Генеральная уборка шла полным ходом. Я уже отмыла все окна, балкон, плиту с мойкой, кухонные тумбочки. Холодильник с утра размораживался, но мыть его пока было рано. Посему я оставила кухню в покое и решила разгрести кладовку, в которую не заглядывала много лет.
Мой недельный отпуск начался три дня назад. В субботу я честно валялась на диване, поглощая любовный роман и запивая его сладким какао. Последние четыре месяца, день за днём тупо пялясь в бесконечные таблицы, договора и полные скрытого от меня смысла письма начальницы, я в подробностях расписала для себя идеальный отдых и строго следовала собственным представлениям о прекрасном.
В воскресение я проснулась в шесть утра и уже не смогла уснуть. Книга закончилась ещё накануне, поздно вечером, а новую начинать не хотелось. По телевизору не было абсолютно ничего интересного, сплошная мура американского, а чаще — отечественного производства. Помаявшись до полудня, я обнаружила себя перед грязным стеклом балконной двери. Сходила за тряпкой, отмыла. Перешла на соседние окна, потом в другую комнату. Когда стёкла засияли первозданной чистотой, я сумела разглядеть, что балкон за ними выглядит ничуть не лучше…
На второй день уборки желание всё вычистить и вымыть не пропало, наоборот — стало ещё острее, как тот самый аппетит, который приходит во время еды. Я наконец-то добралась до дальних участков кухонных стен, которые обещала себе отмыть с тех пор, как переехала в унаследованную квартиру, а теперь и до кладовки, в которую не заглядывала практически с тех же времён.
По сути, это был встроенный в стену шкаф между двумя комнатами. Наверху располагалась антресоль с бабушкиными вещами, которые и выкинуть жалко, и использовать невозможно. Склад памяти, к которому я решила обратиться в последнюю очередь. Нижнее отделение заполняли обувные коробки, пустые, со спрятанными на зиму сандалиями или вообще с неопознанной обувью, благополучно забытой ещё несколько лет назад. Несмотря на глубину шкафа, разбор обуви занял от силы час, после чего у мусоропровода скопилась высокая стопка разноцветных и потенциально полезных соседям коробок всех размеров. Следующим пунктом в программе значилось основное пространство кладовки, заваленное бесчисленным количеством самого разнообразного хлама.
Как вы думаете, что может скрываться в шкафу обычной среднестатистической девушки? Куклы Барби, плюшевые игрушки, детские книги, тетрадки со студенческими стихами — это всё было в наличии. А ещё пластиковый паук-птицеед в натуральную величину, радиоуправляемая машинка, игрушечная граната, расстроенная гитара, пистолет с нерастраченным зарядом пистонов, коробка с полудюжиной баночек высохшей гуаши, толстая энциклопедия по военной истории, лук со стрелами, ролевые костюмы…
Уборочный зуд ослаб, уступив место ностальгии по юношеским увлечениям. В последнее время после работы сил хватало разве что на кафе, а чаще я отправлялась домой, ужинала и заваливалась на диван перед телевизором. Выходные тоже давно не блистали разнообразием — родители, дача, чьи-то дни рождения с застольными посиделками. Рутина. Типичный офисный планктон. И даже трудно сказать, почему так вышло. Ведь не сразу же я отказалась от всех своих увлечений, они как-то постепенно уходили из моей жизни, наполняя старую кладовку слой за слоем.
Только к вечеру, проведя археологические раскопки с параллельным перечитыванием стихов и примеркой нарядов (половина — безнадёжно малы!), я добралась до дальней стенки шкафа. И обомлела. Там, заваленные тряпками, мешками пряжи и распечатками квент, лежали крылья. Мои крылья, старые, обтрепавшиеся, поеденные молью и потускневшие от нехватки неба.
Осторожно, словно раненного ребёнка, я вытащила их и перенесла в комнату, расстелив на полу. Крылья мы делали когда-то вместе с моей школьной подругой, каждой — по паре. В ход шло всё, что нас радовало и вдохновляло. Лоскутки, кусочки плетёных кружев, связанные «перья», вышитые, нарисованные, листья каштана и рябины, ленты, бубенцы, стразы и бисер, пряди осеннего ветра и лучи майского солнца, запах сирени и свежесть снега, кельтские мелодии и трели соловья, звёздная пыль и чувство полёта. Всё аккуратно сшивалось, вплеталось, приклеивалось долгими вечерами, пока мы не решили, что теперь — готово.
Даже держать это творение нашей детской фантазии в руках было счастьем, как тогда, так и теперь. Но — почему я это вспомнила только сейчас? — куда большим счастьем было надеть их и лететь. Да, лететь, хотя это звучит бредом сумасшедшего. При всём безумии этой затеи и неопытности исполнителей крылья были самыми настоящими. И мы с Ленкой провели немало великолепнейших минут в своей жизни, кружась над старым дачным посёлком, гоняя наперегонки с ветром или паря под яркими летними звёздами и пугая вылетевших на ночную охоту сов.
Может, опробовать?
Шальная мысль тут же была отогнана целым сонмом разумных доводов: увеличившийся за эти годы вес, который детские крылья могут не выдержать, невозможность летать в центре мегаполиса и количество дыр в обоих полотнах. Но мне ужасно хотелось проверить: так ли здорово парить в небе, как мне это помнится.
Так ничего и не решив, я почти на автомате, боясь даже задуматься, что и зачем делаю, достала из шкатулки иголку с дюжиной катушек, высыпала на пол содержимое найденного в той же кладовке пакета с лоскутами и обрезками лент и принялась потихоньку чинить прорехи в крыльях. Через час, еле разогнув затёкшие ноги, сбегала на кухню за веточкой растущей на подоконнике мяты и палочкой корицы, а вернувшись с ними, снова засела на работу, забыв о времени. Действовать приходилось медленно, почти на ощупь, чтобы ничего не перепутать и не пришить на место бисеринки бадьян, а на место истончившегося ветра — вечернюю свежесть.
Когда крылья были закончены, я подняла голову и обнаружила, что за окном светает. Опробовать их в это время было немыслимо — на улицах уже появились дворники и уборочные машины. Разве что… Не давая себе ни минуты на раздумья и сомнения, я быстро оделась, повесила крылья за спину и почти выбежала из дома, направляясь в расположенный неподалёку лесопарк. Вот уж где людей до девяти точно не встретишь.
Выйдя на подходящую для взлёта поляну, я замерла на пару секунд, зажмурившись и выкинув из головы всё, кроме бесконечного голубого пространства, потом открыла глаза, раскинула крылья в стороны и… Всё получилось легко и просто, словно не было этого многолетнего перерыва, словно я не покидала небо ни на мгновение. Оно приняло меня, как родную, подхватило, обняло, понесло над деревьями и скамейками, окутав рассветной радостью и ощущением нового начала, которое ни в какое другое время дня не бывает столь свежим и ясным.
Через полчаса я всё же опустилась на землю, уже в другом месте, на берегу пруда. Дышалось легко и радостно, сердце билось счастьем и детскими мечтами, и я не сразу заметила, что у воды кто-то есть. Зато она тут же отреагировала на нового человека: сначала быстро повернулась ко мне лицом и что-то спрятала за спиной, а потом медленно, будто не веря своим глазам, подошла ближе.
— Лика?!
— Лена?!
Осознав, что нет нужды бояться посторонних глаз, моя давняя подруга смущённо улыбнулась и расправила свои совсем недавно подлатанные крылья.