Кошачий бог

Наверное, на всю мою жизнь, на все мои печали и радости кто-то смотрит вместе со мной. Я бы сказал почти уверенно, что этот кто-то наблюдает за мной с небес, полных белых облаков и солнечного света. Где-то там наверху живет бог; бог, который незрим, необъятен и не осязаем, бог, который верит в меня, как я верю в него.

Я родился в старом деревянном доме, где скрипели половицы и с потолка свисала паутина. Роды были тяжелыми, и из всех родившихся выжили я и моя сестра. Это было так давно, что вряд ли я должен что-либо помнить, однако я всегда чувствую запах пыли, резко бросавшийся в ноздри, и шерсти, мягкой и нежной. рос я как и все в моем возрасте, играл, веселился, мы с сестрой часто лазали на чердак, гоняя голубей; там было много старых книг прежнего хозяина. Книги были потертые, пахли сыростью и плесенью, не понимаю, как их можно было читать. Проходя мимо них, я всегда чихал, поэтому особый интерес они у меня не вызывали.
Моя мама часто и надолго выходила из дома, чтобы найти еду. Иногда она приносила много всего и нам хватало на троих, а порой и мы с сестрой не наедались. мама у меня красивая, мягкая и добрая. Хотя, я бы сказал, что у нее своенравный характер, если ей перечить, то можно было получить оплеуху. Впрочем, нам ее наказания и нравоучения шли только в пользу.
В доме, в котором мы жили, было четыре комнаты, мебели в них почти не было. Старый рваный диван да перекошенный стол - вот и все убранство. На кухне стояла печь, поддувало у нее не закрывалось, а часть стены обвалилась, кирпичные крошка и обломки лежали почти по всей кухне, и иногда было больно, когда мы неосторожно на них наступали.
Чердак и комнаты - вот и все мое королевство. Я не видел никого кроме мамы, сестры да голубей с пауками. Зато я часто залезал на подоконник и пытался увидеть то, что прятало от меня грязное стекло. Ничего, кроме странного, разнообразного и такого манящего шума да солнечного света оно не пропускало. А мне так хотелось выйти наружу и рассмотреть все получше, ведь все тени и очертания, мелькающие в окне, дразнили меня и гнали на улицу.
Мама не разрешала нам выходить, говоря, что мы еще малы. Я понимал, что она волнуется за нас, ведь мы у нее остались только вдвоем, и она не хотела потерять нас. Сестра была довольна и тем миром, в котором мы жили, меня же с каждым днем все больше манил внешний. Угнетаемый противоречиями, я не мог уснуть, мне казалось, что тени из окна смотрят и зовут меня, поэтому в один день я не выдержал.
Мама тогда снова ушла на охоту, а мы с сестрой играли в одной из комнат. Когда я уверился, что мама уже далеко, то направился к щели, через которую она выходила. Сестра поняла, что я вознамерился сделать и всячески пыталась отговорить меня, но разве меня переубедишь? Я залез в щель, острые камни впивались в бока, пока я полз, и казалось, что прошла вечность, прежде чем я вышел. В тот момент, когда я увидел мир, мое сердце остановилось. Оно замерло, очарованное той красотой, той неведомой силой, наполняющей внешний мир. Я увидел небо, голубое, высокое и бесконечное. я увидел траву зеленую и пахнущую, в тот раз я впервые увидел лето. В тот раз я навсегда расстался со своей сестрой, она умерла.
Первое, что бросилось мне в глаза - это лучи света. Все вокруг было будто соткано из них, они спускались с неба на землю, и казалось, что в них пульсирует какая-то энергия. Теплые, яркие и бесконечные, наполненные той силой, которую с тех пор я стал ощущать во всем окружающем.
Впечатленный и словно зачарованный я вышел на середину двора, трава щекотала мне живот и лапы, а маленькие проворные насекомые стали привлекать мое внимание. Я пытался поймать то шмеля, грузно летевшего над одуванчиками, то бабочку, легкую и невесомую, то муравья, проворно убегающего от меня по длинной травинке. Увлекшись своей игрой, я не заметил, как сестра тоже вышла из дома, как она удивленно и восхищенно смотрела на новый мир. думаю, она побежала ко мне, и мне кажется, что даже радостно подпрыгивая, скорей всего глаза у нее были широко распахнуты, и хвост дергался от возбуждения.
Я бы хотел вспомнить ее голос, мне бы хотелось так же ярко представлять то, что она мне кричит, но единственное, что всплывает из памяти, острым когтем расцарапывает грудную клетку - это ее визг и страшный рык. Такого рыка я никогда прежде не слышал, от него шерсть вставала дыбом, и подгибались лапы.
Не смея верить услышанному, прогоняя любую мысль о том, что что-то или кто-то схватил мою сестру, я обернулся. Ужаса. который я тогда испытывал,более я не чувствовал, нечто огромное, черное, с растрепанной шерстью держало в пасти мою сестру, как травинку, по которой пытался убежать от меня муравей.
Глаза, полные ярости, и клыки; клыки, проткнувшие тело моей сестры. Это все, что я теперь видел, вокруг исчезли звуки, все звуки. кроме рычания и криков сестренки. Весь мир будто замер, затихший вместе с моим сердцем; этот пес, словно посланник из самых страшных кошмаров, стоял напротив меня. Не знаю, сколько я смотрел на него, секунду или многие годы, но мысленно просил, чтобы он не увидел меня.
Черный пес, дернул головой и резко бросил тело сестры в сторону, чем вывел меня из оцепенения. Не чувствуя себя, я опрометью бросился под обломки, лежащие неподалеку. Враг и убийца заметил меня и побежал следом. если бы я среагировал чуть позже, то не успел бы спастись.
я спрятался так далеко и глубоко, где собака не могла меня достать. Ее лай, клацанье зубов, слюна и глаза, налитые кровью, ее лапы и массивное тело, ничего этого я не забуду. Я увидел свет в тот день и встретил существо, на которое этот свет не падает.
Нельзя сказать, что все собаки злые. Вовсе нет позже я наблюдал за ними, некоторые глупые, но веселые и наивные, а другие тихие, смирные, но верные. Странные они существа, порой не щадят себя, а все пытаются угодить своему хозяину. И не обращают внимания, что хозяева эти самые эгоистичные существа, созданные на свете.
Я не помню, сколько лежал в обломках, я даже не могу точно сказать, когда пес прекратил свои попытки достать меня. Единственное, что осталось в памяти - это привкус железа на языке и небе, это стук моего сердца в ушах, который был связующим звеном с реальностью. ни колотившая меня дрожь, ни ночь, сменившая столь солнечный день. - ничего этого не существовало до тех пор, пока меня не нашла мама и не вытащила из-под кучи обломков. Что тогда она говорила, что я отвечал - не помню. Как будто я был оглушен собственным сердцем, сжавшимся в момент нападения, и возвращающимся в свои первоначальные размеры теперь.
отрывками мелькает звездное небо, свет фар от проезжающих неподалеку машин и запах травы. Помню, что мой хвост тащился по земле, когда мать уносила меня прочь от нашего старого дома. Я мельком видел его, небольшой, перекошенный, с заколоченными ставнями. темный и какой-то уже чужой, стоял хранящий в себе страшное событие моего детства.
Время шло. Я рос, но не покидал маму. мы вместе охотились на мелких птиц и мышей, порой я видел людей, странных существ на двух ногах, огромных и загадочных. иногда мне хотелось поближе рассмотреть их, но мама предостерегала меня, не стоит приближаться к людям, говорила она.
Про сестру мы не говорили и со временем стали делать вид, что не было лета, и дома, и поломанной печки, потому что это было слишком больно - вспоминать. так прошли мои первые осень и зима. трудное время, очень трудное. Было холодно, и поймать что-то съедобное тоже стоило немалых усилий, а стаи бродячих собак, которых теперь я узнал получше, бродили по округе, голодные и озлобленные.
Я научился избегать встречи с ними, я наловчился не встречаться с людьми, я стал незаметным, и это помогло мне выжить.
Наступила весна. Постоянные оттепели, заморозки и снова потепления, грязь слякоть были ужасны. Меня постоянно клонило в сон, и я мог сутками прятаться в подвале пятиэтажного дома, где мы жили. порой мы встречали других котов и кошек, они рассказывали разное, даже удивительное. Бывало, мы мы грелись, прижавшись друг к другу и говорили, говорили, говорили... Из таких разговоров я многое услышал о людях, кто-то замечал, что это одни из самых грязных и ужасных существ, другие их боятся, а одна старая кошка, жившая с нами весь февраль, рассказывала, что люди - заботливые, нежные создания, что жить в их доме одно удовольствие, что они сами кормят тебя и держат в тепле в студеную пору. Что же наша старая не живет со своими замечательными людьми? ах, выкинули из дома, прогнали за ненадобностью, что ж ты старая, так сладко говоришь тогда?...-так мы говаривали порой, когда совсем было невмоготу слушать ее рассказы.
так мы и жили. Весной мама встретила какого-то неизвестного мне кота, и через некоторое время живот у нее стал расти. Ну что ж. я не против новых братьев и сестер, даже, думаю, за. Да только не случилось мне стать старшим в семье, пришлось мне потерять ее насовсем.

ее избили подростки. трое людей невысокого роста, но очень жестокого нрава. Они смеялись и раскручивали ее за хвост, кидали в стену и снова смеялись. Я не мог ничего сделать, только смотрел, как снова что-то темное и страшное убивает дорогое мне существо. мама кричала, царапалась, кусалась, чем злила и раззодаривала людей еще сильнее. Они хватали ее своими огромными руками и трясли, наконец, они кинули ее на землю, и она смогла убежать. Я кинулся вслед, и за нами еще долго гналось улюлюканье и хохот человеческих детенышей.
Три дня мама лежала в подвале, зализывая раны. Я носил ей мышей, как когда-то она носила мне их. Однако она не ела и не пила. На четвертый день мама перестала дышать.Я пытался растормошить ее холодное тело, я не хотел верить, что остался один, и звал, звал ее снова и снова, снова и снова...Я кричал, молился богу, я плакал, но все, что получил - это брань от жильцов дома и камни, которые они кидали в меня.
Я убежал прочь из этого подвала, из этого города. Я прожил все лето и осень, слоняясь между старенькими деревянными домами, ловил воробьев, мышей да порой воровал у людей.
Мне было одиноко и, сидя на очередном заборе или крыше, я смотрел на мир. Я видел бога, он был рядом, он наполнял своим светом каждую травинку, каждый листочек, чувствовалось его присутствие во всем, и это успокаивало. Я не видел только бога в людях, их фигуры будто провалы, не отражающие внешний свет. Лучше бы их всех не было.
В декабре, когда ударили первые сильные морозы, а небо рассыпало ворох снега, меня все-таки покусала собака. Я замерз и не смог быстро от нее убежать. Мой бок и лапа кровоточили, и несколько дней я зализывал их, лежа на крыльце одного из домов, хозяева которого вернулись в город. Я пытался лизать снег, но не мог есть, да что там говорить, я с трудом шевелился. Я понимал, что скорей всего умру, но замерзая, все же отчаянно хотел жить. Я смотрел на слепящий снег и, проаливаясь в сон, балансировал, пытаясь не уснуть, поэтому все вокруг было в дымке: и небо, и серые деревья, и забор вокруг, и крыша соседнего дома. 
Я слышал как будто издалека пение каких-то птиц и хруст снега под чьими-то лапами или ногами. Я помню, что взмыл вверх, и небо закружилось над головой, ветви смешались с облаками, и чьи-то голоса звенели вокруг. Что-то теплое окутало меня, и мне стало нестрашно уснуть.

Проснулся я в теплом помещении в какой-то коробке, укутанный в непонятные тряпки. Где я и как здесь оказался - не знаю. Я слышал голоса из другой комнаты, а слева от меня шумел и кричал черный ящик.
Я пошевелился, было немного больно, но раны затягивались. Пока я вылизывал их, учуял запах, приятный, манящий и вкусный, осмотревшись, нашел тарелку с едой позади своей коробки. Это сейчас я понимаю, что еда была для меня, а тогда как вор, которого вот-вот поймают обладатели таинственных голосов, я утащил куски под стол и быстро их ел. Не успел я закончить, как в комнату вошли люди, два больших взрослых человека, они громко разговаривали и, кажется, смеялись. Один из них, мужчина, сел напротив говорящего ящика, а женщина подошла ко мне. Она протянула ко мне руки, пытаясь поймать, но напуганный, я вывернулся и побежал. Куда-нибудь, хоть куда, лишь бы спрятаться. Я нашел щель и залез туда, женщина что-то говорила и пыталась достать меня, но я только прижался сильнее к стене. Я боялся, что меня тоже начнут раскручивать за хвост и кидать в стены, я очень боялся человеческих рук.
Несколько дней я привыкал к дому, к его звукам, запахам. По ночам стал выходить из своего убежища. Люди постоянно на одном и том же месте оставляли мне еду, я не мерз на улице, а голос женщины постепенно переставал быть таким пугающим. Вспоминались слова старой кошки, жившей в нашем подвале когда-то. а ведь она не лгала, интересно, как она сейчас?
На какой-то день, счет которым я уже потерял, входная дверь в дом осталась приоткрытой, чем я и воспользовался. Я выбежал наружу и очутился перед лестницами, одна из которых вела вниз, по ней я и решил спуститься. Пробежав по бесконечным ступенькам, протиснувшись через щель в очередных дверях, я все-таки выбрался наружу. Был вечер или даже ночь, дул холодный ветер, и лапы мгновенно мерзли в снегу. Я даже немного пожалел, что покинул свой уже обжитый, теплый уголок. Но живу-то ведь не первую зиму, поэтому, найдя нужное отверстие в стене, я проник в подвал дома. Там было не так холодно, там я и жил последующее время, пока меня снова не поймали те же люди и не отнесли к себе домой.
Женщина пыталась кормить меня, но я не хотел есть их еду, она тянула руки к моей шерсти, за что получила множество царапин, я не собирался быть ни ее животным, другом или кем-либо еще, я вообще не хотел иметь дело с людьми. Но она настойчиво и даже, казалось мне, ласково говорила со мной, снова и снова кормила, грела и, когда я очередной раз убегал из ее дома, она вновь находила меня и несла к себе.
Со временем я к ней привык и перестал сопротивляться. Я позволял ей кормить себя и гладить спину, пару раз она мыла меня в вонючей воде, и мне все казалось, что она хочет меня утопить, ее руки то погружали меня в воду, то вытаскивали оттуда, неужели я был недостаточно чист для нее?
Прошло несколько зим, в доме этих людей, которых я почти стал звать моими, появился третий. Человеческий детеныш рос и постоянно хотел дотронуться до меня, но никогда я ему этого не позволял. Однако, должен заметить, был он чуть ли не настырнее матери.
Постепенно я перестал убегать, лишь иногда выходил на улицу. И даже не знаю, больше потому что привык считать этот дом своим, выучив голоса, движения, взгляды, запахи, привычки моих людей, или оттого, что мне стало все тяжелее бегать по улицам города, спасаясь от собак, машин, подростков. Сомневаюсь, что теперь смог бы пережить зиму снаружи. Поэтому я спал на диване напротив говорящего ящика, ел вкусную еду и смотрел в окно. Там я постоянно видел бога, он окутывал своими нитями каждый предмет и пульсировал жизнью. Часто его лучи попадали через окно и в наш дом, и тогда комнаты будто оживали, выкрашивались совсем в иные цвета, нежели они были. А в другое время? Я не понимал энергии места, где живут люди, было здесь что-то теплое и со временем даже стало родным, но не было яркости, пульсации, я видел только тишину.
Ребенок рос, и прекратил дергать меня, теперь он только иногда гладил меня, при этом что-то говоря.
Мужчина со временем тоже стал относиться ко мне иначе, некоторая доля уважения чувствовалась в интонациях его голоса. Я тоже его уважал, его седеющие волосы, ноги в тапочках и даже руки. Он всей своей фигурой давал уверенность, что со мной, этим домом, этой женщиной и ребенком ничего плохого не произойдет. Стыдно говорить, но, кажется, я полюбил этих людей.
А потом...
Я почувствовал, что бог зовет меня. Его лучи словно были обращены ко мне, они становились больше и ярче, они были повсюду. И я ответил на его зов.
В тот день я вел себя особенно прилежно, разрешал гладить себя и даже лизнул руки в благодарность своей женщине. Я лежал на коленях у мужчины и особенно внимательно слушал его голос, каким приятным он мне казался! Я потерся о ноги ребенка и подошел к двери. Почему-то я знал, что меня отпустят, наверное, я услышал это по голосу мужчины. Он открыл дверь, сказав мне что-то на прощание, и благодарно потеревшись о его ноги, я ушел.
Мне было тяжело идти, и я часто останавливался отдыхать. Мимо ходили люди со своими собаками, но первый раз в жизни я не боялся их и не испытывал к ним неприязни. За время жизни в доме своих трех человек я научился видеть в них что-то еще помимо эгоизма. Я знаю, что возможно, мне это и казалось, но иногда в их глазах мелькал свет и сила, так похожая на те, что пульсировали в окружающем мире.
То, что они позволяли жить у себя, заботились обо мне, как когда-то моя мать, вызывало у меня безграничное чувство благодарности. Может, не такие уж они все и плохие, эти люди, а, может, это все моя старость. Я многое видел и очень многое пережил, я знаю, каково это терять близких, но также имел счастье их приобретать. Ни одну весну я имел возможность заводить собственную семью.
Я шел по дорогам, ночами освещаемый светом фар и звездами, я тащил свой хвост по земле и чувствовал, как вздымаются лопатки. Порой я забывался, а просыпаясь, долго не мог вспомнить, где я и куда иду. Мне не хотелось есть и почти не хотелось пить, я словно был сыт одним солнечным светом, пронизывающим мое тело насквозь.
Щебетание птиц, человеческие голоса, запах земли, прибитой дождем - я пытался ухватить и запомнить все это. Ведь это было мое последнее лето.
Я не знаю, как долго я шел, как долго искал, но все-таки я очутился в траве перед старым-старым домом с заколоченными ставнями и дверью. Справа у забора лежала куча каких-то обломков, а слева по длинной травинке полз муравей. Я сидел в траве, ощущая ее запахи, запахи жаркого воздуха и одуванчиков. Я смотрел на синее небо и плывущие по нему облака, я видел тысячи солнечных лучей, иглами врезавшимися в землю. Я чувствовал бога, как никогда ранее, он наполнял все вокруг и проходил сквозь меня, он светился и звенел, и там наверху все кружилось, все становилось одним целым, как когда-то давным-давно. Мое сердце бешено билось, и воздух делал меня неосязаемым, я устремился вверх, в это кружение, потянувшись к богу и сливаясь с ним. Я освободился, и я увидел его, он тянул ко мне руки, так похожие на руки моей женщины.

© Copyright: Аня Яичница, 2016

Регистрационный номер №0346905

от 4 июля 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0346905 выдан для произведения: Наверное, на всю мою жизнь, на все мои печали и радости кто-то смотрит вместе со мной. Я бы сказал почти уверенно, что этот кто-то наблюдает за мной с небес, полных белых облаков и солнечного света. Где-то там наверху живет бог; бог, который незрим, необъятен и не осязаем, бог, который верит в меня, как я верю в него.

Я родился в старом деревянном доме, где скрипели половицы и с потолка свисала паутина. Роды были тяжелыми, и из всех родившихся выжили я и моя сестра. Это было так давно, что вряд ли я должен что-либо помнить, однако я всегда чувствую запах пыли, резко бросавшийся в ноздри, и шерсти, мягкой и нежной. рос я как и все в моем возрасте, играл, веселился, мы с сестрой часто лазали на чердак, гоняя голубей; там было много старых книг прежнего хозяина. Книги были потертые, пахли сыростью и плесенью, не понимаю, как их можно было читать. Проходя мимо них, я всегда чихал, поэтому особый интерес они у меня не вызывали.
Моя мама часто и надолго выходила из дома, чтобы найти еду. Иногда она приносила много всего и нам хватало на троих, а порой и мы с сестрой не наедались. мама у меня красивая, мягкая и добрая. Хотя, я бы сказал, что у нее своенравный характер, если ей перечить, то можно было получить оплеуху. Впрочем, нам ее наказания и нравоучения шли только в пользу.
В доме, в котором мы жили, было четыре комнаты, мебели в них почти не было. Старый рваный диван да перекошенный стол - вот и все убранство. На кухне стояла печь, поддувало у нее не закрывалось, а часть стены обвалилась, кирпичные крошка и обломки лежали почти по всей кухне, и иногда было больно, когда мы неосторожно на них наступали.
Чердак и комнаты - вот и все мое королевство. Я не видел никого кроме мамы, сестры да голубей с пауками. Зато я часто залезал на подоконник и пытался увидеть то, что прятало от меня грязное стекло. Ничего, кроме странного, разнообразного и такого манящего шума да солнечного света оно не пропускало. А мне так хотелось выйти наружу и рассмотреть все получше, ведь все тени и очертания, мелькающие в окне, дразнили меня и гнали на улицу.
Мама не разрешала нам выходить, говоря, что мы еще малы. Я понимал, что она волнуется за нас, ведь мы у нее остались только вдвоем, и она не хотела потерять нас. Сестра была довольна и тем миром, в котором мы жили, меня же с каждым днем все больше манил внешний. Угнетаемый противоречиями, я не мог уснуть, мне казалось, что тени из окна смотрят и зовут меня, поэтому в один день я не выдержал.
Мама тогда снова ушла на охоту, а мы с сестрой играли в одной из комнат. Когда я уверился, что мама уже далеко, то направился к щели, через которую она выходила. Сестра поняла, что я вознамерился сделать и всячески пыталась отговорить меня, но разве меня переубедишь? Я залез в щель, острые камни впивались в бока, пока я полз, и казалось, что прошла вечность, прежде чем я вышел. В тот момент, когда я увидел мир, мое сердце остановилось. Оно замерло, очарованное той красотой, той неведомой силой, наполняющей внешний мир. Я увидел небо, голубое, высокое и бесконечное. я увидел траву зеленую и пахнущую, в тот раз я впервые увидел лето. В тот раз я навсегда расстался со своей сестрой, она умерла.
Первое, что бросилось мне в глаза - это лучи света. Все вокруг было будто соткано из них, они спускались с неба на землю, и казалось, что в них пульсирует какая-то энергия. Теплые, яркие и бесконечные, наполненные той силой, которую с тех пор я стал ощущать во всем окружающем.
Впечатленный и словно зачарованный я вышел на середину двора, трава щекотала мне живот и лапы, а маленькие проворные насекомые стали привлекать мое внимание. Я пытался поймать то шмеля, грузно летевшего над одуванчиками, то бабочку, легкую и невесомую, то муравья, проворно убегающего от меня по длинной травинке. Увлекшись своей игрой, я не заметил, как сестра тоже вышла из дома, как она удивленно и восхищенно смотрела на новый мир. думаю, она побежала ко мне, и мне кажется, что даже радостно подпрыгивая, скорей всего глаза у нее были широко распахнуты, и хвост дергался от возбуждения.
Я бы хотел вспомнить ее голос, мне бы хотелось так же ярко представлять то, что она мне кричит, но единственное, что всплывает из памяти, острым когтем расцарапывает грудную клетку - это ее визг и страшный рык. Такого рыка я никогда прежде не слышал, от него шерсть вставала дыбом, и подгибались лапы.
Не смея верить услышанному, прогоняя любую мысль о том, что что-то или кто-то схватил мою сестру, я обернулся. Ужаса. который я тогда испытывал,более я не чувствовал, нечто огромное, черное, с растрепанной шерстью держало в пасти мою сестру, как травинку, по которой пытался убежать от меня муравей.
Глаза, полные ярости, и клыки; клыки, проткнувшие тело моей сестры. Это все, что я теперь видел, вокруг исчезли звуки, все звуки. кроме рычания и криков сестренки. Весь мир будто замер, затихший вместе с моим сердцем; этот пес, словно посланник из самых страшных кошмаров, стоял напротив меня. Не знаю, сколько я смотрел на него, секунду или многие годы, но мысленно просил, чтобы он не увидел меня.
Черный пес, дернул головой и резко бросил тело сестры в сторону, чем вывел меня из оцепенения. Не чувствуя себя, я опрометью бросился под обломки, лежащие неподалеку. Враг и убийца заметил меня и побежал следом. если бы я среагировал чуть позже, то не успел бы спастись.
я спрятался так далеко и глубоко, где собака не могла меня достать. Ее лай, клацанье зубов, слюна и глаза, налитые кровью, ее лапы и массивное тело, ничего этого я не забуду. Я увидел свет в тот день и встретил существо, на которое этот свет не падает.
Нельзя сказать, что все собаки злые. Вовсе нет позже я наблюдал за ними, некоторые глупые, но веселые и наивные, а другие тихие, смирные, но верные. Странные они существа, порой не щадят себя, а все пытаются угодить своему хозяину. И не обращают внимания, что хозяева эти самые эгоистичные существа, созданные на свете.
Я не помню, сколько лежал в обломках, я даже не могу точно сказать, когда пес прекратил свои попытки достать меня. Единственное, что осталось в памяти - это привкус железа на языке и небе, это стук моего сердца в ушах, который был связующим звеном с реальностью. ни колотившая меня дрожь, ни ночь, сменившая столь солнечный день. - ничего этого не существовало до тех пор, пока меня не нашла мама и не вытащила из-под кучи обломков. Что тогда она говорила, что я отвечал - не помню. Как будто я был оглушен собственным сердцем, сжавшимся в момент нападения, и возвращающимся в свои первоначальные размеры теперь.
отрывками мелькает звездное небо, свет фар от проезжающих неподалеку машин и запах травы. Помню, что мой хвост тащился по земле, когда мать уносила меня прочь от нашего старого дома. Я мельком видел его, небольшой, перекошенный, с заколоченными ставнями. темный и какой-то уже чужой, стоял хранящий в себе страшное событие моего детства.
Время шло. Я рос, но не покидал маму. мы вместе охотились на мелких птиц и мышей, порой я видел людей, странных существ на двух ногах, огромных и загадочных. иногда мне хотелось поближе рассмотреть их, но мама предостерегала меня, не стоит приближаться к людям, говорила она.
Про сестру мы не говорили и со временем стали делать вид, что не было лета, и дома, и поломанной печки, потому что это было слишком больно - вспоминать. так прошли мои первые осень и зима. трудное время, очень трудное. Было холодно, и поймать что-то съедобное тоже стоило немалых усилий, а стаи бродячих собак, которых теперь я узнал получше, бродили по округе, голодные и озлобленные.
Я научился избегать встречи с ними, я наловчился не встречаться с людьми, я стал незаметным, и это помогло мне выжить.
Наступила весна. Постоянные оттепели, заморозки и снова потепления, грязь слякоть были ужасны. Меня постоянно клонило в сон, и я мог сутками прятаться в подвале пятиэтажного дома, где мы жили. порой мы встречали других котов и кошек, они рассказывали разное, даже удивительное. Бывало, мы мы грелись, прижавшись друг к другу и говорили, говорили, говорили... Из таких разговоров я многое услышал о людях, кто-то замечал, что это одни из самых грязных и ужасных существ, другие их боятся, а одна старая кошка, жившая с нами весь февраль, рассказывала, что люди - заботливые, нежные создания, что жить в их доме одно удовольствие, что они сами кормят тебя и держат в тепле в студеную пору. Что же наша старая не живет со своими замечательными людьми? ах, выкинули из дома, прогнали за ненадобностью, что ж ты старая, так сладко говоришь тогда?...-так мы говаривали порой, когда совсем было невмоготу слушать ее рассказы.
так мы и жили. Весной мама встретила какого-то неизвестного мне кота, и через некоторое время живот у нее стал расти. Ну что ж. я не против новых братьев и сестер, даже, думаю, за. Да только не случилось мне стать старшим в семье, пришлось мне потерять ее насовсем.

ее избили подростки. трое людей невысокого роста, но очень жестокого нрава. Они смеялись и раскручивали ее за хвост, кидали в стену и снова смеялись. Я не мог ничего сделать, только смотрел, как снова что-то темное и страшное убивает дорогое мне существо. мама кричала, царапалась, кусалась, чем злила и раззодаривала людей еще сильнее. Они хватали ее своими огромными руками и трясли, наконец, они кинули ее на землю, и она смогла убежать. Я кинулся вслед, и за нами еще долго гналось улюлюканье и хохот человеческих детенышей.
Три дня мама лежала в подвале, зализывая раны. Я носил ей мышей, как когда-то она носила мне их. Однако она не ела и не пила. На четвертый день мама перестала дышать.Я пытался растормошить ее холодное тело, я не хотел верить, что остался один, и звал, звал ее снова и снова, снова и снова...Я кричал, молился богу, я плакал, но все, что получил - это брань от жильцов дома и камни, которые они кидали в меня.
Я убежал прочь из этого подвала, из этого города. Я прожил все лето и осень, слоняясь между старенькими деревянными домами, ловил воробьев, мышей да порой воровал у людей.
Мне было одиноко и, сидя на очередном заборе или крыше, я смотрел на мир. Я видел бога, он был рядом, он наполнял своим светом каждую травинку, каждый листочек, чувствовалось его присутствие во всем, и это успокаивало. Я не видел только бога в людях, их фигуры будто провалы, не отражающие внешний свет. Лучше бы их всех не было.
В декабре, когда ударили первые сильные морозы, а небо рассыпало ворох снега, меня все-таки покусала собака. Я замерз и не смог быстро от нее убежать. Мой бок и лапа кровоточили, и несколько дней я зализывал их, лежа на крыльце одного из домов, хозяева которого вернулись в город. Я пытался лизать снег, но не мог есть, да что там говорить, я с трудом шевелился. Я понимал, что скорей всего умру, но замерзая, все же отчаянно хотел жить. Я смотрел на слепящий снег и, проаливаясь в сон, балансировал, пытаясь не уснуть, поэтому все вокруг было в дымке: и небо, и серые деревья, и забор вокруг, и крыша соседнего дома. 
Я слышал как будто издалека пение каких-то птиц и хруст снега под чьими-то лапами или ногами. Я помню, что взмыл вверх, и небо закружилось над головой, ветви смешались с облаками, и чьи-то голоса звенели вокруг. Что-то теплое окутало меня, и мне стало нестрашно уснуть.

Проснулся я в теплом помещении в какой-то коробке, укутанный в непонятные тряпки. Где я и как здесь оказался - не знаю. Я слышал голоса из другой комнаты, а слева от меня шумел и кричал черный ящик.
Я пошевелился, было немного больно, но раны затягивались. Пока я вылизывал их, учуял запах, приятный, манящий и вкусный, осмотревшись, нашел тарелку с едой позади своей коробки. Это сейчас я понимаю, что еда была для меня, а тогда как вор, которого вот-вот поймают обладатели таинственных голосов, я утащил куски под стол и быстро их ел. Не успел я закончить, как в комнату вошли люди, два больших взрослых человека, они громко разговаривали и, кажется, смеялись. Один из них, мужчина, сел напротив говорящего ящика, а женщина подошла ко мне. Она протянула ко мне руки, пытаясь поймать, но напуганный, я вывернулся и побежал. Куда-нибудь, хоть куда, лишь бы спрятаться. Я нашел щель и залез туда, женщина что-то говорила и пыталась достать меня, но я только прижался сильнее к стене. Я боялся, что меня тоже начнут раскручивать за хвост и кидать в стены, я очень боялся человеческих рук.
Несколько дней я привыкал к дому, к его звукам, запахам. По ночам стал выходить из своего убежища. Люди постоянно на одном и том же месте оставляли мне еду, я не мерз на улице, а голос женщины постепенно переставал быть таким пугающим. Вспоминались слова старой кошки, жившей в нашем подвале когда-то. а ведь она не лгала, интересно, как она сейчас?
На какой-то день, счет которым я уже потерял, входная дверь в дом осталась приоткрытой, чем я и воспользовался. Я выбежал наружу и очутился перед лестницами, одна из которых вела вниз, по ней я и решил спуститься. Пробежав по бесконечным ступенькам, протиснувшись через щель в очередных дверях, я все-таки выбрался наружу. Был вечер или даже ночь, дул холодный ветер, и лапы мгновенно мерзли в снегу. Я даже немного пожалел, что покинул свой уже обжитый, теплый уголок. Но живу-то ведь не первую зиму, поэтому, найдя нужное отверстие в стене, я проник в подвал дома. Там было не так холодно, там я и жил последующее время, пока меня снова не поймали те же люди и не отнесли к себе домой.
Женщина пыталась кормить меня, но я не хотел есть их еду, она тянула руки к моей шерсти, за что получила множество царапин, я не собирался быть ни ее животным, другом или кем-либо еще, я вообще не хотел иметь дело с людьми. Но она настойчиво и даже, казалось мне, ласково говорила со мной, снова и снова кормила, грела и, когда я очередной раз убегал из ее дома, она вновь находила меня и несла к себе.
Со временем я к ней привык и перестал сопротивляться. Я позволял ей кормить себя и гладить спину, пару раз она мыла меня в вонючей воде, и мне все казалось, что она хочет меня утопить, ее руки то погружали меня в воду, то вытаскивали оттуда, неужели я был недостаточно чист для нее?
Прошло несколько зим, в доме этих людей, которых я почти стал звать моими, появился третий. Человеческий детеныш рос и постоянно хотел дотронуться до меня, но никогда я ему этого не позволял. Однако, должен заметить, был он чуть ли не настырнее матери.
Постепенно я перестал убегать, лишь иногда выходил на улицу. И даже не знаю, больше потому что привык считать этот дом своим, выучив голоса, движения, взгляды, запахи, привычки моих людей, или оттого, что мне стало все тяжелее бегать по улицам города, спасаясь от собак, машин, подростков. Сомневаюсь, что теперь смог бы пережить зиму снаружи. Поэтому я спал на диване напротив говорящего ящика, ел вкусную еду и смотрел в окно. Там я постоянно видел бога, он окутывал своими нитями каждый предмет и пульсировал жизнью. Часто его лучи попадали через окно и в наш дом, и тогда комнаты будто оживали, выкрашивались совсем в иные цвета, нежели они были. А в другое время? Я не понимал энергии места, где живут люди, было здесь что-то теплое и со временем даже стало родным, но не было яркости, пульсации, я видел только тишину.
Ребенок рос, и прекратил дергать меня, теперь он только иногда гладил меня, при этом что-то говоря.
Мужчина со временем тоже стал относиться ко мне иначе, некоторая доля уважения чувствовалась в интонациях его голоса. Я тоже его уважал, его седеющие волосы, ноги в тапочках и даже руки. Он всей своей фигурой давал уверенность, что со мной, этим домом, этой женщиной и ребенком ничего плохого не произойдет. Стыдно говорить, но, кажется, я полюбил этих людей.
А потом...
Я почувствовал, что бог зовет меня. Его лучи словно были обращены ко мне, они становились больше и ярче, они были повсюду. И я ответил на его зов.
В тот день я вел себя особенно прилежно, разрешал гладить себя и даже лизнул руки в благодарность своей женщине. Я лежал на коленях у мужчины и особенно внимательно слушал его голос, каким приятным он мне казался! Я потерся о ноги ребенка и подошел к двери. Почему-то я знал, что меня отпустят, наверное, я услышал это по голосу мужчины. Он открыл дверь, сказав мне что-то на прощание, и благодарно потеревшись о его ноги, я ушел.
Мне было тяжело идти, и я часто останавливался отдыхать. Мимо ходили люди со своими собаками, но первый раз в жизни я не боялся их и не испытывал к ним неприязни. За время жизни в доме своих трех человек я научился видеть в них что-то еще помимо эгоизма. Я знаю, что возможно, мне это и казалось, но иногда в их глазах мелькал свет и сила, так похожая на те, что пульсировали в окружающем мире.
То, что они позволяли жить у себя, заботились обо мне, как когда-то моя мать, вызывало у меня безграничное чувство благодарности. Может, не такие уж они все и плохие, эти люди, а, может, это все моя старость. Я многое видел и очень многое пережил, я знаю, каково это терять близких, но также имел счастье их приобретать. Ни одну весну я имел возможность заводить собственную семью.
Я шел по дорогам, ночами освещаемый светом фар и звездами, я тащил свой хвост по земле и чувствовал, как вздымаются лопатки. Порой я забывался, а просыпаясь, долго не мог вспомнить, где я и куда иду. Мне не хотелось есть и почти не хотелось пить, я словно был сыт одним солнечным светом, пронизывающим мое тело насквозь.
Щебетание птиц, человеческие голоса, запах земли, прибитой дождем - я пытался ухватить и запомнить все это. Ведь это было мое последнее лето.
Я не знаю, как долго я шел, как долго искал, но все-таки я очутился в траве перед старым-старым домом с заколоченными ставнями и дверью. Справа у забора лежала куча каких-то обломков, а слева по длинной травинке полз муравей. Я сидел в траве, ощущая ее запахи, запахи жаркого воздуха и одуванчиков. Я смотрел на синее небо и плывущие по нему облака, я видел тысячи солнечных лучей, иглами врезавшимися в землю. Я чувствовал бога, как никогда ранее, он наполнял все вокруг и проходил сквозь меня, он светился и звенел, и там наверху все кружилось, все становилось одним целым, как когда-то давным-давно. Мое сердце бешено билось, и воздух делал меня неосязаемым, я устремился вверх, в это кружение, потянувшись к богу и сливаясь с ним. Я освободился, и я увидел его, он тянул ко мне руки, так похожие на руки моей женщины.