Борька

Когда мы переехали в этот дом, мне было десять лет. Обычная пятиэтажка, такая же в какой мы жили до обмена, только четвёртый этаж, высотища, и три комнаты – простор!

Двор был один, на шесть таких же пятиэтажек. Всё было похоже на наш старый двор, кроме одного – было меньше дружбы между мальчишками, меньше понимания, меньше доброты. Всё это как бы растворялось во многих десятках разновозрастных пацанах. Чего было много, так это зависти, равнодушия и, самое страшное, злости. Вот так, открыто, я столкнулся с нею только в этом дворе.

Я увидел Борьку впервые, когда он бежал через двор, широко размахивая руками и что-то бессвязно крича. Некоторое время мне мальчишки сказали, что это Борька-дурачок и что в него надо бросать камни и палки и что за это ничего не будет. И они действительно начинали это делать, как только Борька выходил на улицу из дома, который стоял через дорогу от нашего дома. Кидал вначале один, потом азарт охоты захватывал всех, кто был рядом. Борька не отвечал на первые, робкие камни, а потом когда ему становилось больно, он бросался за своим обидчиком и гнался за ним через весь огромный двор и если догонял, то просто стукал ладошкой по спине, как в салочках, поворачивался и убегал из двора. А мальчишки всё гнались и бросали и бросали…

Борька бегал смешно как-то неуклюже, согнувшись, как старичок, и с координацией у него видимо было не всё в порядке, потому что он часто падал, зацепившись сандалиями или туфлями за бордюр или корягу, какую. Падал, не вытягивая перед собой руки, как это делали, а плашмя - грудью и лицом на асфальт или пыльную землю. Я часто видел, как он сидел в кустах за нашим домом и горько скулил, тихонько так, чтобы никто не услышал. Он скулил и размазывал по лицу и кровь, и пыль и слёзы. Он сидел на попе и дул на разбитую в кровь коленку, выглядывающую через дырку в новеньких штанах и рубашка была порвана и вся в пыли. Я всей душой жалел Борьку, я чувствовал, что мы с ним так похожи - нет, конечно, не развитием, а одиночеством. Я жалел Борьку, но подойти к нему боялся - мне казалось, что эти злые пацаны узнают, что я тоже Борька и тоже начнут бросать в меня камни и тоже начнут травить - животный и необъяснимый для мальчика страх.

Самым любимым Борькиным увлечением было собирание лампочек. Он их выбирал из мусорных баков, находил на улице, многие взрослые не выбрасывали сгоревшие лампочки, а отдавали Боре. Как же он был счастлив каждому новому подарку и от того по улице он ходил с сильно оттопыренными карманами брюк. Когда он находил цоколь от разбитой лампочки, то оплакивал его так, как обычные дети оплакивают мёртвого птенца. А с целыми лампочками Боря игрался – гладил их, стирал с них пыль краями рубашки и рассматривал через них мир окружающий, смешно при этом щурясь и улыбаясь.

Один раз я всё же набрался смелости и с парой сгоревших лампочек вышел во двор. Борьки там не было, и я пошёл искать его по соседским дворам. Боря сидел между гаражей и смотрел на солнце через лампочку. Глянет, а потом трёт глаза от выступивших слёз – смешно так. Я подошёл к нему – он от неожиданности вздрогнул и недоверчиво на меня посмотрел. Я протянул ему лампочки, и он радостно вскочил и взял их бережно у меня своими ладонями. Тогда я впервые увидел его ладошки – они были в мозолях и трещинах, как ладони взрослого человека, как ладони моего папы. Я вдруг понял, точнее, осознал, что ему так много лет, что он совсем взрослый и так защемило сердце в тот момент. Боря взял лампочки и принялся их рассматривать, абсолютно не обращая на меня внимания. Я постоял ещё пару минут рядом с ним и пошёл домой.

 Спустя года три Бори не стало - он и раньше не появлялся на улице неделями, может болел, а может родители оберегали его от пацанов и их злости, а тут его отсутствие было долгим и заметным. Потом мне пацаны сказали, что он умер. Сказали без жалости подобающей, а просто как о смерти кошки сбитой машиной, прибавив ещё и слова о смерти с косой. Спустя некоторое время камни летели уже в другого мальчишку - двор выбрал свою жертву.

Может этой жертвой стал бы и я, но мои больничные отсутствия многомесячные не позволили мне стать частью этого двора, и друзей у меня в нем не было. Да что друзей, даже близких знакомых, кроме взрослых, в памяти у меня не осталось. А вот Борьку я помню. И вспоминая его, я задумываюсь и о его родителях и об их тяжкой доле, и о том, как страшно быть изгоем и жить в мире, который тебя ненавидит.

Родителей Борькиных уже, наверное, нет в живых – тогда, в семидесятом, ему было почти тридцать лет, и сейчас они рядом со своим большим и добрым и таким несмышлёным сыночком. Я не помню Бориного лица, я помню его руки и его детскую улыбку.

Это были реальные события из моего детства.