Однажды я увидел во сне-полете Вольфганга Амадея Моцарта. Увидел сразу всю его жизнь.
Он с самого детства был егоза, непоседа. Золотистый смех переполнял его, и он брызгал им во все стороны, как водой, окропляя всё и всех. Ни угрозы, ни назидания, ни даже порка не могли закрыть этот фонтан.
Юный Амадей очень любил младенцев и собак. Они понимали его и заражались его экзальтированным состоянием. И опять все заканчивалось его золотистым смехом.
Однажды отец Леопольд увидел как юный Амадей что-то увлечено писал чернилами на нотном листе. Он перепачкал в чернилах всё вокруг. За чернильными кляксами нельзя было разобрать ноты.
-Что это?- спросил отец, и обвел вокруг себя руками.
- Пишу концерт для фортепиано, Папа!!!
-Можно посмотреть?
-Да, конечно!.
Леопольд взял уже написанные листы, долго всматривался в еле различимые ноты. Он был потрясён до глубины души. Его малыш написал концерт по всем правилам композиции. Более того, темы концерта были свежи и оригинальны. Удивительно!
«Как он мог это написать?"- изумлённо спрашивал себя Моцарт-старший.
- Ведь никто его не учил. Как будто рукой малыша водила рука Бога!
-Молодец, - похвалил Вольфганга папа.
-Ты написал очень хорошую музыку». Потом он начисто переписал концерт и сыграл его. Это было первое произведение будущего великого композитора.
Отец не отругал сына за испачканные пол и одежду. Не выбросил покрытые кляксами листы нотной бумаги в мусорное ведро. Напротив, бережно собрал нотные листы и переписал их начисто.
Да,к великому таланту еще необходимо и достойное окружение.
С уроков в немецкой школе он просто убегал. Муштра стекала с него, как с гуся вода. Он любил растворяться в гомоне улиц, обожал ярмарки, с глупой улыбкой вкушал крики бойких, румяных торговок, громкие споры мужиков, и во всем этом шуме он наслаждался яркостью и живостью звуков. Это все вызывало у маленького Амадея внутренний золотистый смех. Иногда он от смеха сгибался и падал на мостовую со слезами счастья на глазах. Часто это состояние, эти звуки превращались в мелодику улицы.
С юных лет его воспринимали как не совсем нормального, но яркого ребенка. Так это и было на самом деле. Кривляние и передразнивание было его основным и любимым занятием. Он умилялся чопорностью матрон, неестественному поведению взрослых, и незаметно для себя копировал походку, умное лицо и занудный голос учителя. Часто весь класс покатывался со смеху от его пантомим.
Со временем к нему привыкли и перестали часто бить. Иногда его даже приглашали в богатые дома - веселить детей. Там он впервые услышал звуки клавесина. Музыка потрясла его Душу. Это была как гроза, как гром, как порыв яростного ветра. Это было как молитва. Он задрожал всем телом и закричал. С этого момента мальчик Амадей стал другим.
Теперь он мог выразить себя в звучании инструмента, но, на самом деле, это мир мог выразить себя через него. Родные и близкие успокоились и больше не пытались сделать из него порядочного человека. Достаточно того, что он стал МУЗЫКАНТОМ, которого еще не знал свет. Нет, наверное, знал. Был когда-то такой же музыкант - Орфей. Говорят, когда играл Орфей, мир изменялся вокруг него. Я считаю, что Амадей есть прямой последователь и наследник Орфея.
Концерты, слава, суета, поклонники нисколько не изменили его, ту веселую обезьянку, которая всегда жила в нем.
Текло время, мир изменялся, Амадей взрослел. Он превратился в красивого молодого человека. Одевался со вкусом, и излишняя его подвижность и говорливость нисколько не портили его. И, как прежде, Амадей не мог удержаться, чтобы не передразнить напыщенную матрону, ленивого бюргера и самодовольного хлыща. Почему он это делал? – спросите Вы. - Он чувствовал фальшь во всем – в музыке, в образе жизни, потому что он знал, каким есть этот мир на самом деле. У Амадея не было предположений на этот счет, он точно знал, как ДОЛЖНО быть. И это давало ему право быть таким, каким он был. Самодостаточным.
Есть люди, которые критикуют зло с насмешкой. Их ненавидят. Амадей же вызывал смех. На него нельзя было обижаться, как нельзя обижаться на озорного мальчишку. Амадей, чувствуя душу человека, ее мелодию, любил ее, а фальшь высмеивал. ОН умел любоваться, чуть склонив голову, нежно взирать и потом внезапно разразится заливистым смехом.
Разгульная и беззаботная жизнь нисколько не искажала его внутренний Образ, ибо он его реализовывал постоянно, всегда и везде.
У Амадея была любимая – простая крестьянская девушка в услужении, которая любила его как своего ребенка. И восторгалась его гением. Он был для нее как солнце для цветка. Его увлечения, шалости и пьянки она воспринимала как часть Амадея, то есть не замечала.
Однажды произошло удивительное событие. Он примагнитил к себе одного непростого человека. Их встреча была неизбежна. Судьбоносна. Этим человеком был Сальери.
Сальери испытал шок. ОН! Главный придворный музыкант, капельмейстер, выученный музыке в классическом стиле. Богобоязненный и серьезный, он был буквально ошеломлен, сломлен Амадеем. Как весеннее полноводье вскрывает лед, так Амадей вскрыл его Душу.
Без всякого усилия, без черновиков музыка журчала из Амадея, как прозрачная вода из родника, блестя и играя на солнце. Амадей не писал черновиков, он не мог поправлять свою музыку, ибо нельзя исправлять совершенство. На вопрос Сальери – как он может писать без правок и черновиков, он отвечал ему:
– Друг мой, это - то же самое, как учить зайца бегать, а птицу летать. Это просто глупо, – и залился смехом. – Ты слышал, как поет соловей? А цикады? Разве можно изменить хоть одну их ноту? Разве они послушают нас? Сидеть и сочинять, а потом все время исправлять просто скучно. Это как собака, которая ловит себя за хвост, - и опять залился золотистым смехом.
Сальери заболел Моцартом, в нем звучал и жил невероятный образ Амадея, звучал его смех. Он свалился на неделю в нервной горячке, вся его прожитая жизнь встала перед ним как глухая стена. Сальери с ужасом увидел ее как сухую, выжженную пустыню, такую же пресную, как и его музыка.
Историческая справка. Сальери написал множество хороших произведений, но все они отличаются маршевым ритмом и тщательно выверенными музыкальными фразами.
Он не завидовал Моцарту, нет. Он страдал, и страдание его было глубоким и искренним, потому что плакала его онемевшая, но оживающая душа. Амадей стал для него как наркотик. Как заключенный после долгих лет заточения испытывает шок, выходя на яркий свет из темницы, так и Сальери ощущал боль и освобождение. Сальери все время искал встречи с Амадеем, но находиться подолгу рядом с ним он не мог. Было очень больно.
Постоянно веселая, пьяная компания, беспорядочная жизнь Амадея сильно раздражали, оскорбляли Сальери. «Не мечи бисер перед свиньями», - часто повторял Сальери своему другу. Своей холодностью и замечаниями, он разгонял праздник и тучей висел над Амадеем, не замечая, что и он сам раздражал и гневил друзей и жену Моцарта. Они просто были из разных миров. Сальери и окружение Амадея по-разному видели жизнь, но все они по-своему любили Амадея, его солнечный смех. Уйдя от Амадея наполненным и счастливым, Сальери теперь уже не мог долго находиться во дворце герцога. Среди этой холодной учтивости и культурных интриг. Он разрывался между этих двух миров. Вообще страдал болью новизны.
Однажды он нашел Амадея спящим за рабочим столом. Тот спал, раскинув широко руки. Рядом лежали ноты и пустые бутылки. За окном шел дождь. Внимание Сальери привлекли пальцы Амадея. Они играли музыку дождя, который шел за окном.
Сальери шел по спящему городу, и в душе его закипала злость. Ему было зябко и обидно. Он не мог слышать звучание этого мира. Сальери точно знал, что завтра Амадей напишет удивительную музыку дождя. Сальери поднял глаза к плачущему небу.
- Почему, почему? – и снова боль сжала его грудь. – Почему небо наградило этого мальчишку таким даром? А я родился глухим.
Он не отравил Амадея, нет. Это невозможно. Этого не было даже в мыслях. Сальери старался быть веселым, а получалось глупо, гадко, стыдно. Он старался сильно напиться. А получил сильнейшую головную боль и расстройство желудка. Он старался быть Амадеем, но это невозможно, потому что он - Сальери. Человек не может быть другим человеком. У каждого есть свой Божий Образ, свой жизненный путь. Душевные страдания его длились и длились. Он начал не любить себя все больше и больше. И хотел даже покончить собой. Эта мысль преследовала его, засела в нем глубоко в подсознании. Но Амадей как магнит вновь тянул его к себе.
Как-то утром, он с бутылкой хорошего вина навестил Амадея. Они мило болтали ни о чем за бокалом вина. Сальери исподволь выспрашивал у Моцарта, КАК к нему приходим муза, КАК звуки складываются в звучания, а музыкальные темы складываются в целое произведение. Его рациональный разум пытался понять божественное вдохновение, озарение. А Амадей опять заливался золотистым смехом:
- Мой милый друг, она звучит во мне сразу и вся, и звучит вот так все время. Она звучит, пока я не войду в иное состояние. Она – эта Музыка.
Сальери задумался:
- Как это – другое состояние?
- Когда приходит ко мне моя любимая Марта и нежно целует мне руку, я чувствую ее бесконечную любовь. Во мне звучит ее музыка. Она целует меня всего. И это ощущение такое же, когда мать кормит грудью своего ребенка. Она мне целует руку, но я - ее ребенок. Понимаешь?
Моцарт увидел напряженные глаза Сальери и понял, что тот не понимает.
- Сальери, ты целовал по-настоящему женщину?
- Конечно.
- Ты целовал ее всю? – тот задумался.
Моцарт продолжил:
– Ты целовал только ее губы, а надо целовать ее всю, тогда услышишь музыку ее Души.
Сальери залпом осушил бокал:
- И все-таки, я не понимаю. Женщина это одно, а музыка, это другое.- Моцарт, откинувшись на кресле, смотрел сквозь стекло на солнце.
- Знаешь, друг мой, если путник идет по лугу, он видит тропинку недалеко. Если по лесу, еще меньше. А я в своих грезах парю над землей, над морем. Мне не нужна тропинка. В море нет дорог. Плыви, лети куда хочешь. Птицы летят через океан без дороги, но они знают куда. Паря над морем в лучах золотого солнца, я слышу звуки Эоловой арфы, звуки золотых струн солнца. Погружаясь в пучину морскую, я слышу медленные ноты контрабаса. Он гудит так, что у меня сотрясается живот. Если я парю над горными вершинами Альп, звучат трубы - чисто, сильно, гордо. Весенний лес еще светел, только почки на ветвях, но зато полон щебета птиц. Это - как несколько детей, которые учатся играть на фортепьяно.
Амадей подошел к окну и показал:
– Посмотри, вон возятся щенята, и мальчишка с улыбкой смотрит на них. Я слышу флейту пастушка. Во мне рождается музыка детской игры. Я должен тебе признаться, я не композитор, я не сочиняю, я соединяю.
Он радостно улыбнулся и посмотрел в хмурое лицо Сальери:
- А как звучит смерть?! Это ты можешь услышать? - Сальери задал этот вопрос случайно, не нарочно, так как сам был им наполнен.
Амадей откинулся в своем любимом кресле, задумался, отлетел. Его глаза закрылись.
- А ведь правда, я никогда не прикасался к этим сферам, – тихо шептал он. Замолчал. Дыхание его исчезло. И тут до Сальери дошло. Он с ужасом и криком бросился к Амадею. Он стал его трясти за руки, за плечи, он призывал его обратно.
- Я умоляю тебя, родной мой, не надо, забудь.
Сальери никогда никого не просил, а сейчас он готов был умолять. Но было поздно. Амадей не умел, не мог жить чуть-чуть, как-нибудь, понемножку. Он мог слышать музыку сфер, только полностью слившись с ними. Когда Амадей вернулся и открыл глаза, он посмотрел на Сальери блаженным взглядом.
- Ты знаешь, милый друг, смерть звучит органом. Туда и обратно меня провожал черный ангел. Теперь я смогу написать реквием.
Амадей тогда еще не знал, что этот реквием он писал себе.
Реквием – это торжественное поминальное музыкальное произведение, которое помогает душе вознестись.
Амадей не умер, он вознесся, он слился.
Что чувствовал Сальери после смерти Амадея? Страдание? Он и так достаточно страдал. Раскаяние? Ему не за что раскаиваться. Смерть Амадея потрясла и изменила его. Сальери стал слышать МУЗЫКУ.
***
В каждом маленьком ребенке живет Моцарт. Дети часто лялякают, поют свои песни, пританцовывают, смеются. Мы любим смотреть на них, радуемся их непосредственности. Но затем начинаем учить, как правильно жить, как правильно играть на пианино. Учить как надо, учить, как делают все. И детям становится скучно. Душа засыпает, Муза исчезает. Ребенок очень хотел играть на пианино. Его отдали в музыкальную школу, и после окончания ее, он больше никогда не подошел к инструменту.
Амадей живет в свободе. Свобода рождает любовь, а любовь рождает золотистый смех и Музыку Сфер.
[Скрыть]Регистрационный номер 0052104 выдан для произведения:
Однажды я увидел во сне-полете Вольфганга Амадея Моцарта. Увидел сразу всю его жизнь.
Он с самого детства был егоза, непоседа. Золотистый смех переполнял его, и он брызгал им во все стороны, как водой, окропляя всё и всех. Ни угрозы, ни назидания, ни даже порка не могли закрыть этот фонтан.
Юный Амадей очень любил младенцев и собак. Они понимали его и заражались его экзальтированным состоянием. И опять все заканчивалось его золотистым смехом.
Однажды отец Леопольд увидел как юный Амадей что-то увлечено писал чернилами на нотном листе. Он перепачкал в чернилах всё вокруг. За чернильными кляксами нельзя было разобрать ноты.
-Что это?- спросил отец, и обвел вокруг себя руками.
- Пишу концерт для фортепиано, Папа!!!
-Можно посмотреть?
-Да, конечно!.
Леопольд взял уже написанные листы, долго всматривался в еле различимые ноты. Он был потрясён до глубины души. Его малыш написал концерт по всем правилам композиции. Более того, темы концерта были свежи и оригинальны. Удивительно!
«Как он мог это написать?"- изумлённо спрашивал себя Моцарт-старший.
- Ведь никто его не учил. Как будто рукой малыша водила рука Бога!
-Молодец, - похвалил Вольфганга папа.
-Ты написал очень хорошую музыку». Потом он начисто переписал концерт и сыграл его. Это было первое произведение будущего великого композитора.
Отец не отругал сына за испачканные пол и одежду. Не выбросил покрытые кляксами листы нотной бумаги в мусорное ведро. Напротив, бережно собрал нотные листы и переписал их начисто.
Да,к великому таланту еще необходимо и достойное окружение.
С уроков в немецкой школе он просто убегал. Муштра стекала с него, как с гуся вода. Он любил растворяться в гомоне улиц, обожал ярмарки, с глупой улыбкой вкушал крики бойких, румяных торговок, громкие споры мужиков, и во всем этом шуме он наслаждался яркостью и живостью звуков. Это все вызывало у маленького Амадея внутренний золотистый смех. Иногда он от смеха сгибался и падал на мостовую со слезами счастья на глазах. Часто это состояние, эти звуки превращались в мелодику улицы.
С юных лет его воспринимали как не совсем нормального, но яркого ребенка. Так это и было на самом деле. Кривляние и передразнивание было его основным и любимым занятием. Он умилялся чопорностью матрон, неестественному поведению взрослых, и незаметно для себя копировал походку, умное лицо и занудный голос учителя. Часто весь класс покатывался со смеху от его пантомим.
Со временем к нему привыкли и перестали часто бить. Иногда его даже приглашали в богатые дома - веселить детей. Там он впервые услышал звуки клавесина. Музыка потрясла его Душу. Это была как гроза, как гром, как порыв яростного ветра. Это было как молитва. Он задрожал всем телом и закричал. С этого момента мальчик Амадей стал другим.
Теперь он мог выразить себя в звучании инструмента, но, на самом деле, это мир мог выразить себя через него. Родные и близкие успокоились и больше не пытались сделать из него порядочного человека. Достаточно того, что он стал МУЗЫКАНТОМ, которого еще не знал свет. Нет, наверное, знал. Был когда-то такой же музыкант - Орфей. Говорят, когда играл Орфей, мир изменялся вокруг него. Я считаю, что Амадей есть прямой последователь и наследник Орфея.
Концерты, слава, суета, поклонники нисколько не изменили его, ту веселую обезьянку, которая всегда жила в нем.
Текло время, мир изменялся, Амадей взрослел. Он превратился в красивого молодого человека. Одевался со вкусом, и излишняя его подвижность и говорливость нисколько не портили его. И, как прежде, Амадей не мог удержаться, чтобы не передразнить напыщенную матрону, ленивого бюргера и самодовольного хлыща. Почему он это делал? – спросите Вы. - Он чувствовал фальшь во всем – в музыке, в образе жизни, потому что он знал, каким есть этот мир на самом деле. У Амадея не было предположений на этот счет, он точно знал, как ДОЛЖНО быть. И это давало ему право быть таким, каким он был. Самодостаточным.
Есть люди, которые критикуют зло с насмешкой. Их ненавидят. Амадей же вызывал смех. На него нельзя было обижаться, как нельзя обижаться на озорного мальчишку. Амадей, чувствуя душу человека, ее мелодию, любил ее, а фальшь высмеивал. ОН умел любоваться, чуть склонив голову, нежно взирать и потом внезапно разразится заливистым смехом.
Разгульная и беззаботная жизнь нисколько не искажала его внутренний Образ, ибо он его реализовывал постоянно, всегда и везде.
У Амадея была любимая – простая крестьянская девушка в услужении, которая любила его как своего ребенка. И восторгалась его гением. Он был для нее как солнце для цветка. Его увлечения, шалости и пьянки она воспринимала как часть Амадея, то есть не замечала.
Однажды произошло удивительное событие. Он примагнитил к себе одного непростого человека. Их встреча была неизбежна. Судьбоносна. Этим человеком был Сальери.
Сальери испытал шок. ОН! Главный придворный музыкант, капельмейстер, выученный музыке в классическом стиле. Богобоязненный и серьезный, он был буквально ошеломлен, сломлен Амадеем. Как весеннее полноводье вскрывает лед, так Амадей вскрыл его Душу.
Без всякого усилия, без черновиков музыка журчала из Амадея, как прозрачная вода из родника, блестя и играя на солнце. Амадей не писал черновиков, он не мог поправлять свою музыку, ибо нельзя исправлять совершенство. На вопрос Сальери – как он может писать без правок и черновиков, он отвечал ему:
– Друг мой, это - то же самое, как учить зайца бегать, а птицу летать. Это просто глупо, – и залился смехом. – Ты слышал, как поет соловей? А цикады? Разве можно изменить хоть одну их ноту? Разве они послушают нас? Сидеть и сочинять, а потом все время исправлять просто скучно. Это как собака, которая ловит себя за хвост, - и опять залился золотистым смехом.
Сальери заболел Моцартом, в нем звучал и жил невероятный образ Амадея, звучал его смех. Он свалился на неделю в нервной горячке, вся его прожитая жизнь встала перед ним как глухая стена. Сальери с ужасом увидел ее как сухую, выжженную пустыню, такую же пресную, как и его музыка.
Историческая справка. Сальери написал множество хороших произведений, но все они отличаются маршевым ритмом и тщательно выверенными музыкальными фразами.
Он не завидовал Моцарту, нет. Он страдал, и страдание его было глубоким и искренним, потому что плакала его онемевшая, но оживающая душа. Амадей стал для него как наркотик. Как заключенный после долгих лет заточения испытывает шок, выходя на яркий свет из темницы, так и Сальери ощущал боль и освобождение. Сальери все время искал встречи с Амадеем, но находиться подолгу рядом с ним он не мог. Было очень больно.
Постоянно веселая, пьяная компания, беспорядочная жизнь Амадея сильно раздражали, оскорбляли Сальери. «Не мечи бисер перед свиньями», - часто повторял Сальери своему другу. Своей холодностью и замечаниями, он разгонял праздник и тучей висел над Амадеем, не замечая, что и он сам раздражал и гневил друзей и жену Моцарта. Они просто были из разных миров. Сальери и окружение Амадея по-разному видели жизнь, но все они по-своему любили Амадея, его солнечный смех. Уйдя от Амадея наполненным и счастливым, Сальери теперь уже не мог долго находиться во дворце герцога. Среди этой холодной учтивости и культурных интриг. Он разрывался между этих двух миров. Вообще страдал болью новизны.
Однажды он нашел Амадея спящим за рабочим столом. Тот спал, раскинув широко руки. Рядом лежали ноты и пустые бутылки. За окном шел дождь. Внимание Сальери привлекли пальцы Амадея. Они играли музыку дождя, который шел за окном.
Сальери шел по спящему городу, и в душе его закипала злость. Ему было зябко и обидно. Он не мог слышать звучание этого мира. Сальери точно знал, что завтра Амадей напишет удивительную музыку дождя. Сальери поднял глаза к плачущему небу.
- Почему, почему? – и снова боль сжала его грудь. – Почему небо наградило этого мальчишку таким даром? А я родился глухим.
Он не отравил Амадея, нет. Это невозможно. Этого не было даже в мыслях. Сальери старался быть веселым, а получалось глупо, гадко, стыдно. Он старался сильно напиться. А получил сильнейшую головную боль и расстройство желудка. Он старался быть Амадеем, но это невозможно, потому что он - Сальери. Человек не может быть другим человеком. У каждого есть свой Божий Образ, свой жизненный путь. Душевные страдания его длились и длились. Он начал не любить себя все больше и больше. И хотел даже покончить собой. Эта мысль преследовала его, засела в нем глубоко в подсознании. Но Амадей как магнит вновь тянул его к себе.
Как-то утром, он с бутылкой хорошего вина навестил Амадея. Они мило болтали ни о чем за бокалом вина. Сальери исподволь выспрашивал у Моцарта, КАК к нему приходим муза, КАК звуки складываются в звучания, а музыкальные темы складываются в целое произведение. Его рациональный разум пытался понять божественное вдохновение, озарение. А Амадей опять заливался золотистым смехом:
- Мой милый друг, она звучит во мне сразу и вся, и звучит вот так все время. Она звучит, пока я не войду в иное состояние. Она – эта Музыка.
Сальери задумался:
- Как это – другое состояние?
- Когда приходит ко мне моя любимая Марта и нежно целует мне руку, я чувствую ее бесконечную любовь. Во мне звучит ее музыка. Она целует меня всего. И это ощущение такое же, когда мать кормит грудью своего ребенка. Она мне целует руку, но я - ее ребенок. Понимаешь?
Моцарт увидел напряженные глаза Сальери и понял, что тот не понимает.
- Сальери, ты целовал по-настоящему женщину?
- Конечно.
- Ты целовал ее всю? – тот задумался.
Моцарт продолжил:
– Ты целовал только ее губы, а надо целовать ее всю, тогда услышишь музыку ее Души.
Сальери залпом осушил бокал:
- И все-таки, я не понимаю. Женщина это одно, а музыка, это другое.- Моцарт, откинувшись на кресле, смотрел сквозь стекло на солнце.
- Знаешь, друг мой, если путник идет по лугу, он видит тропинку недалеко. Если по лесу, еще меньше. А я в своих грезах парю над землей, над морем. Мне не нужна тропинка. В море нет дорог. Плыви, лети куда хочешь. Птицы летят через океан без дороги, но они знают куда. Паря над морем в лучах золотого солнца, я слышу звуки Эоловой арфы, звуки золотых струн солнца. Погружаясь в пучину морскую, я слышу медленные ноты контрабаса. Он гудит так, что у меня сотрясается живот. Если я парю над горными вершинами Альп, звучат трубы - чисто, сильно, гордо. Весенний лес еще светел, только почки на ветвях, но зато полон щебета птиц. Это - как несколько детей, которые учатся играть на фортепьяно.
Амадей подошел к окну и показал:
– Посмотри, вон возятся щенята, и мальчишка с улыбкой смотрит на них. Я слышу флейту пастушка. Во мне рождается музыка детской игры. Я должен тебе признаться, я не композитор, я не сочиняю, я соединяю.
Он радостно улыбнулся и посмотрел в хмурое лицо Сальери:
- А как звучит смерть?! Это ты можешь услышать? - Сальери задал этот вопрос случайно, не нарочно, так как сам был им наполнен.
Амадей откинулся в своем любимом кресле, задумался, отлетел. Его глаза закрылись.
- А ведь правда, я никогда не прикасался к этим сферам, – тихо шептал он. Замолчал. Дыхание его исчезло. И тут до Сальери дошло. Он с ужасом и криком бросился к Амадею. Он стал его трясти за руки, за плечи, он призывал его обратно.
- Я умоляю тебя, родной мой, не надо, забудь.
Сальери никогда никого не просил, а сейчас он готов был умолять. Но было поздно. Амадей не умел, не мог жить чуть-чуть, как-нибудь, понемножку. Он мог слышать музыку сфер, только полностью слившись с ними. Когда Амадей вернулся и открыл глаза, он посмотрел на Сальери блаженным взглядом.
- Ты знаешь, милый друг, смерть звучит органом. Туда и обратно меня провожал черный ангел. Теперь я смогу написать реквием.
Амадей тогда еще не знал, что этот реквием он писал себе.
Реквием – это торжественное поминальное музыкальное произведение, которое помогает душе вознестись.
Амадей не умер, он вознесся, он слился.
Что чувствовал Сальери после смерти Амадея? Страдание? Он и так достаточно страдал. Раскаяние? Ему не за что раскаиваться. Смерть Амадея потрясла и изменила его. Сальери стал слышать МУЗЫКУ.
***
В каждом маленьком ребенке живет Моцарт. Дети часто лялякают, поют свои песни, пританцовывают, смеются. Мы любим смотреть на них, радуемся их непосредственности. Но затем начинаем учить, как правильно жить, как правильно играть на пианино. Учить как надо, учить, как делают все. И детям становится скучно. Душа засыпает, Муза исчезает. Ребенок очень хотел играть на пианино. Его отдали в музыкальную школу, и после окончания ее, он больше никогда не подошел к инструменту.
Амадей живет в свободе. Свобода рождает любовь, а любовь рождает золотистый смех и Музыку Сфер.
Да, Владимир, тема старенькая, но: вот вопрос у меня, взаимосвязанный с отношениями Моцарта и Сальери (тоже не верю в отравление). А писатели, они как, друг дружке завидуют? А то, я лично, похоже, совсем хреновенький, ненастоящий, писатель: никому не завидую... Ненормально это.
зависть двигатель творчества! Во как! Даже маленькие дети подражают и конкурируют. Если зависть светлая она стимул для внутреннего движения, а если черная она тормозит всех, особенно злопыхателя. Вы человек светлый. И рассказы у Вас замечательные С уважением Владимир