Интересно,
если не припасти монетку Харону, он так и не перевезет мою грешную душу через
Стикс, и она останется неприкаянной в этом мире навечно или же будет
барахтаться в темных водах подземной реки, пока не попадет в Лету? Хотя, с чего
это я решил, что попаду к Харону, были же и другие перевозчики – у шумеров
Намтарру, у египтян Анубис, у этрусков
Турмас, у скандинавов Модгуд, у славян, кажется, это был Серый волк
Велеса. Выбрать есть из чего, а, может, и поторговаться. Удалось же Гераклу
подкупить золотой ветвью Харона. Впрочем, греки мне ближе, во мне как-никак
четверть эллинской крови. А, ну, как удастся не хлебнуть забвения в Лете, ведь душе все телесное
чуждо.
Перспектива
зависнуть на грани миров весьма интересна. Здесь я уже кое-что видел, а с той
стороны вообще навсегда останусь. Скользнуть по лезвию, рассекающему свет и
тьму, я бы попробовал. Скорее всего, там и время течет иначе, да и другие
законы миров перемешаны. Не думаю, что на всех «границах тучи ходят хмуро».
Ведь был же у меня подобный случай.
Тут мне
вспомнилось детство на берегу Черного моря. Я жил в «портовом» квартале,
проводя большую часть времени в его дворе. Это было счастливое время без
компьютеров, сотовых и прочих технических «фенечек», так легко разъединяющих
людей теперь. А тогда во дворе был единственный телевизор у дантиста Сойфера,
который по выходным позволял подружкам его десятилетней Софочки что-то там
смотреть, о чем они трещали потом всю неделю. Оборванцы вроде меня в этот круг
не входили, зато море принадлежало нам.
С восьмого
марта по седьмое ноября у нас был купальный сезон. В мае мы уже выглядели
негритятами, а к августу волосы от соли и солнца выгорали до соломенного цвета.
Любимым местом на берегу у нас был старый причал неподалеку. Вдоль его ржавых
боков, кое-где уже без деревянного настила, лежала метрового диаметра труба.
Когда-то по ней с пришвартованных барж насос мощной струей гнал на берег морской
песок, которой покатыми холмами отгораживал нас от всего района. Это был наш
мир, и девчонкам в нем не было места.
Ржавеющая
под солеными ветрами труба на мосту в некоторых частях была отполирована нашими
телами. Прокалившись на летнем солнце, она спасала наши замерзшие от долгого
купания тела. Мы повисали на ней, как белье на веревке, обнимая руками и ногами
«большого брата», и впитывали ее тепло. В разгар лета труба так нагревалась,
что прежде, чем лечь на нее приходилось стаскивать мокрые «семейные» трусы и
выжимать воду на горячий металл. Только после этого можно было распластаться на
этой «сковородке» и, закрыв глаза от блаженства, ощущать проникающее внутрь
тепло. Онемевшие пальцы и посиневшие губы постепенно приходили в норму, и
тщедушные, с белыми полосками на бедрах тушки переставал бить озноб.
Наш старый
мост метров на сто вдавался в море, да и глубина там была метров пятнадцать,
так что даже в августе мы умудрялись замерзать до дрожи в коленках. Дело в том,
что солнце быстро прогревает верхний слой воды в три-пять метров, потом его то
и дело сносит ветер, а на глубине бывает прохладно. Мы же всякий раз должны
были доказывать свое превосходство. Кто-то быстрее всех плавал, кто-то глубже
нырял, кто-то крутил сальто с фонаря на конце моста, а кто-то мог руками
поймать самого большого краба. И море было неизменным участником и
беспристрастным судьей во всех забавах.
Одной из
таких игр было «Посвящение». Кто прошел его, гордо взирали свысока на такого
салагу, как я, у которого еще не было силенок и духу для того, чтобы пронырнуть «черную трубу».
Так назывался десятиметровый отрезок трубы с нашего моста, наполовину вросший в
дно. Когда и как он оказался на пятнадцатиметровой глубине никто не знал, и это
окутывало таинственным ореолом обросшее длинными зелеными водорослями
«чудовище». До него доныривали только взрослые ребята, но нужно было еще и
залезть в эту чертову трубу и проплыть в ней до другого конца. Естественно,
проделать это нужно было при всей честной компании. Ходило немало жутких
рассказов о страшных смертях салаг, вроде меня, отважившихся покорить «черную
трубу».
Но как,
скажите, быть уважаемым пацаном и не пройти «Посвящение»?
Втайне я
тренировался. Сначала научился доныривать до черного чудовища. Потом еще и
проныривать вдоль его обросшего водорослями тела, которое, порой, казалось,
бесконечным. Когда же у меня хватило дыхания доныривать и проплывать вдоль
«черной трубы» дважды, я объявил, что готов к испытанию. Все было по-честному.
Назначили день, когда на мосту собрались уважаемые пацаны района. Они были
намного старше меня, и поглядывали с ухмылкой. Когда же пришел один из
предводителей по прозвищу Кэп, все загалдели. Мои сверстники пытались
отговаривать и запугивать взбучкой от родителей, старшие подшучивали, но я
стоял на своем.
Часть
наблюдателей прыгнули в воду, часть осталась на мосту. Вода была прозрачной, и
сверху все было, как на ладони. Кэп закурил и молчаливым жестом дал отмашку.
Сердце мое сжалось от страха. Помню, как я пожалел тогда, что не знал ни одной
молитвы. Но назад хода не было. Продышавшись напоследок так, что голова
закружилась от избытка кислорода, я прыгнул с моста.
Сотни раз я
уже проходил этот путь, и поначалу все шло хорошо. Когда же я занырнул в
«черную трубу», ужас постепенно стал овладевать всеми уголками сознания. Ил и
песок заполняли пространство трубы, оставляя узкий просвет сверху. Я стал
медленно протискиваться вперед, обдирая спину о ракушки, облепившие ржавый
металл. Стало темно, только светлое пятно впереди. Страх подгонял вперед, но я
стараясь двигаться как можно медленнее, чтобы беречь силы и кислород. Примерно
на середине пути просвет в трубе стал таким узким, что я застрял. Помню, как
мелькнула садистская мысль, что я уже в желудке черного чудовища. Оно заглотило
меня целиком и теперь сдавливает.
Заставив
себя успокоится, полез дальше, откапывая под собой песок руками и проталкивая
его ногами назад. Медленно тянулись секунды. В голове застучало. Я обманывал
себя перекатывая воздух из легких в рот и обратно, словно вдыхал. Неожиданно среди
спутанных мыслей зазвучала модная тогда мелодия, и я пополз быстрее. Упрямо
повторяя, что смогу, карабкался. Поднятый моими движениями ил, сделал светлое
пятно впереди совсем тусклым. В эти секунды из глубин памяти выскакивали самые
разные события моей короткой жизни, и калейдоскопом вращались в затуманенном
отсутствием кислорода сознании. Силы покидали меня. Неожиданно светлое пятно
впереди исчезло. Я почувствовал себя моряком, потерявшим в шторм спасительный
свет маяка.
Стало
жутко.
Лихорадочно
соображая, что могло произойти, я оцепенел. Назад ходу не было – я засыпал его
песком, вырытым из-под себя. Впереди была неизвестность. Если бы в тот миг я
был на суше, слезы бессилия и жалости к себе брызнули бы из глаз. Но я был
зажат в чертовой трубе на глубине пятнадцати метров, и она все не кончалась.
Теперь и вовсе стала бесконечной. Судорожные позывы глотнуть воздух, волнами
прокатывались по телу. Сознавая, что первый же вздох станет для меня последним,
я загонял это желание вглубь угасающего сознания.
Неожиданно
издалека донесся голос. Отчетливо помню, что это были не слова и не мотив.
Просто чистый голос. Тут же я вновь увидел светлое пятно. Совсем рядом. Откуда
только взялись силы. Какими-то рывками я преодолел последний метр-два и вылез
из чертовой трубы. Оттолкнувшись ото дна, заскользил вверх. Солнце было прямо
над головой, и его лучи веером расходились вокруг меня, образуя светлый конус.
Стало удивительно легко и спокойно.
Позже я
узнал, что надо мной решили подшутить. Ну, негоже салагам проходить
«Посвящение». Не для них это. Оказалось, когда я был в трубе, пацаны стали по одному
доныривать ко второму концу трубы и закрывать его свои телом. Думали, что я
назад поползу, пытались за ноги вытащить. Не получилось. Когда все сроки вышли,
Кэп выгнал всех их воды, а сам стал стучать камушком у второго края трубы. Это
меня и спасло. Словно у него в руках была моя монетка для Харона.
Помочь сайту
Поздравления
