Я знал, что Генка погиб на войне. Не помню кто и когда мне сообщил об этом, поэтому, заехав как-то в свой старый двор, я вздрогнул, увидев его мать.Прекрасно понимаю, что родным, тех кто погиб, неприятно видеть живыми, здоровыми и счастливыми тех, кто не то, что остался в живых, а вообще - даже близко не имел понятия, что такое война. Ну, может быть, только лишь по разухабистым советским фильмам про, так называемую, Великую Отечественную. Самое неприятное заключалось в том, что улизнуть я не мог. Мы столкнулись весьма неожиданно и, как говорится, лицом к лицу. Я выходил из подъезда, а она шла мимо него. Сделать вид, что я ее не заметил, было сверхнаглостью, сослаться на дичайшую занятость - тоже. Оставалось одно - пособолезновать. Сложная и ложная операция! Ложная потому, что я, в то время, еще не потерял ни одного любимого человека. Друзей я терял, но друзья это не то. Поэтому СОболезновать я не мог, поскольку не понимал, не прочувствовав, всей тяжести утраты. К тому же я ощущал себя в этой ситуации виноватым. Не знаю почему, но я всегда чувствую перед покойниками себя виноватым, а перед Генкой - особенно. Как будто бы действительно чем-то виноват в его гибели. Как будто бы я занял ЕГО место в институте, как будто бы я воспользовался ЕГО отсрочкой от армии и по моей вине ЕГО послали в этот долбаный Афганистан, чтобы ОН сдох в первом же бою.
Мы остановились, поздоровались. Я извиняющимся тоном произнес, что все уже знаю, что мне очень тяжело, что так получилось, что Генка погиб, а я - отсиделся... Я хотел продолжить свои путаные излияния, но она прервала меня.
- Ты знаешь - неожиданно мягко сказала она - а я где-то даже рада, что все так получилось.
Видимо у меня на лице отобразилось такое, что она поспешила продолжить:
- Ты же помнишь каким он рос?
- Ну, хулиганистым... - неуверенно произнес я.
- Хулиганистым? - возмутилась она - Воля, не ври - тебе-то, небось, известно больше, чем мне. Вы, здесь по двору, бедокурили не я! Мне известно только, что соседи говорили, да милиция.
- Оххххх! - протянул я - задира был...
- Задира... - усмехнулась она - не приукрашивай! К нему подойти-то было страшно! Даже мне матери. Не то уж кому-то другому. Помнишь Светка сказала, что с ним больше встречаться не будет? Чем кончилось?
- Помню-помню - засмеялся я - Светкин фингал под левым глазом долго освещал ее двор! Так ей, сучке, и надо. Не будет парней обижать. Мозги парню закрутила, а дать не дала! Я его понимаю! Будь я на его месте...
- Да куда тебе! - взъерепенилась она - Ты разве сможешь? Ты - тихий, спокойный. Ну, согласна, вот, как сейчас - назвал бы сукой, блядью, злой бы ходил неделю... Знаю я тебя - втихомолку, про нее всякие гадости начал бы распространять в отместку, но руки никогда... никогда бы не поднял!
Ой! Сколько же я тогда слез в милиции пролила... Светкины-то никак не хотели заявление забирать. Павел все бурчал: «По всей строгости закона, по всей строгости закона!» Из-за синяка-то...
А помнишь поножовщину в 8 классе? Забыл?
- Да, нет - помню! Хорошо помню. Нас всех тогда помурыжили. Страху натерпелись.
- Ну вам-то что! Вы не при делах были. Ну недоносительство бы повесили и все. Даже на соучастие вы с Колькой не тянули. Сидеть-то ему одному полагалось. Спасибо секция заступилась. А то бы...
А к десятому совсем неуправляемый стал. Вы, по-моему, и не дружили больше?
- Нет, почему же... дружили...
- Дружили! - саркастически произнесла она - помню я вашу эту дружбу! Обходить стороной его стали, как могилу! Боялись и не любили, не совру - даже презирали...
- Ну, что вы так круто? Не презирали, не презирали, но боялись точно. Только не его боялись, а за себя, потому что свяжешься с ним, пойдешь у него на поводу, да придешь в тюрьму. Вот так!
- Помню, помню! В институт ты поступил - сразу нос задрал! Друзей чистеньких нашел на стороне. С Ленкой, этой, связался. А Генка в ПТУ попивать стал... - здесь она выдержала паузу, поскольку, как мне показалось, то ли никак не могла подобрать нужные слова, то ли никак не решалась их произнести - Ты! Да, ты же сам, мне в лицо, пьянью его назвал. Не ты, скажешь?
- Я! Я! Не отказываюсь! Было! А что, тетя Фрося, я должен был сказать? Он ведь околачивался по двору, шатался, качался, падал, спорт забросил, блевал вон там за кустами... Пай-мальчиком не назовешь.
- Вот, Волька. Ты очумел от моих слов. Молод еще - лицом не владеешь - на нем такое нарисовалось. А сам - вот все мои мысли и подтвердил
- Какие мысли? - не понимая куда она клонит, спросил я.
- А такие мысли! Что лучше быть матерью героя, чем матерью алгоколика или, того хуже, преступника!
- Ох! Евфросиния Егоровна! Грех такое говорить, но насколько вы правы.
- Не грех, Волька, не грех. Я честно, спокойно, в лицо людям смотрю. Бабы спрашивают - как ты, мать, после этого, жить можешь? Им не понять, а я отвечаю - мой сын геройски погиб, выполняя приказ своей Родины, что же мне, матери героя, не жить? Стесняться нечего! Ведь не на лестнице шею себе сломал, как Лапинский сыночек-выпивоха и не бутылкою по голове был убит в пьяной драке, как Нинки Поповой сын. И даже не от рака умер, как Игорь-профессор! Я гордиться сыном могу! Герой он! После этого бабы языки прикусывают, но за спиной говорят, что я свихнулась от горя. Но ты не верь - не свихнулась я. Ведь, правда, так лучше?
Я не знал, что ответить. Конечно, она была права, но...
Поэтому я молча повернулся и ушел...
Слава Богу, что года через три, она присела на лавочку на ярком июльском солнышке, улыбнулась, да так больше и не встала. Теперь, я без страха приезжаю в свой старый двор...
Помочь сайту
Поздравления
