Дядя Боря и старые итальянские туфли

29 февраля 2016 - Александр Сороковик

Мать вошла в Маринкину комнату, как обычно, не постучавшись и не спросясь. Дочь лежала на тахте, задрав на сложенное одеяло полные белые ноги – чтоб отдыхали. Всё её внимание занимал планшет с широким экраном. Она сосредоточенно тыкала наманикюренными пальчиками по клавишам, довольно худенькое для её комплекции миловидное личико под тёмными кудряшками выражало умиротворение и сосредоточенность.
- Вставай давай, иди к отцу в комнату. Он благословить вас с Генкой хочет.
- Чё, опять помирает? - лениво спросила Маринка по-прежнему не отрываясь от экрана. - У меня тут только базар толковый вырисовывается...
- Не опять, а снова! - Лариса Сергеевна повысила голос. - Тебе бы только с подружками ля-ля...
- Это не подружки, мам, - Маринка томно вздохнула, - это Игорёк!
- Ну, так скажи, что позвонишь, или как у вас там... напишешь попозже, отец зовёт!
- Ладно, приду щас, погоди чуток...

***
Старший Курилов лежал на своей тахте в маленькой комнате и тяжело, с постанываниями, дышал. Лариса вошла внутрь, подтолкнула вперёд хмурого Генку, двенадцатилетнего оболтуса, давно уже переставшего слушаться кого-либо, и понимавшего только тяжёлую мамкину руку, когда она бралась за него всерьёз.
Маринка, недовольно кривя губы, держалась подальше, возле двери, всем своим видом показывая, что пора уже начинать и побыстрее заканчивать всё это действо: её ждёт Игорёк для продолжения интересного разговора.
Александр Михайлович открыл глаза, убедился, что вся семья в сборе, и начал приподниматься на своём ложе. Повозился немного, пытаясь сесть, укоризненно посмотрел на жену. Та, зыркнув на Генку, чтоб не удрал, подошла к кровати, подтянула мужа за плечи, прислонила к стоящей вертикально подушке. Вернулась на своё место, и с ничего не выражающим лицом стала ждать.
- Лариса, дети, я умираю, - голос Курилова был слаб и тих, но никто не придвинулся поближе, чтоб расслышать последние слова умирающего, все молча стояли с равнодушными лицами, - пришёл мой час, всё кончено… Дети, я должен благословить вас; подойди, Марина.
Маринка равнодушно приблизилась, привычно наклонила голову. Отец крестообразно потыкал над её волосами маленькой иконкой Богородицы, как умея, изображая благословение. Затем совершил такую же процедуру с Генкой, взяв с прикроватной тумбочки ещё меньшую иконку Спасителя. Сын пыхтел недовольно, однако молчал.
Никогда не отличавшийся особой религиозностью, Курилов когда-то прочитал то ли у Чехова, то ли у Толстого, как русские помещики и аристократы благословляли перед смертью детей иконами, и теперь ему хотелось им, благородным и значительным, подражать.

Здесь опубликован отрывок из рассказа. Полностью его можно прочитать в книге "Одесские осколки"

Регистрационный номер №0332290

от 29 февраля 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0332290 выдан для произведения: Мать вошла в Маринкину комнату, как обычно, не постучавшись и не спросясь. Дочь лежала на тахте, задрав на сложенное одеяло полные белые ноги – чтоб отдыхали. Всё её внимание занимал планшет с широким экраном. Она сосредоточенно тыкала наманикюренными пальчиками по клавишам, довольно худенькое для её комплекции миловидное личико под тёмными кудряшками выражало умиротворение и сосредоточенность.
- Вставай давай, иди к отцу в комнату. Он благословить вас с Генкой хочет.
- Чё, опять помирает? - лениво спросила Маринка по-прежнему не отрываясь от экрана. - У меня тут только базар толковый вырисовывается...
- Не опять, а снова! - Лариса Сергеевна повысила голос. - Тебе бы только с подружками ля-ля...
- Это не подружки, мам, - Маринка томно вздохнула, - это Игорёк!
- Ну, так скажи, что позвонишь, или как у вас там... напишешь попозже, отец зовёт!
- Ладно, приду щас, погоди чуток...

***
Старший Курилов лежал на своей тахте в маленькой комнате и тяжело, с постанываниями, дышал. Лариса вошла внутрь, подтолкнула вперёд хмурого Генку, двенадцатилетнего оболтуса, давно уже переставшего слушаться кого-либо, и понимавшего только тяжёлую мамкину руку, когда она бралась за него всерьёз.
Маринка, недовольно кривя губы, держалась подальше, возле двери, всем своим видом показывая, что пора уже начинать и побыстрее заканчивать всё это действо: её ждёт Игорёк для продолжения интересного разговора.
Александр Михайлович открыл глаза, убедился, что вся семья в сборе, и начал приподниматься на своём ложе. Повозился немного, пытаясь сесть, укоризненно посмотрел на жену. Та, зыркнув на Генку, чтоб не удрал, подошла к кровати, подтянула мужа за плечи, прислонила к стоящей вертикально подушке. Вернулась на своё место, и с ничего не выражающим лицом стала ждать.
- Лариса, дети, я умираю, - голос Курилова был слаб и тих, но никто не придвинулся поближе, чтоб расслышать последние слова умирающего, все молча стояли с равнодушными лицами, - пришёл мой час, всё кончено… Дети, я должен благословить вас; подойди, Марина.
Маринка равнодушно приблизилась, привычно наклонила голову. Отец крестообразно потыкал над её волосами маленькой иконкой Богородицы, как умея, изображая благословение. Затем совершил такую же процедуру с Генкой, взяв с прикроватной тумбочки ещё меньшую иконку Спасителя. Сын пыхтел недовольно, однако молчал.
Никогда не отличавшийся особой религиозностью, Курилов когда-то прочитал то ли у Чехова, то ли у Толстого, как русские помещики и аристократы благословляли перед смертью детей иконами, и теперь ему хотелось им, благородным и значительным, подражать.
Больших деревянных икон в доме не держали, приходилось довольствоваться малюсенькими бумажными образками. Что говорить при этом Курилов не знал, поэтому просто изображал подобие креста над головами детей и важно молчал.
Александр Михайлович откинулся на подушки, пожевал губами и заученно произнёс:
- Мать слушайтесь, поддерживайте её. Ты, Геннадий, будешь теперь вместо меня, учись хорошо, поступай в институт, зарабатывай, помни, что ты мужчина. Марина, будь счастлива с Игорем, замуж выходи, свадьбу играй скоро, не жди, когда по мне траур кончится, - девушка кивала, делая вид, что внимает последней воле отца. Свадьба планировалась на июль, когда Игорёк сдаст летнюю сессию, и это мероприятие никак не зависело от желаний отца семейства, всё было давно обговорено и решено без него.
- Лариса, крепись! Тебе, я знаю, будет трудно без меня, но ты выдержишь, – он помолчал, а потом начал давать указания, как вести хозяйство и держать дом без основного кормильца. Тут уж его вообще перестали слушать. Давным-давно мать и дочь вели это самое хозяйство сами, обходясь неплохой маминой и пока ещё маленькой дочкиной зарплатами, а также недавно выбитым крохотным государственным пособием.
Старший Курилов работал нерегулярно, получал мало, а на своё лечение, как все мнительные люди, тратил много, так что говорить о нём, как не только об основном, но и вообще, как о кормильце, было нелепо.
Вскоре больной выдохся. Он попросил у всех прощения, и закрыл глаза, давая понять, что церемония окончена. Все стали с облегчением продвигаться к двери, как вдруг Александр Михайлович окликнул жену:
- Лариса, а где мои итальянские туфли?
- Не знаю, где-то в кладовке, наверное, – равнодушно отозвалась та.
- Ты найди их, почисти. Я хочу, чтоб меня в них в гроб положили. Слышишь? Обязательно в них похорони, это моя последняя воля! – повысил он голос, словно откликаясь на её равнодушие.
- Хорошо, я найду. - Лариса изо всех сил пыталась скрыть раздражение, - Ну, мы пойдём, отдыхай, поспи, всё и пройдёт. Лекарство, вон, выпей.
Курилов устало махнул рукой, не открывая глаз, ничего не сказал. Все с облегчением покинули комнату.

***
Жена и дети Курилова не были равнодушными и циничными негодяями, которые не слушают умирающего мужа и отца. Дело в том, что глава семейства устраивал шоу с умиранием, благословением детей и прочими атрибутами регулярно, чуть ли не каждый месяц. Это длилось уже больше года и надоело всем хуже горькой редьки.
Всё началось позапрошлым летом, когда Александр Михайлович, и раньше не блиставший крепким здоровьем, сильно занемог. Беда заключалась в том, что он всегда любил то, чего ему следовало избегать: копчёное мясо, жареную картошечку, жирную домашнюю колбаску, и, конечно, под это дело, водочку.
Жена не одобряла его увлечений, поэтому он частенько на заначенные от неё деньги тайком покупал запретные лакомства, и в знакомом баре уничтожал их под сто пятьдесят грамм. Также неплохо давали возможность покушать родственники и друзья. Куриловы жили небогато, но в праздники гостей принимали, да и сами в гости ходили часто. И везде столы ломились от обильной, но неизысканной, простой жирной и острой пищи, да и водочка была в достатке.
В то лето, после череды щедрых застолий, Александра Михайловича увезла скорая. Организм, регулярно отравляемый острой и жирной пищей, не выдержал, и отозвался сразу целым букетом заболеваний: тут были и почечные колики, и повышенный сахар, и щитовидка.
Он провалялся две недели в больнице, кое-как подлечился, но баловаться запретным не перестал. Ходил в поликлинику, пил множество дорогих лекарств, прислушивался к своему организму, впадал в истерику по поводу надвигающейся кончины, но диеты придерживался только дома, под бдительным оком супруги, да на работе, когда таковая имелась, получая диетические обеды с собой. При этом в гостях, где вкусного было вдоволь, не сдерживался и набивал желудок вредной пищей, несмотря на попытки жены остановить его.
После этого чаще всего следовал приступ, обезболивающий укол, и шоу с умиранием и благословением. Семья давно уже тяготилась этими спектаклями, но прервать их никто не решался.
Вот и сейчас, все вздохнули с облегчением и стали расходиться по своим делам. Только Лариса вдруг остановилась и задумчиво спросила дочь:
- Мариш, а действительно, ты не помнишь, где эти туфли могут быть? Он же теперь не слезет с нас, пока они не найдутся. Вот же, вбил себе в голову!
- Да не переживай ты, ма, - Маринка стояла уже на пороге комнаты, - я их недавно видела в кладовке, внизу среди хлама. Только куда их, им же сто лет в обед, они все стоптанные, пыльные, потресканные!
- Куда, куда! – мать сердито дёрнула головой, - Найдём их, вычистим, починим, кремом намажем, и пусть любуется, вспоминает, как сто лет назад их носил, деловым себя воображал!
Маринка пошла к себе и продолжила общение с женихом, которое закончилось только за полночь. Самый животрепещущий вопрос, давно и безуспешно обсуждаемый, был у них квартирный. Ещё не решили, где жить: у неё комната была, но находиться в квартире её отцу вместе с будущим мужем не представлялось возможным: Игорь, целеустремлённый молодой человек, оканчивал престижный институт, куда поступил сам, на бюджетное отделение, и уже проходил стажировку в очень крутой организации. Будущего тестя откровенно презирал и совершенно не терпел его поучений, а папочка только и ждал нового члена семьи, чтоб учить уму-разуму. Генка-то совсем от рук отбился, а зять должен терпеть, раз не имеет не только своей квартиры, но и комнату в родительском гнезде делит с братом.
Мать с боем уложила спать Генку, повозилась на кухне. Заглянула в комнату к мужу – тот спал, беспокойно дыша и постанывая. Она покачала головой и вышла. Давно уже Лариса не испытывала к нему ни жалости, ни сочувствия. А уж про любовь вообще не помнилось, была ли она когда-то. Поймала себя на мысли, что если он и вправду умрёт, всем станет только легче. Освободится комната, не нужно будет портить себе нервы, участвуя в жалком, позорном шоу «Умирающий муж и злые домочадцы». Лариса покачала головой, упрекая себя за крамольные мысли, и пошла спать в свою проходную, на двоих с сыном комнату.

***
А наутро она вновь ворвалась к дочке без стука, растолкала её, сонную, и сквозь всхлипывания сообщила, что ночью её отец умер. Все настолько привыкли, к постоянным умираниям главы семьи, заканчивавшиеся ничем, что поначалу были просто ошарашены, и не понимали, что теперь делать. Затем оцепенение прошло, и началась обычная в таких случаях суета. Звонили в «Скорую», потом на работу – отпрашиваться. Генке велели в школу не идти, а отправляться к бабушке, чтоб не путаться под ногами. Обзванивали родню и друзей, сообщали печальную новость. Те выражали дежурные соболезнования, спрашивали, когда похороны. Женщины ничего толком не могли сказать, сами не знали.
К их облегчению, появился любезный молодой человек из похоронного бюро, очевидно извещённый диспетчером «Скорой», и быстро взял все хлопоты на себя. Приехала врачиха – крупная, значительная, с брезгливо-равнодушным лицом. Цепко осмотрела покойного, засвидетельствовала смерть, сказала, что надо везти тело в морг. Предварительная причина – сердце, но точно скажут только после вскрытия.
Появились двое небритых мужичков с носилками, погрузили на них безропотное тело и унесли. Любезный представитель похоронного сервиса быстро согласовал все вопросы: когда и где хоронить, как получить свидетельство, будут ли отпевать – если надо, у него и священник есть, а поминки можно организовать у них в специальном кафе, там всё налажено, кормят хорошо и не сильно накладно. Велел до завтра собрать и привезти в морг вещи, в которые потом оденут покойного. Назвал сумму к оплате, довольно высокую, виновато развёл руками: что поделать, всё сейчас очень дорого, зато ни о чём не нужно беспокоиться.
Маринка вела все переговоры сама – мать словно впала в ступор, не могла ответить ни на один вопрос. Молодой человек взял аванс – всё, что нашлось в доме. Покривился: маловато будет, попросил назавтра, до окончательного расчёта добавить ещё, начал объяснять, как это сделать, но, к счастью, примчался Игорёк, привёз денег, рассчитался с распорядителем и выпроводил его за дверь.
Лариса Михайловна наконец очнулась и твёрдо заявила, что Маринка должна найти отцовы туфли, о которых он говорил, и отнести в срочный ремонт. В соседнем дворе есть какой-то дядя Боря – он вроде берётся за любую обувь, пусть отправляется к нему, и просит починить туфли до вечера, чтоб с утра отвезти в морг. Отец велел похоронить его в них, а воля умирающего – это святое. Помолчала немного и вдруг неуверенно улыбнувшись, сказала:
- Это аж с девяносто второго года; тебя, Маринка, тогда ещё не было, мы с отцом поженились только. Он всё хотел бизнесом заниматься, нашёл какого-то итальянца, тот собирался магазин обуви у нас открывать, а Саша ему помещение подыскивал. Только ничего у них не вышло, итальянец как узнал, какие взятки надо давать, быстро свернулся и уехал, а эти туфли Саше подарил. Он всё в них щеголял, гордился, мечтал какой-нибудь бизнес наладить, да так и не сложилось, всё в пустые разговоры ушло… А туфли хорошие были, он их столько лет носил, сначала на выход, потом на работу, а после уже так, на улицу, в магазин, пока совсем не забросил… Ты, Мариша, найди их, почини, пусть Саша напоследок в них побудет… - она заплакала, и Маринка бросилась её утешать, обещая обязательно всё сделать.
Игорёк дождался её в прихожей, сказал, что ему надо бежать в институт, оставил ещё денег «на мелкие расходы». Маринка благодарно поцеловала его и отправилась в кладовку за туфлями. Нашла их, помыла, высушила. С сомнением осмотрела: старые, рваные, потёртые – возьмётся ли за них мастер?
Старик-сапожник, лысоватый, маленький, в круглых очках и приплюснутой шерстяной шапочке, долго недоумевал, зачем ремонтировать такое старьё, и за работу взялся только после того, как Маринка рассказала ему, для чего хотела починить обувь.
А дальше всё прошло, словно само собой. Они получили документы, в срок привезли одежду. В назначенное время Александра Михайловича в аккуратном гробу доставили к дому, где уже ждали соседи, родственники и друзья. Батюшка быстро отпел покойного и удалился, соседи попрощались у дома, а остальные поехали на кладбище. Распорядитель ловко управлялся, руководя спешной, отработанной, словно на конвейере, церемонией.
Гроб поставили возле ямы, на кучу земли. Новый участок, в самом конце кладбища, наполовину состоял из свежих захоронений, наполовину – из только что вырытых могил, ожидающих своих постояльцев. На дорожке к участку уже стоял автобус с новым покойником, и копщики торопились.
Курилов лежал в гробу, укутанный в какую-то похожую на тюлевую занавеску, материю, ещё более жалкий, чем при жизни, с обиженным и скорбным лицом. Итальянские туфли, починенные дядей Борей, и выглядевшие как новые, никто так и не увидел под покрывалом, да и кому это было нужно... Первая приблизилась к гробу Лариса с чёрной лентой в волосах, поцеловала холодный лоб, пошептала что-то про себя, отошла, и только тогда разрыдалась, горько и безутешно.
Она не бросалась к мужу на грудь, не звала его по имени. Просто плакала навзрыд, уткнувшись Маринке в плечо, пока прощались остальные. И была в этом плаче тоска по всему её нелепому семейному «счастью», горечь от жалкого вида покойного, ещё более несуразного, чем при жизни, и стыд за то чувство облегчения, которое она испытывала.
Все попрощались, гроб заколотили и опустили в могилу. Пошли к автобусу, чтобы ехать в кафе, поминать умершего, натужно подбирать добрые слова, пить водку и есть вредные продукты, которые он так любил.
В автобусе Маринка сидела рядом с матерью, а из головы у неё всё не выходил старик-сапожник – как он долго рассматривал знаменитые отцовские туфли, качал головой, разводил руками, и бормотал, что Там не будет Бог смотреть на обувь, в которой ты пришёл, а будет спрашивать, как ты жил. И от этого ей становилось совсем грустно и очень-очень хотелось плакать…

Февраль 2016

Театр и мир

Рейтинг: +8 554 просмотра

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (11)

Татьяна Петухова # 2 марта 2016 в 23:25 +3

мудрые слова дяди Бори завершают рассказ.

Валентина Егоровна Серёдкина # 2 ноября 2016 в 00:05 0

Бог смотрит на сердце человека... Сколько таких историй... Автору всего доброго!

Александр Сороковик # 2 ноября 2016 в 02:09 +1

Спасибо большое за прочтение и добрые слова!

камерный театр # 4 декабря 2016 в 12:43 +1

Премного удивлён, что такой мастерски написанный рассказ, просмотренный (а может и прочитанный - кто ж знает!) полторы сотни раз за девять месяцев, отмечен, мягко говоря, скудными...ОЧЕНЬ скудными комментариями. Неужели прочитавшим и вправду нечего сказать?!

Я, когда зашёл на страницу к Александру, даже и не сомневался, что рассказ мне понравится, потому как до того читал у него некоторые вещи и был поражён лёгким стилем, захватывающими сюжетами, понятным русским языком, когда без сучка и задоринки слова проносились и впитывались в душу, тревожили её, заставляли и плакать, и улыбаться...

Я начал читать и, признаюсь, заулыбался описываемым событиям, их развитием, когда "благословение", как оказалось, повторялось каждый месяц в течении года. Но в какой-то момент я убрал улыбку с лица, я догадался: будет трагедия! Так и случилось всё - буднично, привычно, по-деловому (я про агента из бюро), как это бывало уже тысячи раз во многих семьях (во всех)... И финал не выпал из талантливой работы, не рвал душу, не вынимал её, не терзал, а стал таким же повседневным, оттого и страшным...

Жизнь простых людей, таких же, как и вокруг меня, поэтому мне очень даже понятной, воспринимаемой, и всё же - страшной! Не могу объяснить своих чувств (может свои воспоминания вмешиваются), но повторюсь: страшно это. Особенно отношение жены. Дети - ладно! Потом может быть дойдёт что! Но она... Она мне куму напомнила. Серёга (кум) болел... как-то сразу навалилось на него: то ногу сломал и долго лечил, то кишечник мучил, то лёгкие (курил же, дурак, по две пачки за световой день! ночью вставал - сразу цигарку в зубы!), в общем, весь в болячках! Операцию сделали, удалили желчный пузырь, врачи сказали, мол, с того света вернули, а Серёга им: "Лучше б не возвращали...". Как-то махнул он на себя, что ли... Ну и Людка! Замучилась, видимо! "Помер бы, чтоб не мучить других!" - ляпнула как-то, дура! Как можно?!... И помер Серёга. Два года уж как... На поминках были. "Ну что, как ты?" - спрашиваю. Людка в слёзы: "Раньше на праздник Сергей всегда золото дарил... Теперь кто подарит?"...

Александр, благодарю вас за жизненный рассказ!

камерный театр # 4 декабря 2016 в 12:49 +1

Возьму в избранное. Это настоящий шедевр - моё мнение, трогательный и простой. А каким он ещё должен быть?

Александр Сороковик # 5 декабря 2016 в 00:50 +1

Спасибо большое за понимание! Тут как бы нет положительных героев, все хороши. И не поймёшь, с чего всё началось...

камерный театр # 5 декабря 2016 в 15:47 +1

Это вам спасибо!
Да, положительных, практически, нет. Казалось бы, Игорь - помог деньгами, плохого никому, вроде бы, не сделал, но отношение к будущему тестю ничего хорошего не предвещало. Точно, нет положительных! Даже какое-то равнодушие витает среди родственников - каждый сам по себе. Знакомы и такие отношения: родня средь бела дня, а ночью - не попадайся! Или: ещё одного такого родственника - и врагов не надо!
Хотя - нет! Когда враг родственник - это ещё куда не шло, хуже, если равнодушны, как в этой семейке.
Что там жена всплакнула! Да ни черта! Ей что с мужем, что без него - одинаково! Извините меня, но она - зараза! Моё мнение. Семья, отношения в семье зависят от женщины и никто меня не переубедит в обратном. Мужчинами нас должны делать женщины-матери, потом помогают развить становление женщины-жёны. Только так! А то стервоза какая бывает визжит: "Ой, настоящих мужчин нет!" - прям прибить такую хочется!
И дети растут бестолочами! Сынок - непонятно кто! Дочка - та ещё цаца! А всё она, мать семейства! Её вина лежит во всей этой истории.
А мужика жалко....

Александр Сороковик # 7 декабря 2016 в 01:43 +1

Правильно Вы сказали, отношения в семье зависят от женщины. "Мужчина строит дом, а женщина его создаёт" - английская пословица. Курилов, конечно, жалкий человечек, но она могла его поддержать раньше, может, и не стал бы он таким. А может, его ещё его мама так воспитала...

камерный театр # 7 декабря 2016 в 11:20 +1

Вы - автор, вам более известно кто есть кто, но, всё же, я не заметил в образе Курилова-старшего того, что вы назвали "жалким человечком". И если мне стало жалко его, то не из-за того, что он "жалкий" какой-то, а потому что прожил человек жизнь, но умер не ощутив настоящей любви к себе. Вы этого не написали, но я так почувствовал.
Александр Михайлович - человек, как и все мы, не без греха, если считать за грех его желание вкусно покушать: "копчёное мясо, жареную картошечку, жирную домашнюю колбаску, и, конечно, под это дело, водочку". Ну любил человек вкусно поесть! А всё вкусное вредно для здоровья - эт мы знаем. Но в отношениях Курилов показался мне аскетом, т.е. ему мало нужно было. Взять хотя бы итальянские старые туфли - это всё, что он хотел с собой взять. А больше-то он и не мог!
Интересно, он заметил, что те люди, с которыми он жил под одной крышей, стали (а может и были!) к нему равнодушными? Наверное, видел и понимал это. А исправить-то не мог! В этом трагизм судьбы Александра Михайловича.

Что касаемо мамы Курилова, о которой мы не знаем ничего, то скорее - да, она смогла дать Курилову для жизни только жизнь. Жена довершила начатое - нет, не специально ломали сначала сына, а после мужа мама и жёнушка, а по слабоумию! И ушёл отец и муж в иной мир, унося итальянские туфли, но ни о какой любви не могло быть и речи, Александр Михайлович не познал взаимности к себе. Вот потому и жаль его.

Александр Сороковик # 7 декабря 2016 в 21:01 +1

Может и так, спорить не буду.Каждый читатель может увидеть что-нибудь своё. Мне, как автору, это приятно, значит, образ получился не картонный, а живой, многообразный.

Марта Шаула # 30 июня 2017 в 16:21 0

С ИНТЕРЕСОМ ПРОЧЛА РАССКАЗ! ОЧЕНЬ ОБРАЗНО ВЫПИСАНЫ ВСЕ ПЕРСОНАЖИ, КАК-БУДТО ПРОСМОТРЕЛА ВИДЕОРОЛИК! КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ИНДИВИДУУМ И НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОХОЖ НА ДРУГОГО! И,ЕСТЕСТВЕННО, ЕГО ПЕРЕЖИВАНИЯ И ПОСТУПКИ НЕ ВСЕМ ПОНЯТНЫ! ТАКОВО МОЁ ВОСПРИЯТИЕ!!!

RSS-лента комментариев