Троллейбусы автобусы трамваи давно нужно
делать круглястыми, а не коробкастыми. Потому что так они больше всего похожи
на своих коллег из мультфильмов – ведь дети и взрослые очень мультики любят. В
круглом транспорте не будет скандалов и ссор – он же шар – наоборот, все
молодые станут уступать место старичкам, а те вежливо с улыбкой отнёкиваться.
Почему люди враждуют в автобусах? оттого что салоны квадратны и везде отовсюду
торчат острые углы, об которые колется сердце. На каждый зигзаг визгливого
тормоза душа отзывается игольчатой болью, а если сам укололся серьёзно, то
обязательно хочется тыкнуть шилом соседа, чтобы не радовался – вот пассажиры и
затачивают языки друг на друга.
А шар? а круг – в нём всего одна палка
диаметра, да и та удобно пролегает сверху вместо поручня, и на ней рядышком
возлегают ладони стоящих – касаясь и нежа друг дружку. Снаружи круглый автобус
похож на доброго дядюшку с сияющими глазами – квадратный же словно злой дальний
родственник, к которому незвано приехали гости, и он клацает на них нижней
челюстью, угрюмо мигая фарами.
Жаль, но пока что не хватает ума и фантазии
автоглупожаднозаводчикам.
К трамваю неуклюже бежала пожилая дама,
переваливаясь с ноги на ногу, и подгребая руками словно плывя по воде. За целый
день ещё сотня трамваев мимо пройдёт, проскользит тормозя на остановках, но она
почему-то спешила именно к этому. Может быть, лишние десять минут в её жизни
значили важного множество, а скорее всего что даму давно закружила обыденная
суета, которая очень похожа на детскую карусель со взбесившимся моторчиком,
сорвавшим в натуге все свои стопы – и теперь по желанью не остановишься,
страшно спрыгивать надо.
Вагонная вожатая терпеливо подождала даму,
возможно представив себя на её месте, и снова отворила ей заднюю дверь. Та
быстренько заторопилась вовнутрь, чуть не падая на ступеньках – а когда вся вошла,
и руки и ноги и сумка, когда установилась качающимся памятником на площадке, то
тяжело отдуваясь сказала – спасибо! – вожатому, кондуктору, всем пассажирам.
Ей отчего-то очень хотелось выговориться:- Вы
знаете,- то ли из благодарности, то ль вместе с воздухом из неё сами собой
выходили слова,- а я ведь ещё пару лет назад даже себя и не чувствовала, как
будто летая,- обратилась она к другой, уже сидящей дамочке помоложе, которая
пока душою и телом в сочной зрелости обреталась.- Однажды я увидела старушку,
что с трудом шла по улице, и подумала: вот притворяется, сучка – видно, и в
молодости так же лентяйничала. А теперь я её понимаю. Хоть я всегда работала,
трудилась – но уже и сама такая.
- Да, да,- отвечала ей зрелая дамочка.- Я как
только чувствую недомогание в своём теле,- и она провела ладонями по своим
соблазнительным бёдрам, по-лисьему косо посматривая в стороны на рядом сидящих
и дальних мужчин,- то сразу обращаюсь к врачу, который меня уже давно
наблюдает.- По её сладкому голосу стало понятно, что она б не отказалась и от
большего; в каждом её слове сквозили ветреные намёки, лёгкими порывами словно
бы оголяя ей короткую бордовую юбку, а прыгающее на груди жемчужное монисто –
перламутровое ожерелье, собранное на коралловом дне глубоководными ныряльщиками
– то и дело проваливалось в розоватое декольте покрасневшей от волнения дамочки
– будто эти смуглые мускулистые юноши ныряли именно к ней за корсаж, и
барахтались там с удовольствием.
Но пожилая дама совсем не нарошно не дала ей
насладиться барахтаньем: её просто очень заботило собственное здоровье, а
разговор о врачах как будто пришёлся к месту, и нужно было застолбить эту
интересную тему всякими больничными вёшками, чтоб уже не сворачивать в сторону.
Дама с натугой присела с дамочкой рядом – ей уступил своё трамвайное кресло
симпатичный молодой человек, который явно хотел бы симпатизировать всем
женщинам на свете – и тут же продолжила беседу о себе и таблетках.- Вам просто
повезло, девушка, с лечащим доктором.- Непонятно, как это получилось –
сознательно, по наитию ли, благородству души – но на девушку дамочка расцвела,
красиво зарделась, и ловя восхищённые мужские взгляды, уже не смела перебить
пожилую даму, боясь спугнуть жалобным болезненным голоском свою здоровую
привлекательность.
А дама, заполучив такую внимательную
кивательную слушалку, которая к тому ж сама не надоедала болячками как ноющие
сидельцы в кабинетных очередях, с удвоенным пылом набросилась на систему
здравоохраненья, ту что не лечит но калечит.- Мне лично досталась баба-яга, а
не докторша. С улыбочкой меня приняла, ласково чуть ли песни мне пела, и
раздела догола в кабинете – чтобы съесть. Я ей целую кучу анализов в банку
сдала, меня шприцами всю искололи сбоку и сзади, замучили клизмами, а она не
сумела понять по бумажкам – то ли у меня застарелый артроз, то ль подагра. Как
вам это понравится?
Не понравилось, точно. Потому что дамочка всё
дальше отодвигалась от неё, казалось в готовности выпрыгнуть из окна, и
закрывала правую щёку бледной ладонью, испод которой уже полыхало огнём. Я не
такая! Я другая! – хотелось ей выкрикнуть на весь вагон, изгоняя из себя чужой
стыд, безобидным ужиком заползший к ней в нутрь – а то была только мимикрия,
фальшь, змеиная подделка ядовитой гадюки.
По разнице в возрасте старенькая дама уже
давненько не понимала подобного срама: ей думалось, что как живёт она в
искренних заботах о своём здоровье, то так должны проживать и другие, будь хоть
юноши-девушки. Любое естество никогда не бывает безобразным: если молодая
неопытная душа часто смущается скабрёзным оттенкам бытия, то душа
многоповидавшая с нежностью лелеет и даже смакует свои трудовые интимности,
заработанные потом и кровью на этом пристойном свете. Поэтому дама без
малейшего стеснения – как так и надо – продолжала рассказывать о диагнозах,
клизмах, рецептах, будто это всем интересно, и совершенно не замечая
неловкости, которую она словно передала от себя окружающим людям.
Непонятная человеческая сущность – стыд да
срам. В ней есть и физическая и моральная сторона неловкости положений, в
которые попадают люди. Оказаться голым на виду у толпы или обделаться от
недержания в магазинной толчее – это всё телесный позор, гадкий и грязный, но
за него меньше грызёт совесть, особенно если свидетели больше в жизни не
встретятся. Память только лишь иногда будет подкидывать эти воспоминанья, да
тут же сама оправдает грех смехом.
Моральный стыд глубоко заедается в душу,
словно бы вместе с желудочным соком разносясь витаминными молькулами по крови,
по сердцу, запитывая и разум в систему обращенья – как бы мозги потом ни искали
пустых оправданий преступку, а душа всё равно каждый раз содрогнётся, будто
кару вменяя вину.
И ещё есть интересная особенность у стыда –
совестливым натурам, у которых порядочность вскормлена генами, или утончённым,
коих тонкая кожа легко пробивается почти невесомой стрелой, очень часто бывает
стыдно за других, а не за себя. Сидя рядом, и просто наблюдая чужой позор,
такой человек может покраснеть как варёный рак и затрястись в лихорадке, оттого
что дружок, иль товарищ, или даже далёкий знакомец смешон – хотя может быть
самому этому знакомцу в сей миг хватает выдержки, а лучше сказать наглости,
чтобы глубоко наплевать на дурное мнение.
Вот и толстая кожа пожилой дамы была
непробойна. Скорее всего, что за всю прошлую жизнь она уже побывала во многих
ругательных схватках, и пули плевки оскорбления не только оставили зарубки на
ней, но и закоптили под первым слоем белого жира второй тёмный слой дублёного
мяса, похожего на солонину, что закатывают в трёхлитровые банки. Даме даже в
голову не могло сейчас прийти, что кому-то неинтересны подробности о здоровье,
когда для неё это самое главное в жизни. Ведь и те кто стоят рядом держась за
поручни, тоже не вечны, и обязательно будут болеть – значит нужно делиться с
людьми, чтоб они не попали впросак со своими язвами, аппендиксами, запорами.
А молодой дамочке хотелось поговорить о
красоте и дружбе – о любви. Молодость недоверчива к старости, и тем более к
болезням и смерти: ей кажется – она даже более чем уверена – что её это всё
стороной обойдёт. Потому что прогресс, эволюция – а значит, к тому времени
медицина дойдёт до порога бессмертия. За которым вечная жизнь и любовь. И все
молодые юноши, что окажутся через сто лет в таком же трамвайчике, будут с
ошеломительным восторгом глядеть на неё, рты разинув, и никто из них не поверит
в то что она ровесница прошлого века.
Дамочка, кое-как совладав со стыдом,
вполовину уже разбавленным её негодованием, самоуверенно попыталась всё же
перевести разговор на трамвайные рельсы, на общество:- Вы знаете, здесь не
совсем удобно об этом говорить. Вот если бы мы с вами сидели в больнице...
- Эээ, милочка,- перебила её дама,- видно что
вы по молодости ещё плохо понимаете людей. А они все одинаковы – что в
поликлинишной очереди, что на нашем трамвае.- И она внимательно оглядела
пузатым взором круглых глаз всех стоящих возле, и вдаль.- Вот вы, молодой
человек, часто думаете о здоровье?
- Стараюсь,- улыбнулся ей широкоплечий
спортсменистый атлет, на которого чаще других и поглядывала молодая дамочка.
Ему хватило одного ёмкого слова, чтобы соблюсти свой физкультурный статус.
- А с кем-нибудь говорите о нём,
советуетесь?- Дама пыталась пробить брешь в этом накачанном теле, если хоть не
гантелью, то каверзным вопросом.
- Зачем?- удивился спортсмен.- По мне и так
всё видно.
- Эээ, не скажите...- Дама опять села на
своего эгегешного конька, который чаще всего привозил её к оздоровительным парадоксам.-
Вот вы ходите, спите; качаетесь, как у вас говорят. Вроде всё хорошо. А где-то
внутри уже завёлся маленький червячок, который впоследствии вырастет в большую
змею, если вовремя не показаться врачам.
- Никогда такого не будет.- Атлет сказал как
отрезал; но всё же отступил на шаг и отвернулся, может уже на один мускул
сомневаясь в себе.
- Так думали о своём здоровье почти все
покойники,- равнодушно к его судьбе промолвила пожилая дама, выглядывая в окно
ближайшую остановку; а дамочка молодая закашлялась от её пророчествующих слов.
- Я бы вам ещё рассказала о своей доброй
знакомой, но мне пора выходить.- Даме с её габаритами было трудно пройти к
выходу, не цепляя других; и все перед ней расступались, то ли боясь быть
растоптаными, то ль опасаясь острого языка.
Когда она вышла – даже, образно говоря,
вывалилась из трамвая – ближайшие к ней пассажиры облегчённо вздохнули и
улыбнулись друг другу. А один не очень молодой гражданин посетовал:- Конечно,
она очень навязчивая, и бестактная,- потом оглядел всех рядом стоящих,- но вы
знаете, в отдельных вопросах она права,- и начал рассказывать про свои баночки,
скляночки, клизмочки.
========================
Помочь сайту
Поздравления
