Рабы праведности. IV. Лазарь

Максим вышел из подъезда и, укрываясь плащом от моросящего дождя, быстро подбежал к автомобилю. Усевшись в машину, Нагатин стряхнул капли с плаща и швырнул портфель на заднее сиденье. В это же мгновение в пассажирское окно кто-то настойчиво постучал.
- Макс, привет. Открой дверь, - Анатолий быстро заскочил в автомобиль, негодуя на погоду. – Ну что за погода, а! Ты посмотри. В Турции +37, а у нас? Что же это за страна такая. Как здесь жить то можно!
- Можно, - тихо ответил Нагатин. – Мы же живём.
- Что это за жизнь? Сентябрь дождь, октябрь дождь, потом эта зима чёртова на полгода. Теперь только «майские» осталось ждать, - Анатолий деловито пристегнул ремень. – Макс ты в контору? Подкинь до рынка, а то у меня вчера вечером, представляешь, колесо спустило. Тьма, дождь, я и менять не стал.
- Я… - Максим хотел было отказать Анатолию, но решил, что проще будет его подвезти, чем объяснять что-либо. – Ладно, поехали.
- Ну, как твоё дело? – спросил Рябков.
- Пока никак. Съездил на место происшествия, пообщался с соседкой Анастасии, пару раз съездил к Замятину в психушку.
- Ну?
- Познакомился с твоим Мещерским, - Максим посмотрел на Рябкова. – Правда, пока только «поручкались», но на вид… интересный тип.
- Интересный!? – удивился Анатолий. – Подожди, ты ещё его узнаешь. Как, кстати, твой подопечный? Вспомнил что-нибудь?
- Ничего. Ни черта не помнит. Всё про баню рассказывает.
- Про какую баню?  - удивился Рябков.
- Да не забивай себе голову, не о чем пока говорить. – Максим устало усмехнулся. – Надеюсь, сегодня что-нибудь прояснится. Ты сам-то как?
- Да я нормально, - Анатолий выдержал паузу, над чем-то размышляя.
- Ты чего замолчал?
 - Макс, я тут с Зойкой пересёкся. Она к Ритке приходила, - робко начал Анатолий. – Она была у тебя?
- Нет, - ответил Нагатин.
- Макс, - Анатолий с сожалением вздохнул, -  в общем, я, знаешь, я с Риткой о тебе говорил, а она всё взяла и выложила Зойке.
- Зачем!? Кто тебя просил?
- Макс, Рита тоже чувствует себя, ну… неловко, что ли. Ведь это она тогда придумала вас на дне рожденья познакомить.
- Толя, нахрен вы этой суке обо мне рассказываете? - Максим в одно мгновенье изменился в лице.
- Макс, мы подумали, раз она пришла к нам, то, может, и к тебе зайдёт. Блин, ну извини, ну так получилось.
- Зачем она к Ритке приходила? – спросил Максим, чувствуя учащённое сердцебиение.
- Ты знаешь, Ритка же в турагентстве работает, а Зойка на отдых решила смотаться. В общем, приходила обсудить, что по чём?  - Нагатин резко остановил автомобиль после сказанных Анатолием слов. - Ты чего Макс!?
- Зачем ты мне об этом рассказываешь? - Максим пристально посмотрел на друга. - И с кем она в тур собралась?
- Ну, я не знаю… может быть с подругой.
- Толя, скажи, ты чего, совсем что ли мудак? – Максим развернулся к Анатолию, едва сдерживая желание ударить его. – С какой подругой?
- Макс, ты чего? Я же…
- Вылезай из машины. – Максим отвернулся и, вцепившись руками в руль, уставился на приборную панель.
- Что? – лицо Анатолия вытянулось.
- Пошёл вон из машины, пока я тебя не вышвырнул, - не глядя на Анатолия повторил Нагатин.
- Макс, извини, я не хотел тебя обидеть и, вообще, ты в последнее время…
Максим безмолвно вышел из автомобиля и, открыв пассажирскую дверь, схватил обескураженного Анатолия за руку и силой вытащил его из машины.
- Макс…
- Пошёл ты… Толя!  - Максим вернулся за руль и, не обращая внимания на Рябкова, утопил педаль акселератора в пол. Ошарашенный Анатолий остался стоять под дождём, даже не предполагая, что его слова могут стать причиной такого поведения Нагатина, многодневное душевное потрясение которого начало сказываться на его поведении.
Максим, действительно, стал немногословен и замкнут в себе, утрачивая с каждым днём интерес к жизни и её адекватное восприятие. Он пытался быть «прежним», но не находил себя, словно Зоя забрала того жизнерадостного человека, каким ещё несколько десятков дней назад был Максим.
Нагатин избегал любого контакта с коллегами и почти не находился в отделе, постоянно выезжая на «живую» работу со свидетелями. Он и сам чувствовал, как менялось его отношение к жизни и окружающим его людям. Вечерами, замкнувшись в себе, Максим уже с безразличием прослушивал минорную классику, которая стала фоновой музыкой его одиночества. Нагатин просыпался теперь в восемь часов и утро его привычно начиналось с плавленого сыра, «докторской» колбасы и растворимого кофе. Писем от Зои он не ждал и не обращался к компьютеру, удалив как написанное ранее, так и саму учётную запись, осознавая, что в жизни нет обстоятельств, которые заставили бы Зою вернуться. Нагатин почти покорился судьбе и смирился с тем, что самая большая и единственная любовь его жизни ушла безвозвратно…
Однажды он даже пришёл к мысли о прощении Зои, но… в душе его хозяйничала ненависть, пришедшая на смену любви. Всепоглощающая ненависть выжгла в нём всё человеческое и сказанные Рябковым слова  в одно мгновение ввергли его в безумие, казавшееся сдавшимся и отступившим.
Ненависть очень нетребовательное чувство, которое не обманет, не предаст и не иссякнет. Ненависть всегда искренняя, неистовая и предающая силы. Любовь делает одинокого человека счастливым, вера – святым, ненависть - безжалостным.
- Сука, я так люблю тебя, - стиснув зубы, прошептал Максим и сбросив скорость, притормозил у ворот городского психоневрологического диспансера.
Серое, трёхэтажное здание больницы было построено в советскую эпоху. Территория лечебницы была огорожена бетонным забором, но казалась достаточно просторной и удивительно продуманно распланированной. Основное здание и вспомогательные постройки соединялись сетью асфальтированных дорожек. Чуть поодаль от центрального входа в здание больницы, был разбит небольшой яблоневый сад за которым следил персонал больницы, привлекая к уходу за ним самих пациентов в качестве «трудовой терапии».
Оставив автомобиль на небольшой площадке возле будки охранников, Нагатин неспешно направился в сторону здания больницы. Глубоко вдыхая сырой воздух, он настраивался на встречу с Замятиным, будучи уверенным, что именно сегодня Замятин что-нибудь вспомнит для чего он и оставил ему альбом Даши и фотографию Анастасии. Пройдя сотню метров, Нагатин заметил среди редких яблонь невысокого старика в телогрейке, одетой поверх больничной пижамы.
Максим вспомнил, как видел разговор старика с Замятиным в столовой, когда Мещерский показывал ему больницу. Сутулый, сухой старик неуклюже, но старательно орудовал с граблями, собирая опавшую листву под деревьями. Нагатин решил переговорить с ним и, надеясь, выяснить «истинное» состояние Владимира, потому что с трудом верил в потерю им памяти.
- Здравствуйте! - Максим сухо поздоровался со стариком и, достав удостоверение, представился. - Нагатин Максим Дмитриевич.
- Доброго здоровья, Максим, - тихо ответил старик, окинув беглым взглядом Нагатина, и продолжив размеренно сгребать упрямую листву, проскакивающую сквозь беззубый хребет грабли. – Зови меня Лазарем.
- Н-да, - разочарованно протянул Нагатин, посчитав глупой затеей идею беседы со стариком и уже решив уйти, услышал вопрос Лазаря.
- Что ты хотел спросить, Максим? – не отрываясь от своего занятия, спросил старик.
- Я думал, что вы могли бы мне помочь. - Безнадежно ответил Нагатин. - Я веду дело Замятина
- Дело Володи? – старик немного оживился.
- Да, Владимира Замятина, - утвердительно кивнул Максим.
- Чем же я могу помочь?
- Может быть, Владимир рассказывал об Анастасии, делился какими-нибудь воспоминаниями?
- Зачем искать то, чем он делился? Ведь дело ясное до последней подробности, - старик шмыгнул носом. – Взял он грех на душу, убил, так вы что-же истину искать будете. Все одно судить станете.
- Я не судья, я следователь. – Возразил Нагатин, втягиваясь в разговор с Лазарем. – Я всего лишь расследую обстоятельства преступления, мотивы, а не сужу. Судит суд.
- Мотивы, говоришь? – старик прищурился, словно пытался оценить что-то в Нагатине.
- Да, мотивы.
- Мотив его один, - старик замолчал, раздумывая продолжать или нет, продолжив после небольшой паузы сказал, - любовь.
- Любовь, - удивлённо повторил Нагатин.
- Да любовь, весь его грех это плата за любовь.
- Что значит «плата за любовь»? – старик вызывал странное ощущение мудрого человека. Нагатин на мгновение удивился своему поведению, слушая «обыкновенного» сумасшедшего старика в саду психиатрической клиники.
- У любви Максим в каждом возрасте разная цена, которую мы платим. Чего стоит ветреному и беспечному сердцу наполниться этим чувством в молодости, когда ты горяч и каждый подол будоражит и пленит твоё вольное сердце? Как легка и мимолётна она, как проста и доступна каждому из нас, как непринуждённо она соединяет сердца. Тогда цена ей ещё медный грош! – Нагатин слушал Лазаря, не зная, что сказать или ответить ему. - Володя же встретил свою настоящую любовь только к середине жизни, когда узами брака уже был связан с законной женой. Такие как он разумеют, что уже огрубели душою и разбудить её уже ничто не может, но разве это не заблуждение? Когда же проникает в них самое глубинное чувство, то переворачивает оно всё в их умах, но за такую любовь надо платить уже другую цену.
- Какую цену?
- Как думаешь, чего она стоила Владимиру? Трудно даже представить... – Старик глубоко вздохнул. – Любовь его ввергла в предательство ближних. Это страшное чувство порождает самую большую ложь за которой укрывается, пытаясь спастись. Любовь выкручивается меж обречённых сердец и превращает людей в рабов. Даже самых благоверных и добродетельных она не жалеет ни на миг, заставляя их преклонять колени и служить собственным страстям. - Старик почти не обращал внимания на Нагатина и увлёкся собственным монологом, словно воскресной проповедью. - И оказавшись в сетях таких греховных, но вожделенных страстей, человек встаёт перед выбором. Словно всю жизнь брел по гладкой тропинке и дошёл до распутья. Стоит тогда человек пред двумя тропами и решить не может. И назад уже ходу нет, и впереди привычный путь обрывается. По какой не пойди, так она всё одно уже той, что была, не станет. Понимаешь?
- Понимаю, - кивнул Нагатин.
- На этом пятаке каждому из нас суждено быть и в этом начало пути каждого из нас. Путь праведника прям, но кто среди всех удостоен был такого пути? Никто, ни одна душа не снискала его хоть и лезла в узкие врата, уповая на Господа нашего. Рабы, мы рабы этой праведности, что живёт в душах наших и направляет Он нас путями грешными лишь затем, чтобы карать нас, поэтому и не приходим мы никуда, да по дороге ещё и себя теряем.
- Почему? – спросил Нагатин.
- Почему? - Лазарь чуть слышно повторил вопрос Нагатина и на время замолчал, закрыв глаза. Затем он многозначительно поднял руку и «ткнул» в небо указательным пальцем, - Потому что никому «там», не нужны счастливые люди, ибо нету им надобности в вере, нету в ней нужды, коли они уже обрели любовь. Понимаешь? Чем счастливее человек, тем он свободней, а «там» нужны нищие духом, плачущие и ищущие. Там, Максим, увы, не ждут счастливых и не терпят радостных, отчего и право на любовь и счастье получаем мы тогда, когда воспользоваться им уже нет никакой возможности. Мы же рабы Его праведности, а потому и предстать должны пред Ним в судный день скорбя и каясь, ожидая лишь от Него спасения и любви. Вот какова суть замысла? Вот такая у Него игра с каждым из нас складывается.
    Сказанные стариком слова затронули Нагатина до самой глубины. Он что-то хотел добавить или прокомментировать, но сказанное ему казалось настолько нерушимым и правильным, что Нагатин не смог ничего сказать.
- Сгребает вот так наши души пастырь, как листву опавшую, и когда ему там копаться в наших судьбах, - старик стал заговариваться сам с собой, совсем не обращая внимания на Нагатина, - кто тут теперь помнит, какой листок сам наземь упал, а какой ветром сорвало? Вон, гляди, все съёжившиеся и пожелтевшие валяются в одной куче. Поди, разбери в них что-нибудь. Да и надо ли то кому, ежели лживые попы пытаются спасти нас, сами не веря в свои деяния. Эти, вон,  - старик кивнул головой, устремив свой взгляд за спину Нагатина. - с зашитыми душами, пытаются излечить нас, чтобы мы не страдали.  Верю, что многие из них искренни, но усилия их тщетны…
- А что… - Нагатин не успел закончить фразу, как позади него раздался знакомый мужской голос.
- Здравствуйте! – Мещерский протянул следователю руку. – Как, поживаете, Максим Дмитриевич?
- Алексей Павлович, здравствуйте, - мужчины пожали руки и Мещерский пригласил Нагатина к себе в кабинет. Следователь последовал за врачом. Размышляя над неожиданными словами Лазаря и, обернувшись на пороге больницы, Нагатин посмотрел на старика, продолжившего методично собирать листву.
- Скажите, Алексей Павлович, а что это за старик? – уже в кабинете Нагатин спросил Мещерского.
- Что, зацепил? – Мещерский спросил таким тоном, словно Нагатин не был первым человеком, попавшим под влияние Лазаря.
- Есть немного. Неожиданные вещи говорит, - Нагатин впервые осмотрел кабинет Мещерского с профессиональной скрупулезностью и заметил надпись «Lasciate ogni speranza voi ch 'entrate» на поле чёрно-белой фотографии Зигмунда Фрейда. – А что это за надпись? Это что, латынь?
- «Оставь надежду всяк сюда входящий». Такая надпись висела над вратами ада в «Божественной комедии» Данте. Это мне сын такой коллаж подарил. Коллеги считают, это неуместным, а мне, почему-то, кажется забавным и ироничным. Была бы моя воля, я бы повесил это как девиз над центральным входом. Ну, разве что немного подправил бы, например, так «Забудь про душу всяк сюда входящий», хотя нет, слабенько у  Данте всё-таки мощно сказано…будете? – Мещерский достал из тумбочки рабочего стола початую бутылку дорогостоящего коньяка и два бокала. Нагатин отметил чистоту бокалов, поскольку было очевидно, что именно сам Мещерский протёр их до кристального блеска.
Первые визиты в больницу, он не обращал должного внимания на Мещерского, хотя и помнил об истории Рябкова и лишь теперь по-настоящему присмотрелся к «таинственному» психиатру. Изучая Мещерского, Максим обратил внимание на его непринуждённый лоск, которым обладает исключительно определённый тип мужчин. Нагатин даже подумал, что Мещерский напоминает ему рекламное «лицо» некоторых известных брендов для состоятельных мужчин за «пятьдесят».
Его солидные часы, позолоченная перьевая ручка в кармане белоснежного халата и дорогой галстук, завязанный солидным виндзорским узлом, никоим образом не гармонировали с серым кабинетом, наполненным скудной врачебной утварью и старой мебелью.
- Ну я …
- Перестаньте, Максим… извините, могу я к вам так обращаться? – наигранно смутившись, спросил Мещерский.
- Конечно, нет проблем.
- Отлично, - Мещерский улыбнулся и разлил коньяк по бокалам, - я же не предлагаю вам напиться. Пятьдесят грамм породистого коньяка людям с нашими профессиями никогда не помешает. – Мещерский выпил не «чокаясь», отставил бокал и продолжил рассказывать о старике. – Старик, что привлёк ваше внимание, это Пётр Николаевич Богатов 1948 года рождения. Здесь он с 2008 года и все его зовут Лазарем. Он порой на собственное имя даже не откликается, но для психиатрической клиники это в порядке вещей.
- Почему Лазарь? – спросил Максим, внимательно слушая Мещерского.
- Лазарь, как известно, библейский персонаж, который умер и на четвёртый день был воскрешён Христом. Это, пожалуй, одно из самых великих «чудес» сотворённых Христом. Интересно, что и сам Христос «окончательно» прославился именно благодаря этому волшебному воскрешению.
- Странно, - задумался Нагатин.
- Совсем нет. Изначально, помешательство Богатова произошло на религиозной почве. Ожидание спасителя или распятого, как он иногда говорит, способного воскресить его в нравственном смысле, спасти, вполне уместно, если так можно выразиться, - Мещерский убрал коньяк со стола и откинулся на протёртом кресле, постукивая пальцами по столу. – Он, кстати, с Замятиным в одной палате находится. Вы знали об этом?
- Нет, просто я обратил внимание на него тогда в столовой, помните? Он единственный кто сидел за столом с Владимиром и довольно живо разговаривал.
- Вы наблюдательны. – Удивился Мещерский.
- Спасибо, - усмехнулся Максим. - Я поэтому и подошёл к нему поговорить.
- Поговорить? - Мещерский холодно улыбнулся, обнажив в улыбке белоснежные зубы и шутливо продолжил. – Вы с ним поменьше говорите. Он мне тут одного санитара так заговорил, что тот пить бросил. Представляете?
- Он что, совсем сумасшедший? Думаете, глупая затея? – спросил Нагатин.
- В целом да. Хотя рассуждения у него порой такие, что мне он кажется мудрейшим человеком, но диагноз, увы, говорит о другом.
- Понятно. А что с ним все-таки случилось? Как он сюда угодил?
- Богатов всегда был набожным и однажды у него заболела супруга. Он рассказывал, что молился за неё день и ночь, но она всё равно умерла.  Он не смог справиться с потерей. Запил, бродяжничал, лишился квартиры. Потом монашествовал несколько лет в нашем мужском монастыре. По-крайней мере, сам так говорит, а уж как там было на самом деле трудно сказать. Прожил в монастыре несколько лет и его изгнали. Он четыре года ходил возле ворот монастыря взад и вперёд, прощения вымаливал.
- Ничего себе! - История Лазаря заинтересовала Нагатина и он старался внимательно слушать сухой и беспристрастный рассказ Мещерского, периодически поглядывая в окно, наблюдая за стариком, который сел на лавку и уткнулся в книжку. -  Как это?
- Просто стоял напротив ворот монастыря метрах в ста и ходил туда-сюда. Его даже туристам показывали как достопримечательность.
- И за что его так?
- Говорит, возроптал на Господа Бога, злословил, покоя себе не находил и с братьями монахами своими негодованиями делился, - Мещерский улыбнулся, – в общем помешался старик. Это, видимо, и в монастыре поняли. Кому охота с таким возиться, да ещё и эпилептик. Терпенье у настоятеля лопнуло и выгнали его. Дальше случилась невероятная история, которая может случиться только в России.
Был какой-то праздник, вроде пасхи. Вся братия чиновничья туда понаехала с жёнами грехи замаливать. Пригласили наше местное телевидение снять репортаж об этом «священнодействии». Нагнали народу, кругом веселье, чиновники с довольными рожами, а Лазарь наш, маячил на заднем плане. Решили его «убрать», а с ним возьми да и случись приступ. Потом, по местному ТВ вышел репортаж обличающий местную власть в «безразличии к судьбам граждан», я сам смотрел. Монастырю тоже досталось, хотя сейчас это скорее модно, чем актуально. В конце концов, поняли, что монастырь это место паломничества и туризма, святыня области, пополняющая бюджет, сами понимаете… в общем, с божьей помощью определили его сюда доживать свой век, подальше от правильных правоверных.   
    В разговоре наступила небольшая пауза. Нагатин был удивлён тому с какой точной иронией и сарказмом Мещерский рассказывал о Лазаре.
- Когда его привезли, это был немощный, грязный, брошенный всеми старик, -  Мещерский вновь отклонился на кресле и принялся возиться в верхнем выдвижном ящике стола, продолжая говорить. – Ничего, отмыли, откормили и пусть теперь хоть с Богом, хоть с чертом отношения выясняет, лишь бы не шумел. Да, где же ты, а вот!
Мещерский достал альбом с рисунками, который Нагатин оставил накануне у Замятина и положил его на стол перед собой и значительно изменился в лице.
- Максим Дмитриевич, я вас собственно вот по какому поводу пригласил, - Мещерский сложил руки на альбоме, а взгляд его карих глаз стал пронзительно холодным. - Максим Дмитриевич, прошу вас больше не заниматься подобными вещами. Ваше дело протоколы писать, а моё дело людей лечить. Договорились?
- Я не понимаю, что… - растерялся Нагатин, вспомнив свой бескорыстный порыв в отношении Замятина.
- Вчера вечером у Замятина случился гипертонический криз. Вы понимаете, что у человека было огнестрельное ранение головы?
- Да, но я …
- Если, в ваших интересах довести дело до суда, а нам ещё предстоит длительная экспертиза, то прошу вас такие опыты у меня в отделении не ставить. Вы же не хотите, чтобы у Замятина случилось кровоизлияние?
- Нет, - сухо ответил Замятин и, опустив глаза, взял альбом.
- Вот и замечательно, - дежурно улыбнулся Мещерский. – И потом, насколько я понимаю, этот альбом приобщен к делу и вы не желаете, чтобы о его «хождениях» кто-то знал?
- Я вас понял, - Нагатину стал неприятен нравоучительный тон Мещерского. – Это больше не повторится, я просто хотел помочь ему вспомнить...
- Я уверяю вас, мы сами поможем ему всё вспомнить. Отлично, что вы всё поняли и, пожалуйста, не обижайтесь, порядок есть порядок. - Мещерский протянул руку Нагатину и передал визитку. – Будут вопросы, обращайтесь. Всегда готов помочь, а сейчас, извините, меня ждут больные и ещё одно… с Замятиным я вам сегодня встречаться не разрешу. Ещё раз извините, ничего личного.
    Нагатин вышел из кабинета Мещерского в подавленном настроении и держа в руке альбом, отправился к выходу из больницы. Пройдя несколько коридоров, он понял, что заблудился. Обернувшись, он попытался восстановить путь назад, но и эта попытка оказалась безрезультатной.
    Бледно-розовые коридоры были безлюдно одинаковыми. Максим сообразил обратиться к плану эвакуации, прежде чем совершить звонок Мещерскому.     Надежды на план не оправдались. Номера помещений не совпадали, а когда следователь обратил внимание на дату утверждения плана, то оказалось, что он был составлен около десяти лет назад.
- Чёртова обитель! – выругался Нагатин. – Хоть бы вылез кто из палаты!
    Сразу после этих слов в конце коридора появился Ленчик со шваброй и ведром. Нагатин решительно направился в его сторону и, не доходя до него нескольких шагов, достал удостоверение и представился. Лёнчик выронил ведро и побледнел.
- Я чё, я то чё, они сами под машину прыгнули, сами! – нервно закричал Лёнчик.
- Под какую машину, - Нагатин резко перебил Лёнчика. – Что ты несёшь! Где здесь выход!
- А-а, - Лёнчик словно онемел и, показав большим пальцем правой руки себе за спину, сказал, - там лестница. Там… вниз выход.
    Нагатин направился в указанную Лёнчиком сторону. Непродолжительное время он обдумывал слова Лёнчика, но уже совсем скоро забыл о них, «списав» это на бред очередного сумасшедшего.
    Лёнчик, тем временем, проводив следователя взглядом, присел на стоящую возле палаты лавку. Вытерев пот со лба, он «на цыпочках» пробежал по коридору до лестницы и постарался прислушаться к шагам спускающегося Нагатина. Дождавшись характерного хлопка двери этажом ниже, он бросился в кабинет к Мещерскому.
- Чё этот ментяра хотел! – без стука ворвавшись в кабинет, спросил возбуждённый Ленчик. – Волчара, че он разнюхивает?
- Леонид, выйдите из кабинета и зайдите, как подобает пациенту! – твёрдо сказал Мещерский, после чего Леонид вышел из кабинета и постучал в дверь, стоя в коридоре.
- Войдите! – услышав голос Мещерского, Лёнчик просунул голову в приоткрытую дверь.
- Алексей Павлович, это я.
- Леонид, заходите, - строго сказал Мещерский. – Что у вас?
- Чё мусор этот хотел?
- Почему вас это интересует, Леонид?
- Он про меня вынюхивал? Да!? Говори!
- Его появление не имеет к вам никакого отношения. Потом, вы же знаете, что этот следователь ведёт дело Замятина, а не ваше. - Мещерский излучал спокойствие и принялся точить карандаш. – Я не понимаю, чем обусловлено ваше возбуждённое состояние.
- Чем! Ты ещё спрашиваешь, чем! – Лёнчик истерично тряс руками, смотря выпученными глазами на невозмутимого доктора. – Замятин всё знает, он тогда стоял возле двери, он всё слышал, догоняешь теперь! А, догоняешь!?
- Леонид вы же не в тюрьме. – Нравоучительным тоном ответил Мещерский. - Научитесь говорить по человечески. Пациенты жалуются на вас. Вы нарушаете режим, постоянно курите в туалете, ругаетесь матом и оскорбляете людей. Я пытаюсь добиться вашего выздоровления путём трудовой терапии, но если вам действительно нехорошо, то мы можем ввести в практику медикаменты.
- Какие медикаменты! Ты чё Ай-Болит, мало что ли на карман получил, а!  - Ленчик вёл себя агрессивно: немного присев и широко расставив ноги, он продолжал жестикулировать, как будто находился на бандитской «разборке». – Да я как слон здоров.
- Хватит, паясничать! – резко сказал Мещерский. – Если ты ещё раз позволишь себе такие выходки я из тебя не слона, а овощную культуру за неделю выращу. Ты даже почувствовать не успеешь, понял!
- Ладно, чё ты, не гони! – Лёнчик присмирел.
- Ты, мразь, двоих детей насмерть раздавил с пьяной шлюхой и ещё права качать будешь!
- Ну чё ты завёлся, Палыч, - Лёнчик почувствовав, что «перегнул палку» в общении с Мещерским.
- Я выродку твоему деньги могу хоть сейчас отдать и пойдёшь на десять лет тайгу косить! Хочешь?!
    Ленчик не нашёлся, что ответить Мещерскому и, потупив взгляд сел на стул, где получасом ранее сидел Нагатин. Он картинно хлопнул руками по коленям и потряс головой, словно удивляясь и усмехаясь своему положению.
- Во, ****ь, попал! – выругался он. – Господи, надо же было так вляпаться, а! Ну, е… твою мать, ну что за херня…
- И перестаньте ругаться, - Мещерский успокоился и продолжил общение с Лёнчиком на «вы». – Вам сейчас в больнице надо изображать отчаяние… покаяние, в конце концов. Молчать вам надо Леонид больше и с Писанием в руках ходить.
- Чё как Лазарь что ль? – смеясь, спросил Лёнчик.
- Да, как Лазарь, - утвердительно ответил Мещерский. - Я уже не прошу вас выдавливать из себя страдания, но хоть не ржать как конь в коридорах вы можете?
- Подумаешь, над дуриками прикололся пару раз и чё мне теперь, серпом по яйцам что ли…
- Леонид, если ваш сын готов за вас платить всем, кто может сообщить о вашем настоящем состоянии в полицию, то вам лучше будет в тюрьму сесть. Поверьте мне, здесь и так уже многие на ваш счёт вопросами задаются.
- А чё за вопросы? У кого вопросы? Ты скажи, я с ними сам перетру.
- У меня нет времени разговаривать с вами. Идите мойте полы! – Мещерский ударил ладонью по столу.
    Мещерский остался один и закурил, обдумывая информацию, полученную от Лёнчика. Тот факт, что Замятин оказался случайным свидетелем передачи денег за признание Леонида невменяемым после совершения ДТП перемешал все карты Мещерскому.
«Замятин находился в таком состоянии, что выдать эту информацию «на волю» ему было бы непросто, - размышлял Мещерский. – И, скорее всего, этого ещё не произошло. Возможно, в силу своего состояния, Замятин и не понял о чём идет речь, ведь я встречался с сыном Лёнчика и Замятин вряд ли мог его знать. Лёнчик, наверняка паникует, потому что сын, видимо,  рассказал ему о случайной встрече с Замятиным и своих подозрениях. С другой стороны, если Лёнчик решился придти ко мне, значит, он боится того, что Замятин смог всё понять, к тому же он какой-никакой, а сотрудник полиции… Чёрт!»

© Copyright: Сергей Дубовик, 2013

Регистрационный номер №0167631

от 4 ноября 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0167631 выдан для произведения: Максим вышел из подъезда и, укрываясь плащом от моросящего дождя, быстро подбежал к автомобилю. Усевшись в машину, Нагатин стряхнул капли с плаща и швырнул портфель на заднее сиденье. В это же мгновение в пассажирское окно кто-то настойчиво постучал.
- Макс, привет. Открой дверь, - Анатолий быстро заскочил в автомобиль, негодуя на погоду. – Ну что за погода, а! Ты посмотри. В Турции +37, а у нас? Что же это за страна такая. Как здесь жить то можно!
- Можно, - тихо ответил Нагатин. – Мы же живём.
- Что это за жизнь? Сентябрь дождь, октябрь дождь, потом эта зима чёртова на полгода. Теперь только «майские» осталось ждать, - Анатолий деловито пристегнул ремень. – Макс ты в контору? Подкинь до рынка, а то у меня вчера вечером, представляешь, колесо спустило. Тьма, дождь, я и менять не стал.
- Я… - Максим хотел было отказать Анатолию, но решил, что проще будет его подвезти, чем объяснять что-либо. – Ладно, поехали.
- Ну, как твоё дело? – спросил Рябков.
- Пока никак. Съездил на место происшествия, пообщался с соседкой Анастасии, пару раз съездил к Замятину в психушку.
- Ну?
- Познакомился с твоим Мещерским, - Максим посмотрел на Рябкова. – Правда, пока только «поручкались», но на вид… интересный тип.
- Интересный!? – удивился Анатолий. – Подожди, ты ещё его узнаешь. Как, кстати, твой подопечный? Вспомнил что-нибудь?
- Ничего. Ни черта не помнит. Всё про баню рассказывает.
- Про какую баню?  - удивился Рябков.
- Да не забивай себе голову, не о чем пока говорить. – Максим устало усмехнулся. – Надеюсь, сегодня что-нибудь прояснится. Ты сам-то как?
- Да я нормально, - Анатолий выдержал паузу, над чем-то размышляя.
- Ты чего замолчал?
 - Макс, я тут с Зойкой пересёкся. Она к Ритке приходила, - робко начал Анатолий. – Она была у тебя?
- Нет, - ответил Нагатин.
- Макс, - Анатолий с сожалением вздохнул, -  в общем, я, знаешь, я с Риткой о тебе говорил, а она всё взяла и выложила Зойке.
- Зачем!? Кто тебя просил?
- Макс, Рита тоже чувствует себя, ну… неловко, что ли. Ведь это она тогда придумала вас на дне рожденья познакомить.
- Толя, нахрен вы этой суке обо мне рассказываете? - Максим в одно мгновенье изменился в лице.
- Макс, мы подумали, раз она пришла к нам, то, может, и к тебе зайдёт. Блин, ну извини, ну так получилось.
- Зачем она к Ритке приходила? – спросил Максим, чувствуя учащённое сердцебиение.
- Ты знаешь, Ритка же в турагентстве работает, а Зойка на отдых решила смотаться. В общем, приходила обсудить, что по чём?  - Нагатин резко остановил автомобиль после сказанных Анатолием слов. - Ты чего Макс!?
- Зачем ты мне об этом рассказываешь? - Максим пристально посмотрел на друга. - И с кем она в тур собралась?
- Ну, я не знаю… может быть с подругой.
- Толя, скажи, ты чего, совсем что ли мудак? – Максим развернулся к Анатолию, едва сдерживая желание ударить его. – С какой подругой?
- Макс, ты чего? Я же…
- Вылезай из машины. – Максим отвернулся и, вцепившись руками в руль, уставился на приборную панель.
- Что? – лицо Анатолия вытянулось.
- Пошёл вон из машины, пока я тебя не вышвырнул, - не глядя на Анатолия повторил Нагатин.
- Макс, извини, я не хотел тебя обидеть и, вообще, ты в последнее время…
Максим безмолвно вышел из автомобиля и, открыв пассажирскую дверь, схватил обескураженного Анатолия за руку и силой вытащил его из машины.
- Макс…
- Пошёл ты… Толя!  - Максим вернулся за руль и, не обращая внимания на Рябкова, утопил педаль акселератора в пол. Ошарашенный Анатолий остался стоять под дождём, даже не предполагая, что его слова могут стать причиной такого поведения Нагатина, многодневное душевное потрясение которого начало сказываться на его поведении.
Максим, действительно, стал немногословен и замкнут в себе, утрачивая с каждым днём интерес к жизни и её адекватное восприятие. Он пытался быть «прежним», но не находил себя, словно Зоя забрала того жизнерадостного человека, каким ещё несколько десятков дней назад был Максим.
Нагатин избегал любого контакта с коллегами и почти не находился в отделе, постоянно выезжая на «живую» работу со свидетелями. Он и сам чувствовал, как менялось его отношение к жизни и окружающим его людям. Вечерами, замкнувшись в себе, Максим уже с безразличием прослушивал минорную классику, которая стала фоновой музыкой его одиночества. Нагатин просыпался теперь в восемь часов и утро его привычно начиналось с плавленого сыра, «докторской» колбасы и растворимого кофе. Писем от Зои он не ждал и не обращался к компьютеру, удалив как написанное ранее, так и саму учётную запись, осознавая, что в жизни нет обстоятельств, которые заставили бы Зою вернуться. Нагатин почти покорился судьбе и смирился с тем, что самая большая и единственная любовь его жизни ушла безвозвратно…
Однажды он даже пришёл к мысли о прощении Зои, но… в душе его хозяйничала ненависть, пришедшая на смену любви. Всепоглощающая ненависть выжгла в нём всё человеческое и сказанные Рябковым слова  в одно мгновение ввергли его в безумие, казавшееся сдавшимся и отступившим.
Ненависть очень нетребовательное чувство, которое не обманет, не предаст и не иссякнет. Ненависть всегда искренняя, неистовая и предающая силы. Любовь делает одинокого человека счастливым, вера – святым, ненависть - безжалостным.
- Сука, я так люблю тебя, - стиснув зубы, прошептал Максим и сбросив скорость, притормозил у ворот городского психоневрологического диспансера.
Серое, трёхэтажное здание больницы было построено в советскую эпоху. Территория лечебницы была огорожена бетонным забором, но казалась достаточно просторной и удивительно продуманно распланированной. Основное здание и вспомогательные постройки соединялись сетью асфальтированных дорожек. Чуть поодаль от центрального входа в здание больницы, был разбит небольшой яблоневый сад за которым следил персонал больницы, привлекая к уходу за ним самих пациентов в качестве «трудовой терапии».
Оставив автомобиль на небольшой площадке возле будки охранников, Нагатин неспешно направился в сторону здания больницы. Глубоко вдыхая сырой воздух, он настраивался на встречу с Замятиным, будучи уверенным, что именно сегодня Замятин что-нибудь вспомнит для чего он и оставил ему альбом Даши и фотографию Анастасии. Пройдя сотню метров, Нагатин заметил среди редких яблонь невысокого старика в телогрейке, одетой поверх больничной пижамы.
Максим вспомнил, как видел разговор старика с Замятиным в столовой, когда Мещерский показывал ему больницу. Сутулый, сухой старик неуклюже, но старательно орудовал с граблями, собирая опавшую листву под деревьями. Нагатин решил переговорить с ним и, надеясь, выяснить «истинное» состояние Владимира, потому что с трудом верил в потерю им памяти.
- Здравствуйте! - Максим сухо поздоровался со стариком и, достав удостоверение, представился. - Нагатин Максим Дмитриевич.
- Доброго здоровья, Максим, - тихо ответил старик, окинув беглым взглядом Нагатина, и продолжив размеренно сгребать упрямую листву, проскакивающую сквозь беззубый хребет грабли. – Зови меня Лазарем.
- Н-да, - разочарованно протянул Нагатин, посчитав глупой затеей идею беседы со стариком и уже решив уйти, услышал вопрос Лазаря.
- Что ты хотел спросить, Максим? – не отрываясь от своего занятия, спросил старик.
- Я думал, что вы могли бы мне помочь. - Безнадежно ответил Нагатин. - Я веду дело Замятина
- Дело Володи? – старик немного оживился.
- Да, Владимира Замятина, - утвердительно кивнул Максим.
- Чем же я могу помочь?
- Может быть, Владимир рассказывал об Анастасии, делился какими-нибудь воспоминаниями?
- Зачем искать то, чем он делился? Ведь дело ясное до последней подробности, - старик шмыгнул носом. – Взял он грех на душу, убил, так вы что-же истину искать будете. Все одно судить станете.
- Я не судья, я следователь. – Возразил Нагатин, втягиваясь в разговор с Лазарем. – Я всего лишь расследую обстоятельства преступления, мотивы, а не сужу. Судит суд.
- Мотивы, говоришь? – старик прищурился, словно пытался оценить что-то в Нагатине.
- Да, мотивы.
- Мотив его один, - старик замолчал, раздумывая продолжать или нет, продолжив после небольшой паузы сказал, - любовь.
- Любовь, - удивлённо повторил Нагатин.
- Да любовь, весь его грех это плата за любовь.
- Что значит «плата за любовь»? – старик вызывал странное ощущение мудрого человека. Нагатин на мгновение удивился своему поведению, слушая «обыкновенного» сумасшедшего старика в саду психиатрической клиники.
- У любви Максим в каждом возрасте разная цена, которую мы платим. Чего стоит ветреному и беспечному сердцу наполниться этим чувством в молодости, когда ты горяч и каждый подол будоражит и пленит твоё вольное сердце? Как легка и мимолётна она, как проста и доступна каждому из нас, как непринуждённо она соединяет сердца. Тогда цена ей ещё медный грош! – Нагатин слушал Лазаря, не зная, что сказать или ответить ему. - Володя же встретил свою настоящую любовь только к середине жизни, когда узами брака уже был связан с законной женой. Такие как он разумеют, что уже огрубели душою и разбудить её уже ничто не может, но разве это не заблуждение? Когда же проникает в них самое глубинное чувство, то переворачивает оно всё в их умах, но за такую любовь надо платить уже другую цену.
- Какую цену?
- Как думаешь, чего она стоила Владимиру? Трудно даже представить... – Старик глубоко вздохнул. – Любовь его ввергла в предательство ближних. Это страшное чувство порождает самую большую ложь за которой укрывается, пытаясь спастись. Любовь выкручивается меж обречённых сердец и превращает людей в рабов. Даже самых благоверных и добродетельных она не жалеет ни на миг, заставляя их преклонять колени и служить собственным страстям. - Старик почти не обращал внимания на Нагатина и увлёкся собственным монологом, словно воскресной проповедью. - И оказавшись в сетях таких греховных, но вожделенных страстей, человек встаёт перед выбором. Словно всю жизнь брел по гладкой тропинке и дошёл до распутья. Стоит тогда человек пред двумя тропами и решить не может. И назад уже ходу нет, и впереди привычный путь обрывается. По какой не пойди, так она всё одно уже той, что была, не станет. Понимаешь?
- Понимаю, - кивнул Нагатин.
- На этом пятаке каждому из нас суждено быть и в этом начало пути каждого из нас. Путь праведника прям, но кто среди всех удостоен был такого пути? Никто, ни одна душа не снискала его хоть и лезла в узкие врата, уповая на Господа нашего. Рабы, мы рабы этой праведности, что живёт в душах наших и направляет Он нас путями грешными лишь затем, чтобы карать нас, поэтому и не приходим мы никуда, да по дороге ещё и себя теряем.
- Почему? – спросил Нагатин.
- Почему? - Лазарь чуть слышно повторил вопрос Нагатина и на время замолчал, закрыв глаза. Затем он многозначительно поднял руку и «ткнул» в небо указательным пальцем, - Потому что никому «там», не нужны счастливые люди, ибо нету им надобности в вере, нету в ней нужды, коли они уже обрели любовь. Понимаешь? Чем счастливее человек, тем он свободней, а «там» нужны нищие духом, плачущие и ищущие. Там, Максим, увы, не ждут счастливых и не терпят радостных, отчего и право на любовь и счастье получаем мы тогда, когда воспользоваться им уже нет никакой возможности. Мы же рабы Его праведности, а потому и предстать должны пред Ним в судный день скорбя и каясь, ожидая лишь от Него спасения и любви. Вот какова суть замысла? Вот такая у Него игра с каждым из нас складывается.
    Сказанные стариком слова затронули Нагатина до самой глубины. Он что-то хотел добавить или прокомментировать, но сказанное ему казалось настолько нерушимым и правильным, что Нагатин не смог ничего сказать.
- Сгребает вот так наши души пастырь, как листву опавшую, и когда ему там копаться в наших судьбах, - старик стал заговариваться сам с собой, совсем не обращая внимания на Нагатина, - кто тут теперь помнит, какой листок сам наземь упал, а какой ветром сорвало? Вон, гляди, все съёжившиеся и пожелтевшие валяются в одной куче. Поди, разбери в них что-нибудь. Да и надо ли то кому, ежели лживые попы пытаются спасти нас, сами не веря в свои деяния. Эти, вон,  - старик кивнул головой, устремив свой взгляд за спину Нагатина. - с зашитыми душами, пытаются излечить нас, чтобы мы не страдали.  Верю, что многие из них искренни, но усилия их тщетны…
- А что… - Нагатин не успел закончить фразу, как позади него раздался знакомый мужской голос.
- Здравствуйте! – Мещерский протянул следователю руку. – Как, поживаете, Максим Дмитриевич?
- Алексей Павлович, здравствуйте, - мужчины пожали руки и Мещерский пригласил Нагатина к себе в кабинет. Следователь последовал за врачом. Размышляя над неожиданными словами Лазаря и, обернувшись на пороге больницы, Нагатин посмотрел на старика, продолжившего методично собирать листву.
- Скажите, Алексей Павлович, а что это за старик? – уже в кабинете Нагатин спросил Мещерского.
- Что, зацепил? – Мещерский спросил таким тоном, словно Нагатин не был первым человеком, попавшим под влияние Лазаря.
- Есть немного. Неожиданные вещи говорит, - Нагатин впервые осмотрел кабинет Мещерского с профессиональной скрупулезностью и заметил надпись «Lasciate ogni speranza voi ch 'entrate» на поле чёрно-белой фотографии Зигмунда Фрейда. – А что это за надпись? Это что, латынь?
- «Оставь надежду всяк сюда входящий». Такая надпись висела над вратами ада в «Божественной комедии» Данте. Это мне сын такой коллаж подарил. Коллеги считают, это неуместным, а мне, почему-то, кажется забавным и ироничным. Была бы моя воля, я бы повесил это как девиз над центральным входом. Ну, разве что немного подправил бы, например, так «Забудь про душу всяк сюда входящий», хотя нет, слабенько у  Данте всё-таки мощно сказано…будете? – Мещерский достал из тумбочки рабочего стола початую бутылку дорогостоящего коньяка и два бокала. Нагатин отметил чистоту бокалов, поскольку было очевидно, что именно сам Мещерский протёр их до кристального блеска.
Первые визиты в больницу, он не обращал должного внимания на Мещерского, хотя и помнил об истории Рябкова и лишь теперь по-настоящему присмотрелся к «таинственному» психиатру. Изучая Мещерского, Максим обратил внимание на его непринуждённый лоск, которым обладает исключительно определённый тип мужчин. Нагатин даже подумал, что Мещерский напоминает ему рекламное «лицо» некоторых известных брендов для состоятельных мужчин за «пятьдесят».
Его солидные часы, позолоченная перьевая ручка в кармане белоснежного халата и дорогой галстук, завязанный солидным виндзорским узлом, никоим образом не гармонировали с серым кабинетом, наполненным скудной врачебной утварью и старой мебелью.
- Ну я …
- Перестаньте, Максим… извините, могу я к вам так обращаться? – наигранно смутившись, спросил Мещерский.
- Конечно, нет проблем.
- Отлично, - Мещерский улыбнулся и разлил коньяк по бокалам, - я же не предлагаю вам напиться. Пятьдесят грамм породистого коньяка людям с нашими профессиями никогда не помешает. – Мещерский выпил не «чокаясь», отставил бокал и продолжил рассказывать о старике. – Старик, что привлёк ваше внимание, это Пётр Николаевич Богатов 1948 года рождения. Здесь он с 2008 года и все его зовут Лазарем. Он порой на собственное имя даже не откликается, но для психиатрической клиники это в порядке вещей.
- Почему Лазарь? – спросил Максим, внимательно слушая Мещерского.
- Лазарь, как известно, библейский персонаж, который умер и на четвёртый день был воскрешён Христом. Это, пожалуй, одно из самых великих «чудес» сотворённых Христом. Интересно, что и сам Христос «окончательно» прославился именно благодаря этому волшебному воскрешению.
- Странно, - задумался Нагатин.
- Совсем нет. Изначально, помешательство Богатова произошло на религиозной почве. Ожидание спасителя или распятого, как он иногда говорит, способного воскресить его в нравственном смысле, спасти, вполне уместно, если так можно выразиться, - Мещерский убрал коньяк со стола и откинулся на протёртом кресле, постукивая пальцами по столу. – Он, кстати, с Замятиным в одной палате находится. Вы знали об этом?
- Нет, просто я обратил внимание на него тогда в столовой, помните? Он единственный кто сидел за столом с Владимиром и довольно живо разговаривал.
- Вы наблюдательны. – Удивился Мещерский.
- Спасибо, - усмехнулся Максим. - Я поэтому и подошёл к нему поговорить.
- Поговорить? - Мещерский холодно улыбнулся, обнажив в улыбке белоснежные зубы и шутливо продолжил. – Вы с ним поменьше говорите. Он мне тут одного санитара так заговорил, что тот пить бросил. Представляете?
- Он что, совсем сумасшедший? Думаете, глупая затея? – спросил Нагатин.
- В целом да. Хотя рассуждения у него порой такие, что мне он кажется мудрейшим человеком, но диагноз, увы, говорит о другом.
- Понятно. А что с ним все-таки случилось? Как он сюда угодил?
- Богатов всегда был набожным и однажды у него заболела супруга. Он рассказывал, что молился за неё день и ночь, но она всё равно умерла.  Он не смог справиться с потерей. Запил, бродяжничал, лишился квартиры. Потом монашествовал несколько лет в нашем мужском монастыре. По-крайней мере, сам так говорит, а уж как там было на самом деле трудно сказать. Прожил в монастыре несколько лет и его изгнали. Он четыре года ходил возле ворот монастыря взад и вперёд, прощения вымаливал.
- Ничего себе! - История Лазаря заинтересовала Нагатина и он старался внимательно слушать сухой и беспристрастный рассказ Мещерского, периодически поглядывая в окно, наблюдая за стариком, который сел на лавку и уткнулся в книжку. -  Как это?
- Просто стоял напротив ворот монастыря метрах в ста и ходил туда-сюда. Его даже туристам показывали как достопримечательность.
- И за что его так?
- Говорит, возроптал на Господа Бога, злословил, покоя себе не находил и с братьями монахами своими негодованиями делился, - Мещерский улыбнулся, – в общем помешался старик. Это, видимо, и в монастыре поняли. Кому охота с таким возиться, да ещё и эпилептик. Терпенье у настоятеля лопнуло и выгнали его. Дальше случилась невероятная история, которая может случиться только в России.
Был какой-то праздник, вроде пасхи. Вся братия чиновничья туда понаехала с жёнами грехи замаливать. Пригласили наше местное телевидение снять репортаж об этом «священнодействии». Нагнали народу, кругом веселье, чиновники с довольными рожами, а Лазарь наш, маячил на заднем плане. Решили его «убрать», а с ним возьми да и случись приступ. Потом, по местному ТВ вышел репортаж обличающий местную власть в «безразличии к судьбам граждан», я сам смотрел. Монастырю тоже досталось, хотя сейчас это скорее модно, чем актуально. В конце концов, поняли, что монастырь это место паломничества и туризма, святыня области, пополняющая бюджет, сами понимаете… в общем, с божьей помощью определили его сюда доживать свой век, подальше от правильных правоверных.   
    В разговоре наступила небольшая пауза. Нагатин был удивлён тому с какой точной иронией и сарказмом Мещерский рассказывал о Лазаре.
- Когда его привезли, это был немощный, грязный, брошенный всеми старик, -  Мещерский вновь отклонился на кресле и принялся возиться в верхнем выдвижном ящике стола, продолжая говорить. – Ничего, отмыли, откормили и пусть теперь хоть с Богом, хоть с чертом отношения выясняет, лишь бы не шумел. Да, где же ты, а вот!
Мещерский достал альбом с рисунками, который Нагатин оставил накануне у Замятина и положил его на стол перед собой и значительно изменился в лице.
- Максим Дмитриевич, я вас собственно вот по какому поводу пригласил, - Мещерский сложил руки на альбоме, а взгляд его карих глаз стал пронзительно холодным. - Максим Дмитриевич, прошу вас больше не заниматься подобными вещами. Ваше дело протоколы писать, а моё дело людей лечить. Договорились?
- Я не понимаю, что… - растерялся Нагатин, вспомнив свой бескорыстный порыв в отношении Замятина.
- Вчера вечером у Замятина случился гипертонический криз. Вы понимаете, что у человека было огнестрельное ранение головы?
- Да, но я …
- Если, в ваших интересах довести дело до суда, а нам ещё предстоит длительная экспертиза, то прошу вас такие опыты у меня в отделении не ставить. Вы же не хотите, чтобы у Замятина случилось кровоизлияние?
- Нет, - сухо ответил Замятин и, опустив глаза, взял альбом.
- Вот и замечательно, - дежурно улыбнулся Мещерский. – И потом, насколько я понимаю, этот альбом приобщен к делу и вы не желаете, чтобы о его «хождениях» кто-то знал?
- Я вас понял, - Нагатину стал неприятен нравоучительный тон Мещерского. – Это больше не повторится, я просто хотел помочь ему вспомнить...
- Я уверяю вас, мы сами поможем ему всё вспомнить. Отлично, что вы всё поняли и, пожалуйста, не обижайтесь, порядок есть порядок. - Мещерский протянул руку Нагатину и передал визитку. – Будут вопросы, обращайтесь. Всегда готов помочь, а сейчас, извините, меня ждут больные и ещё одно… с Замятиным я вам сегодня встречаться не разрешу. Ещё раз извините, ничего личного.
    Нагатин вышел из кабинета Мещерского в подавленном настроении и держа в руке альбом, отправился к выходу из больницы. Пройдя несколько коридоров, он понял, что заблудился. Обернувшись, он попытался восстановить путь назад, но и эта попытка оказалась безрезультатной.
    Бледно-розовые коридоры были безлюдно одинаковыми. Максим сообразил обратиться к плану эвакуации, прежде чем совершить звонок Мещерскому.     Надежды на план не оправдались. Номера помещений не совпадали, а когда следователь обратил внимание на дату утверждения плана, то оказалось, что он был составлен около десяти лет назад.
- Чёртова обитель! – выругался Нагатин. – Хоть бы вылез кто из палаты!
    Сразу после этих слов в конце коридора появился Ленчик со шваброй и ведром. Нагатин решительно направился в его сторону и, не доходя до него нескольких шагов, достал удостоверение и представился. Лёнчик выронил ведро и побледнел.
- Я чё, я то чё, они сами под машину прыгнули, сами! – нервно закричал Лёнчик.
- Под какую машину, - Нагатин резко перебил Лёнчика. – Что ты несёшь! Где здесь выход!
- А-а, - Лёнчик словно онемел и, показав большим пальцем правой руки себе за спину, сказал, - там лестница. Там… вниз выход.
    Нагатин направился в указанную Лёнчиком сторону. Непродолжительное время он обдумывал слова Лёнчика, но уже совсем скоро забыл о них, «списав» это на бред очередного сумасшедшего.
    Лёнчик, тем временем, проводив следователя взглядом, присел на стоящую возле палаты лавку. Вытерев пот со лба, он «на цыпочках» пробежал по коридору до лестницы и постарался прислушаться к шагам спускающегося Нагатина. Дождавшись характерного хлопка двери этажом ниже, он бросился в кабинет к Мещерскому.
- Чё этот ментяра хотел! – без стука ворвавшись в кабинет, спросил возбуждённый Ленчик. – Волчара, че он разнюхивает?
- Леонид, выйдите из кабинета и зайдите, как подобает пациенту! – твёрдо сказал Мещерский, после чего Леонид вышел из кабинета и постучал в дверь, стоя в коридоре.
- Войдите! – услышав голос Мещерского, Лёнчик просунул голову в приоткрытую дверь.
- Алексей Павлович, это я.
- Леонид, заходите, - строго сказал Мещерский. – Что у вас?
- Чё мусор этот хотел?
- Почему вас это интересует, Леонид?
- Он про меня вынюхивал? Да!? Говори!
- Его появление не имеет к вам никакого отношения. Потом, вы же знаете, что этот следователь ведёт дело Замятина, а не ваше. - Мещерский излучал спокойствие и принялся точить карандаш. – Я не понимаю, чем обусловлено ваше возбуждённое состояние.
- Чем! Ты ещё спрашиваешь, чем! – Лёнчик истерично тряс руками, смотря выпученными глазами на невозмутимого доктора. – Замятин всё знает, он тогда стоял возле двери, он всё слышал, догоняешь теперь! А, догоняешь!?
- Леонид вы же не в тюрьме. – Нравоучительным тоном ответил Мещерский. - Научитесь говорить по человечески. Пациенты жалуются на вас. Вы нарушаете режим, постоянно курите в туалете, ругаетесь матом и оскорбляете людей. Я пытаюсь добиться вашего выздоровления путём трудовой терапии, но если вам действительно нехорошо, то мы можем ввести в практику медикаменты.
- Какие медикаменты! Ты чё Ай-Болит, мало что ли на карман получил, а!  - Ленчик вёл себя агрессивно: немного присев и широко расставив ноги, он продолжал жестикулировать, как будто находился на бандитской «разборке». – Да я как слон здоров.
- Хватит, паясничать! – резко сказал Мещерский. – Если ты ещё раз позволишь себе такие выходки я из тебя не слона, а овощную культуру за неделю выращу. Ты даже почувствовать не успеешь, понял!
- Ладно, чё ты, не гони! – Лёнчик присмирел.
- Ты, мразь, двоих детей насмерть раздавил с пьяной шлюхой и ещё права качать будешь!
- Ну чё ты завёлся, Палыч, - Лёнчик почувствовав, что «перегнул палку» в общении с Мещерским.
- Я выродку твоему деньги могу хоть сейчас отдать и пойдёшь на десять лет тайгу косить! Хочешь?!
    Ленчик не нашёлся, что ответить Мещерскому и, потупив взгляд сел на стул, где получасом ранее сидел Нагатин. Он картинно хлопнул руками по коленям и потряс головой, словно удивляясь и усмехаясь своему положению.
- Во, ****ь, попал! – выругался он. – Господи, надо же было так вляпаться, а! Ну, е… твою мать, ну что за херня…
- И перестаньте ругаться, - Мещерский успокоился и продолжил общение с Лёнчиком на «вы». – Вам сейчас в больнице надо изображать отчаяние… покаяние, в конце концов. Молчать вам надо Леонид больше и с Писанием в руках ходить.
- Чё как Лазарь что ль? – смеясь, спросил Лёнчик.
- Да, как Лазарь, - утвердительно ответил Мещерский. - Я уже не прошу вас выдавливать из себя страдания, но хоть не ржать как конь в коридорах вы можете?
- Подумаешь, над дуриками прикололся пару раз и чё мне теперь, серпом по яйцам что ли…
- Леонид, если ваш сын готов за вас платить всем, кто может сообщить о вашем настоящем состоянии в полицию, то вам лучше будет в тюрьму сесть. Поверьте мне, здесь и так уже многие на ваш счёт вопросами задаются.
- А чё за вопросы? У кого вопросы? Ты скажи, я с ними сам перетру.
- У меня нет времени разговаривать с вами. Идите мойте полы! – Мещерский ударил ладонью по столу.
    Мещерский остался один и закурил, обдумывая информацию, полученную от Лёнчика. Тот факт, что Замятин оказался случайным свидетелем передачи денег за признание Леонида невменяемым после совершения ДТП перемешал все карты Мещерскому.
«Замятин находился в таком состоянии, что выдать эту информацию «на волю» ему было бы непросто, - размышлял Мещерский. – И, скорее всего, этого ещё не произошло. Возможно, в силу своего состояния, Замятин и не понял о чём идет речь, ведь я встречался с сыном Лёнчика и Замятин вряд ли мог его знать. Лёнчик, наверняка паникует, потому что сын, видимо,  рассказал ему о случайной встрече с Замятиным и своих подозрениях. С другой стороны, если Лёнчик решился придти ко мне, значит, он боится того, что Замятин смог всё понять, к тому же он какой-никакой, а сотрудник полиции… Чёрт!»

    Мещерский выругался, достал коньяк и, выпив бокал, отправился на утренний осмотр пациентов.

 

Продолжение следует...

 

Рабы праведности. III. Квазимода

Рабы праведности. V. Обычная бабища