Дожились

                                                                    Дожились

Прийти, чтоб с природой проститься, И пусть будет наш след заметен, Лучшее теперь вряд ли случится,

И не будет душевный покой обретен.

Автобус летел в темноту, выхватывал фарами кустарники, деревья, дорожные указатели, разглядывал их, что-то им назидательно ворчал и задвигал их еще дальше. Рыбаки, что ехали в нем, не обращали на это никакого внимания, своих забот хватало: будет ли ловиться рыба и где лучше ловить ее в эту пору - это и обсуждали с азартом. А времена настали крутые. Ротан, которого раньше за рыбу не считали, и тот исчез, вот и приходится тащиться черт знает куда. Цена билета за проезд тоже кусачая: аж пять с половиной тысяч, скажи это в застойные времена, то инфаркт был бы обеспечен, это точно. Терпел народ обиды не раз, наверное, и еще потерпит, и это при безработице и нищенской зарплате. Но раскошелились рыбаки, разве дома усидишь, если душа мечется, а рыба снится, стучит хвостами по льду, зовет нас.

Через спящее село, мимо фермы, навстречу рассвету мы ринулись к озеру. Два брата, Володя и Станислав Денисовы, шли впереди, я замыкал шествие. Погода обещала быть хорошая, дышалось легко,весело подмигивали нам звезды. Метеорит прочертил нам путь и канул в озеро и, слышалось, будто бы прошелестел: «Вот выше озеро и рыбачьте здесь». Мы застучали пешнями, прогоняя темноту прочь, летели осколки льда, и была приятна нам эта работа, хоть и взмокли скоро от пота, но таковы рыбацкие будни, не хочешь, сиди дома. А Володя уже суетился у костра, плохо без чая, понимал он толк в рыбалке, знал , что спешка здесь неуместна, а чай душу греет и силы дает. Скоро все снасти стояли на своих местах, и хоть нажива была живая, ротан ловился вяло, впрочем, как и везде. Рыбы становится все меньше и меньше с каждым годом, беднеет Дальний Восток, и это при таких водных ресурсах, как нигде в стране. «Все потравили, все погубили, к чему мы идем?..» - невольно бередила мозг дума.

Ближе к обеду стали появляться на озере и местные рыбаки. Приходили семьями, благо, старых лунок хватало на всех, а были и у них заветные, строго все на свои места шли. Возле Стасика скопилось народу немало, лицо его не хмурилось, но и радости особой не было, сами понимаете, шуму много, а кому это нравится? Володя уже сварил кашу на обед и звал нас к костру, лицо было озабочено, очки висели на кончике носа, лицо румянилось от жара. «Стынет все, а вас не дозовешься, хапуги какие, привыкли мешками рыбу таскать», - корил он нас, а сам хитренько улыбался. За обедом разговорились: «Что это крестьяне все здесь, кто же работает?..» - недоумевали мы, хотя было ясно, раз в городе все предприятия почти остановились, то что говорить о селе. Здесь работы и подавно не было, невеселая история, и это по всей стране, одно и то же, похоже на вредительство, иначе не назовешь.

Вдруг разом снялись и ушли местные рыбаки, будто по сигналу какому. Потом мы узнали, в чем дело: всю ночь смотрят телевизор, благо, еще свет не стали выключать, затем отсыпаются и на озеро ходят, как на работу. Что поймал, то и твое, все просто и ясно.

Мы тоже решили заночевать, за такие деньги сюда не наездишься, а улов никудышный, стыдно домой ехать.

Вдали показались два велосипедиста, правда, велосипеды они вели в руках, груженные сетками и мешками, так и двигались мужчина и женщина навстречу нам, вдоль озера. Поскользнулась на льду женщина, упал велосипед, а поднять его у ней сил не хватает, так и мучилась она - в одиночку. Ворчал недовольно ее муж, борода его пышная рассыпалась по груди, а помочь ей ничем не мог, загружен был до предела. Не стал слушать я их перебрана и бросился к ним на подмогу, помог поднять велосипед, поправил поклажу, и будто светлее стали лица крестьян. «Возим кукурузу с полей для скотины, так и осталась она в поле зимовать, не пропадать же добру. Сами на пенсии, а что делать, никто о нас не позаботится», - объяснили они мне.

Спросил я у них про ферму и можно ли там заночевать. «Что вы, люди добрые, - ахнула женщина, - вот уже два года стоит она пустая, растащили там все, что можно, а скотины там и в помине нет, всю порезали. Приходите к нам да ночуйте, третья хата с краю будет, Назаренко мы, нас здесь все знают». Хозяин тоже звал, и уже неловко было отказываться. «Колбасами да сырами не накормим, а картошки хватит на всех», - на том и порешили хозяева. К вечеру стало холодать, и романтика исчезла без всякого следа, дома все же теплее будет. Уже по темноте мы нашли дом Назаренко.

Хозяйку звали Мария, хозяина Николаем, так и познакомились мы. Дом ладный, крепкий, усадьба большая, на цепи разрывалась собака, у рюкзаков крутился кот, чуял рыбу - разбойник.

Скоро все наши вещи были уложены по местам, валенки сушились, рукавички тоже, всем нашлись свои места, мы сгрудились у стола. Николай не был старым, борода старила его, а улыбнется, то еще до старости далеко. «Хорошо, хоть мы пенсию получаем, а то вообще бы жить не на что было, в магазине три банки огурцов стоит, да продавец сидит, такая грустная картина. Мы кукурузу возим для скотины, а соседи ее сами едят, пекут лепешки и едят, да еще рыбу ловят, короче, дожились, дальше некуда. Пьет мужик па селе, да н бабы тоже, ни работы, ни заботы. Одна радость - горькая»,

Слушали мы их, не перебивая, Володя тер, свои очки, но будто бы забыл о них. Только кот надрывался, просил еще рыбы. Я не видел таких котов - богатырь настоящий, весь черный, с белой грудью и глаза дикие. Мы потом взвесили кота кантором, целых шесть кило весил разбойник, не чета городским. Угощали мы хозяев городской едой, те не отказывались, взамен поставили на стол банку молока: «Пейте вволю, ребята, все равно поросятам выливаем, а торговать ездить в город невыгодно. Одна цена билета чего стоит, морока и только».

- Я в городе был года три назад, - признался Николай, а сейчас и подавно не поеду, одно расстройство мужику, на пенсию не наездишься, другие еще хуже нас живут.

Поговорили еще о политике: «Губят народ наши правители, их бы на кукурузу посадить, на комбикорм, а то еще войну развяжут, - говорила хозяйка. - Хлеба, и того нет, лепешки сами печем, благо, еще мука есть».

Да, ужин был грустный, а мысли - еще темнее, темнее, чем ночь на дворе. Что будет дальше, неужели обрекли весь народ на погибель, но ведь не может быть вечна ночь, может, все утрясется - опять мы надеемся на русское «авось», так уже приучили себя.

Дожились! Одно слово - дожились! Все плохо, и просветов не видать в жизни нашей - никаких!

А тут и война в Чечне началась, значит, народу будет еще хуже, а куда хуже? Опять дожились, или сами виноваты во всем.

Родина, ты прости меня, неразумного,

Как же дальше жить, ох и муторно.

У конца стоишь ты бесславного,

Нет мужика больше - бесталанного.

24 декабря 1994 г.