Алконавт Василий очень любил выпивать по субботам. Часто случалось так, что субботние возлияния у него плавно переходили в недельный запой. И после каждого такого запоя к Василию являлась одна и та же галлюцинация в виде хмурого небритого мужика в фиолетовом балахоне и кирзовых сапогах. Мужик этот называл себя Парфёном и всегда задавал Василию один-единственный вопрос:
- Что ж ты делаешь, гад?!
И тогда Василию делалось совсем плохо. Галлюцинация терзала его своим присутствием до тех пор, пока Василий не вызывал себе «скорую», и «скорая» увозила его в отделение наркологии, что в ближайшей больнице, а Парфён, шлёпая кирзачами по грязи, возвращался к себе.
Место жительства Парфёна представляло собой крошечную комнатушку в муниципальном общежитии Общества Пьяных Галлюцинаций. На своём жизненном пути Парфён столкнулся с тем, что растерял в годы кризиса всю свою клиентуру и стал безработным. Так бы и совсем не стало Парфёна, если бы Общество не выделило ему угол в общежитии и не предоставило работу в виде алкаша Василия. Василий с тех пор был единственным клиентом Парфёна, и можно сказать, что только за счёт васиного пьянства Парфён и продолжал существовать.
Такое положение вещей было для него весьма досадно. Возвращаясь с работы в свой невыносимо загаженный угол, галлюциногенный Парфён по обыкновению своему садился у окна и грустил.
«Алкаш дядя Вася! – восклицал он в своих мутных мыслях. – До чего докатился-то! То ли дело раньше клиенты были – золотая молодёжь, богатые на воображение наркоманы, хиппи там всякие... они, конечно, те ещё долботрясы, но при них всё-таки жизнь была – не то что сейчас. Хоть было где приличный костюм раздобыть, штучки-дрючки, пропеллер, как у Карлсона – летать мог! А теперь? Теперь моя жизнь зависит от жалкого пьяницы и нищеброда. Что ж он делает, гад? Это невыносимо!»
Погрустив у окошка, Парфён кое-как пригладил растрёпанные волосы и спустился на первый этаж в провонявшуюся капустой столовую общественного питания. В этот раз там было немноголюдно. В углу два зелёных чёртика пили кефир, одинокий гигантский таракан жевал пирожок, прислонившись к стене, а в центре, за самым большим столом, расположились ребята из подряда Таньки Пьянчуги и трое вольноопределяющихся. Эта компания разжилась комплексным обедом. По идиотским смешкам, доносившимся с их стороны, нетрудно было заключить, что ребятам весело, и Парфён направился к ним, чтобы хоть как-то согнать с души тоску.
Подряд Таньки Пьянчуги вызывал у Парфёна что-то вроде зависти, хотя ему и стыдно было в этом признаваться. Ребята эти вкалывали, как стахановцы, но и гонорар получали соответствующий. Когда Танька в очередной раз заливала глаза, к ней выезжала целая бригада галлюцинаций и доводила ту до наивысшей степени белой горячки. Трудовой прорыв, иначе не скажешь. У многих из танькиного подряда на груди красовались медали «Ударник БГ».
- Парфён, давай к нам! – крикнул человек-сороконожка, давний танькин кошмар.
Парфён робко подсел к компании. Ребята уже прикончили обед и переходили к компоту. Ящик с пауками заботливо придвинул к Парфёну стакан и вымолвил:
- Угощайся.
Парфён угостился, а потом спросил:
- Как у вас, удачно сегодня?
- Да, - кивнула старая кикимора с удивительно мерзкой рожей. – Таньку ещё месяц будут откачивать. Нам премию обещали. А у тебя как?
- Да как всегда, - грустно вздохнул Парфён. – И знаете, надоело мне всё это до тошноты. Почему я работаю только с нищим алкашом, который не в состоянии увидеть ничего, кроме кирзовых сапог? Почему я ношу на себе эту идиотскую фиолетовую тряпку? Я, может быть, в смокинге ходить хочу. И в галстуке, и в шляпе. Я, может быть, на лимузине хочу ездить, а вместо этого хожу пешком в стоптанных кирзачах. Почему у меня нет выбора?
Человек-сороконожка внимательно выслушал душевные излияния Парфёна и задумчиво покрутил ус.
- Парфён, - вздохнул он. – Ничего тут не сделаешь. Ты – достойный человек, но жизнь галлюцинаций устроена так, что выбор за них делают не достойные люди, а всякий сброд. Вон, на пауков посмотри. Думаешь, приятно им быть пауками? Совсем не приятно. Да только Танька пауков всё время видит, вот и приходится.
- То есть, подожди, - перебил его Парфён, - то есть, получается, что нас самих, наш облик и нашу жизнь выбирают, так сказать, представители «человеческого дна»?
- Ну ты как первый день на свете живёшь, - усмехнулась кикимора. – Именно так всё и обстоит. Или ты думал, что ты будешь выбирать, к кому и в каком виде явиться? Всё в нашей жизни зависит от этих отбросов общества. Поэтому всё, что мы тут можем – это усердно работать. Работать с тем, что есть.
Человек-сороконожка выждал паузу и добавил:
- И тебе, и мне, и всякой галлюцинации по-своему трудно. Никто из нас не может быть таким, каким хочет. Мы такие, какими нас хотят видеть.
- Скудоумный алкаш заставляет меня ходить небритым и одетым в тряпьё... Господи... – выдохнул Парфён и замолк.
Вскоре компания покинула столовую, а Парфён ещё долго сидел, упершись локтями в стол. Он сжимал пальцами виски, слушал, как в них пульсирует кровь, и скрипел зубами от нестерпимой боли, проявившей себя где-то в лобных долях мозга – по-видимому, как раз там, где располагалась душа. И с каждой минутой Парфёну всё хуже делалось от осознания того, что справедливости в жизни нет, зато несправедливости – хоть сапогом дырявым черпай. Жизнью достойного человека – интеллигента, между прочим! – управляет какой-то вшивый алкоголик. Чтож он делает, гад?! Нет. Это невыносимо.
Вечером того дня Парфён повесился на люстре в своей комнате. И в тот же вечер алконавт Василий твёрдо решил бросил пить, найти приличную работу и заняться спортом.
Помочь сайту
Поздравления
