Петин тесть, Ефим Ардалеонович, был уважаемый человек. Не было на Большой Морской улице, что в центре Николаева, более почитаемого жителя. Никто не знал, чем он занимается и какую должность занимает. Но все, буквально все, кто его знал, едва завидев его плотную фигуру, спешили первыми с ним поздороваться. И не каждому, о, далеко не каждому он отвечал легким кивком головы.
Дома, когда Ефим Ардалеонович отдыхал, даже мухи боялись жужжать. Так, может быть, где-нибудь в кладовке они тихонечко и жужжали. Но чтобы в помещении! Нет, такого никогда не было! Про детей и даже тещу, которая вскоре померла, и разговора не было. Никто никогда не садился кушать, пока Ефим Ардалеонович не занимал свое место во главе стола. Во время еды разговаривать не возбранялось. Но только с главой семьи. И только когда он кого-либо спрашивал, разрешалось отвечать. И еще позволялось просить что-нибудь или о чем-нибудь Ефима Ардалеоновича тоненьким тихим голосом и только на вы. Обычно Ефим Ардалеонович разрешал или давал просимое, так как не был деспотом. Он был просто очень уважаемым человеком.
И только Петр, его зять, позволял себе говорить, что вздумается и когда вздумается. Жена Ефима Ардалеоновича при этом замирала от страха, а Петина жена Вера смотрела на мужа с восхищением. Еще бы, Петр был майором морской авиации, и это звание чего-то да стоило. Молодежь не часто донимала Ефима Ардалеоновича своим присутствием. Служили они далеко, на Дальнем Востоке, и в Николаев приезжали на лето, в отпуск. Вера с детьми задерживалась на все лето, но Петя своим присутствием тестя больше чем на полтора месяца не отягощал.
Если дело было летом, Ефим Ардалеонович надевал широкие светлые брюки, белую бобочку, желтую шляпу и, опираясь на тяжелую трость, выходил из дому. Зимой на нем красовалось тяжелое драповое пальто с каракулевым воротником и такой же «пирожок». Он направлялся на Радяньскую, где в одном и том же киоске покупал "Вечерний Николаев" уже более двадцати лет. Киоскер, не задавая лишних вопросов, почтительно ждал, пока его солидный клиент выберет нужную ему корреспонденцию. А покупал он всегда одно и то же: «Вечерний Николаев», «Известия» и «Правду Украины». Только когда Ефим Ардалеонович пунктуально расплачивался с киоскером, тот осмеливался сделать пару критических замечаний о наиболее значительных событиях. При этом Ефим Ардалеонович говорил:
– Хм!
А киоскер:
– Хи-хи-хи-с!
Но никто из нас не знает, на что он способен в экстремальных ситуациях. И способен ли он вообще хоть на что-либо. Жил себе Ефим Ардалеонович солидно и спокойно, и семья смотрела на него, как на каменную стену, которая любые удары судьбы выдержит. Но случилось тут известное всей стране землетрясение.
5-6 баллов по шкале Рихтера потрясли устои, на которых стояли Одесса, Кишинев, румынский Тыргу-Муреш и Николаев. Как вы помните, ничего особого не произошло. Тыргу-Мурешу досталось основательно, а наши города отделались легким испугом. В Кишиневе побилась посуда и отвалилась давно требующая ремонта лепнина на зданиях 1945 – 1955 годов постройки. В Одессе лепнины отвалилось больше, так как ее там больше и она старше. В Николаеве отваливаться особенно нечему. Самый страшный удар был нанесен по авторитету и престижу Ефима Ардалеоновича.
Толчки пришлись на раннее утро, когда семья и сам Ефим Ардалеонович мирно спали. Дом, в котором они жили, был одноэтажный. И не успел первый толчок, как следует растолкать всех жильцов, как Ефим Ардалеонович, проявив несвойственную ему прыть, через окно выскочил прямо на тротуар. Стоя босиком в пижаме на холодных камнях, он трусливо моргал своими белесыми ресницами и не делал никаких попыток вернуться в дом. А в доме пронзительно визжала жена Ефима Ардалеоновича и трубным гласом орала Веруня. Громко плакали детишки.
Пьяница-сосед, воспользовавшись путем бегства хозяина, через открытое окно влез в дом. Там он первым делом вышиб выходную дверь, вытолкал в нее визжащую хозяйку, а потом, подхватив под мышки закутанных в простыни и скатерть детей, пинками вытолкал истошно трубящую Веруню. Сгрузив детей возле затихшей бабушки и направив к ним Веру, лихой алкаш еще раз вернулся в дом и сгреб с вешалки пальто, пальтишки и шубу, там висящие. Стояла, если вы помните, ранняя весна, и ранним утром было довольно-таки холодно. Второй толчок был слабее, а третьего не было вообще.
Когда паника на улице улеглась и перепуганные соседи уже были в состоянии задавать друг другу вопросы и обмениваться впечатлениями, Вера подошла к отцу:
– Папа, это как прикажешь понимать? Ты бросил нас с детьми и маму и выскочил в окно.
Тут подошла жена Ефима Ардалеоновича и, не стесняясь соседей, завизжала:
– То, что ты выскочил, неудивительно. Почему ты не вернулся за нами? Если бы продолжился этот кошмар, мы бы там погибли, а ты бы так и стоял, как приклеенный к асфальту.
Соседи не вмешивались в семейную разборку, но по их улыбкам и смешкам было видно, что авторитет Ефима Ардалеоновича сильно пошатнулся.
Пьяница-сосед, которого приветствовали, как героя, указывал на него пальцем и регулярно повторял:
– Наложил в штаны наш Ефимчик.
С этих пор Ефима Ардалеоновича, никто по-другому не звал. Он перестал носить желтую шляпу и уже не опирался при ходьбе на увесистую трость. У него оказалась мелкая семенящая походка и опора была уже не нужна. Киоскер не заготавливал для него реферата передовой статьи, и никто не спешил первым поздороваться с ним на улице.
По законам жанра вы решите, что, не выдержав всех этих насмешек и унижений, Ефим Ардалеонович вскоре умер? Ничего похожего. Хотя и стали его звать к столу последним, когда детей уже покормили, он даже не похудел. А прожил долгую жизнь при отличном здоровье. И Бог послал ему легкую и безболезненную смерть.
Помочь сайту
Поздравления
