От автора: Друзья, хочу предупредить, пока вы не начали читать: глава немного неприятная, тяжёлая... Но я фиксирую жизнь и не моя вина, что она такая, что в ней не только светлое, но и тёмное, не только чистое, но и грязное...
************************************
Виктор Наумович уже проверил три подъезда. Подвалы и чердаки закрыты и опечатаны, должно быть, ещё с того времени, как было распоряжение в связи с чеченскими событиями и взрывами домов в ряде городов. Опрос попавшихся жителей ничего не дал. В четвёртом дальнем и глухом подъезде замок был сбит, и дверь висела на одной петле.
Виктор Наумович включил фонарик и шагнул в тёмный зев. В лицо пахнуло смешанным запахом палёного, фекалий и кошачьей мочи. Софья недовольно заурчала, пару раз чихнула.
- Потерпи, девочка. Я тоже не в восторге. Скажи спасибо, что здесь сухо, а то комарьё бы налетело, - громко позвал: - Аня! Если ты здесь - отзовись. Не бойся, это я, Виктор Наумович, тёти Зоин муж.
Прислушался. Слева, похоже, в самом конце подвала, возник неясный шум.
- Аня? Это ты? Отзовись.
- Здесь она, ходи сюда, – прилетел из глубины мужской голос.
"Бомжи?"
Виктор Наумович переступил бетонный порог и оказался в просторном помещении. Слева в дальнем конце тускло теплилась единственная лампочка.
- Аня, ты здесь?
- Здесь, здесь. Спит твоя Аня, умаялась, - отозвался тот же голос.
Следом вспыхнули и погасли смешки.
"Сколько их там? Трое, как показалось, или больше? Разумно ли поступаю, что иду на зов? Бомжи народ своеобразный, непредсказуемый.…Не раздразнить бы гусей…"
Виктор Наумович остановился в растерянности. Софья нервно поскуливала.
- Ходи, чего замер? Не боись, не кусаемся.
"Может, верно, зря себя запугиваю.…Пожалели девчонку, пригрели. Бомжи, ведь, вчерашние нормальные люди. Обстоятельства загнали их в это состояние…"
Виктор Наумович продолжил путь. В круге света он увидел два диванных матраса, на них ворохи тряпья. Между "кроватями", на кирпичах, круглая столешница, на которой была мини-свалка. Чуть в стороне "козёл" - самодельный обогреватель: конец асбестовой трубы, обмотанный спиралью. Вокруг стола сидели четверо мужчин. Грязные обросшие лица в тусклом свете были просто отталкивающими.
- Привет, мужики.
- Здорово, коль не шутишь.
- Где девчонка?
- Какая девчонка? - бомжи переглянулись, хмыкнули.
- Аня. Вы же сказали…
- Послышалось. Услышал звон, да не знамо где... Ты лучше отстегни нам на пузырь.
- У меня нет с собой денег.
- Тогда пёсика оставь на закусь. Ты говядинкой балуешься, а нам и псинка что барашек. Мясца хотца.
- Вы что… серьёзно?
Двое поднялись, шагнули к Виктору Наумовичу.
- А какой резон шутковать. Ты, поди, уже поужинал, а у нас с утра крошки во рту не бывало…
- Хорошо, я принесу вам поесть.
Поднялся ещё один:
- Хотелось бы верить, но не получается…
Первые двое внезапно прыгнули и набросились на Софью, подмяв её под себя.
- Мужики, мужики, прекратите! Честное слово, я принесу и еды, и на бутылку…
Софья хрипела, бомжи, матерясь, душили её.
Виктор Наумович схватил ближайшего за шиворот, потянул, но сопревшая ткань лопнула, и его по инерции качнуло назад. Третий бомж пнул по ноге и Виктор Наумович рухнул на пол. В следующее мгновение на него навалились: одни заталкивали в рот кляп, другие заламывали руки за спину, стягивали верёвками. Ноги у самых кроссовок тоже связали. После чего швырнули на "кровать", лицом вниз.
- По-хорошему просили.…До чего глупый народ…
- Зажрались…
Софья уже не хрипела. Да и не могла, ибо, придушив, бомжи с неё тотчас стали сдирать шкуру.
Связанные руки и ноги немели, Виктору Наумовичу показалось, что они частями отваливаются от его тела. А онемение продвигалось дальше. Вскоре остался один слух. Глаза переполнились слезами и ослепли.
- Кровушку сюда слейте. Счас тяпнем свеженькой, заместо бражки сойдёт…
- Я когда в деревне жил, завсегда: порося режу, так хлобыстну пару кружек - водяры не надо! Мне с лопаток мясца настрогай, шашлычок сварганю. Гриха отбери там лучок почище. Эх, помидорков бы сюда…
- Ржавый, чё с мужиком-то делать будем?
- Погодь, не порть аппетит. Пошамаем, тогда и решим.
Некоторое время молча нанизывают на проволоку мелкие луковки, обвалянные в соли куски мяса. Затем жарят над спиралью "шашлыки".
***
Макс, не включая фонарик, шёл вдоль стены, старался ступать бесшумно. В конце помещения тускло горела одинокая лампочка, оттуда несло горелым мясом, слышались глухие голоса.
"Бомжи. Неужели батя с ними лясы точит? Тогда почему меня так влечёт туда и на душе неспокойно? Странно, что Софья до сих пор молчит, уж она-то сразу бы меня учуяла…"
Первое, что бросилось в глаза, - это наполовину ободранный труп Софьи. Внутри у Макса всё сжалось, стиснулось шипастыми клещами. Стало трудно дышать, к горлу подступила тошнота. Припал к стене, выравнивая дыхание.
За круглым столом сидели трое мужчин, двое курили, третий лениво обгрызал "шашлык". Ещё один копошился на кровати. Макс видел лишь часть его спины и всклокоченную голову.
- Не можешь срать, не мучай жопу, - сказал со смешком один из сидящих за столом.
Бомж на кровати матюгнулся, выпрямился, встал на ноги. Сидящий за столом, тоже встал, и открыл то, что скрывалось за ним. Макс увидел скорченного стянутого верёвками человека, брюки спущены до колен…
"Батя…"
Макса окатил ледяной озноб. Оттолкнулся от стены и, включив фонарик, закричал:
- Всем стоять! Руки за голову, лицом к стене!
Бомжи вскочили, один метнулся влево в проём соседнего помещения. Ещё один попытался последовать его примеру, но Макс тотчас перекрыл проём, а ослеплённого светом фонарика бомжа, огрел трубой по голове. Бомж, охнув, кулем рухнул на пол.
- Не имеете права…- по-бабьи взвизгнул, стоящий у стены.
Макс осветил его лицо, затем ударил трубой по коленям. Бомж взвыл сиреной, оседая по стене.
Видимо сообразив, что это не милиция, двое других кинулись на выход. Одного Макс настиг и от души огрел по загривку. Бомж споткнулся и распластался на полу. Ещё взмах трубой - по ногам. Другого догонять уже бесполезно: его тень мелькнула на выходе из подвала.
Отец был без сознания. Макс освободил его от верёвок, натянул брюки. Попробовал привести в чувство, похлопав по щекам. Тщетно. На столе было три двухлитровых пластиковых бутылки с водой. Макс побрызгал в лицо отца, потряс за плечи:
- Па.…Очнись! Это я, Макс…Пап, ты меня слышишь?
Дрогнули веки, дыхание стало быстрым, учащённым.
- Пап, пап…это я, Макс!
- Не шуми…- едва слышно выдавил отец.
Макс помог ему сесть. Отец не поднимал головы, не смотрел на сына.
- Пошли, а?
- Сейчас…- глубоко вздохнул отец, прерывисто сглотнул. - Матери…ни звука…
- Хорошо, па…- Макс хотел помочь подняться, но отец отстранился, сам встал и, как пьяный, побрёл к выходу. Макс взял со стола отцовский фонарик, включив, молча вложил в руку отца.
Сняв куртку, Макс собрал в неё останки Софьи.
- Вызови "Скорую", - со стоном попросил бомж, корчившийся у тёмного проёма.
Макс положил на ящик ношу, взяв трубу, подошёл к бомжу. Осветил чумазое залитое кровью лицо:
- Ты…трогал отца?
Бомж застонал громче, процедил сквозь зубы:
- Вызови "Скорую"…ты мне голову пробил…
Макс упёрся кроссовкой в грудь бомжа, приблизил ржавый штырь вентиля к его лицу:
- Я тебе ещё и глаз проткну…
- Не трогал я… Не по душе…- едва не плача, выкрикнул бомж.
- Кто?
- Только Гусак…тот, что убёг…Вызови "Скорую"…пожалуйста…
- Что говорить будете?
- Сами…подрались…
Макс отбросил трубу:
- Смотри, козёл…
- Вызовешь?
- Вызову…
Проходя мимо второго, всё ещё лежащего плашмя, Макс не удержался, пнул его в бок.
Женя стояла на пороге, вооружённая обломком рейки.
- Что случилось? Сперва вылетел мужик, страшный как… Я чуть не описалась. Потом дядьВитя какой-то странный…
Макс молча прошёл рядом. Женя глянула в его лицо и осеклась: Макс плакал, cлёзы обильно текли по бледным щекам…
Женя была поражена до глубины души: незнающий уныния, вечно улыбающийся, такой далёкий, недоступный Макс шёл рядом, поникший, плачущий как ребёнок. Женю охватила небывалая жалость, хотелось прижать его заплаканное лицо к груди, гладить по голове и говорить тёплые, ласковые слова. И целовать его мокрые глаза и солёные от слёз губы…
Занятая своими мыслями, Женя не заметила, как они свернули влево. Лишь когда переходили Малый проспект, её вернул на землю пронзительный сигнал клаксона: совсем рядом пронеслась красная иномарка.
Макс шёл в сторону площади. Женя хотела уже обратить внимание, что они удаляются от дома, но, взглянув в лицо Макса, передумала. Он уже не плакал, бледное лицо застыло, как у греческой скульптуры из белого мрамора. Живыми остались только глаза, полные невыразимой болью. И они знали, куда ведут тело.
Вот и площадь. Макс пошёл вдоль ограды, остановился у деревца с раскидистой кроной. Опустился на колени, положил ношу на землю, после чего руками стал рыть яму.
Женя оглянулась по сторонам: уже достаточно стемнело, прохожих мало, да и ветви изогнутые к земле скрывали их.
" Только бы шум не подняли любопытные…" - подумала Женя, опускаясь напротив Макса. Он, казалось, вообще её не видел. Даже когда их пальцы встречались на дне ямы, Макс вёл себя так, будто один роет могилу для Софьи.
Помочь сайту
Поздравления
