…» - юные глаза соскальзывают в сторону.
- Спасибо.
- За что?
- За всё.
- Не за что. Ты для меня как сын и друг, и вообще…
- Подожди, не говори дальше… Наверное, в твоих глазах я беспомощный дурачок, обуза?
Мужчина, улыбнувшись, обнимает его.
- Прекрати этот бред. Любовь не может быть обузой. И не дурак ты у меня.
- Почему?
- Да потому что дурак никогда не признается в том, что он дурак. Дурак не признаётся, ничему не верит и клеймит, чем Бог послал…
Приближается снежно-листопадный ноябрь, за ним на метелях прилетают новогодние праздники. А за окном, вдалеке уже машет старой вязаной шапкой месяц смены одежды и ярких надежд – февраль. Времена года неуклонно сменяют друг друга, как и тысячи лет назад. Но при любой погоде солнце вновь и вновь нежно скользит вечерней филигранью луча по лицу юноши и мужчины. Они переглядываются и не спеша поднимаются в квартиру на третьем этаже, беседуя и улыбаясь.
***
Подобно энергосберегающей лампочке, в городе вспыхивает очередной сентябрь - повелитель ливней, устроитель размывов и потопов. По дорогам, авеню, бульварам Snakesonfryingpans туда-сюда шныряют, вышагивают, мчатся горожане и туристы. Хлюпанье подошв, шипение разбегающихся от шин луж; вспышки светофоров, сияние вывесок; запах сырого асфальта и выхлопных газов; человеческие и птичьи голоса… - всё сливается в единый живой поток большого города. Шумного, грязного, нервозного; для кого-то красивого, родного. И надменного. Надменность во всём: в голосе, в походке, в жесте, в лице и фасаде. В показной простоте. Надменность и одиночество. Здесь твоя никчёмная жизнь зависит от окрылённых червей, требующих беззаветной любви - удивительное варварство. Такая концентрация надменности и одиночества в отдельно взятом городе очень опасна и для него самого. Стоит ли удивляться, что Snakesonfryingpans захлёбывается от дождя, так же, как от самого себя; изнывает на солнце, так же, как от самого себя…
Звонок в дверь.
Мужчина возвращается с работы. В его руках чуть поблёскивает замочками стильный портфель.
- Здорово, Кол! Как ты тут, порядок?
- Привет! Да, норм. А это что? – юноша вешает пальто мужчины и смотрит на портфель.
- А это тебе.
- Мне?.. Зачем?..
- Я думаю, тебе, как мужчине и просто как человеку, полагается окончить школу и учиться дальше. Согласен?
- Школу… да-а… я и забыл… Ух ты: планшет, стилосы, навигатор… Ха-ха-ха! Спасибо!
Наша пара садится ужинать.
- Неплохо приготовлено!.. Кстати, ты в каком сейчас классе должен учиться?
- В девятом, кажется.
- В какой школе?
- Я учился в третьей, но она разрушилась… А давай попробуем в первую? Ха-ха-ха! Вдруг пройду?
- Поддерживаю. Она, по-моему, какая-то элитная?
- Да. Говорят, после неё легко поступишь в любой универ из Лиги плюща.
- Решено: завтра отправимся в первую школу. Подожди, я забыл ещё что-то…
- Что?… Это?.. О-о-о, вот это да! Настоящий костюм?!
- Примерь, заодно и я посмотрю.
Кол и мужчина направляются в зал. Достав из кладовой старое зеркало, мужчина ставит его перед юношей.
- Ну что, готов?
- Сейчас… Готов!
Покрывало ниспадает с деревянной рамы, и через тончайший пылевой слой на юношу поднимает взгляд статный парень, в добротном костюме и рубашке.
- Это я?.. Мне необходимо снова научиться ходить в этом! Ты всё угадал, отец… Я просто обязан окончить школу и не подвести тебя. Ты так много делаешь для меня.
- Спасибо, сынка.
Стремительно наступающая ночь очерняет всё. Старинное зеркало на полу у комода отражает двух счастливых людей, - возможно, самых счастливых, ибо действительно счастлив тот, кто живёт ради другого.
- Что такое любовь?
- Это твой вопрос.
- А если серьёзно?
- Любовь – это то, на что неизвестен ответ, но многим кажется, что они знают его.
- А мы? – юношеский блеск сражает серьёзный мужской взгляд.
- А мы и есть ответ.
***
Утром следующего дня они в школе. Уже идёт первый урок. В совершено тёмном обширном тамбуре, из дальнего правого угла доносится шорох.
Распахивается дверь. Полоса света мгновенно пронзает тьму, купая в своей плоскости завесу пылинок и освещая часть разноцветной стены.
- Кто здесь? Оставайтесь на месте! – охранник в бронежилете и каске направляет в сторону пришельцев лазерную винтовку.
- Спокойно. Нам надо пройти к директору по поводу поступления на учёбу, - в полосу света внедряются мужчина с юношей.
- Вы меня не успокаивайте, а то я вас навечно успокою. Имею право. Пройдёмте ко мне для проверки.
Пункт охраны отличается идеальной чистотой и порядком, если не считать пять пустых и одну полную бутылки виски, прикрытые на тумбе портретом американского президента с семьёй. В клетке возле окна, занавешенного ярко-розовыми шторами, прыгает весёлый попугайчик.
Получасовое обследование, в том числе металлоискателем и портативным рентгеном, окончено.
- Что у вас так темно в тамбуре? Лампы перегорели? – спрашивает мужчина.
- А что такое? Да, не горят лампы. Потому что так надо. Когда скажут – включим. Прекратишь ли ты трещать когда-нибудь? – охранник недовольно оглядывается на попугая, крутящегося на жёрдочке. – Ничего не дам, Конгресс разрешил… Ступайте за мной! - стукнув два раза кулаком по клетке, рявкает охранник.
Возле кабинета директора мужчина с юношей ожидают минут сорок, пока над дверью не загорается табличка «Возможно». Внутри пахнет чаем и ванилью. Секретарь торопливо убирает поднос с грязной посудой. За стеклянным столом в форме подковы располагается директор.
- Вам кого? – шёпотом осведомляется секретарь, улыбаясь слишком широко.
- …Думаю, такие глаза моя школа не приемлет. Или покупайте хамелеоны, или переводите вашу дочь на самообслуживание, или забирайте её в другое заведение… Да, и крестик нужно снять. Что за дикость? Демонстрация конфессиональных символов приравнена Конгрессом к религиозному харассменту. Мы живём в CCF, на свободной земле, особенных здесь нет… Нельзя, Устав есть Устав… Свобода мне это позволяет! Прощайте, хорошего дня… Да меня, кого же ещё! – худая женщина в розовом, с брошью «Чёрная лилия» на лацкане пиджака, кидает телефон на софу и начинает обыскивать посетителей острыми глазами, улыбаясь при этом подёргивающимися губами не менее внушительно, чем секретарь. – Итак, вам нужна работа? Вакансий нет.
- Нет, я по поводу устройства своего ребёнка.
- Присаживайтесь, присаживайтесь, присаживайтесь, при-са-жи-вай-тесь… В какой класс? – директор продолжает скалиться, приближая к себе кофемолку.
- В девятый.
- В какой школе обучались до этого? – улыбка ещё шире, теперь осторожно отодвигается сахарница.
- В третьей. Её больше нет.
- Да, после землетрясения, я знаю. Старьё… В третьей… третьей… тре-ть-ей… - взвешивая это слово, будто стараясь дать ему пробу, произносит худощавая и прячет недопитый стакан виски под стол. – Чаю не желаете?
- Нет, спасибо. Нужны какие-то документы?
- Нет-нет. Всё упростилось после землетрясения. Только ваш Аубей.
- Пожалуйста. Сколько стоит обучение? Предоплата?
- Никаких стоимостей! Я же сказала: всё значительно упростилось. Вот, прочтите прейску… ой, это… 55-ую поправку к американской Конституции. Образовательную услугу мы предоставляем безвозмездно. В случае, если обучаемый исключается из школы по собственной вине, его законными представителями возмещается стоимость всего периода его обучения плюс штраф в размере указанной стоимости. Если стоимость и (или) штраф не могут быть оплачены, обучаемый помещается под арест до тех пор, пока его законный представитель не произведёт оплату. Либо законный представитель отправляется под арест вместо обучаемого - до тех пор, пока обучаемый не произведёт оплату. Теперь ясно? Без-воз-мез-дно. Преподавательский состав – высококвалифицированные работники. Не преувеличу, если назову их специалистами мирового класса. К ученикам мы объективны, в меру требовательны, находимся в режиме постоянной дискуссии. Для нас все равны. Лучшие выпускники вакцинируются Боросуро. А сейчас предлагаю заполнить бланки и ознакомиться с документами. Ваш сын может приступить к обучению с завтрашнего дня…
Формальности соблюдены. Отец и сын, повторно обследованные охранником, наконец, покидают стены Альма-матер.
- Мне кажется, там что-то не так… Ты не почувствовал? – уже вечером, готовясь ко сну, спрашивает юноша у мужчины.
- Похоже на то. Отдыхай, Кол. Скоро узнаем, что скрывается за этими резиновыми улыбками…
Мужчина гасит свет последнего горящего во всём Snakesonfryingpans окна. Городские часы чётким маршем отбивают двадцать два часа…
... Протяжной резкой трелью раздаётся звонок.
Юноша вместе с новыми друзьями идёт на занятие по химии.
В пёстром детском потоке невозможно отличить мальчика от девочки, поскольку в нём почти нет ни мальчиков, ни девочек. В основном, только беззаботные краснощёкие существа с двумя микрочипами на один квадратный сантиметр тела, а также с сердечным имплантом, контролирующим душевные волнения и сигнализирующим куда следует. Очередная установка CCF: вершиной человеческой эволюции должен стать Non-aggasexin (неагрессивный бесполый индивид), способный к самооплодотворению. Секс как замочная скважина – очень архаично, но изредка используется. Отказ от половых признаков, чипов, имплантов доброволен; не хочешь – как хочешь. Но, оставаясь собой, мужчины и женщины не смогут рассчитывать на некую «внутреннюю безопасность». Расшифровка этого популярного словосочетания отсутствует.
Дети рассаживаются на большом круглом ковре. Спустя пятнадцать минут, небрежно открыв дверь, в кабинете появляется Марта Фостер – единственный в школе преподаватель химии и биологии.
Уже поставив высокую металлическую шпильку на «подиум» (как она сама называет это место), семидесятилетняя Марта вдруг останавливается и смотрит на ученицу, сидящую с краю. Лицо учителя удивительно быстро и гармонично смешивает в себе и испуг, и презрение.
- О господи ты милостивый-праведный, о-о-о! Хи-хи-хи!
- Что? – замирает ученица.
- Да ничего… Раз пришла, то оставайся. А я-то, дурочка, думала, что ты на индивидуальном обучении.
- Почему?
- Как почему? Забыла, что ли? Сколько раз на занятия приходила? Пальцев одной руки хватит посчитать. Сдохнуть можно от смеха! Краснели потом все. Она ещё и спрашивает… за что… Я бы на твоём месте, милая, - присаживается Марта за свой стол, - затаилась лягушкой и рот бессовестный не открывала, умница, вот что!
- Но вы же не на моём месте, - дерзко тряхнув длинными волосами, ученица нервно копается в сумочке.
В классе воцаряется тишина. Через окно старается пробиться на улицу толстый шмель.
- Послушай, ты-ы-ы! Ты мне плешь проела со своей наглостью, слышишь? Оставь сумку в покое и сама успокойся!
- Я спокойна!
- Вот и успокойся. Успокойся, успокойся…
- Сара, успокойся! – шепчет девушке сосед сзади. Она закрывает рот ладонью, стараясь подавить смех.
- Успокойся, успокойся, - Марта Фостер водит компьютерной мышью, косясь при этом на объект своего диалога. Мальчишка позади Сары тыкает её карандашом в спину. Та взвизгивает, подпрыгивает и начинает хохотать.
Лицо преподавателя становится изнеможённо-каменным. Ученица поворачивается и, взглянув на Марту, впадает в очередной приступ еле сдерживаемого смеха.
- Послушай, ты что, рехнулась? Успокойся немедленно… Так, ну что же, - Фостер спускается с подиума и прямо-таки подлетает к нахалке, - послушай меня, потаскуха, не смей!
- Сара, успокойся, зачем ты опять начинаешь? – пытается успокоить давящуюся смехом её одноклассница-азиатка.
Марта молча дефилирует к выходу и толчком ноги распахивает дверь в тёмный коридор.
- Собирай свои вещи и уходи отсюда, мерзавка поганая! Я стою, пришла на урок, а она сидит и развлекается! Пошла вон! Чего сидишь, я не поняла?
- Не кричи на меня, я тебе не подруга!
- Да я и не хотела бы иметь такую подругу, как ты, так что успокойся! Легче фунт соли съесть!
- Сара, уйди, ты срываешь занятие! – девушка с азиатской внешностью опять пытается повлиять на обстановку.
- Дороти, миленькая, успокойся, пожалуйста, со своими замечаниями! Иначе отправишься следом за ней! - Фостер снова направляет психологический удар на Сару. – Чего смотришь, стерва, уходи, я тебе сказала! И закрой дверь с той стороны! И поживее!
- Не закрою я-а-а! Не хочу!
- Уходи, сказала! Уходи!
- Я не хочу уходить, не ясно?!
- Уходи, дрянь!
- Нет!!!
- Нет, ты посмотри… посмотри… смотри на неё… - обращается преподаватель к классу, показывая на нескромницу, затем молча сама покидает кабинет.
Спустя десять минут она возвращается, уже с директором. Бурный возгласами класс при их появлении мгновенно стихает.
- И она кричит и кричит, смеётся, на замечания не реагирует, смеётся и смеётся, не останавливаясь. Скажите, что я должна с ней делать согласно Уставу? – обращается Марта к директору. – Почему я должна устанавливать дисциплину у таких взрослых ребят? Сегодня сложная тема, а она сидит, понимаете, сидит! И ещё издевается, смотрит так нагло и смеётся, понимаете? Дай мне свою сумку, пусть все видят, с какими гадостями ты ходишь в школу. Я-то это знаю! Быстро!
Ученица выдёргивает сумочку из рук Фостер и достаёт из неё пистолет. Но не тут-то было: в мгновение ока пистолет из пиджака вытаскивает директор.
По классу прокатывается волна смеха.
- Благодаря 55-ой поправке к американской Конституции мы получили право наносить превентивный удар по ученику, если его деяния представляют угрозу для персонала. Таковы правила CCF, моя дорогая. Так что, будь любезна, успокойся и спрячь оружие! – стальным тоном произнесла директор.
Сара убирает пистолет обратно в сумку.
- Послушайте меня внимательно, и вы тоже, Марта Фостер! – руководитель школы выходит вперёд. – Вы учитесь в лучшей школе города. Нас награждал Конгресс! Надеюсь, мне больше не придётся участвовать в подобном. В противном случае я воспользуюсь правом, предоставленным поправкой.
В гробовой тишине директор покидает кабинет. Марта, довольная собой, поднимается на подиум и делает руками жест, будто стряхивает с них комья грязи.
Звонок.
Плодотворное занятие окончено. Пора отправляться дальше - на литературу.
Пасмурная погода неторопливо уступает свою нишу светлому безоблачному дню. В кабинете гуманитарных наук тепло и уютно: подоконники и полки уставлены бархатцами, розами, сиренью и алоэ; на стенах десятки портретов писателей, поэтов, филологов, лингвистов. Что-то прячет в ящички своего стола Мэри Харрис – пожилая женщина в зелёной вязаной кофте поверх гидрокостюма. Как вы наверняка догадались, это и есть преподаватель в области русского языка и литературы.
- Заходите, заходите, не стойте, ребята! У меня тепло так, хорошо, а вы из тёмного холодного коридора ко мне подглядываете! А? Хе-хе-хе-хе! – весёлая бабуля кушает пиццу и запивает горячим какао.
- Привет, Мэри!.. Как отдохнула летом?.. А мы тебя часто вспоминали!.. – в кабинет заходят уставшие от химических реакций ученики, зная, что здесь-то они точно смогут расслабиться (кроме Сары – она куда-то запропастилась).
- Ох, ребята-а-а-а… Первую половину лета провела в загородном доме, у меня там абрикосы, лимоны, апельсины… гранат вот такой, с арбуз размером! Представляете? Вторую половину – на ранчо. Там загорела вся, буду теперь за афроамериканку, правильно? Хе-хе-хе!
- Поздравляем! А что у нас сегодня, Мэри? – спрашивают ребята, уже купаясь голышом в бассейне с тёплой водой.
- Сегодня, мои красивые и драгоценные… А что у нас сегодня? Простите старушку - первый рабочий день, забыла! Хе-хе-хе!
- Мэри Харрис, - в кабинет через тихо приоткрытую двери просачивается женский голос с очевидной партитурой алкоголя, - можно вас на минуту?
- Конечно можно, конечно можно… И на минуту, и на час…
Преподаватель выходит.
- Элизабет, что ты хотела? – вполголоса спрашивает она неопрятную молодую женщину.
- Помнишь, мы договаривались?.. С бульвара Ситхоул, да… Сегодня будет, мне шепнули.
- Сколько заказала?
- Семь фунтов.
- Почему семь? Десять же надо? Я всем обещания пораздавала... И почему задерживают? Откуда такая недисциплинированность?
- Не кипятись, не первый раз. Проводи занятие, если что – подходи на пункт охраны. Я встречаю.
- А как пойдёшь?
- Обыкновенно.
- Ты как медсестра без зажигалки – пакет чёрный возьми!
- Мама, я уже профессионалка, хы-хы-хы!
- Да-а-а… У тебя в пищеблоке осталось что-нибудь?
- Было, но главнокомандующую нашу сама знаешь: молча вытащила вчера вечером и уехала.
- А ты подойди к ней и скажи, чтоб не делала так! Кто из вас шеф-повар: она или ты?
Оглушающий звонок.
Мэри Харрис семенит обратно в кабинет, а её дочь вульгарной плавающей походкой – в столовую.
- Так, ну что, сочные мои, приступим! Скажите: только не сегодня, дорогая Мэри? – торжественно, не успев закрыть за собой дверь, начинает преподаватель. – Хе-хе-хе! Да-а-а… Жизнь такая тернистая, хоть Конгресс и трудится ради нашего блага день и ночь… Кого винить? Некого, вина здесь совершенно ни при чём. Ну, ничего страшного, я пошутила! Вы же понимаете мой юмор? Правильно я говорю, Кол, а? Хе-хе-хе!
Сбрасывая вязаную кофту и с силой втягивая в себя воздух, она прыгает в бассейн и под всеобщее одобрение читает стихи Эдгара По…
В это время у широкого крыльца учебного учреждения, тихо скрипнув тормозами, останавливается серебристое авто. Из него, элегантно хлопнув дверью, выходит полный рыжеусый мужчина со школьным портфелем и деловито взлетает по ступенькам. Охранник угодливо кланяется ему. Что же до голубых глаз Элизабет, то при появлении гостя они мгновенно заволакиваются искрящей пеленой, а её руки одолевает мелкая дрожь.
- Детка, - подскакивает она из кресла, - давай мне! Ты лучший! Мы здесь чуть не умерли от ожидания, хы-хы-хы!.. Ну, чего ты, как чижик приблудный? Времени немного.
Толстяк протягивает ей портфель.
- Отлично, супер! Спасибо. Сколько с нас? Надеюсь, по карману, хы-хы-хы!
Усач кивает.
- Сто шестьдесят тысяч, да?.. Хы-хы-хы!.. Согласны, конечно, вполне!… – Элизабет достаёт из кармана на длинной пёстрой юбке Аубей. – Сейчас, минутку, сейчас всё сброшу… Но я напишу «Возврат долга», хорошо? Чтоб потом с финами проблем не было… Или как в прошлый раз – помнишь, я написала тебе «Спасибо за ночь»? Хы-хы-хы!..
Толстяк, поправив кожаные перчатки, ухмыляется и проверяет свой Аубей – деньги поступили. Они прощаются.
- До свидания! – хором кричат гостю охранник и Элизабет.
Секунду спустя врывается покрасневшая Мэри Харрис, хватает портфель с загадочным содержимым и быстро уходит, подгоняя дочь:
- Где оно?.. Пойдём отсюда… Ах, нелёгкий… Улыбку с лица убери, дура. Напоминаешь медсестру с пустыми зажигалками… Скорее, о-о-ох…
***
- Уходи! Уходи, тебе сказала! Я тебе что сказала?! – дверь с силой ударяется о стену, из кабинета химии выпрыгивает очередная жертва. Следом за нерадивым учеником бежит Марта Фостер, с кастетами на пальцах обеих рук.
На запасной лестнице слышны тяжёлые шаги Мэри Харрис и её дочери.
- О-о-ох… много, много, много… хорошо, хорошо… За такие деньги могли бы и ещё… и не прижиматься…
Поднявшись и повернув направо, они разом делают глубокий вздох: три полицейских в другом конце коридора беседуют с директором. Мэри и Элизабет замирают на мгновение, затем скрываются в туалете, прижимаясь всем телом к стене. Однако, один из стражей порядка успевает-таки приметить прячущихся. Со своими напарниками он направляется в их сторону, предварительно засунув руководителя школы в её же кулуары.
- Мама! Мама!..
- Заткнись! О-о-ох… Давай так: суй сюда. Потом возьмём ёршики и притворимся уборщицами, поняла?
- Что? Туда?
- Да, дура!!! И поглубже!.. Проталкивай! Три унитаза, должно хватить…
Дело сделано.
- О-о-ох… Ха-ха-ха! Смотри! Нет, ты посмотри: только что на прошлой перемене убирали, так они опять загадили! Ай, хулиганы…
В дверном проёме беззвучно вспыхивают продолговатые худые физиономии полицейских.
- Добрый день, полиция города. Проводится осмотр, с вашего разрешения.
Всё проверено. Порядок.
Один из полицейских решает справить нужду.
- Первый раз вижу, чтобы у автономной голограммы были такие же потребности, как у человека, - Элизабет с удивлением наблюдает за тем, как он осуществляет туалетный ритуал.
- Ты ещё ничего не видела, красотка, - отчеканивает тот.
- И что у вас вытекает?
- Что вытекает?.. Рабство вытекает!
Голограммы правоохранителей хохочут и растворяются в воздухе, оставляя резкий запах одеколона и крема для туфель.
- Ой-ай-р-р-апчхи-ох-р-р-р-аё! – протяжно чихает один из них напоследок.
- Ушли, мама!
- Держи крючок, тащи-тащи…
Между тем юноша в окружении одноклассников отправляется на последнее занятие – физкультуру. Думаю, не стоит утомлять читателя описанием очередного мракобесия. Скажу лишь, что его результатом стала докладная преподавателя в двух экземплярах, - на имя директора и своё собственное имя:
«Сегодня мною успешно проведено занятие по верховой езде на школьном стадионе №4. В начале урока произведена сверка наличия присутствующего личного состава. К своему глубокому удивлению я обнаружил, что три лица отсутствовали при проведении указанной сверки наличия присутствующего личного состава. Один из присутствующих, обучающийся в данном дезорганизованном коллективе, доложил, что отсутствующие находятся в раздевалке. Вместе с докладчиком мы отправились в раздевалку за отсутствующими с целью их возвращения в строй и принятия соответствующих мер реагирования. На нашу просьбу дверь так и не была открыта, однако, просьба повторялась пять раз. На шестой просьбе дверь в раздевалку открылась, принятия мер реагирования не понадобилось. Мною, преподавателем физкультуры с многолетним опытом работы, был обнаружен следующий факт нарушения учебной дисциплины: обратив внимание на ноги Сары, я заметил, как из правого кармана её брюк струится дым. Я спросил её об этом. Сара доложила, что спрятала туда последнюю сигарету и попросила не отбирать сигарету, аргументируя тем, что «курение не интим – приятный мейнстрим» (цитата). Двое других отсутствующих подтвердили сказанное ею и пожаловались на боль в верхней части опорно-двигательного аппарата, а также колики. Мною был отдан приказ Саре отправиться в туалет и потушить сигарету. Я сопровождал её в туалет. По дороге туда она смеялась и веселилась в вызывающей форме. Пройдя вглубь туалета, на его стенах я обнаружил нецензурный позор, написанный в мой адрес. Надписи были сделаны чёрным маркером, который запрещено использовать по стандартам CCF. Вернувшись на стадион, я обнаружил, что обучаемая Сара исчезла. В культурной форме я потребовал публично признать вину в оставлении надписи и ликвидировать её. Но столкнулся с молчанием. В это время докладчик незаметно для меня и всего класса без разрешения и предварительного инструктажа использовал лошадь в личных развлекательных целях, покинув место проведения занятия. Докладчик был обнаружен мною через пятнадцать минут и возвращён на место проведения занятия. Во время погони за докладчиком я был сброшен своей лошадью на землю с большой силой. От полученного удара я закрыл глаза, из которых затем посыпались искры. Тем не менее, я продолжил занятие. Прошу руководство школы разобраться во всём вышеизложенном и принять соответствующие меры реагирования согласно стандартам CCF. Право на составление копии докладной мною реализовано.
P.S.: после занятия я принёс из дома личное чистящее средство и оттёр позор, написанный в мой адрес».
Уже скоро докладная прибывает по месту назначения и перевоплощается в салфетки на шумном застолье у директора.
Тем временем в школе объявляется мужчина. Естественно, пройдя традиционную проверку на пункте охраны, он поднимается на следующий этаж. Возле стенда с расписанием мужчина встречает юношу.
- Привет! А что ты тут…
- Привет. Пойдём, Кол, разговоры потом…
Они быстро подходят к двери директора. Прислоняя широкую ладонь к металлической ручке, мужчина оборачивается и смотрит на юношу.
- Знаешь, чего я боюсь? Я боюсь, как бы то, что находится сейчас за этой дверью, не сгубило твою юность и всю последующую жизнь.
Мужчина решительно поворачивает ручку и заходит в кабинет. Ошеломлённый юноша ступает за ним.
За столом, накрытым розовой скатертью и уставленым всевозможными яствами да высоченными бутылками, с туманно-тусклыми глазами восседает главарь школы. Рядом с ней – автономные голограммы трёх обнажённых полицейских. Доносится обрывок разговора:
- …Да, полностью поддерживаю ваши слова. CCF объявило восьмую войну Традиционному Континенту, и я уверена, что это решающий поход. Он наведёт порядок, - директор всё время нервно щёлкает пальцами по колье из морских ракушек, будто намереваясь перестрелять их по одному.
- Хотелось бы немного побеседовать, - начинает мужчина.
- Добрый день, о чём? – директор встаёт и приближается к нему.
- О моём ребёнке. Мы можем остаться наедине?
- Нет. Для чего? У меня не может быть секретов от полиции.
Правоохранительные лица приобретают дубовый оттенок.
Мужчина спокойно достаёт из кармана пакетик со странным порошком, купюры на сумму 160 тысяч новых долларов и протягивает одному из полицейских.
- Посмотрите на бумажку. Там формула.
Голографические глаза и потные руки судорожно изучают полученное.
- Матерь божья… - заикаясь, обращается страж закона к мужчине, вставшему у окна. – Эй, откуда у тебя это?
- Это бруцин и героин. Экспериментальная смесь. Остальное вы сможете истребовать у здешнего преподавателя - Мэри Харрис, если я не ошибаюсь, - он вопросительно вглядывается в директора, готовой, судя по выражению её лица, рассыпаться, испариться и провалиться в землю.
Тихонько стучатся.
- Можно вас потревожить? – раздаётся голосок по ту сторону двери.
- Заходите, мы вас ждём! – мужчина останавливается в центре кабинета.
Держа в правой руке портфель, заходит Мэри.
- Всем добрый день, а вот и я, хе-хе-хе!.. А вы кто? – замечает она мужчину.
- Мэри, присаживайтесь. Не нужно стоять. Что у вас? – стараясь заставить себя улыбнуться, спрашивает директор.
- Я принесла вам то, о чём мы договаривались, и всё. вот… хм-хм…
- Странно… Мэри, вы что-то путаете. Я не помню, чтобы мы договаривались об этом… Это что?
- Как же, как же… а-а-а, ай… Да, стиральный порошок мексиканский, по каталогу, вот он! Как же?
- Мэри, - обращается к ней полицейский, - скажите нам честно: что это? Вы же понимаете, что мы не станем беспокоить столь уважаемое заведение из-за мексиканской стирки. Верно?
- П-п-п-п… да, конечно, мы вас всегда понимали, у нас, у меня у самой муж…
- Мэри Харрис, вы торгуете наркотиками? – мужчина делает шаг вперёд.
- Я, я… Нет, какими наркотиками? Вы что, я же не могу, я… что это?… что… ах! – она начинает рыдать.
Руководитель школы усмехается. Колье на её шее не выдерживает агрессивного натиска и рвётся. Ракушки рассыпаются по полу, а их хозяйка напускает на себя независимый вид.
- Я признаюсь, довольно… Да. Да. Да. - негромко произносит она, затем оборачивается к мужчине. – Вы никогда не были ни в моей, ни в её шкуре. Вы не знаете ничего о страданиях, о бессонных ночах. Так что уж кому разоблачать, но точно не вам. Я сейчас уйду… Не бойтесь, я не убегу, нет. Мне надо приготовиться. К новой среде, незнакомой для меня. Bonus dux bonum reddit militem. Да, и ещё: Caecus non judicat de colore. Но хватит метать бисер. Я хочу, чтобы к моему возвращению вас здесь не было. Я не желаю вас видеть и ощущать ваше присутствие. Ясно? Думаю, я хорошо выразила своё желание.
Стальной мужской взгляд, дерзко требующий возмездия, буром вторгается в сознание преступницы.
- Ablue, pecte canem, canis est et permanet idem. И ещё: Ab aqua silente cave, - произносит мужчина.
- Вы, как самец, должны знать своё место.
- Взаимно, самочка.
- Штраф!!!
- Пуля в голову.
Директор вздыхает, отдаёт свой пистолет полицейскому и, держась кончиками пальцев за стену, приближается к входной двери.
- Я такая дрянь, что добавляла в соль, в сахар, в муку – в столовой, её, смесь… плохая тётенька, правда? Но указания Конгресса выполняла беспрекословно.
- А-а-а, ы-ы-ы! Моя внучка тогда… Вы что же? Она же из-за вас… я её потеряла!.. – сквозь рёв хрипит Мэри Харрис. Директор гордо покидает кабинет.
- Да, Мэри, да… - шёпот руководителя школы разбивается о стены немого коридора. Так, раскрытие одного преступления обнажает цепь всех деяний, о которых они молчали, и, казалось, делали бы это бесконечно. Что ж, стены как люди: их безмолвие не подразумевает отсутствие языка. Равно и люди как стены: способные сказать, но не всегда предвидящие необходимость этого.
На Мэри одевают наручники и уводят. Устало вытирая платком лоб и шею, мужчина опускается в кресло.
- Послушайте, молодой человек, откуда вам всё это известно? Вы ручаетесь…
- Да, я ручаюсь за каждое слово, за каждую букву, произнесённую мной.
- Но откуда, чёрт возьми!?
- Сегодня утром, сразу после того, как я отправил сына в школу, мне понадобилось кое-что из лекарств. По пути в аптеку встретил соседа. Разговорились. Он поинтересовался, где Кол. Я ответил… Да-а, видели бы вы тогда его лицо! Сосед рассказал, что данное заведение уже давно участвует в секретной программе американского Конгресса по разработке универсального наркотического препарата, полностью подавляющего человеческую волю, в первую очередь у молодёжи. Пользуясь этим, ряд преподавателей ещё и приторговывают наркотиками, используют их как орудие мести. Я поначалу не поверил и спросил, откуда ему всё это известно. И что же? Сосед оказался бывшим охранником школы.
- Насколько я помню, - перебивает полицейский, - при увольнении все, в том числе и охранники, подписывают документ о неразглашении информации, ставшей им известной при осуществлении деятельности. За нарушение – два пожизненных заключения.
- Насколько я помню, - парирует мужчина, - справление нужды в общественном месте, в том числе в учебном заведении, приравнивается к санитарному терроризму. Таково свежее решение Конгресса. За нарушение – семь пожизненных заключений.
Голограмма краснеет.
- Сосед также поведал мне, - продолжает мужчина, - что привезут и кто привезёт сюда сегодня. От той мрази мы избавились, а позже сюда приехал толстяк на серебристой тачке. Он передал Элизабет экспериментальную смесь, взамен на его Аубей была переведена оговоренная сумма, которая теперь у вас вместе с образцом смеси.
- Вы следили?
- Нет, мне это не нужно.
- Но… как?..
- Толстяк – я. Звонок в полицию тоже мой.
Правоохранитель хватается за голову. Юноша подходит к мужчине и встаёт рядом.
- Сосед и я решили разыграть небольшой спектакль, чтобы наказать всё это дерьмо. Его костюм, моя подушка, усы из детского магазина – так и появился толстяк. Кстати, не забудьте про труп торговца, сейчас дам адрес…
Тревожный сигнал полицейской рации. Все бросаются в школьную столовую, где обнаруживают повешенным на розовом электрическом шнуре директора школы. Записки нет.
Взрывается жгучей трелью звонок.
Испуганные учителя торопливо отправляют детей домой через запасные выходы. Тело директора снимают, закрывают в «умный вакуумный суперпакет» (в котором любой объект за 15 минут превращается в землю или воду) и укладывают у крыльца школы до приезда специалистов. Глаза, некогда пылающие блеском от любой возможности выгоды, застыли навечно со страшной, пронзающей горечью, остекленелой пустотой.
Мужчина стоит выше, на средних ступенях крыльца. Непрерывный ветер кидает в него жёлто-коричневые листья и пух. Пространство бескрайнего серого неба оглашается стоном птиц. «Возвращается идущий против», - размышляет мужчина, глядя на труп…
Вечером, во время ужина сын молча подходит к отцу, садится к нему на руки, обнимает и закрывает глаза. Всполохами в неокрепшем сознании проносятся все дни, проведённые в школе. Тусклые коридоры. Голоса и смех учителей. Звон посуды в столовой. Шмель. Школьный звонок… Застонав, Кол зажмуривается: всё испаряется, исчезают все цвета и звуки. Остаётся только темнота, прорезаемая ливнем тоненьких бледных линий. Здание школы преображается в тёмно-серую громадину. Плотной позёмкой текут по поверхности земли тополиные и берёзовые листья.
Стук.
Вспышка.
Ещё стук.
Стёкла миллиардами осколков разом покидают рамы, следом карточным домиком рассыпается сама школа. На месте её фундамента оказывается огромный колодец, глубоко уходящий в землю и вбирающий в себя всё вокруг. Женский стон, вырывающийся из него, оглашает все вышеназванные движения. Непонятным для себя образом Кол вмиг появляется у края колодца. Первоначально каменные стены его кажутся юноше неподвижными, но секунду спустя он понимает: это не стены, а стремительно крутящиеся жернова. Колодец не бездонен, он сужается где-то в чёрных недрах в миниатюрную ослепительную искру. Именно туда, вниз, падает директор, беспомощно хватаясь руками за воздух.
Внезапно откуда-то сбоку, из щели между жерновами на неё спрыгивает гигантский паук. Женщина, задыхаясь от страха и отвращения, пытается оттолкнуть насекомое, но все усилия тщетны. В это время на неё спрыгивает что-то ещё. Стон раздаётся снова, уже менее громкий. Тело окончательно пропадает во мраке.
Стук.
Вспышка.
Юноша вскрикивает.
- Ну, ты что… всё в порядке… моё солнышко… Не бойся, сынка … я никуда не уйду… - мужчина успокаивает его и прижимает к себе.
Стук.
Вспышка.
Знакомый колодец, но уже накрытый деревянным помостом.
Рядом с ним – высокая, белоснежного цвета церковь.
Слышны голоса священников.
Толстая дубовая дверь срывается с петель и падает в лужу. Из храма вырывается один из служителей и бежит прочь. На бегу он срывает с себя золотую 17-лучевую Розу ветров, покрытую разноцветной эмалью, и швыряет её в стену церкви. Роза разбивается. Церковь, вспыхнув прозрачным, как вода, огнём, растекается тёмной массой. Крупный бронзовый колокол срывается с верёвок и со звенящим грохотом падает в колодец, проломив помост.
Прежняя серость и темнота разбиваются о пылающий костёр солнца. И снова стук, и снова вспышка…
Утро нового дня.
Подойдя к высокому гранитному обрыву, мужчина и юноша смотрят на горизонт. Море в этом регионе очень подвижно: всего за какие-нибудь минуты наступает полный отлив или прилив. Вот и сейчас, только солнце достигает полуденного апогея, по морской глади пробегает сильная рябь. Василькового цвета массы отхлынули от берега. Метр за метром залив показывает свой неприветливый, испещрённый валунами, лик. В направлении выхода из залива расположился кусок рельсовых путей, каждая шпала которого усижена подводными жителями. Дорога из дерева и стали длиною в километр, давным-давно спущенная за ненадобностью под покровы моря, каждые сутки вновь и вновь предстаёт миру. И не важно, видит её вся планета, или же только двое из близлежащего городка. Мужчина любит бывать здесь в свободное время, он знает: здесь бесчеловечное в человеке обесценивается перед тихим и неподдельным торжеством правды.
- Как здесь всё странно и красиво, да, папа? – юноша берёт мужчину за мускулистую руку.
- Что ты чувствуешь, Кол?
- Не знаю… такое… такое смешанное всё внутри… необыкновенно легко дышать. И ещё… ещё мне кажется, я повзрослел… очень быстро… Я могу… Могу всё, ха-ха-ха!
- И это так. Мужчина, если будет нужно, перевернёт весь свет. Но он никогда, никогда не поступится идеалами любви, чести и добра. Рука помощи – это крепкая мужская рука. Один из двигателей прогресса – мужская решительность и мудрость. Отвергая ложь, он созидает истину. И не забывай: это именно мужчина, а не жалкая пародия на него. Он есть жизнь. Либо он – либо никто.
Тёплый свет солнца - последний штрих к картине мира. Вдали блестящей полосой чуть слышно шумит отпрянувшее море. С улыбкой мужчина и юноша смотрят вперёд, на развернувшийся простор, отдавая себя во власть нежного бриза.
«Я люблю тебя», - говорят юношеские глаза. – «Спасибо… Я тебя тоже», - вторят им мужские. Обняв за плечи сына, мужчина поднимает руку навстречу дневной звезде, приветствуя её. Недалеко, из порта доносятся гудок и гам потревоженных чаек.
***
Золотыми тропами солнечные лучи таинственно пробиваются сквозь тающий туман, медленно заливая всё вокруг живым светом. У стен уютного домика на искусно вырезанных скамьях отдыхают люди; по каменным тропинкам, играючи, бегают животные. Подножие гранитного обрыва ласкает прибой. Издалека, по чистому песчаному берегу, осторожно неся подвязанный на верёвочках и перекинутый через плечо самодельный парусник, шагает старик. Пройдя некоторое расстояние, он устало опускается на песок и снимает свой интересный груз. Его изрезанное морщинами лицо заметно свежеет в сиянии бликов, а впалые глаза вспыхивают озорным блеском. Голые ступни слегка целует морская пена. Бережно взяв судно за деревянный корпус, старик встаёт на колени, наклоняется навстречу бегущей волне, и, когда та касается кончиков пальцев, опускает их вместе с парусником в водяной холм.
Пару раз качнувшись, кораблик отправляется в своё скитание. Где найдёт он пристанище? Куда принесут его течения?..
Человек провожает своё творение.
Парус надувается сильнее, старик в тоске вытягивает руки.
Налетевший ветер, разорвав, срывает с мужчины и без того ветхую рубаху. Подхватываемая воздушными потоками, с птичьим пухом она взмывает всё выше от поверхности. Не переставая глядеть на уносимое в бескрайние просторы судёнышко, старик садится на песок и, обхватывая руками избитые колени, заводит песню. Погрузившись в воспоминания, он не замечает, что поёт всё громче. И вот его голос распространяется повсюду, отражаясь от близлежащих гор и уносясь стрелою в глубокие небесные выси, оставляя источник своего рождения в раздумье наедине с земными стихиями.
Snakesonfryingpans не существует уже много десятилетий. Он исчез вместе с подобными ему, оставив о себе несколько слов в хронике. Люди создают другую жизнь на руинах, очищая планету от въевшихся ран. Они не жаждут кристально чистой свободы, они жаждут чистой совести. Старые камни тают, превращаясь в дым. Всё становится иначе…
Куда летишь ты, буревестник?
Куда плывёшь ты, парусник?
Облака бегут тебе навстречу,
волны бьют о твою палубу…
Гляди вперёд: на горизонте
Зарёй серебряной рождается звезда!
Пройдут года, прощально вырастив в столетья –
Солнце не угаснет никогда.
Достигнешь ли земли ты, буревестник?
Найдёшь ли пристань, парусник?
Я иду к тебе лучами солнца,
Я иду к тебе, ты меня дождись –
Мы с тобою жизнь откроем заново!..
Где летишь ты, буревестник?
Где плывёшь, мой парусник?
В забвенье не бывает счастья –
Не забывай, пожалуйста…
Куда плывёшь ты, парусник?
Облака бегут тебе навстречу,
волны бьют о твою палубу…
Гляди вперёд: на горизонте
Зарёй серебряной рождается звезда!
Пройдут года, прощально вырастив в столетья –
Солнце не угаснет никогда.
Достигнешь ли земли ты, буревестник?
Найдёшь ли пристань, парусник?
Я иду к тебе лучами солнца,
Я иду к тебе, ты меня дождись –
Мы с тобою жизнь откроем заново!..
Где летишь ты, буревестник?
Где плывёшь, мой парусник?
В забвенье не бывает счастья –
Не забывай, пожалуйста…
2009 год.
(Доработано в августе 2023 года.
Первая версия опубликована
в журнале «Колымские просторы»
под псевдонимом Иван Пейсаховский)
ВСЕ ПРАВА ЗАЩИЩЕНЫ
Рейтинг: +2
196 просмотров
Комментарии (2)
| Геннадий Свистунов # 3 ноября 2023 в 15:38 0 | ||
|
| Пётр Королёв # 5 ноября 2023 в 13:18 0 | ||
|
Новые произведения
