Каблучки

Каблучки

Я ненавижу каблучки!

Всякие!

Любые!

Все!

 

Из года в год, месяца за месяцем, меня преследует один и тот же отвратительный сон. И я понимаю, что он будет преследовать меня до самой смерти.

 

Сияет солнце. На небе ни облачка. Тепло. Даже жарко...

Я иду на каблучках!

Одна!

Мелкими неторопливыми шажками - раз-два, раз-два, тук-тук, тук-тук. Мне некуда торопиться, а неспешность позволяет видеть все вокруг. Я верчу головой, то налево, то направо, но при этом иду по прямой! Я вижу людей, сидящих на лавочке, аккуратные газончики парка Хирошимы, старые темно-кирпичные дома окружающие его, пруд перед Николя-кирхе...

Мои руки свободно и плавно покачиваются вдоль тела…вперед и влево… назад и вправо… я иду и улыбаюсь, улыбаюсь просто так, поскольку мне радостно, что все смотрят на меня… смотрят на то, как я иду… иду на каблучках. Легкие туфельки постукивают шпилечками по мостовой. Цок-цок-цок. Цок-цок-цок. На мне короткая юбка и мои тонкие, стройные ноги привлекают к себе взгляды мужчин. Даже почтенные отцы семейств заглядываются на мои ноги, но ненадолго, потому что их одергивают и награждают сердитыми взглядами их полновесные жены…

А я иду! Иду! Иду! Не обращая внимания, ни на завистливые взгляды женщин, ни на восхищенные взгляды мужчин. Просто иду! Не зная куда, не зная зачем...

Я ПРОСТО иду...

Вот только каблучки почему-то начинают стучать все громче, и громче и громче… Дорога изменяется – теперь она идет все время в гору – мне с каждым шагом тяжелее, тяжелее и тяжелее двигаться. Я устаю, замедляю шаг, но каблучки вырываются на свободу, они уже не подчиняются мне и живут самостоятельной жизнью, поэтому стучат все чаще и чаще...

Тук-тук-тук…дун-дун-дун – они уже не просто стучат, а гремят как церковный колокол, который по воскресеньям звучит над нашей кирхой. Они оглушают меня, мешают думать, видеть, соображать. Но я все-таки иду! Иду из последних сил! Задыхаюсь, но иду, уже даже не иду, а лезу, ползу, карабкаюсь, в гору по крутому склону! Назло всем колоколам! Мои ноги заплетаются, руки ищут опору… я пытаюсь ухватится за что-нибудь, беспорядочно болтая в воздухе руками…

И только каблучки все громче и громче бьют по мне – уже не как колокол – а как пушечные выстрелы… и при этом быстро-быстро-быстро – бух-бух-бух-бух… Мне страшно… страшно…

 

Я открываю глаза – стучат не каблучки – так громко и часто стучит мое сердце! По-моему, даже одеяло на моей груди подпрыгивает в такт ударам. Будто бы во мне застряло и бьется какое-то живое существо. Бьется потому, что хочет вырваться на свободу. Покинуть меня. Наверное это все-таки душа...

Ну раз она все еще бьется, я возможно не умерла. Пытаюсь рассмотреть потолок – да его я смутно вижу – значит я по-прежнему жива. Значит я не умерла. Один знакомый, в шутку, как-то сказал: «если ты, проснувшись, видишь потолок, значит ты еще на этом свете». Я запомнила эти слова и просыпаясь, после кошмарных снов, всегда вглядываюсь в потолок – жива я еще или уже нет? Раз жива – на табуретке рядом с кроватью стоит тарелка, на которой лежит таблетка. Сейчас я дотянусь до нее, проглочу и все пройдет!

Пройдет?

Все?

Какая же я дура!

Ничего не пройдет!

Никогда не пройдет!

Это – навсегда.

Врач, который меня осматривал, сказал – «Вы абсолютно здоровы, а ДЦП – ваше нормальное состояние. И никаких проблем».

Какие у врача проблемы? Ему-то что! Дом, семья, жена (пусть и не красавица), дети – мальчик и девочка (пусть и не отличники). Ему легко говорить. Ведь он ничего не знает про каблучки. Я ему в этом не призналась. Я боюсь кому-либо про них рассказать, потому что тогда начнут лечить мою психику, а она и так – как лист папиросной бумаги – ткни и порвется.

Хорошо, что я живу на одиннадцатом этаже. Я целыми днями могу сидеть у окна и смотреть вдаль. Я вижу порт, море, далекий берег, какие-то здания, наверное огромные вблизи, но из моего окна кажущиеся малюсенькими. А самое главное, что с такой высоты я не вижу женщин, которые ходят там внизу на каблучках.

Мне повезло!

Повезло?

Но...

иной раз я начинаю, ни с того ни с сего, через закрытое окно слышать… нет, скорее ощущать, как стучат по асфальту их каблучки – тук-тук-тук… все громче и громче... мне опять становится страшно… Но я знаю – на табуретке – тарелка, на тарелке – таблетка – скоро все пройдет!

Нет, как я уже говорила, ничего не пройдет. Никогда не пройдет. Но стук каблучков смолкнет.

 

Мне тридцать два года и я никогда не ходила на каблучках и никогда не буду на них ходить. Не смогу. Они не для меня. Они для тех… для этих... для здоровых. Для меня же – омерзительная ортопедическая обувь и некое подобие металлической табуретки с издевательским названием «ходилка». Ну это, я наверное перебрала, от собственной злости – название не издевательское, а очень даже милое – ведь без этой штуки я не то что ходить, шагу ступить не смогу.

У меня красивые тонкие ноги, я стройна и миниатюрна, у меня небольшая, но упругая грудь, соски, которые можно спрятать только под шубой, ощутимая, пусть и не осиная, талия, круглые бедра. У меня пропорционально сложенные руки, длинные пальцы, красивые, ухоженные ногти... Я хороша! Я была бы королевой в толпе, если бы не была полупарализована, если бы мне, при каждом шаге, не приходилось переставлять перед собой эту дурацкую ходилку, извиваясь при этом всем телом, как гигантский червяк. Лапа-косолапа. Со стороны, это, наверное, отвратительное зрелище?

Но я умею!

Умею преодолевать, меня этому учили.

Девизом моего взросления было ПРЕОДОЛЕНИЕ!

Я умею не смотреть на зеркальные витрины, зеркала, блестящие предметы, там, где могу, ненароком, увидеть свое отражение. Я гляжу на другое и на других, на то, что красиво и на то, что прекрасно. Я слушаю хорошую музыку, смотрю интересные фильмы, читаю прекрасные книги.

Я счастлива!?.

Была бы… может быть была бы… если бы не эти чертовы каблучки.

Когда я иду (скорей ползу) по торговому центру, то какой-то внутренний голос уговаривает, какая-то неведомая сила влечет меня … нет не влечет, а просто изо всех сил тащит туда, к отделу, где продают женскую обувь… где все трехметровое полукруглое стеклянное окно заставлено туфельками на каблучках.

Я не хочу их видеть!

Я хочу их примерить!

Понять, почувствовать, ощутить, узнать, что же чувствует настоящая женщина, когда ее ноги касается не уродливый ботинок из дубовой кожи, а легкая, округлая, цветная лодочка, обтянутая внутри нежнейшей лайкой.

У меня есть деньги, много денег, я могу купить их все...

Но как только я приближаюсь к отделу настолько близко, что уже неясно вижу это заветное окно, меня оглушает звук каблучков – тук-тук-тук… мир в моих глазах качается, изгибается, теряет привычные очертания, колокол заполняет всю мою голову… мне хочется согнуться, спрятать голову в плечи, зарыться под землю... Я не вижу, не слышу, не понимаю… мне надо бежать, бежать, бежать.

При этом главное – не упасть – ведь я не могу самостоятельно встать. Если я упаду и меня никто не подымет – то буду валяться до той поры, пока не сдохну с голоду. Я даже отползти за угол не смогу. Если бы я так не страшилась голодной смерти, то ходила бы там – вдалеке, подальше от здоровых людей, там где нет, ни магазинов, ни женщин на каблучках, ни их спутников - красивых мужчин.

Красивых мужчин, которые смотрят на меня с одной мыслью: «какая несчастная». Никто из них не испытывает ко мне никаких иных чувств, кроме жалости. Ох мне хотя бы капельку, полкапельки любви...

Я не хочу появляться в людных местах... Но я боюсь, боюсь проваляться на земле несколько дней, прежде чем умру, День будет сменять ночь, вечер - утро, а я буду лежать голодная, замерзшая и ждать, ждать, ждать...

Пока смерть не избавит меня от этого томительного ожидания.

И от каблучков.

Поэтому я всегда там, где женщины, мужчины и каблучки!

О как бы найти такое место в мире, где многолюдно, но нет каблучков? Где? Где? Где?

Об этом думаю я, удирая подальше от отдела женской обуви, и слышу, как шаг за шагом, утихает стук каблучков в моей голове, а вскоре и замолкает совсем.

Я весь день напролет смотрю в окно. Можно сказать, что в этом заключается смысл моей жизни. Смотрю на залив, на проходящие по каналу корабли, на небо. Или читаю, когда идет дождь и капельки-струйки на стекле скрывают от меня море, а еще, когда туман накрывает порт и залив, и окно становится молочно-белым, как будто бы его заклеили бумагой.

Я счастливая – я могу полностью обслуживать себя. Могу перелистнуть страницу в книге, могу постучать по клавишам компьютера, могу даже самостоятельно одеться… ну не совсем… хотя, иной раз, могу! А если я буду упорно тренироваться, то у меня это обязательно получится. Так мне говорил врач и я ему верю, потому что мой врач – самый лучший и я должна верить врачу, поскольку от этого зависит успех лечения.

От веры во врача!

Да-да-да!

Хотя какое там лечение – во мне ничего не изменилось за последние десять лет. Да разве только за десять. За двадцать тоже. Кроме того, что я стала желать и понимать такие вещи, о которых не помышляла двадцать лет назад.

Например – о любви и о радости материнства.

Мне легко рассказывать о том, что я могу – ведь я могу так мало. Хотя я даже писать могу – правда никто, кроме меня, написанного не прочтет. Да и зачем? Ведь я пишу сама для себя. Я даже могу говорить, хотя, для этого мне надо не торопясь настроиться. Первые мои слова невозможно разобрать. Зная об этом, я всегда повторяю первое сказанное предложение. Со знакомыми разговаривать легче, но проще всего – говорить по телефону. И я знаю почему – потому что тот, кто говорит со мной, не видит меня и не знает какая я на самом деле. В разговоре с ним можно преподнести себя любой. Даже ходящей на каблучках. И он поверит.

Ну вот – опять эти чертовы каблучки примешались…

Да! Я говорила о том что я могу. Сложнее рассказать о том, что я не могу. Это почти все, что есть в этом мире. Я не могу прыгать, бегать, ходить, дотянуться до верхней полки, достать книгу с нижней полки, не могу повернуть круглую ручку в двери и ключ в замке, не могу ходить по снегу и по льду, даже, если снега мало, а лед очень тонкий. Уж, тем более, я не могу водить автомобиль и кататься на горных лыжах и еще много-много-много чего не могу я.

Даже сходить в обычный туалет я не могу. Мне нужен особый - для таких, как я - для инвалидов.

Передо мною закрыты все лестницы. На десять ступенек я еще поднимусь, но дальше... дальше - нет! И не мечтай!

Горки, холмики, возвышенности - тоже не для меня. Спускаясь вниз, я ужасно боюсь уронить ходилку, а подниматься в гору с ходилкой, даже для такой молодой женщины, как я, очень тяжело. И главное - я все время боюсь упасть, почему оглядываюсь - есть ли кто рядом или нет. Я боюсь голодной смерти...

Да и то, что я могу, дается мне с невероятным трудом. Я могу снять телефонную трубку и поднести ее к уху. Правда, иной раз с третьей, а то и с четвертой попытки. Но это не страшно – ведь те, кто звонит мне, знают кто я! Но я не могу взять мобильный телефон – он слишком маленький и тоненький для моих исковерканных суставов. Я могу взять ложку и поднести ее ко рту. Я ем самостоятельно! Правда, чтобы взять какой-либо предмет, я мысленно должна направить руку не к нему – а сантиметров на десять вправо – тогда рука попадет в нужную точку. А если я буду тянуться к видимому мною предмету – я промахнусь.

Вот такая я!

Я счастливая!

Я многое могу!

Я могу обнимать, крепко обнимать - мои закрученные кисти сцепляются, как замок - из моих объятий нелегко вырваться. Я могу целовать, долго, целовать полчаса, час, могу дольше. У меня много нерастраченных сил. Мне их некуда тратить! Не накого! Да и не зачем! Но я могу ощущать радость любви, когда по всему телу проносится огненная волна счастья...

Я счастливая!

Я многое могу!

Я замужем и мой муж никогда меня не бросит. Он будет со мною всю жизнь, пока не умрет. Я уверена в своем муже, потому что знаю, что он за это получил. Это у здоровых любовь… морковь… вздохи, страданья, встречи, расставанья. Это они не знают, что с ними будет завтра. А я знаю – мой муж всегда будет со мной! До самой смерти. Хотя он старше меня! А женщины, априорно, живут дольше мужчин! Что станет со мной, когда он умрет? Старческий приют! Среди инвалидов и слабоумных! Но не это пугает меня. Я сама - инвалид и, возможно, к тому времени стану еще и слабоумной. Я боюсь одного, что там будет милая, услужливая, молодая, красивая медсестра-эмигрантка, плохо говорящая на нашем языке, НА КАБЛУЧКАХ! И стук ее каблучков будет разрывать мою голову – Тук! Тук! Тук! Вот этого я боюсь… ну, да… опять каблучки.

Каблучки… кругом каблучки!

Я стараюсь об этом не думать. Почему он должен умереть раньше. Они были счастливы, настолько счастливы, что умерли в один день. Это бывает не только в сказках. К тому же у него есть сын. Надеюсь, что он не отдаст старуху-мачеху на растерзание каблучкам?

Я счастлива, потому что люблю, и надеюсь, что и любима.

Да, конечно, это не муж. Я никогда бы не посмела выйти замуж за любимого человека. Любимого надо любить, дарить ему счастье. А я, что – счастье? Таскать меня на своем горбу всю жизнь,смотреть как я буду слабеть, слабеть и слабеть и, может быть, совсем скоро полностью перестану ходить. Чтобы на нас оборачивались красивые здоровые женщины и думали «Что связывает этого мужчину с этой уродиной? Неужели он продался за презренные деньги! Фу какой мерзкий» Я не хочу, чтобы моего любимого считали мерзким.

Нет, я не могла бы выйти за любимого человека! Нет! Никогда!

Но я счастлива. Потому что люблю и надеюсь, что любима.

Пусть мой муж каждую неделю бегает к уличным девкам. Пускай. Зато ему хватает завода на целую неделю. Он мил и добр, ласков и обходителен. Он даже занимается со мною сексом. И, не скрипит зубами, не отворачивается, не закрывает глаза, представляя ту, другую - здоровую, не гасит свет, чтобы не видеть моего лица. К несчастью, у меня немного затронуты лицевые мышцы и выражение радости, при неудачном повороте головы, сменяется ужасной гримасой. Я, правда, не знаю точно, о чем он думает, но предполагаю, что о молодой, здоровой длинноногой проститутке, к которой он пойдет в пятницу.

Но я счастлива, потому что люблю и, возможно, любима.

Как многого я не могу! Например, я не могу иметь детей.

Другие женщины с ДЦП могут, а я – не могу.

Вот такая я!

Хотя это и к лучшему.

Я вообще не понимаю, как женщины выдерживают эти девять месяцев напряженного ожидания, девять месяцев неизвестности, девять месяцев панического ужаса. Я бы не вынесла все равно. Либо сошла с ума, либо умерла бы от страха. Хотя их, здоровых, можно понять. Для них ребенок - радость. Они уверены, что он родится здоровым, потому что они сами родились здоровыми, их родители родились здоровыми, их деды и бабки родились здоровыми – они не задумываются, они не боятся, потому что не знают, что может быть по-другому, по-плохому, по-ужасному.

Дай Бог им никогда не узнать этого.

Я ненавижу свои дни рождения, хотя все, как назло, поздравляют меня. Из года в год. Велика радость - родилась! Такой! Им бы самим... но нет... ни в коем случае... никому... никогда... не желаю!

Я прокляла свой день рождения, в тот миг, когда сквозь дырку в заборе своего интерната, первый раз в жизни, увидела здоровую девочку, прыгающую на одной ножке. Все помутилось во мне, я упала, меня долго искали и горячка прошла только через три месяца.

С того дня мир перевернулся с ног на голову.

Раньше все было просто и понятно. Взрослые - сильные и ловкие, мы - дети - слабые и немощные. Взрослые учили и помогали нам. Мы учились. Мы учились одеваться. Мы учились подносить ложку ко рту, мы соревновались за то, кто сможет съесть целую тарелку, при этом ни разу не уронив ложки, не облив себя кашей. Нашим девизом было – ПРЕОДОЛЕНИЕ. А там – за забором – никакого преодоления. Там счастье и гармония, радости и удовольствия. Дя них! Для здоровых! Для настоящих людей! Там девочки прыгают на одной ножке, мальчики играют в мяч, мужчины катаются на горных лыжах, а женщины - ходят на каблучках!

Опять каблучки...

Я проклинаю, и день своего рождения, и тот день, когда познакомились мои папа и мама, и тот день, когда они зачали меня… Я понимаю, что они не виноваты, совсем не виноваты, но пройди они мимо друг друга – и не было не меня, ни моих проблем, ни моих страданий.

А друзья звонят – поздравляют, приходят – поздравляют. Я терплю, стараюсь выглядеть благодарной, принимаю подарки, смеюсь… И только ночью в моей голове пульсирует как неоновая реклама, слово «ненавижу»… «ненавижу»… «ненавижу». Я принимаю таблетку и засыпаю.

Я сижу на кровати и смотрю через окно на залив, на канал и на проплывающие корабли. Я могу почитать. Но я не спешу – поскольку у меня масса времени – целый сегодняшний день и завтра еще один такой же, и послезавтра – одинаковые, похожие друг на друга дни. Мне некуда спешить. Я слишком здорова и умру нескоро.

Я люблю путешествовать на паромах – в них нет танцевальных залов, и в них никто не ходит на каблучках. Я не умею кататься на лыжах, но езжу на горнолыжные курорты – там тоже никто не ходит на каблучках. Я поеду в Африку в пампасы – ведь там нет этих проклятых стукающих по моей несчастной больной голове каблучков.

Я закрываю глаза и вижу… я иду! Иду! Иду! По улице на каблучках! Мои маленькие узкие ступни звонко цокают ими по мостовой… мне легко и свободно… так легко, что кажется, что я могу взлететь… и только каблучки – цок… цок… цок! Все громче и громче! Все громче и громче!

Я знаю, что это не каблучки, а сердце, что надо открыть глаза, убедиться, что потолок на месте и протянуть руку на десять сантиметров правее лежащей таблетки. Тогда каблучки утихнут… утихнут…

Утихнут?

Утихнут.

Надолго ли?

Но я не открываю глаз. Я молю Господа Бога – сделай так, чтобы все дети-инвалиды умирали, не успев узнать, что на свете есть каблучки, что есть любовь, что есть материнство… А еще лучше – сделай так, чтобы их не было вовсе, то есть не было нас, чтобы дети рождались только здоровыми, чтобы все могли прыгать на одной ножке, танцевать и ходить на каблучках.

Но он не слышит меня, как не слышал всех тех, кто молил его об этом до меня, как не услышит всех тех, кто будет молить его после меня…

Какое счастье, что мы живем не вечно!

 

 

© Copyright: Владимир Юрков, 2017

Регистрационный номер №0390596

от 13 июля 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0390596 выдан для произведения: Каблучки

Я ненавижу каблучки!

Всякие!

Любые!

Все!

 

Из года в год, месяца за месяцем, меня преследует один и тот же отвратительный сон. И я понимаю, что он будет преследовать меня до самой смерти.

 

Сияет солнце. На небе ни облачка. Тепло. Даже жарко...

Я иду на каблучках!

Одна!

Мелкими неторопливыми шажками - раз-два, раз-два, тук-тук, тук-тук. Мне некуда торопиться, а неспешность позволяет видеть все вокруг. Я верчу головой, то налево, то направо, но при этом иду по прямой! Я вижу людей, сидящих на лавочке, аккуратные газончики парка Хирошимы, старые темно-кирпичные дома окружающие его, пруд перед Николя-кирхе...

Мои руки свободно и плавно покачиваются вдоль тела…вперед и влево… назад и вправо… я иду и улыбаюсь, улыбаюсь просто так, поскольку мне радостно, что все смотрят на меня… смотрят на то, как я иду… иду на каблучках. Легкие туфельки постукивают шпилечками по мостовой. Цок-цок-цок. Цок-цок-цок. На мне короткая юбка и мои тонкие, стройные ноги привлекают к себе взгляды мужчин. Даже почтенные отцы семейств заглядываются на мои ноги, но ненадолго, потому что их одергивают и награждают сердитыми взглядами их полновесные жены…

А я иду! Иду! Иду! Не обращая внимания, ни на завистливые взгляды женщин, ни на восхищенные взгляды мужчин. Просто иду! Не зная куда, не зная зачем...

Я ПРОСТО иду...

Вот только каблучки почему-то начинают стучать все громче, и громче и громче… Дорога изменяется – теперь она идет все время в гору – мне с каждым шагом тяжелее, тяжелее и тяжелее двигаться. Я устаю, замедляю шаг, но каблучки вырываются на свободу, они уже не подчиняются мне и живут самостоятельной жизнью, поэтому стучат все чаще и чаще...

Тук-тук-тук…дун-дун-дун – они уже не просто стучат, а гремят как церковный колокол, который по воскресеньям звучит над нашей кирхой. Они оглушают меня, мешают думать, видеть, соображать. Но я все-таки иду! Иду из последних сил! Задыхаюсь, но иду, уже даже не иду, а лезу, ползу, карабкаюсь, в гору по крутому склону! Назло всем колоколам! Мои ноги заплетаются, руки ищут опору… я пытаюсь ухватится за что-нибудь, беспорядочно болтая в воздухе руками…

И только каблучки все громче и громче бьют по мне – уже не как колокол – а как пушечные выстрелы… и при этом быстро-быстро-быстро – бух-бух-бух-бух… Мне страшно… страшно…

 

Я открываю глаза – стучат не каблучки – так громко и часто стучит мое сердце! По-моему, даже одеяло на моей груди подпрыгивает в такт ударам. Будто бы во мне застряло и бьется какое-то живое существо. Бьется потому, что хочет вырваться на свободу. Покинуть меня. Наверное это все-таки душа...

Ну раз она все еще бьется, я возможно не умерла. Пытаюсь рассмотреть потолок – да его я смутно вижу – значит я по-прежнему жива. Значит я не умерла. Один знакомый, в шутку, как-то сказал: «если ты, проснувшись, видишь потолок, значит ты еще на этом свете». Я запомнила эти слова и просыпаясь, после кошмарных снов, всегда вглядываюсь в потолок – жива я еще или уже нет? Раз жива – на табуретке рядом с кроватью стоит тарелка, на которой лежит таблетка. Сейчас я дотянусь до нее, проглочу и все пройдет!

Пройдет?

Все?

Какая же я дура!

Ничего не пройдет!

Никогда не пройдет!

Это – навсегда.

Врач, который меня осматривал, сказал – «Вы абсолютно здоровы, а ДЦП – ваше нормальное состояние. И никаких проблем».

Какие у врача проблемы? Ему-то что! Дом, семья, жена (пусть и не красавица), дети – мальчик и девочка (пусть и не отличники). Ему легко говорить. Ведь он ничего не знает про каблучки. Я ему в этом не призналась. Я боюсь кому-либо про них рассказать, потому что тогда начнут лечить мою психику, а она и так – как лист папиросной бумаги – ткни и порвется.

Хорошо, что я живу на одиннадцатом этаже. Я целыми днями могу сидеть у окна и смотреть вдаль. Я вижу порт, море, далекий берег, какие-то здания, наверное огромные вблизи, но из моего окна кажущиеся малюсенькими. А самое главное, что с такой высоты я не вижу женщин, которые ходят там внизу на каблучках.

Мне повезло!

Повезло?

Но...

иной раз я начинаю, ни с того ни с сего, через закрытое окно слышать… нет, скорее ощущать, как стучат по асфальту их каблучки – тук-тук-тук… все громче и громче... мне опять становится страшно… Но я знаю – на табуретке – тарелка, на тарелке – таблетка – скоро все пройдет!

Нет, как я уже говорила, ничего не пройдет. Никогда не пройдет. Но стук каблучков смолкнет.

 

Мне тридцать два года и я никогда не ходила на каблучках и никогда не буду на них ходить. Не смогу. Они не для меня. Они для тех… для этих... для здоровых. Для меня же – омерзительная ортопедическая обувь и некое подобие металлической табуретки с издевательским названием «ходилка». Ну это, я наверное перебрала, от собственной злости – название не издевательское, а очень даже милое – ведь без этой штуки я не то что ходить, шагу ступить не смогу.

У меня красивые тонкие ноги, я стройна и миниатюрна, у меня небольшая, но упругая грудь, соски, которые можно спрятать только под шубой, ощутимая, пусть и не осиная, талия, круглые бедра. У меня пропорционально сложенные руки, длинные пальцы, красивые, ухоженные ногти... Я хороша! Я была бы королевой в толпе, если бы не была полупарализована, если бы мне, при каждом шаге, не приходилось переставлять перед собой эту дурацкую ходилку, извиваясь при этом всем телом, как гигантский червяк. Лапа-косолапа. Со стороны, это, наверное, отвратительное зрелище?

Но я умею!

Умею преодолевать, меня этому учили.

Девизом моего взросления было ПРЕОДОЛЕНИЕ!

Я умею не смотреть на зеркальные витрины, зеркала, блестящие предметы, там, где могу, ненароком, увидеть свое отражение. Я гляжу на другое и на других, на то, что красиво и на то, что прекрасно. Я слушаю хорошую музыку, смотрю интересные фильмы, читаю прекрасные книги.

Я счастлива!?.

Была бы… может быть была бы… если бы не эти чертовы каблучки.

Когда я иду (скорей ползу) по торговому центру, то какой-то внутренний голос уговаривает, какая-то неведомая сила влечет меня … нет не влечет, а просто изо всех сил тащит туда, к отделу, где продают женскую обувь… где все трехметровое полукруглое стеклянное окно заставлено туфельками на каблучках.

Я не хочу их видеть!

Я хочу их примерить!

Понять, почувствовать, ощутить, узнать, что же чувствует настоящая женщина, когда ее ноги касается не уродливый ботинок из дубовой кожи, а легкая, округлая, цветная лодочка, обтянутая внутри нежнейшей лайкой.

У меня есть деньги, много денег, я могу купить их все...

Но как только я приближаюсь к отделу настолько близко, что уже неясно вижу это заветное окно, меня оглушает звук каблучков – тук-тук-тук… мир в моих глазах качается, изгибается, теряет привычные очертания, колокол заполняет всю мою голову… мне хочется согнуться, спрятать голову в плечи, зарыться под землю... Я не вижу, не слышу, не понимаю… мне надо бежать, бежать, бежать.

При этом главное – не упасть – ведь я не могу самостоятельно встать. Если я упаду и меня никто не подымет – то буду валяться до той поры, пока не сдохну с голоду. Я даже отползти за угол не смогу. Если бы я так не страшилась голодной смерти, то ходила бы там – вдалеке, подальше от здоровых людей, там где нет, ни магазинов, ни женщин на каблучках, ни их спутников - красивых мужчин.

Красивых мужчин, которые смотрят на меня с одной мыслью: «какая несчастная». Никто из них не испытывает ко мне никаких иных чувств, кроме жалости. Ох мне хотя бы капельку, полкапельки любви...

Я не хочу появляться в людных местах... Но я боюсь, боюсь проваляться на земле несколько дней, прежде чем умру, День будет сменять ночь, вечер - утро, а я буду лежать голодная, замерзшая и ждать, ждать, ждать...

Пока смерть не избавит меня от этого томительного ожидания.

И от каблучков.

Поэтому я всегда там, где женщины, мужчины и каблучки!

О как бы найти такое место в мире, где многолюдно, но нет каблучков? Где? Где? Где?

Об этом думаю я, удирая подальше от отдела женской обуви, и слышу, как шаг за шагом, утихает стук каблучков в моей голове, а вскоре и замолкает совсем.

Я весь день напролет смотрю в окно. Можно сказать, что в этом заключается смысл моей жизни. Смотрю на залив, на проходящие по каналу корабли, на небо. Или читаю, когда идет дождь и капельки-струйки на стекле скрывают от меня море, а еще, когда туман накрывает порт и залив, и окно становится молочно-белым, как будто бы его заклеили бумагой.

Я счастливая – я могу полностью обслуживать себя. Могу перелистнуть страницу в книге, могу постучать по клавишам компьютера, могу даже самостоятельно одеться… ну не совсем… хотя, иной раз, могу! А если я буду упорно тренироваться, то у меня это обязательно получится. Так мне говорил врач и я ему верю, потому что мой врач – самый лучший и я должна верить врачу, поскольку от этого зависит успех лечения.

От веры во врача!

Да-да-да!

Хотя какое там лечение – во мне ничего не изменилось за последние десять лет. Да разве только за десять. За двадцать тоже. Кроме того, что я стала желать и понимать такие вещи, о которых не помышляла двадцать лет назад.

Например – о любви и о радости материнства.

Мне легко рассказывать о том, что я могу – ведь я могу так мало. Хотя я даже писать могу – правда никто, кроме меня, написанного не прочтет. Да и зачем? Ведь я пишу сама для себя. Я даже могу говорить, хотя, для этого мне надо не торопясь настроиться. Первые мои слова невозможно разобрать. Зная об этом, я всегда повторяю первое сказанное предложение. Со знакомыми разговаривать легче, но проще всего – говорить по телефону. И я знаю почему – потому что тот, кто говорит со мной, не видит меня и не знает какая я на самом деле. В разговоре с ним можно преподнести себя любой. Даже ходящей на каблучках. И он поверит.

Ну вот – опять эти чертовы каблучки примешались…

Да! Я говорила о том что я могу. Сложнее рассказать о том, что я не могу. Это почти все, что есть в этом мире. Я не могу прыгать, бегать, ходить, дотянуться до верхней полки, достать книгу с нижней полки, не могу повернуть круглую ручку в двери и ключ в замке, не могу ходить по снегу и по льду, даже, если снега мало, а лед очень тонкий. Уж, тем более, я не могу водить автомобиль и кататься на горных лыжах и еще много-много-много чего не могу я.

Даже сходить в обычный туалет я не могу. Мне нужен особый - для таких, как я - для инвалидов.

Передо мною закрыты все лестницы. На десять ступенек я еще поднимусь, но дальше... дальше - нет! И не мечтай!

Горки, холмики, возвышенности - тоже не для меня. Спускаясь вниз, я ужасно боюсь уронить ходилку, а подниматься в гору с ходилкой, даже для такой молодой женщины, как я, очень тяжело. И главное - я все время боюсь упасть, почему оглядываюсь - есть ли кто рядом или нет. Я боюсь голодной смерти...

Да и то, что я могу, дается мне с невероятным трудом. Я могу снять телефонную трубку и поднести ее к уху. Правда, иной раз с третьей, а то и с четвертой попытки. Но это не страшно – ведь те, кто звонит мне, знают кто я! Но я не могу взять мобильный телефон – он слишком маленький и тоненький для моих исковерканных суставов. Я могу взять ложку и поднести ее ко рту. Я ем самостоятельно! Правда, чтобы взять какой-либо предмет, я мысленно должна направить руку не к нему – а сантиметров на десять вправо – тогда рука попадет в нужную точку. А если я буду тянуться к видимому мною предмету – я промахнусь.

Вот такая я!

Я счастливая!

Я многое могу!

Я могу обнимать, крепко обнимать - мои закрученные кисти сцепляются, как замок - из моих объятий нелегко вырваться. Я могу целовать, долго, целовать полчаса, час, могу дольше. У меня много нерастраченных сил. Мне их некуда тратить! Не накого! Да и не зачем! Но я могу ощущать радость любви, когда по всему телу проносится огненная волна счастья...

Я счастливая!

Я многое могу!

Я замужем и мой муж никогда меня не бросит. Он будет со мною всю жизнь, пока не умрет. Я уверена в своем муже, потому что знаю, что он за это получил. Это у здоровых любовь… морковь… вздохи, страданья, встречи, расставанья. Это они не знают, что с ними будет завтра. А я знаю – мой муж всегда будет со мной! До самой смерти. Хотя он старше меня! А женщины, априорно, живут дольше мужчин! Что станет со мной, когда он умрет? Старческий приют! Среди инвалидов и слабоумных! Но не это пугает меня. Я сама - инвалид и, возможно, к тому времени стану еще и слабоумной. Я боюсь одного, что там будет милая, услужливая, молодая, красивая медсестра-эмигрантка, плохо говорящая на нашем языке, НА КАБЛУЧКАХ! И стук ее каблучков будет разрывать мою голову – Тук! Тук! Тук! Вот этого я боюсь… ну, да… опять каблучки.

Каблучки… кругом каблучки!

Я стараюсь об этом не думать. Почему он должен умереть раньше. Они были счастливы, настолько счастливы, что умерли в один день. Это бывает не только в сказках. К тому же у него есть сын. Надеюсь, что он не отдаст старуху-мачеху на растерзание каблучкам?

Я счастлива, потому что люблю, и надеюсь, что и любима.

Да, конечно, это не муж. Я никогда бы не посмела выйти замуж за любимого человека. Любимого надо любить, дарить ему счастье. А я, что – счастье? Таскать меня на своем горбу всю жизнь,смотреть как я буду слабеть, слабеть и слабеть и, может быть, совсем скоро полностью перестану ходить. Чтобы на нас оборачивались красивые здоровые женщины и думали «Что связывает этого мужчину с этой уродиной? Неужели он продался за презренные деньги! Фу какой мерзкий» Я не хочу, чтобы моего любимого считали мерзким.

Нет, я не могла бы выйти за любимого человека! Нет! Никогда!

Но я счастлива. Потому что люблю и надеюсь, что любима.

Пусть мой муж каждую неделю бегает к уличным девкам. Пускай. Зато ему хватает завода на целую неделю. Он мил и добр, ласков и обходителен. Он даже занимается со мною сексом. И, не скрипит зубами, не отворачивается, не закрывает глаза, представляя ту, другую - здоровую, не гасит свет, чтобы не видеть моего лица. К несчастью, у меня немного затронуты лицевые мышцы и выражение радости, при неудачном повороте головы, сменяется ужасной гримасой. Я, правда, не знаю точно, о чем он думает, но предполагаю, что о молодой, здоровой длинноногой проститутке, к которой он пойдет в пятницу.

Но я счастлива, потому что люблю и, возможно, любима.

Как многого я не могу! Например, я не могу иметь детей.

Другие женщины с ДЦП могут, а я – не могу.

Вот такая я!

Хотя это и к лучшему.

Я вообще не понимаю, как женщины выдерживают эти девять месяцев напряженного ожидания, девять месяцев неизвестности, девять месяцев панического ужаса. Я бы не вынесла все равно. Либо сошла с ума, либо умерла бы от страха. Хотя их, здоровых, можно понять. Для них ребенок - радость. Они уверены, что он родится здоровым, потому что они сами родились здоровыми, их родители родились здоровыми, их деды и бабки родились здоровыми – они не задумываются, они не боятся, потому что не знают, что может быть по-другому, по-плохому, по-ужасному.

Дай Бог им никогда не узнать этого.

Я ненавижу свои дни рождения, хотя все, как назло, поздравляют меня. Из года в год. Велика радость - родилась! Такой! Им бы самим... но нет... ни в коем случае... никому... никогда... не желаю!

Я прокляла свой день рождения, в тот миг, когда сквозь дырку в заборе своего интерната, первый раз в жизни, увидела здоровую девочку, прыгающую на одной ножке. Все помутилось во мне, я упала, меня долго искали и горячка прошла только через три месяца.

С того дня мир перевернулся с ног на голову.

Раньше все было просто и понятно. Взрослые - сильные и ловкие, мы - дети - слабые и немощные. Взрослые учили и помогали нам. Мы учились. Мы учились одеваться. Мы учились подносить ложку ко рту, мы соревновались за то, кто сможет съесть целую тарелку, при этом ни разу не уронив ложки, не облив себя кашей. Нашим девизом было – ПРЕОДОЛЕНИЕ. А там – за забором – никакого преодоления. Там счастье и гармония, радости и удовольствия. Дя них! Для здоровых! Для настоящих людей! Там девочки прыгают на одной ножке, мальчики играют в мяч, мужчины катаются на горных лыжах, а женщины - ходят на каблучках!

Опять каблучки...

Я проклинаю, и день своего рождения, и тот день, когда познакомились мои папа и мама, и тот день, когда они зачали меня… Я понимаю, что они не виноваты, совсем не виноваты, но пройди они мимо друг друга – и не было не меня, ни моих проблем, ни моих страданий.

А друзья звонят – поздравляют, приходят – поздравляют. Я терплю, стараюсь выглядеть благодарной, принимаю подарки, смеюсь… И только ночью в моей голове пульсирует как неоновая реклама, слово «ненавижу»… «ненавижу»… «ненавижу». Я принимаю таблетку и засыпаю.

Я сижу на кровати и смотрю через окно на залив, на канал и на проплывающие корабли. Я могу почитать. Но я не спешу – поскольку у меня масса времени – целый сегодняшний день и завтра еще один такой же, и послезавтра – одинаковые, похожие друг на друга дни. Мне некуда спешить. Я слишком здорова и умру нескоро.

Я люблю путешествовать на паромах – в них нет танцевальных залов, и в них никто не ходит на каблучках. Я не умею кататься на лыжах, но езжу на горнолыжные курорты – там тоже никто не ходит на каблучках. Я поеду в Африку в пампасы – ведь там нет этих проклятых стукающих по моей несчастной больной голове каблучков.

Я закрываю глаза и вижу… я иду! Иду! Иду! По улице на каблучках! Мои маленькие узкие ступни звонко цокают ими по мостовой… мне легко и свободно… так легко, что кажется, что я могу взлететь… и только каблучки – цок… цок… цок! Все громче и громче! Все громче и громче!

Я знаю, что это не каблучки, а сердце, что надо открыть глаза, убедиться, что потолок на месте и протянуть руку на десять сантиметров правее лежащей таблетки. Тогда каблучки утихнут… утихнут…

Утихнут?

Утихнут.

Надолго ли?

Но я не открываю глаз. Я молю Господа Бога – сделай так, чтобы все дети-инвалиды умирали, не успев узнать, что на свете есть каблучки, что есть любовь, что есть материнство… А еще лучше – сделай так, чтобы их не было вовсе, то есть не было нас, чтобы дети рождались только здоровыми, чтобы все могли прыгать на одной ножке, танцевать и ходить на каблучках.

Но он не слышит меня, как не слышал всех тех, кто молил его об этом до меня, как не услышит всех тех, кто будет молить его после меня…

Какое счастье, что мы живем не вечно!

 

 

 

Со стройки

Ничего не поднимется